Двое

      Ему иногда кажется, что она рождена среди тех гор, которые так любит. Ему кажется, ветер раскачивал её колыбель и пел ей, чтобы она крепче спала, птицы укрывали её крыльями от солнцепёка, а звери выкормили и поставили её на ноги. Она похожа на своих родных, не подкидыш, не найдёныш, но что-то дикое таится в глубине тёмных глаз, что-то неукротимое, что-то, чего нет в нём, ребёнке города и бетонных коробок. Что-то, к чему его тянет магнитом.       Ему иногда кажется, что ветер появляется надо льдом из ниоткуда, чтобы взметнуть её волосы, погладить по щеке любящей родительской ладонью, принести с собой запах солнца и свежий горный воздух. Рядом с ней легче дышать — не в ветре ли этом дело? Не в её ли улыбке, от которой перехватывает дыхание, но будто открывается второе, третье, четвёртое, да сколько угодно новых?       Ему иногда кажется, что он никогда не будет её достоин. Она свободная, лёгкая, он тянет её вниз. Привязывает к земле. Как можно удержать ветер, как можно запереть его в клетку и сделать своим? Как можно даже подумать об этом, посметь, позволить себе? Она ничья, она принадлежит только себе и всему миру. Он принадлежит ей, целиком и полностью.       Ему иногда кажется, что она появилась из ниоткуда, что она снится ему, кажется ему, что она мираж, рождённый его подсознанием, иллюзия его сбывшейся мечты. Ему кажется, она пропадёт снова в никуда, как только он окончательно поверит в её реальность и привяжется к ней так, чтобы жизни своей не представлять без неё. Он и так не представляет. Она слишком глубоко внутри, ветерком игривым взмётывает мысли, запутывает эмоции, перемешивает всё на своём пути. Как без неё?       Ему иногда кажется, что она никогда не будет с ним больше, чем почти. Как может ветер принадлежать кому-то одному? Как может она, дитя гор и солнечного света, хотеть быть рядом с ним? Если это поможет, он готов поклясться в верности любому богу, да только какой бог может помочь?       Ему иногда кажется, что он спит, что это сон — когда она рядом, когда она шепчет ему о своей любви так, чтобы не слышал больше никто, когда её голос не громче едва взмётывающего волосы ветра.