***
На часах было десять вечера, когда зазвонил дверной звонок, и Минцзюэ сразу понял кого увидит за дверью. И не ошибся. Это был Хуайсан. Это был очень, очень пьяный Хуайсан, с раскрасневшимся лицом и наполовину расстёгнутой рубашкой, с резким пятном помады на красивых губах, и это не то, к чему Минцзюэ готовила жизнь. Шарики его заехали за ролики, волна жара залила не только его щеки, но и горло, грудь и все чёртово тело из-за такого зрелища. Красивого, розовощёкого и хмурого зрелища. Каждая часть Минцзюэ покраснела и задрожала от напряжения, когда Хуайсан восхищенно посмотрел на него и спотыкнулся о порог. — Ты пьян, — сказал Минцзюэ, запер дверь и последовал за ним внутрь. Он протянул руку, чтобы поймать споткнувшегося Хуайсана, но потом передумал. Ему нельзя было прикасаться к нему. — Тебе нужно немного воды, Диди. — Я хочу как следует выпить, — сердито заявил Хуайсан, шатаясь из стороны в сторону. — Я больше не ребёнок! — Конечно, больше нет, — согласился Минцзюэ, сглотнув. Ему нечего было возразить. — Но у тебя с утра универ, так что... — В пекло этот универ! — отчётливо высказал своё мнение Хуайсан, рухнув на диван, словно срубленное дерево, и растянулся по нему с закрытыми глазами. — Я его ненавижу. Я не хочу изучать бизнес-администрирование. Я хочу заниматься изящным искусством. С самого детства хотел. Сердце Минцзюэ замерло. — Но... — начал он, но сразу же остановился. У него просто не нашлось слов. По поводу обучения они спорили снова и снова, и Хуайсан всегда соглашался, чёрт возьми. Он поступил разумно, поступив в университет, и сам признавал, что это к лучшему. Он был слишком умён, чтобы тратить время зря на какую-то нереалистичную мечту стать великим художником, когда мог бы стать частью семейного бизнеса. Минцзюэ уже открыл рот, чтобы напомнить ему об этом, но затем снова остановился. Дело было в том, что бизнесменов в мире было хоть пруд пруди, а Хуайсан успел зарекомендовать себя как первоклассный фотограф. И он искренне любил своё искусство. Это единственная специальность, которой он беспрестанно увлекался с самого детства, единственная тема (кроме сплетен), о которой он мог бы увлечённо рассуждать часами. И Минцзюэ практически отобрал это у него. После недолгой паузы Минцзюэ уселся на диван рядом с братом; места хватало, потому что Хуайсан занял только две трети дивана, его колени повисли на подлокотнике, а ступни болтались в воздухе. Минцзюэ вздохнул и провёл пальцами по волосам Хуайсана, как часто делал в далёком детстве. Теперь это вызывало у него страшный, виноватый трепет, но также успокаивало и давало чувство стабильности. Про себя он также решил, что это достаточно невинная и безобидная форма физического контакта. Вот только, звук, который издал Хуайсан, нельзя было назвать безобидным, потому что он моментально повлиял на состояние члена Минцзюэ. Он замер, сделал глубокий вздох, затем осторожно возобновил свои ласковые движения, потому что отказать брату в физическом комфорте в тот момент ему было не по силам. — Ох, Диди, — сказал он грустно, — неужели я всё для тебя испортил, заставив заниматься бизнес-администрированием? Хуайсан издал фыркающий звук, а затем стал карабкаться по дивану, пока его голова не оказалась на коленях Минцзюэ — что на самом деле совсем не то, что Минцзюэ сейчас было нужно, но он решил, что сможет с этим справиться. Всё было под контролем. (Разумеется, нет. Хуайсан даже мог бы почувствовать насколько всё не под контролем. Его затылок на самом деле прижимался к компрометирующей выпуклости на месте ширинки Минцзюэ, чёрт возьми. Особо изощрённая форма пытки?) — Нет, — ворчливо пробормотал Хуайсан. Его теплое дыхание дразнило кожу под джинсами Минцзюэ. — Но у меня была мечта. — Я это понимаю, — тихо произнёс Минцзюэ, который прямо сейчас мечтал о слишком многом. К примеру, быть хорошим человеком. Хуайсан испустил порывистый вздох. Его глаза были зажмурены. — Безответная любовь — то ещё дерьмо, — заявил он уверенно, и Минцзюэ вздрогнул. — Ты влюблён? — осторожно спросил он, в то время как его разум стремительно опустел. — Я идиот, — ответил Хуайсан. Похоже, он был на грани того, чтобы заплакать — и, чёрт возьми, это была вина Минцзюэ? Хуайсан и в самом деле так убивался по анонимному спонсору? Или он был влюблён в какого-нибудь баскетболиста из кампуса? А может в какую-нибудь симпатичную девушку с факультета бизнес-администрирования? Что он подразумевал под своей невзаимной любовью? — Ты не идиот, — Минцзюэ принялся его успокаивать, нежно проводя рукой по волосам Хуайсана. — Нет, я именно такой. О Боже. Ты ведь даже не понимаешь, — разошёлся Хуайсан, и, дерьмо, в самом деле заплакал. Очень тихо. Слезы текли из-под его тёмных ресниц. Минцзюэ хотел поцеловать их, но вместо этого он поднял свою слегка дрожащую руку и провёл подушечкой большого пальца под глазами Хуайсана. — Не плачь, маленький, — сказал Минцзюэ, чувствуя себя даже хуже грязи. — Он — она — да кто угодно — этого не стоит. Никто не стоит твоих слёз, Хуайсан. — Дагэ, ты так добр ко мне, — сказал Хуайсан, покачивая головой. — Мне так жаль, что я сплошное разочарование. — Не смей, — не выдержал Минцзюэ, по-прежнему держа свою руку в волосах Хуайсана. — Не смей, блядь, Хуайсан. Ты идеальный! Хуайсан не успокаивался. Минцзюэ пришло в голову, что, возможно, он недостаточно часто говорил своему младшему брату какой тот замечательный. Или, возможно, вообще никогда — по крайней мере вне совершенно неподходящих для семейных откровенностей порно-видеосеансов. — Дагэ, — выдохнул Хуайсан как-то неловко и беспомощно. — Не надо, не говори таких вещей. — Я сказал то, что думаю, — твёрдо ответил Минцзюэ. — И я не желаю больше слушать эту ерунду о разочаровании в жизни или безответной любви. Любой, кто тебя не любит — идиот, Диди, и не стоит твоих потраченных нервов. — Но… — Нет. Он и понятия не имел, что заставило его прикоснуться пальцем ко влажным алым губам Хуайсана. Это была ужасная идея. Как оказалось, это действительно помешало тому сказать то, что он собирался сказать, но его сонные глаза сразу же распахнулись, и он резко стал хватать своим ртом недостающий воздух. На мгновение Минцзюэ даже испугался, что, возможно, он собирался засосать пальцы Минцзюэ прямо в рот, или поцеловать их, или... но, разумеется, ничего из этого не произошло. Он просто бросил на брата испуганный, горячий взгляд, от которого в животе у мужчины что-то расплавилось. Минцзюэ убирал свою руку. Его потрясло и размазало возможностью чего-то большего, чем обычный поцелуй. — Извини, — он попытался сбавить градус неловкости. — Я просто не хочу слышать, как ты говоришь гадости о моём младшем брате. Хуайсан посмотрел на него с выражением лица, которое Минцзюэ не сумел прочитать: на нём была и нежность, и раздражение и некий отголосок душевной боли. — Хорошо, Дагэ, — сказал он кротко и хрипло, и Минцзюэ пришлось подавить стон, потому что это пришлось прямо на его бедный ноющий член. — Вот и хороший мальчик, — вырвалось из него, пока он безуспешно пытался не вспоминать все случаи, когда в последнее время использовал эту фразу. На этот раз длинная пауза показалась на удивление какой-то комфортной. — Расскажи мне как у тебя прошёл день, Дагэ, — заговорил наконец Хуайсан, и это странным образом ощущалось как капитуляция, как признание поражения и просьба о мировой. Так он и поступил. Это, конечно, чертовски скучно, но он решил играть по правилам. И, возможно, в этом был смысл, потому что, пока он рассказывал о своём дне и рассеянно проводил пальцами по волосам Хуайсана, его младший брат — его красивый, ужасный, идеальный, в стельку пьяный и заплаканный младший брат — медленно, но верно заснул на его коленях. Минцзюэ просидел так долгое время. Его пальцы скользили по мягким волосам Хуайсана, чьё дыхание становилось глубоким и медленным, пока он пытался мысленно распутать тот беспорядок, который создал в своей жизни. И в жизни брата тоже. Он разбивал себе этим сердце, но другого выхода просто не было; очень важно, чтобы Хуайсан никогда и ни о чём не догадался. Для него даже мысли о том, что он подведёт своё сокровище или даст ему основания чувствовать себя в опасности, были страшнее смерти. В итоге он решил написать FanBoy письмо с извинениями и закрыть эту тему раз и навсегда, как он уже должен был сделать давным-давно. А ещё решил поговорить с Хуайсаном, только после утреннего бодуна, и решить, действительно ли тот хотел бросить учёбу в университете и вместо этого следовать за своими мечтами об искусстве. Это, пожалуй, меньшее, что Минцзюэ мог сделать для него. И если уж тот всё-таки решит зарабатывать на свою жизнь искусством, то он больше не допустит таких небезопасных практик, как сбор пожертвований от незнакомцев за обнаженные снимки, лишь ради того, чтобы выпустить в печать книгу с его работами, чёрт возьми. В общем и целом, он определился, что ему нужно было сделать, чтобы исправить ситуацию. Очень осторожно Минцзюэ высвободился из сонных объятий Хуайсана и встал. Что ж. Возвращаться в кампус ему уже было слишком поздно, не так ли? Минцзюэ сначала подумал оставить его там, где он сейчас лежал, но потом вспомнил, что в доме ещё была очень хорошая комната для гостей, которую он не украшал распечатанными снимками Хуайсана, так что... Минцзюэ очень осторожно просунул свои руки под бессознательное тело Хуайсана. Он ничего не щупал и не вёл себя неуместно. Он просто поднял Хуайсана, всеми признанным и практичным способом, и собрался переместить его в более комфортное место. Он совсем не ожидал, что Хуайсан прижмётся к нему, издавая тихие звуки удовлетворения. Нести кого-то на руках на свадебный манер было немного похоже на объятия, а уж если этот кто-то был пьян или спал... просто, к чёрту. Лицо Хуайсана прижалось к изгибу его шеи, дыхание на его коже стало горячим и влажным. А ещё происходило что-то слишком похожее на поцелуи, хотя он был готов поклясться, что Хуайсан всё ещё не проснулся. Блядь. Минцзюэ испытал сильное облегчение, когда наконец уложил Хуайсана на гостевую кровать. Почувствовал освобождение от искушения сделать несколько ужасных вещей, что он и впредь собирался игнорировать. Он отступил, наблюдая, как брови Хуайсана слегка сморщились, а его нижняя губа надулась, из-за чего он выглядел слишком молодым для всего того, что Минцзюэ видел в его поведении, и о чём изо всех сил старался не думать. Он все ещё был в туфлях, потому что, по-видимому, был слишком пьян, чтобы самостоятельно их снять. Минцзюэ осторожно разул его, стянул носки, а затем принялся задумчиво смотреть на босые ступни Хуайсана, даже не думая о том, чтобы прикоснуться к ним. Наверное, было бы неплохо снять и джинсы. Минцзюэ сидел с этой мыслью довольно долгое время, в течение которого практически не дышал. Что ж. Да, но только джинсы. Спать в рубашке и нижнем белье было достаточно комфортно. Всё верно. И — ну, может он и не очерчивал строгую линию в тот момент, но у него и в самом деле не было никаких намерений сделать что-то неподобающее, так что всё было в порядке. Если бы это произошло шестью месяцами ранее, когда между ними не было ни одной фотосессии или сеанса видеосвязи, он более чем уверен, что просто по-деловому помог бы Хуайсану избавиться от джинсов и уверенно удалился. И это было бы правильно. Когда он начал расстёгивать ширинку Хуайсана, тот издал практически смертельный звук — что-то мягкое, хрипловатое, податливое и однозначно сексуальное, и заворочал своими бёдрами. Минцзюэ тут же отпрыгнул, а на его лбу выступили капли пота. "Это была ужасная идея", — подумал он, глядя на брата. Но вскоре Хуайсан утихнул, его дыхание сделалось ровным и сонным, и через мгновение Минцзюэ осторожно возобновил свою попытку. Это было очевидно, что даже во сне Хуайсан был немного... взволнован, но Минцзюе доблестно игнорировал это весь вечер, и сейчас тоже не собирался останавливаться. (Опустим тот факт, что он практически распаковывал своего младшего брата, как подарок на день рождения — он не хотел думать об этом. Это всё для собственного блага Хуайсана.) Существовали определенные трудности, связанные с тем, чтобы стянуть со спящего человека обтягивающие джинсы и определенное давление на участки кожи ног. Учитывая состояние эрекции Хуайсана, не было ничего удивительного в том, что тот издавал все эти разрушительные стоны и вздохи даже во время сна, но Минцзюэ чуть не выпал, когда одно движение вызвало у него неистовые завывания. И в тот момент ему в голову пришла довольно-таки ужасная мысль, и во рту пересохло. Он отстранился, дрожа, и посмотрел на своего бессознательного брата, растянувшегося на кровати и словно приглашающего согрешить, с полураспахнутой рубашкой и спущенными до колен джинсами. Его член натягивал трусы даже во сне. О Боже. Неужто он до сих пор не достал эту чёртову анальную пробку? Неужели Минцзюэ толкал эту грёбаную анальную пробку ещё глубже внутрь, пока… о Боже. Минцзюэ захотел умереть. А как же иначе? Он бы даже поставил на это деньги. Его дьявольски, ужасающе соблазнительный драгоценный и порочный младший брат пришёл к нему, неряшливо пьяный, но всё ещё неотразимый, чтобы поплакать у него на коленях и заснуть на них же с анальной пробкой, вставленной в его глупую задницу. Держал себя готовым для таинственного, но разочаровавшего его сахарного папочки. Держал себя гладким и открытым для изнывающего члена Минцзюэ. — Диди, — беспомощно застонал Минцзюэ, потому что это дерьмо убивало его. У него не получалось отвести от него взгляд. Что ж. Он ведь не мог просто так взять и бросить ребёнка, не так ли? Ради бога, тот выглядел так, словно подвергся сексуальному насилию. А подобного никогда не было и никогда не будет. Всё верно, всё правильно. Минцзюэ глубоко вздохнул, затем собрался с силами и стянул джинсы с ног Хуайсана, больше не обращая внимания на то, разбудят ли его действия ребёнка. Хуайсан застонал так громко, что чуть не убил остатки душевного спокойствия Минцзюэ, но потом всё закончилось, Хуайсан издал хриплый сопящий звук и перевернулся на бок, отвернувшись от брата. Минцзюэ снова сглотнул. Его взгляд неизбежно, бесконтрольно возвращался к заднице Хуайсана. Трусы-боксеры плотно прилегали к коже, а под ними был чётко очерчен крупный нелепый бриллиант. — Блядь, — высказался вслух Минцзюэ. — Какого… чёрта. Он продолжал смотреть. Было бы легко просто спустить трусы-боксеры, чтобы запечатлеть в памяти дерзкие, красивые изгибы задницы Хуайсана, и просто вытащить анальную пробку, ошеломлённо подумал он. Это ведь должно быть очень неудобно спать с ней внутри, не так ли? Даже в обуви, наверное, было бы удобней. Он сглотнул. Само собой, он не собирался этого делать. Очевидно, что не существовало вселенной, в которой он смог бы когда-либо объяснить или оправдать это. Поэтому, он ничего и не сделал. Вместо этого он осторожно протянул к пробке кончики своих любопытных пальцев и крепко на неё надавил, повернув бриллиант быстрым круговым движением. Хуайсан издал хриплый звук, похожий на рыдание, но его дыхание не изменилось. Он на это и не рассчитывал. О Боже. Минцзюэ мог просто вытащить эту анальную пробку и вставить вместо неё свою ноющую эрекцию, не так ли? Он не сделал ничего подобного, потому что это было бы непростительным нарушением, но он мог бы. Хуайсан был настолько готов к нему прямо сейчас, что он мог бы просто проскользнуть внутрь и почувствовать сладкое давление гладкой горячей плоти Хуайсана, обёрнутой вокруг него. Возможно, Хуайсан даже не проснулся бы из-за этого и просто ворочался бы как тряпичная кукла, пока Минцзюэ бы его трахал. Или, может быть, он проснулся бы и сам захотел этого, и стал бы умолять, и корчиться, и говорить: "Да, Дагэ, трахни меня сильнее" и... Минцзюэ выбежал ко всем чертям из комнаты, прежде чем сорвался бы на что-нибудь ужасное, и прислонился к двери, тяжело дыша, как будто только что пробежал суточный марафон. А потом трясущимися руками расстегнул свою ширинку, плюнул в ладонь и отрывисто принялся дрочить, отчаянно и грубо. Его джинсы спутались на коленях, и все это время он дрожал, не меньше чем скаковая лошадь.Шестая глава
13 декабря 2020 г. в 12:08
Очевидно, что самым правильным решением было бы написать Хуайсану — FanBoy — и объяснить ему, что обстоятельства изменились. Что случилось что-то неожиданное и срочное, и ему очень жаль, что у них не получится завершить все заработанные спонсорством видеовстречи. Надо было объяснить, что у него не возникло никаких обид или претензий, и что он не хотел ни возвращения своих денег, ни проведения фотосессий, которые были обещаны.
Очевидно, это будет неловко, и Хуайсан обязательно почувствует, что не всё так просто, но... это решение было правильным. Единственно возможным. Однако, было бы справедливым довести с ним до конца ещё один видеозвонок, раз уж Хуайсан снял свою маску, чтобы тот не чувствовал себя отвергнутым. Его состояние и без того было уязвимым. Но уже не получится найти никаких оправданий для последующих звонков, раз уж теперь он всё знал.
С другой стороны, это его последний шанс ещё хоть когда-либо побыть с Хуайсаном подобным образом. И Хуайсан даже понятия не имел, кто он такой. И ему будет очень больно, если он просто возьмёт и исчезнет за две видеовстречи до окончания отношений. В конце концов, если призадуматься, а несут ли эти отношения в себе хоть какой-нибудь ущерб? Не то чтобы Минцзюэ действительно притрагивался к Хуайсану. Разве существовал ещё более безопасный и добровольный секс, чем виртуальный?
Блядь. Минцзюэ зажмурился. Он и в самом деле допустил подобные мысли? Без какого-либо правдоподобного отрицания? Просто — продолжить начатое, снова зайти на сайт и полюбоваться на то, как его младший брат отдавал всего себя за материальные ценности, которые он ему предлагал?
Сознательно воспользоваться им? Сознательно высказать своему главному сокровищу все те ужасные, грязные, непростительные вещи, которые он хотел с ним сделать? Не просто чертовски красивому парню, который выглядел немного (много, буквально), как его маленький братик, но — на самом деле сказать своему младшему брату в лицо, что он хотел бы вытрахать из него самые громкие стоны? Что он хотел бы всего его искусать, пока бы тот не зарыдал, а затем, после долгого соития, толкнуться и кончить глубоко внутри? Что он хотел бы засунуть свой язык в его рот, а член — в задницу? Что он очень хотел бы, чтобы Хуайсан принадлежал одному лишь ему во всех возможных смыслах?
Дерьмо.
Нет, он не мог. Он не мог так поступить.
Он открыл свою электронную почту, созданную ради единственной цели, и отправил сообщение Хуайсану, что у него не получится созвониться с ним этим вечером.
Однако он не написал ни слова о том, что хочет отменить оставшиеся встречи. Он почему-то забыл ему это объяснить, после того как полчаса мучился над самым лучшим и мягким способом сообщить Хуайсану о завершении отношений.
— Хорошо, — ответил Хуайсан мгновение спустя. — Как хочешь, Дагэ.
Минцзюэ слишком долго читал и перечитывал его последнее сообщение, задаваясь вопросом, была ли заключена обида, кокетство или скука в тех четырёх словах. И это не было похоже на его обычное поведение, ни в малейшей степени, но это то, до чего он успел докатиться.
Он должен был написать ещё одно электронное письмо, в котором бы объяснил, что на самом деле хотел полностью отменить последние сеансы, но желал FanBoy только самого наилучшего с его кикстартером и карьерой в сфере искусств.
Он просто обязан был взять и сделать это.
Но не сделал.