***
— Говоришь, они стали появляться реже? — Намного, доктор. Я вижу их очень редко. — Хорошо. А спишь ты так же беспокойно? — Нет, доктор, сейчас сплю гораздо лучше. — Ага. А головные боли? — Почти полностью ушли. — Шестьдесят три плюс двести двадцать четыре? — Двести восемьдесят семь. — Видимо, быстрый счёт никуда не уйдет. Но это даже к лучшему, верно, Хаджиме? — Я не знаю... Да, наверное... — Превосходно. Чтож, на этом наша сегодняшняя встреча закончена. Пожалуйста, иди в палату. Прими таблетки и ложись спать. — Да, доктор, спасибо.***
Едва я успел выйти из кабинета Одаяки и закрыть за собой дверь, как в меня тут же на полной скорости впечаталась Цумики и, не устояв на ногах, шлёпнулась на пол в весьма откровенной позе. Серьёзно, как она это делает? Я ни за что не поверю, что это у неё выходит случайно. — Ну что ж вы не бережёте-то себя, Микан... — как можно ласковее сказал я, протягивая ей руку. С ней нельзя по-другому, она слишком ранимая, чтобы разговаривать с ней пренебрежительно. И слишком милая, чтобы грубить ей. Что-то жалобно проскулив мне в ответ, она взяла мою руку и я помог ей встать. — П-п-прости... Прости, пожалуйста! Пожалуйста, не ненавидь меня! — У меня и в мыслях не было вас ненавидеть, Микан. Не стоит извиняться. — Н-но ведь это я врезалась в тебя! — она спрятала раскрасневшееся от стыда личико в ладонях, — Ну почему я такая..? — Ну-ну, Микан, — я улыбнулся как можно приветливее, — Не ругайте себя так. Вы прекрасна такая, какая вы есть. Странно, почему я вообще стою тут и трачу своё время на то, чтобы её успокоить. Вообще, в её компании мне почему-то всегда становится легче. Она ведь такая зашуганная и хрупкая, что на неё нельзя злится. — П-прости... Ох! — она вдруг вздрогнула и на секунду застыла, после чего резко подобрала разлетевшиеся по полу коридора документы, которые до этого несла в руках, взвизгнула, — Извини, мне пора бежать! Боже, ну почему я постоянно опаздываю?! — и дёрнула в сторону лестницы на второй этаж. Она постоянно куда-то несётся, бежит со всех ног, крутится, как белка в колесе. Мне даже немного жалко её. Видно, что работа даётся ей нелегко. Возможно, ей просто некомфортно находиться в компании таких людей, как Таи-сан. Ей нужно работать где-нибудь в тихом месте, с адекватными пациентами, а не вот это вот всё.***
— Хаджиме, это фиаско. Капец. Всё, финал. Дно пробито, ниже некуда. Чтож, не это я рассчитывал услышать от Макото, входя в палату. — Да, это полный звездец. Всё. Можно просто ложиться и подыхать, хуже уже не будет. Под отчаянные комментарии Наэги я прошел в палату и уселся на свою кровать: — А чё случилось-то? Странно, что Таэко тут нет. Она обычно приходит позлорадствовать, когда Макото в таком настроении. — Писец случился, — он повернулся ко мне лицом и накрыл свою голову подушкой, — Акане совсем по швам пошла. Её перевели на второй этаж. ... ... ... А? Что? После его слов время будто замедлилось. Я почувствовал табор мурашек, пробежавших по моей спине. Почувствовал, как бешено заколотилось сердце. Как ноги онемели. Я с трудом смог сформулировать в своей голове вопрос: — Её перевели... куда? Наэги откинул подушку и она отлетела в стену, а потом с шарканьем сползла по ней на пол: — На второй этаж. В палату для буйных. Сегодня она снов-... Не дослушивая, я вскочил с кровати и вылетел из палаты, громко хлопнув дверью. Преодолел коридор настолько быстро, как мог. Кровь стучала в ушах, руки тряслись, мозг отказывался нормально думать. Нет. Пожалуйста, пусть это будет временно. Пусть она придёт в себя и снова станет адекватной. Я только что потерял Акайо. Я не могу потерять и её. Второй этаж встретил меня режущим глаза светом ламп и тысячью окон, выходящих из палат. Я невольно замер и растерянно огляделся. Из одного из таких окон на меня одичавшим взглядом пялился парень. Он буквально прилип к стеклу, иногда нервно передёргивая плечами. В нём я узнал того парня, которого Микан постоянно кормит в столовой с ложечки. Кажется, его зовут Шуичи. Да какого хрена я думаю об этом сейчас?! Это совершенно не важно! Я должен найти Акане! Тряхнув головой, я помчался вперёд по коридору. Окна пустых палат мелькали в моем переферийном зрении, но я игнорировал их. Откуда-то сзади я услышал чей-то крик: "Эй, парень! Ты не должен здесь быть!". Наверное, кто-то из персонала. И, делая вид, что ничего и никого вокруг больше не существует, я бежал вперёд, выискивая взглядом Акане. Я нашёл её в самом конце коридора, в предпоследней палате, находившейся меж двух пустующих. Она сидела спиной к стеклу и с ужасом пялилась в угол комнаты. Я тихо подошёл и негромко стукнул по стеклу: — А-акане? Она дёрнулась и стала панически оглядывать палату. Наткнувшись взглядом на меня, пару секунд она не двигалась с места, только молча сидела и рассматривала моё лицо, будто бы пыталась вспомнить, кто я вообще такой. "Лицо знакомое" — говорил её растерянный взгляд, — "Но чье – не помню." И, как только она признала во мне "своего", то тут же подорвалась с места и с разбегу влетела в стекло, очевидно, в попытках его разбить. Я отшатнулся. Акане врезалась в окно ещё несколько раз. Идиотка, видит же, что это не действует. В попытках её успокоить, я медленно положил ладонь на стекло и выдавил из себя улыбку. Это заставило её остановиться на долю секунды, не более, после чего она стала тарабанить кулаками по стеклу, что-то крича. Я не слышал её. Видел только её заплаканное лицо, её дикий взгляд: суженные зрачки, широко раскрытые глаза и покрасневшие белки. — ОТКРОЙ! ОТКРОЙ МНЕ! ОНИ ЗАПЕРЛИ МЕНЯ! ЗАПЕРЛИ ВМЕСТЕ С НИМ!!! ВЫПУСТИ, ХАДЖИМЕ! ВЫПУСТИ!!! Я сделал шаг назад. Затем ещё один. И ещё. А после развернулся и быстро пошёл к выходу с этажа, оставляя Акане наедине с её безумием. По пути на свой этаж в одном из лестничных окон я увидел Таэко, задумчиво глазевшую на сетчатый забор. А забежав в палату, я тут же упал на кровать***
Я открываю глаза посреди ночи и тут же вытираю ладонями всё ещё мокрые щёки. Спал я плохо. Часы показывают 02:46 и откуда-то сбоку до меня доносится тихое копошение. Переворачиваюсь на спину и, будучи всё ещё в полусонном состоянии, пытаюсь прислушаться. До меня доносится стук низеньких каблучков. До боли знакомый стук низеньких каблучков. — Эй, Хаджиме, — шепчет из темноты голос Таэко, — Хаджиме. Таэко склоняется надо мной, оперевшись ладонями на полусогнутые колени, и замирает с лёгкой ухмылкой на губах. — Таэко? — Да, Хаджиме, это я. Вглядываюсь в её лицо. В глазах небывалый азарт. Такой, какого у неё не было даже при игре в карты. От неё прямо таки веет нетерпением. — Ты уходишь? — вяло спрашиваю я. — Уйду, если ты мне поможешь. Я задумался. Если она сбежит, то будет счастлива? Наверное, да. Если бы всё было не так, то она бы не стала сбегать, так ведь? — Ты ведь поможешь? — повторяет она нетерпеливо. Вздыхаю и медленно сажусь в кровати: — Ну давай, чё там у тебя.***
Хмурясь и матерясь себе по нос, я смотрел на высоченную сетку. Таэко, в теплой одежде и с заполненной вещами сумкой с упоением рассказывала свой гениальный план, активно жестикулируя при этом: — ...а я залезу тебе на спину и перевезу через сетку. Вот! Я посмотрел на неё. Бледная, худенькая. Похожа на аристократку. Хотя ведёт себя совсем не как аристократка... Я... Я буду по ней скучать. Мы знакомы всего лишь несколько месяцев, но... я чувствую, что мне будет очень грустно без неё. Наверное, это из-за того, что мы с ней виделись и разговаривали каждый день, поэтому и стали близки. — Видимо, мы с тобой не увидимся больше, — я вымученно улыбнулся, — Мне будет тебя не хватать. Улыбка с её лица вдруг пропала. — Я... — опустила удивлённый взгляд на носки своих сапогов, — Мы... Неужели, мы правда не увидимся никогда? Я... Чёрт, я не думала об этом... Боже... — на её глазах выступили слёзы, — У меня ведь даже нет телефона... Мы даже связаться друг с другом не сможем. Это ведь... Ох! — она резко вытерла успевшие намокнуть щёки, тряхнула головой и её лицо в миг приобрело её обычное безумное выражение, — Хотя, знаешь... Может, так даже лучше. Так, всё, хватит, — она схватила свою сумку, отошла от ограды и перекинула её на ту сторону, — Помоги мне. Я подошёл к забору и нагнулся, не вымолвив ни слова. Мне почему-то стало до жути обидно из-за того, что Таэко так быстро смирилась с тем, что мы больше не встретимся. Неужели я ей нисколько не дорог? Мы же... Друзья? Я до сих пор боялся назвать нас друзьями. Я никогда ни с кем не дружил, поэтому не знал, что входит в рамки понятия "друзья"... Но, кажется, наши взаимоотношения с Таэко — не дружба. Мы не друзья. Так, знакомые... Ай! — Какого хера у зимних сапогов такие острые каблуки?! — прошипел я, закусив губу от боли в спине. Ясухиро не ответила, лишь молча схватилась за край решётки и ловко перелезла на ту сторону, спустилась ниже и спрыгнула на землю, приземлившись рядом со своими вещами. Пока она делала это, из кармана её пальто что-то выпало, ударилось о мою голову и шлёпнулось на снег. Я подобрал предмет. Это была старенькая, потрёпанная колода карт, которую Таэко постоянно теребила в руках. — Ты уронила, — сказал я ей, показывая карты. Она задумчиво посмотрел на них, затем на меня, и ответила: — Оставь себе. Хоть вспоминать меня будешь. Вспоминать Таэко после её слов у меня желания не было, но я всё равно спрятал колоду себе в карман. — Что ж... — тихо начала она, её голос дрогнул, — Я ухожу. Я не знал, что ей ответить. Умом я прекрасно понимал, что эту девчонку я знаю всего ничего: несколько месяцев, но моё сердце упрямо твердило, что мы с ней знакомы чуть ли не всю жизнь. — Да, — на выдохе сказал я, подходя к сетке вплотную. — Я... Я побегу к дому моей тёти, — она сжала ручку сумки так сильно, что её костяшки побелели, — Она не выдаст меня. Не вернёт сюда. Мы с ней сбежим из Японии. И ты тоже сбегай. Как только я уйду – беги отсюда. Ты не понимаешь, что с тобой могут сделать. Поэтому беги, — тараторила она, — и всем скажи. Пусть все бегут. Куда угодно, только подальше от этого проклятого места. Мы не в безопасности. Никто не в безопасности. На момент в моей голове промелькнула мысль: "Зачем я помог ей сбежать? Очевидно же, что ей нужно лечиться." Я даже подумал, что ещё не поздно пойти и рассказать обо всем Таи-сан. Но тогда бы... Тогда бы она возненавидела меня. И я уверен, что эта её тётя приведёт её обратно. Так что я ни в чём и не виноват. Так я подумал. Но вслух же сказал: — Я сбегу. Мы все сбежим. Но потом. А пока беги ты. Беги. И она побежала. Закинула сумку на плечо, поправила шапку и помчалась в сторону дороги. Я развернулся и пошёл в здание больницы.***
— Пожалуйста, не бойся, — я аккуратно положил руку на стекло, — Акане. Слышишь меня? Кого бы ты ни видела, тебя он не тронет. Я ведь тебе говорил это тысячу раз. Девушка за стеклом смотрела, как я прохожу и сажусь на пол возле её палаты, иногда панически оглядываясь назад. Таэко сбежала четыре дня назад. Скорее всего, она уже добралась до Тоямы, где живёт эта её тётя. Значит, совсем скоро её должны вернуть обратно. Мама приходила два дня назад. Я, честно, не узнал женщину, в которую она превратилась. Акайо умер две недели назад. Я думал, что она будет в плохом настроении очень долго. Но... Этого не произошло. Она не связывалась со мной и вообще никак не давала о себе знать с самых похорон. Я был уверен, что она в ужасной апатии. А вот буквально недавно она пришла ко мне свежая, похорошевшая, в новой дорогой одежде. Очевидно, что у неё кто-то появился. Мне вдруг стало невыносимо обидно за Акайо. Неужели она так быстро забыла его? — Х-хаджиме? Я вздрогнул и поднял взгляд вверх. Надо мной склонилась Цумики, взволнованно вглядываясь в моё лицо: — Что ты здесь делаешь? Я услышал, как Акане за моей спиной завозилась, и обернулся: — Эй, успокойся. Она мгновенно затихла и послушно села на пол. — Я тут вот эту барышню навещаю... — заплетающимся языком ответил я на вопрос медсестры. Она нахмурилась: — Тебе нельзя здесь быть. Я выпрямился и нагло уставился ей в глаза: — Неужели вы меня выгоните, Микан? Она растерянно приоткрыла рот и бессильно опустила плечи: — Я... Это... — и вдруг резко выдохнула и сердито насупилась, — Ладно, сиди. Я благодарно улыбнулся: — Спасибо. Она ещё раз вздохнула, развернулась и пошла в сторону лестницы. Я обернулся к Акане: — Ну что, на чём мы остановились?***
Когда после обеда того же дня мама позвонила мне и попросила выйти в холл, я напрягся. Она хотела видеть меня уж явно не для того, чтобы болтать, потому что она никогда не приходит просто так. До этого ходила, когда Акайо говорил ей, что пора уже меня навестить, просто не хотела ругаться с ним. Когда он умер, проведывать меня она перестала совсем, просто не было причин. А тут вдруг звонит и просит выйти. Спорить с ней я не хотел, расстраивать её – тем более, поэтому, сказав Макото, что отлучусь, я вышел из палаты и направился в фойе. Она стояла у кулера с водой и нервно теребила край шарфа. Новенького тёплого вязанного шарфа. Она была одета во всё новое и, судя по качеству, дорогое. Я сначала и не поверил, что эта женщина – моя мать. Лицо её словно помолодело: морщинки вокруг глаз пропали, до этого вечно сухие покусанные губы на вид стали нежнее и ухоженнее, впалые бледные щёки обрели живой румянец, а вечно грустные глаза стали ярче. Одежда на ней была такая, какую сама она позволить себе точно не могла: длинное тёплое молочное пальто едва ли не нараспашку, светло-голубые джинсы-скинни, бледно-васильковый пушистый свитер и вязаный комплект из шапки и шарфа небесного цвета. Подойдя поближе, я увидел то, к чему она никогда не прибегала – макияж на её лице. Ненавязчивый, "естественный", как говорят бьюти-блогеры: на губах матовый, практически незаметный блеск, тени на веках чуть темнее цвета кожи и подкрученные ресницы. Я бы никогда не подумал, что мама может быть такой красивой. Что-то мне подсказывало, что никто из её окружения никогда не думали, что она может быть такой красивой. Увидев меня, она улыбнулась: — Привет, сынок. Я растерялся. Она никогда не разговаривала со мной таким нежным голосом. На самом деле, в этот раз мама вела себя так, будто бы действительно скучала. — Привет, мам, — ответил я, отойдя от шока. Она ничего не сказала. Молча наклонилась и поцеловала меня в лоб. Губы её были какими-то невероятно мягкими. Возможно, мне так показалось, потому что я очень долго не видел её. Это как если очень долго не есть, то еда кажется в сто раз вкуснее. — Мне нужно познакомить тебя кое с кем, — вдруг прошептала мама, развернулась на каблуках своих новеньких белых сапожек и направилась к выходу из здания, — Возьми свою куртку и выходи, я жду тебя на улице.***
Снаружи у ворот стояла машина. Это была определенно дорогая машина: будто совсем новая, без единой царапинки, приятного сливочного цвета, минималистичная и аккуратная. Рядом с машиной стоял высокий светловолосый мужчина с сигаретой в руке. Глаза его нервно бегали туда-сюда по всему зданию клиники, и, когда я вышел, остановились на моём лице. Мне стало неуютно от этого взгляда и я опустил голову, уставившись на битый асфальт. Мама взяла меня за руку и уверенно повела за собой. Сначала я подумал, что это какой-то рандомный мужик, который просто так тут стоит. Мало ли, приехал навестить своего родственника. И моему удивлению не было предела, когда мама уверенно направилась прямо к нему, волоча меня за собой. Он ждал, его плечи были напряжены. Волнуется? — Хаджиме, сынок, — заговорила мама, когда мы подошли к нему вплотную, — Это Изао. Познакомься. Изао криво улыбнулся: — Привет, Хаджиме. Я Икусаба Изао. Но ты зови меня просто Изао. Я внимательно оглядел его с ног до головы. Одет он был богато: белоснежная идеально выглаженная рубашка с винным галстуком, светло-серый костюм-тройка с тёмно-синими пуговицами и чёрное пальто, накинутое на плечи. Дорогие часы на запястье. Дорогая сигарета в руке. Я как можно приветливее ответил: — Здравствуйте, Изао-кун. — Боже, не надо только "выкать". Я чувствую себя старым, — он улыбнулся и в уголках его глаз и губ кучкой собрались весёлые, едва заметные морщинки. Выглядел он лет на тридцать-тридцать пять, не больше. Я пожал плечами: — Как скажешь, Изао-чан. Он усмехнулся и его голубые глаза озорно заблестели. В моей голове уже сложился пазл: я понял, кто он такой, почему он тут, и почему так смотрит на маму. И мне вдруг стало до невозможности обидно за Акайо. Он умер всего пару недель назад. Мама, какого..? — Хаджиме, милый, я так думаю, ты уже обо всем догадался... Мы с Изао вместе. — сказала она вдруг. Я обернулся и открыто спросил: — Но, мама... А как же Акайо? Мама бросила вопросительный взгляд на Изао и он, затянувшись, молча обошёл машину и отвернулся. Мама погладила меня по голове: — Да, я знала, что тебя будет волновать это. Я даже подготовила ответ, — она на секунду запнулась и тут же продолжила, — Понимаешь... Мы с Акайо никогда не любили друг друга. Мы с ним были вместе потому, что ни один из нас не хотел быть один. Я отвернулся. Я подозревал о том, что между мамой и Акайо на самом деле нет никаких чувств. Это было достаточно заметно, особенно человеку, который с ними жил. — С Изао всё по-другому... Я... Я люблю его. Знаешь, Хаджиме, я не верю в любовь с первого взгляда. Но любовь после недели общения – совсем другое, скажи? Возможно, это выглядит глупо. Кстати, Хаджиме, у Изао хороший заработок. Поэтому теперь мы можем позволить себе оплатить тебе лечение в частной клинике. Мы за этим и приехали, дорогой. Забрать тебя. Моё сердце замерло. — Разве не здорово, Хаджиме? Я почувствовал, как горькое мерзкое отчаяние разливается внутри меня, заливая органы и мешая дышать. Я вымученно улыбнулся: — Здорово, мам. Мне придётся уехать, и все те люди... Все те люди, которые стали мне близки, которые заботились обо мне и о которых заботился я, останутся здесь. Я, можно сказать, бросаю их прямо сейчас. — Вот и хорошо! — мама радостно захихикала, — Пойдем. Я поговорю с доктором, а ты собери вещи. Мы обсуждали твой перевод из одной больницы в другую ранее, когда я звонила ему. Но есть ещё вопросы, которые я бы хотела задать. — Да, мам.***
Стоя напротив Акане, я не знал, что ей сказать. Как бы я не пытался посмотреть на ситуацию с разных сторон, мой поступок всё равно выглядел как предательство. Я вдруг почувствовал себя самым жалким и ничтожным человеком на свете, настолько мерзким и отвратительным, что аж тошнит. Я молча стоял и моя ненависть к себе становилась всё крепче с каждой секундой, а Акане за стеклом напряжённо прожигала меня взглядом, будто бы чувствовала, что что-то не так. Спустя минут пять я всё же решился заговорить. Ну, так подумал. Но все, что я смог выдавить из себя, это: — Акане, я уезжаю. Прощай. Надеюсь, у тебя всё будет хорошо. И тут же припустил оттуда, быстро, не оборачиваясь. Я боялся обернуться и увидеть выражение её лица. Я просто жалкий трус. В палате, куда я забежал за уже собранной сумкой, никого не было, что было мне только на руку. Я не хочу снова видеть Макото. Я каждым днём он становится всё несчастней и несчастней, а мешки под глазами растут с бешеной скоростью. В последнее время мне стало попросту сложно смотреть на него, почти зачахнувшего и полумертвого. В холле я столкнулся с доктором Одаякой. Мама уже вышла и ждала в машине, поэтому он был один. Он ободряюще улыбнулся: — Ну что ж, прощай, Хаджиме. Удачи тебе. Я искренне улыбнулся в ответ: — Спасибо вам за всё, Одаяка-сенсей. За его спиной я увидел выглядывающую из-за двери кабинета Микан. Глаза её были грустными. Я помахал ей и она смущённо улыбнулась, после чего скрылась за дверью. — Прощайте, Одаяка-сенсей. Я вышел на крыльцо. Тяжёлая дверь больницы захлопнулась за моей спиной.