Подсознание Хелы Одиндоттир???
Предательство.
Ослепительный белый свет. Холод и ветер. Снег. Он падает спешно, легкой вьюгой, от которой стынут конечности. Он везде и всюду. От него не спрятаться, не убежать. От него веет тоской и болью. Он полон страданий. Хела не понимает происходящее. В бескрайности этого места легко потеряться. Белое небо сливается с горизонтом, и лишь черные и сухие деревья вдалеке дают начертание края. «Холодно» — первая мысль. Остальное не кажется важным. Холод этот, словно ядовитый, разъедает изнутри, кажется, течет по венам, медленно убивая. И вправду, смертельно холодно. Наверное, от этого становится страшно? Хела не хочет умирать, наоборот, хочет жить вечно. Она осматривается, делает бездумно пару шагов вперед, в сторону тех мрачных лесов. Ноги со скрипом снега проваливаются в глубокий сугроб. Неясно отчего, но после этого девушка смелеет, будто находит где-то там вдалеке среди деревьев свою цель. Всё идёт и идёт, пока не слышит хруст снега позади. По спине мгновенно ползут мурашки. Кто-то есть сзади неё, преследует её всё это время. В этой бескрайней глуши она не одна. Нет представления, хорошо это или плохо. Мысли путаются, следуют друг за другом не линейно, а обрывисто. Почему так страшно оборачиваться? Что-то сковывает тело, жгучий ком застывает в горле. Кто бы ни был за её спиной — знать его она не хочет. — Куда мы идем? — Слышится позади отчего-то болезненно знакомый голос. Хела так и застывает от удивления. Этот голос… юношеский, еще немного детский. Наивный и ласковый, до глупого доверчивый. Но этого не может быть? Разве это возможно? Хела разворачивается ломано и резко, будто пыталась застать врасплох. Однако ничего подобного не получается, лишь она сама замирает в недоумении. Двенадцатилетний мальчик смотрит на нее своими огромными глазами-изумрудами наивно и растерянно. На его короткие черные волосы липнет снег, щеки краснючие от холода. — Хочешь уйти от меня? Собираешься меня бросить прямо тут? — Сердито и недовольно спрашивает мальчик. Он шмыгает носом так живо и реалистично, он кажется настоящим. Это невозможно. Он ведь совсем другой… теперь, когда прошло десять лет. Нет, это вовсе не мальчик. Это Локи, ее младший брат, за которым ей всегда приходилось присматривать. Но почему он тут? Почему это вообще происходит? Собственная растерянность мешает, надоедает. Ответов нет, в мыслях губящая рассудок тишь. — Хватит меня игнорировать! — Злостно капризничает ребенок, пиная ногой снег. Он рассыпается неохотно, даже не долетает до ног девушки. — Если ты бросишь меня — я тебя возненавижу! Буду ненавидеть тебя всю жизнь! От такого заявления тошно. Хела терпеть не может капризы и истерики, недолюбливает наглых детей. От показухи брата она лишь фукает и фыркает, скривив губы. Она не знает, что ему сказать. — Так и будешь молчать? — Требовательно смотрит на нее снизу вверх мальчик. Его глаза завораживают: в них плещется совсем не детская ярость. Она сжигает всё вокруг, делает его взгляд острым и обжигающим. — Что ты хочешь услышать? — Тон холоднее вьюги, ощущается морозным льдом. Хела кажется неживой на его фоне. Она спокойна, безэмоциональна. В её глазах не горит огонь, на её лице не отображаются никакие чувства, в ее голосе нет жизни. В его глазах кипит только что рожденная ненависть, а лицо его искривлено гримасой нечеловеческой злости. — Скажи, что не бросишь меня! Обещай мне! — Выпаливает ребенок истерично и требовательно. Волна отвращения заставляет девушку скривиться. Всё это кажется абсурдом, отвечать ему не хочется. От её молчания мальчик неожиданно обиженно кривит губы, в его глазах поблескивают слезы. Он внезапно очень горестно морщится и… начинает плакать. Он по-детски всхлипывает, шмыгает носом. — Я так и знал, что ты меня не любишь! Обманщица! Мне не нужна такая сестра, как ты! Ярость внезапно закипает в девушке, и она бесконтрольно подходит к ребенку ближе. Хела отвешивает ему хлесткую пощечину, смотрит на него строгим холодным взглядом. «Хватит истерить» — говорит она мальчику, отворачиваясь от него. — Завидуешь? — Внезапно леденеет его голос. — Так боишься отца, что запретила себе проявлять эмоции. Оттого и бесишься, когда другие не стесняются плакать и кричать! Слова ребенка раздражают, вызывают в девушке бурю неприязни и злости. Она не хочет слушать это, хочет уйти от брата подальше и не видеть его. И ей ни грамма не стыдно за то, что она молча отворачивается. Ей нечего сказать, да и незачем. Что толку говорить с ним? Ветер воет вьюгой, треплет ее длинные черные волосы, обжигает кожу холодом. Она делает пару шагов, пытается уйти. Ноги утопают в сугробах, мерзнут от мокрого холода. Идти крайне сложно, нога при каждом шаге так и норовит соскочить. — Давай, уходи, подлая крыса! Беги-беги от ответственности! Только от себя не убежишь, ты же прекрасно это знаешь… — хохочет и издевается маленький мальчик. Его звонкий голос режет уши, вызывает мигрень и тошноту. Хела не оборачивается, пытается ускорить шаг, но ноги леденеют, подкашиваются. А в спину гадко прилетает тяжелый и холодный снежок. Бьет на удивление больно, и девушка останавливается, словно каменеет. И сама вьюга будто шепчет и завывает: «Предательница». Дыхание сбивается, холод обжигает легкие. Еще один снежок больно ударяет в спину, а детский крик на пару с вьюгой продолжает ненавистно обвинять. — Мразь! Ненавижу тебя! Ты сломала мне жизнь, это всё из-за тебя, грязная лгунья. Да чтоб ты сдохла, мерзкая предательница! — Истерически кричит во всё горло ребенок, срывая голос до хрипоты. Кажется, сердце вот-вот остановится. Не от слов ребенка, не от холода и не от вопящей вьюги, что поет тихим шепотом гнетущие слова. «Все знают, что ты предательница!» — шепчет ветер. «Все будут ненавидеть тебя» — шипит снег. Но буря эмоций возникает не от этого. Впереди из нечетких очертаний складывается знакомый силуэт. От метели фигура размывается, но Хела ломано шагает к ней, превозмогая боль от холода. И вправду холодно. Холодно настолько, что кровь леденеет в жилах, а дышать невозможно. Но вот эта фигура обретает правильные черты: длинные каштановые кудри растрепались от ветра, глаза темнее ночи, пухлые губы поджаты саркастично. Её осуждающий взгляд душит сильнее чьих-либо рук на шее. Тело мгновенно становится тяжелее, словно наливается свинцом. От девушки спереди веет чем-то мрачным, и внезапно Хела чувствует животный страх. Брунхильда. Перед ней стоит ее возлюбленная. И она не рада видеть Хелу. А вьюга всё не унимается, вопит до звона в ушах: «Она тебя бросит, она тебя ненавидит!». Но всё правильно, всё так есть. — Меня тоже предашь? — Расстроенно спрашивает Хильда. Меня тоже предашь? Меня тоже предашь? Меня тоже предашь? Меня тоже предашь?***
Раз, два, три, четыре, пять Прекращает ход свой время Я иду тебя искать Но боюсь, что не успею Дни тянутся и тянутся, проходят медленно и гадко. Питер сходит с ума всё это время. Хочется увидеться с Локи, поговорить с ним. Хочется взглянуть в его прелестные лживые глаза, увидеть снова его нежную ненастоящую улыбку, услышать вновь его ласковый лестный голос. О, он полон лжи. Кто он вообще такой? Кем он является на самом деле? Кто он для меня? А кто я для него? Все мысли только о нем. Все эмоции только из-за него. Что же он такое…? Асгард окончательно становится невыносимым местом. Работать не над чем, да и не хочется. Впервые в жизни Питер не хочет заниматься своим любимым делом. Это место… оно душит. Эта компания лишена души, лишена цели и смысла. Зачем всё это? Зачем здесь я, что я вообще тут делаю. Я ведь лишний. Как Фандрал. В какой-то момент какого-то дня Питера снова вызывают к начальству. В голове мгновенно вспоминаются чужие черные патлы, ядовито-зеленые глаза и кривая гадкая ухмылка. Хела помечена в его голове как «Не-Локи», иногда имея вариативность вида «Лже-Локи». Ему отчего-то вечно кажется, что Хела, осознанно или нет, пытается походить на Локи поведением и повадками. Разумеется, исключая внешнее сходство, которое объяснимо их родственной связью. Её жестикуляция, осанка, мимика… Всё это словно отточено на повторение чужих. Локи склоняет голову вбок в наивно-любопытном жесте. Он часто это делает, и делает это абсолютно естественно и натурально. Хела склоняет голову вбок так, будто годами тренировала это движение. Неважно. Это всё мелочи… Она мерзкая в любом случае. Питер не хочет видеть её, не хочет знать её имя. Ему противен её безумный взгляд, ему тошно от её самодовольной улыбки, его голова болит от её властного голоса. А при встрече она… Она опять улыбается. Наигранно, не по-настоящему. Для чего и зачем? В чем смысл этих противных улыбок? — Рада, что ты не струсил прийти, — издевательски начинает разговор девушка. Питер мгновенно кривится, кусает щеки изнутри до боли. И руки прячет в карманы, сжимая кулаки. — Видишь ли, я внезапно вспомнила про твоё желание покинуть компанию. Думаю, мы всё же сможем найти лазейку и освободить тебя от работы в Асгарде. К тому же… Локи вряд ли вернется к работе тут. И Паркер стоит в исступлении, не может и пошевелиться. Разве это возможно? Локи, жаждущий власти, не вернется к работе в Асгарде? Неужели он перейдет в Йотунхейм? Чушь, просто бред. Он собирается уничтожить Йотунхейм, а для этого наверняка пригодятся возможности Асгарда. Локи не может взять и уйти отсюда. Неужели так сильно скорбит? — Чего ты хочешь от меня? — Его голос жестче стали, лишен жизни, но полон ненависти. Он не понимает целей Хелы, не хочет даже думать о них. Питер зол на неё, зол так сильно, что почти целиком состоит из этой злобы. Его распирает ненависть, а она всё ходит по краю, провоцируя его на эмоции. — Всего лишь хочу раскрыть тебе глаза, ничего такого… — Расслабленно пожимает плечами девушка, но даже этот жест кажется фальшью. — Подумай сам, зачем тебе оставаться тут? Неважно, будет тут Локи или нет… Какая разница? Здесь все свои, все друг друга знают, а ты, как бы помягче сказать… Ты выделяешься. — Ничего страшного, я никогда не вписывался в коллектив. Я спрошу ещё раз: Чего ты, сука, хочешь? — Ох, какая грубость! С кем, по-твоему, ты разговариваешь? — Наигранно поражается девушка, а после закатывает глаза с недовольной гримасой. — Отец растил из меня солдата, а не какую-то сучку. Исчезни из моей компании или я раздавлю тебя, как последнюю гадкую вошь. Хочется улыбнуться так же, как это делает Лафейсон. Как-нибудь криво и ядовито, чтоб Хеле тошно стало от его вида. Но Питер, к счастью или сожалению, совсем так не умеет. Он может засмеяться. И он делает это. — Твоей компании? — Едва продыхает от смеха ученый. — Сука, эта компания чья угодно, но только не твоя. Твой любимый папочка отчетливо дал это понять, не внеся твое ебучее имя в завещание. Я всё знаю. «Всё своё имущество прошу передать моему единственному сыну: Тору Одинсону» — Локи не единственный, кого ваш старик обделил. Тебя он тоже ни во что не ставил. Но теперь смеётся Хела. И её смех в сотни раз противнее. Может, она действительно на протяжении долгих лет тренировалась быть такой мерзкой? Наверняка так и есть. — Идиот, сам как думаешь, почему Один так поступил? — Истерически хохочет Хела, растягивая губы в самой отвратительной её улыбке. — Как думаешь, почему у Локи фамилия Лафейсон? Такая же, как у уже покойного Бюлейста. Лафейсон… Сын Лафея. А почему же Локи так похож внешностью на меня? Может, потому что я его родная и кровная сестра? Осознание приходит быстро, поражает своей внезапностью. Всё становится на свои места. Почти всё. Как два ребенка Лафея попали под опеку Одина? Почему и зачем? — И Йотунхейм достался Локи через наследство? — Скомкано и крайне тихо спрашивает Паркер, хотя знает ответ. Хела лениво кивает головой, подтверждая. Бюлейст… Он застрелился. Точно помню. Локи ушел в Йотунхейм, вернулся с документами. Какова блять вероятность, что он убил Бюлейста? Я… ничему не удивлюсь. Но сука, как обидно! Почему он ничего не рассказывал мне? Совсем ничего! Говорю: «Кто Лафея убил?», он что отвечал? «Не я, кто-то другой!» — он отвечал. Зачем, зачем, зачем врать и утаивать от меня? Я думал, мы достаточно близки, чтобы доверять друг другу. Сука, да я ему в первые же сутки в убийстве признался! В котором он вполне может быть виноват! — Больно наверное? Дружить с ним. Он лжец и манипулятор, с таким невозможно общаться. — Наигранно выражает понимание и сочувствие Хела. Да какая к хуям дружба? Я люблю его. Что-то душит, давит на сознание. Хочется кричать, сломать что-нибудь. А потом горько заплакать, как малое дитё. Это всё гадко и неправильно. Несправедливо, что всё складывается так. Красивая картина их гармоничной и глубокой связи рушится на глазах, оскверненная ложью. Его лицо всё ещё вспоминается исключительно с нежностью. Она тянется где-то по животу и щекочет сердце изнутри. От этих чувств плохо до одури, хочется разрезать себе живот и вскрыть грудь, чтобы выпустить этих ядовитых бабочек и почесать ноющее сердце. — Да брось, не печалься так сильно. Вряд ли мой брат того стоит. Я ведь хочу помочь тебе, хочу раскрыть твои глаза и показать жизнь во всей её красе. Ты наивен, а жизнь жестока. Так случается. Не нужно так дорожить этой вашей дружбой. Подумай о том, насколько она была неправильной. Ты ведь подчинялся ему. — Что? — Голос оседает, звучит крайне хрипло. Слова Хелы кажутся безумным бредом, но в то же время они… истинны. — Вспомни, как много всего ты сделал для него? Не хватит дня, чтобы перечислить всё. Скольких людей ты покалечил ради него? Ты избил двух Свартальвов, прострелил одному из них руку и ногу. Ты до смерти запугал советника и добился его увольнения. И это ведь далеко не всё. Вспомни, как много он делал для тебя? Вряд ли также много. Питер, объясни одну вещь: Почему ты подчинялся ему? Потому, что люблю. Ради любимого человека я готов на всё. Готов испачкать руки, готов сломать свою жизнь, готов портить чужие жизни. Но в ответ Питер мрачным шёпотом отвечает: «Я не знаю». И Хела смеётся. Смеётся нагло и противно, совсем неуместно. — Тогда зачем тебе общаться с ним? Зачем тебе друг, который лжёт тебе, управляя тобой? Ты же нормальный парень, не безумец, не мазохист. Да, связался с плохим человеком, оступился. Ещё не поздно бросить всё это. Я не могу. Я люблю его. Он нужен мне. Нужен мне именно таким, каким я его полюбил. Даже если это фальшь и ложь. — Брось его, Питер. И все проблемы закончатся. — Хела говорит с противно-сладкой интонацией, будто подговаривает на что-то спорное. И это вызывает тупую злость. Питер хотел бы. Хотел бы просто взять и бросить, уйти, ничего не сказав. Хотел бы просто взять и возненавидеть Лафейсона. Просто хотел бы. Он не способен на это. Почему-то появляется злость. На Хелу. Она злит его одним существованием, а сейчас… Что она пытается сделать? Зачем говорит с ним про Локи? В голове эхом повторяется её гадкий голос, её слова: «Брось его». Я понял. Я всё понял… — Этого ты хочешь? Хочешь, чтобы я бросил его? Для чего? — Грубо, на грани ярости спрашивает Питер. Вся его неприязнь к девушке отчетливо ощущается в воздухе, слышится в интонации его голоса. А ей, кажется, тошно от этого. Она мгновенно меняет эмоцию на брезгливо-равнодушную. — Надоело с тобой сюсюкаться, ты мне мешаешь. — Она в один шаг сокращает дистанцию между ними, и Питер остро чувствует, как в бок живота упирается холодное лезвие. Как предупреждение. — Еще раз повторяю: исчезни из моей компании, или я сама сделаю так, что ты исчезнешь. Сгинешь, как последнее ничтожество. Но Паркер не реагирует. Внутри него опасным огнем разгорается животная ярость. Ему неважно, зачем Хела делает всё это и почему идет против брата. Ему плевать, что она сестра его близкого человека. Она зашла так далеко, что Питер не собирается отступать. Он сотрет эту мерзкую улыбку с её лица любой ценой. В тот день, когда Питер стрелял в того Свартальва, он стрелял из пистолета, который дал ему Локи. Сразу после этого ученый пытался вернуть пистолет, но Лафейсон уверенно сказал не возвращать. «Это плохой подарок, но я хотел бы назвать это подарком» — нёс чушь студент. Что ж, это подарок. Вполне хороший подарок для свершения правосудия во благо Лафейсона. С того дня Паркер не выходил из дома без пистолета. Хранил, не для защиты, для него. Всё это только для него. И сейчас это приходит к кульминации. Всё именно так, как должно быть. — Убери нож или я вышибу твои ебучие мозги, — поразительно строго и жестко командует Паркер, достав пистолет и направив его к чужому лбу. И в это мгновение Хела впервые осознает в полной мере саму суть Питера Паркера. Он сама ярость во плоти, живое воплощение вселенского гнева, животной злости. В его глазах пустота и мрак, лицо не выражает никаких эмоций, но она чувствует всем телом то, насколько он рассержен. Он раскалён, его ненависть выжигает его душу, жрет его изнутри, вырываясь наружу. Даже в воздухе виснет тот ужас, что исходит из него. По телу мгновенно расползаются мерзкие мурашки, а все мысли словно выбило тошными воспоминаниями. Хела всю свою жизнь боялась только отца. А сейчас она впервые в жизни осознала, что существуют люди злее него. Его гнев обжигает, словно накаляя воздух до ста градусов. Дышать горячо, кровь кипит в венах, и голова идёт кругом. Его ярость всеобъемлюща, давит так, что и шагу ступить невозможно, словно на её плечи взгромоздили целую тонну. Гадко с того, что Хела улыбается. В её глазах горит азарт и безумие, улыбка кривая и неестественная. Хела — фальшивка. Питер никогда не будет считать её настоящей личностью. — Ты пожалеешь, что связался с ним, — хмыкает девушка, убирая руку с ножом от чужого живота. Она скользит по парню лукавым взглядом, отворачивается и уходит. Я жалею всё это время.***
Раз, два, три, четыре, пять Слышу я, как плачет ветер Нету смысла убегать Потухает в небе месяц Брунхильда долго всё обдумывала. Не могла оставить всю эту ситуацию, но и участвовать не хотелось. План Хелы сомнителен и опасен. Банально не хочется видеть, как её любимая идет по головам, разрушая все связи с родными и близкими. Она… ошиблась. Хильда приняла спорное решение, от которого мурашки по телу. Это предательство? Нет, не может быть. Какое же это предательство, если она делает это из благих намерений. Однако благими намерениями вымощена дорога в ад. И Хильда прекрасно это знает. То, что она сделала, загубило весь план Хелы. Брунхильда позвонила Локи Лафейсону и сообщила в подробностях всё, что Хела делала, делает и собирается сделать. В ответ парень ничего не сказал, молча бросил трубку. Но невозможно было поверить, что он не станет ничего делать. Оставалось лишь ждать его действий, и это выворачивало девушку наизнанку, уничтожало её рассудок. Всё это время она жила в гадком ожидании и паранойи, боясь того, что будет дальше. Локи пришел в последний день своего отпуска. Он встретил девушек в их квартире, попав в нее неизвестным образом, пока их не было дома. Они возвращались со свидания, хотели расслабиться и провести вечер в комфортной обстановке. Не вышло. Темный силуэт человека в неосвещенной комнате мгновенно напугал и встревожил их. Брунхильда сразу поняла происходящее. Сразу поняла, кто сидит на их диване, ссутулившись. Свет луны из окна тускло освещал комнату, погруженную в гробовую тишину. Напряжение виснет в воздухе, душит и не даёт вдохнуть. И Хела слишком смело проходит вперед, оставляя Хильду в дверях комнаты. — Ты та-ак старалась, — тихо смеётся тёмный силуэт, расправляя плечи. — Жаль даже, что напрасно. Столько сил и усердия, столько попыток! Как много ты сделала ради этого… Как долго продумывала всё до мелочей, как тщательно старалась скрываться. И к чему это привело? Его голос невозможно забыть и не узнать. Хриплый бархат, кажущийся приятным, но навязчивым. Хела мгновенно мрачнеет. Она действительно старалась. Она сделала всё, чтобы Локи ни при каких обстоятельствах не узнал её план. Как он узнал? Питер не мог рассказать ему, это невозможно. Она капала ему на мозги, давила его рассудок. И всё для того, чтобы он лишился доверия к Лафейсону. Паркер не мог рассказать ему. Он из тех, кто делает всё сам, а не идет ябедничать. Тогда от кого? — Как ты узнал? — Холодно спрашивает Хела. Она жаждет знать правду, разобраться во всем этом. Девушка и не замечает, как мгновенно напрягается Хильда, забывая дышать. Кажется, голова идет кругом от волнения. Одно слово Лафейсона, и Хильда потеряет любовь всей своей жизни. Хела не видит её волнения. Локи видит. И он скалится, как хищное животное, склоняет голову вбок, присматриваясь к добыче. — И у стен есть уши. Особенно в Асгарде, сама знаешь. — Расслабленно пожимает плечами парень. Его голос лишен жизни, звучит холодно и жестко. Он в ярости. — Ничего не хочешь объяснить, сестрица? Ты пыталась убрать меня из компании, давила на моего друга, распускала грязные слухи обо мне. Ты подсунула крысу в офис и заставила его подставить меня. Всё это ради денег и власти? Я правильно понимаю? — Да. И что с того? — Хела всем видом выражает напускную расслабленность, пытается сделать вид, что ситуация под её контролем. Но план рушится, осыпаясь песком, а злость закипает где-то под сердцем. Злиться хочется давно, ещё после последнего разговора с Паркером и его выходкой. — Зачем тебе Асгард, когда у тебя уже есть Йотунхейм? По праву старшего ребенка я могу претендовать на владение Асгардом, плевать я хотела на завещание Одина, я страдала больше, чем ты и Тор вместе взятые. Но Локи снова смеётся. Так легко и искренне, будто ему рассказали хорошую шутку. Это раздражает, давит на рассудок, раскаляя волнение. Он не в себе, и это слишком хорошо видно. Злость распирает его изнутри, но он держит её, не дает просочиться за пределы его сознания. Его просто выжигает изнутри. А он смеётся. — Никого не волнует старше ты нас с Тором или младше. Никому не интересно слушать о твоих страданиях из-за нашего отца. Тор наследник из-за завещания Одина, но даже если бы его не было, ты никогда не получила бы Асгард, так как никакая ты не родственница Одина. Даже не близко. Мне что, серьезно нужно консультировать тебя о вопросах наследства? Не хочу расстраивать, но я не из тех юристов, что дают консультации бесплатно. Могу прислать счёт на почту. — Жаль, что Один не застал это. Младший сын, позор нашей семьи, начинает оправдывать ожидания. Думаешь, отец возгордился бы тобой? Сомневаюсь. Думаю, сама мысль о том, что его ненавистный сын-неудачник работает в Асгарде, привела бы его в бешенство. Не зря ведь твоё имя тоже отсутствует в завещании. — Отсутствует. — Спокойно пожимает Лафейсон плечами, соглашаясь с сестрой. — Однако мне этого и не нужно. Тор сам попросил меня разделить с ним управление, заключил со мной уговор. Обидно, наверное, что о тебе наш брат даже не вспомнил, но тебе ужасно повезло! Я в таком замечательном расположении духа, что даже сочувствую тебе и готов снизойти: мы можем заключить договор на выгодных условиях. Я отдам тебе Йотунхейм, а ты забудешь про Асгард. Веселится. Гадкое веселье Лафейсона вызывает тошноту. От него веет безумием, абсолютным сумасшествием. Он улыбается криво и широко, до боли в щеках, взгляд у него дикий, прожигающий. Всё это вызывает отвращение, хочется скривиться и уйти от него. Если бы ужас был человеком, его звали бы Локи Лафейсон. — О-о, отец бы точно хотел это увидеть! Договариваться — это в его духе. Засунь свое сочувствие себе поглубже в глотку или я перекушу её. Предлагаешь мне помойку вместо золотого дворца и думаешь, что я буду благодарна? Мне не нужен Йотунхейм. Он гниёт и разлагается уже долгие годы, пока Асгард расцветает, становясь золотой жилой. Хватит тратить моё время своим нелепым цирком. Хела, кажется, окончательно теряет контроль. Злость и жадность не оставляют в ней никакого терпения. Каждое её движение становится резким и дерганным, пальцы подрагивают судорожно, будто она едва сдерживает себя от того, чтобы не расцарапать брату лицо. Всё её тело на взводе, напряженно и готово к защите. Или нападению. Локи кажется совершенно спокойным. Оттого и жутко смотреть на него. Он медленно поднимается с дивана, ведет плечами плавно, но оставляет их опущенными. На нем кожаный плащ, высокие ботинки на шнуровке. В глаза бросаются черные перчатки на его руках. Те же, что были на нём в день, когда он убил Элизабет. Они скрипят едва слышно при сгибании пальцев, разбавляя гробовую тишину. Расслабленный выдох Лафейсона разрезает напряжение. Каждая мысль о предназначении этих перчаток порождает страх в сознании обеих девушек. Они одним своим присутствием символизируют, что парень пришел сюда не только поговорить. От этого что-то гадкое расползается по животу, оседает в душе липкий страх, немеют ноги от ужаса. — Тратить твоё время? А ты знаешь, сколько оно стоит? — Медленно шагает к Хеле парень. Его движения спокойны и размерены, кажутся жуткими только из-за этого. — Ты так хочешь денег, готова идти по головам, испачкать руки в крови. Но это бабло не удвоит твоё время. Почему-то становится душно. Окно открыто нараспашку, из него дует холодный и промозглый ветер. Но легким не хватает воздуха, а тошнота такая удушающая, что голова идёт кругом. Это всё из-за него. Это из-за его присутствия тело немеет, а рассудок ломается. — Ты причинила вред моему другу. После такого нельзя просто так уйти, жребий брошен, игра начата. Только ты напрасно думаешь, что знаешь, какими картами играешь. — Тихо говорит парень, и Хелу раздражает каждый звук, издаваемый им. Злит его голос, бесит шелест нелепо-пафосного плаща и тихие, едва уловимые шаги Лафейсона. Он идёт прямо к ней, и это не сулит ничего хорошего. — Это не моя игра, но я вожу. Понимаешь? Дышать всё сложнее и сложнее. Словно Локи отравляет её одним своим присутствием. Ледяной ветер тянется из окна, треплет ласково его волосы. Хочется поежиться, попытаться согреться. От холода по всему телу мурашки и пальцы бьет мелкая дрожь. А может и не от холода вовсе? Может, это страх, который Хела давно не испытывала? Она не боялась никого кроме Одина. Не может же такого быть, что она боится. Это невозможно. Но вот Локи гадко улыбается. Жутко, по-хищному, и сразу понятно, что в голове у парня только кровожадный замысел. Для того ему и перчатки сегодня. Чтобы руки не марать. — Жаль, что смерть тебя совсем не беспокоит. Ничего не боишься, делаешь всё что хочешь. Даже не догадываешься, что кто-то может внести эту карту в игру. А она все другие карты кроет. — Подходит слишком близко, смотрит в её глаза так, что дрожь проходится по телу. Локи отвратителен. Каждое его слово, каждое его действие, всё, что составляет его сущность, всё это является последней мерзостью. От него в жар бросает, хочется засунуть два пальца в рот и надавить на корень языка. — Угрожаешь мне? — Яростно и брезгливо звучит голос Хелы. Она озлоблена, чувствует себя оскорбленной, оттого и хочется перекусить брату глотку. Но Локи смеётся. Так легко и ненавязчиво. Глумится и издевается над девушкой, будто она последняя дура. — Вовсе нет, — говорит так, будто всё очевидно, — я угрожаю совсем не тебе. Эта улыбка, этот взгляд, эти кожаные перчатки. Он пришел пролить кровь. А сейчас он… оборачивается к Брунхильде. Бросает на нее мельком безумный взгляд, полный жажды и азарта. Все становится на свои места. Если бы Хильда вернулась домой одна? Что бы тогда произошло? От ужаса осознания кровь стынет в жилах, впервые в жизни Хела не может ничего сказать или сделать. Её жжёт изнутри, множество эмоций разъедают её рассудок, страх поражает внутренности, словно её выворачивают наизнанку. Звенит в ушах, и ничего не слышно. Но Локи делает шаг в сторону Брунхильды, и этот глухой, едва уловимый звук больно режет уши. Страшно. Почему так страшно? Лафейсон неспешно идёт к Хильде, смотрит в ее пустые карие глаза. И насмехается. Глумится над её положением. Она рассказала ему про план Хелы. Она попросила его остановить всё это. А сейчас он ставит её жизнь на кон, грязно манипулируя Хелой. Это всё её вина. Даже если Лафейсон её сейчас убьёт — это будет только её вина. Но Локи лишь проходит мимо, направляясь к выходу. Его взгляд прикован к глазам Хильды, он полон всех самых пагубных и мерзких чувств. От него ноги подкашиваются, и жгучий ком застревает в горле. Она не хочет умирать. Не хочет участвовать в этой противной игре между Локи и Хелой. Не хочет быть использованной. Не хочет, чтобы её жизнь стоила равноценно жизни какого-то Питера Паркера. Локи уходит, оставив за собой омерзительное послевкусие. Бесшумно хлопает входная дверь их квартиры. Ушел, а в воздухе всё ещё виснет духота от его присутствия. Ушел, а по ногам ползет ледяной сквозняк от настежь открытого окна. Ушел, а липкий страх всё также сворачивает внутренности узлом, отравляя.