О городе, темноте и потерянном прошлом

Почти не осталось надежды на то, что всё наладится. Только понимание всего ужаса ситуации. Больше нечего терять, дно пробито. Часть бездны, некий дух её, осадком оставшийся в моей груди, разрастается, выходит за пределы отравленного им тела, ползёт по городу. С каждым днём становится темнее, и я не могу найти этому объяснения. Тяжело теперь находиться внизу, на уровне дорог и первых этажей зданий. Здесь густой, душный мрак, в лапах которого особенно чувствуется сила живущей в этом аду смерти. Легче становится, когда лифт вытаскивает тебя наверх, но там чувствуешь себя уязвимым. Город будто меняется от всё растущего где-то внутри гнева, методично убивает всё живое в поисках прячущейся среди него ошибки, а ты видишь страшную картину и всё яснее осознаешь свою неизбежную участь. Я больше не допускаю мыслей о том, что происходящее - неприятное совпадение и что я смогу избежать наказания за осознанное существование, за прогулки к ценным архивам Высоты в поисках способа войти, за разговоры с Джейн... я стараюсь меньше видеться с механиком в последние дни, но она сама находит меня и ведёт себя так хорошо, дружелюбно, что мне, измученному одиночеством и молчанием, не хватает сил уйти, оборвав не ведущий ни к чему хорошему разговор. Очаровав, заставив забыться, девушка снова подчиняет меня своей воле, оставляет новые порезы на руках, чтобы бросить затем наедине с бездной. В такие моменты нет больше паники, только глухое, невыносимое, более глубокое чувство, штормовыми волнами захлёстывающее меня. Я могу назвать это благоговейным ужасом, но буду неправ. Ещё сильнее, острее, яснее. Всё зло, что есть здесь, в моей подруге, во мне самом, идёт из пустоты. Нет другого ответа. Точно знаю, чем болен город, а с недавнего времени и я сам. Бесконечный побег от фантомного преследования изматывает. Сейчас стою, прислонившись к холодному бетону стены и пытаясь собрать остатки сил, закрываю и через секунду распахиваю глаза в напряжённом ожидании лифта. Надо подняться на Высоту, и я на самом деле плохо представляю, что там будет. Не помню расположения комнат и коридоров. Хотел изучать их постепенно, каждый день подниматься туда ненадолго и внимательно осматриваться, постепенно приближаясь к нужным мне дверям и спрятанным за ними бумагам, но внезапно появившаяся темнота заставила меня поторопиться. Как жаль, что нет пары недель в запасе, и давление неумолимо растёт. Пришедший лифт останавливается, я тороплюсь встать на него рядом с ещё одним человеком. Позавчера, когда таким же утром я поднимался здесь, со мной были пять человек. Что случилось с остальными? Связано ли это с мраком? Нервно озираюсь, на миг предполагая, что кто-то опаздывает, и отчего-то чувствую себя невероятно одиноким, потерянным, готов сейчас же схватиться за спутника с просьбой поддержать, помочь пройти приближающееся испытание. Стискиваю кулаки, кажется, впиваясь в кожу до крови, снова начинаю страдать от мигрени, когда гудящий лифт трогается с места. Наверху всегда болит голова. Низкое небо, занимающее собой всё видимое простанство за панорамными окнами Высоты, перестало быть ровным, как будто отполированным. Я различаю дымчато-серые громады туч. Продолжаю прерванный для изучения обстановки путь с единственной пугающей мыслью: «Гроза готова разразиться». Всё ближе кошмар, развязка череды жутких событий. Уже не знаю, хочу ли я дожить до этого момента. И всё-таки, когда всё началось? Когда я променял ныне недостижимую яркую жизнь на бесцветную безжизненность города? Обрывки светлых воспоминаний отчего-то именно сейчас всплывают в мыслях, я цепляюсь за них, как за последнее спасение, и тем быстрее теряю. Невозможно далёкие улыбки, смех приятелей под чистой лазурью неба исчезают, должно быть, навсегда, и всё болезненнее внутри тлеет безнадёжность. Спутник покидает меня за несколько этажей до нужного мне. Продолжаю путь в одиночестве, всё больше волнуясь и сомневаясь в успехе моих действий. Недавно шумное здание сейчас молчит, но в молчании слышится пока что мирная просьба уйти. Наконец-то я перед самым первым и потому самым ценным архивом. Там ответы на все вопросы. Медленно открываю незапертую, что настораживает, дверь, замираю от протяжного, невыносимо громкого скрипа петель. Холод бежит по спине. Хочется скрыть этот звук, оборвать его, вернуть единственную возможность остаться незамеченным в этом хоть и безлюдном, но не вызывающем доверия месте. Если на этаже или даже во всём здании есть кто-то слышащий, он уже обнаружил меня. Но никто не пришёл на шум, по крайней мере, я никого не вижу. Прохожу в зал, совсем незнакомый мне, несмотря на то, что я уже должен был появляться здесь. Почти такие же, как на нижних этажах, длинные стеллажи с папками документов, но сделаны, как и двери, из дерева неизвестной мне породы. Простые, но более нарядные, чем железные. Сделанные давно, когда кому-то в этом городе ещё была важна красота. Мертвенная тишина стоит здесь, и в льющемся откуда-то сверху свете заметно метание пылинок. Никто давно не посещал архив. Моё вторжение кажется особенно варварским в высоком, просторном, вызывающем смутное уважение и восхищение помещении. Стараюсь не думать об этом и просто иду вперёд, отыскивая самые старые документы, где смогу найти информацию о том, как была налажена городская система, подчинение людей странной силе. Осторожно вытаскиваю одну из папок, просматриваю. Чертежи. Планирование города. Я не узнаю районы, изображённые здесь, уверен, что такого нигде не построено. Должны быть ровные дороги, пересекающиеся только под прямым углом и делящие площадь на ровные квадраты и прямоугольники, симметричные правильные здания, а не такая необычная, причудливая планировка, оставляющая много места незанятым. Когда-то произошла перестройка, и документ, который держу в руках, просто сейчас неактуален? Возвращаю на место. Продолжаю обход, перебираю бумаги, но авторы словно сговорились не рассказывать ничего про бездну, про мрак, про то, где и каким образом можно покинуть город. Даже в ценных документах, доступных далеко не всем и потому не могущих принести вред. Может, я не там ищу? Надо смотреть в другом архиве, читать о перестройке и том, что было после? Некая дельная идея рождается в голове, когда от занятия меня отвлекает громкий, опасно близкий звук шагов. На мгновение перехватывает дыхание от страха, единственное слово «Найден!» коротко бьёт в сознании. Поворачиваю голову, боясь увидеть вошедшего, и не успокаиваюсь, даже разглядев Джейн. Она тяжело дышит и держится за дверь. Её одежда в крови, взгляд широко распахнутых глаз обращён ко мне, но не изучаще рассматривая, а ища защиту. - Я бы удивился, если бы ты не пришла, - бросаю сухо и холодно, сейчас острее чувствуя ненависть и презрение к девушке. - Следишь за каждым моим шагом? - Ересь, Амиль! Внизу началось светопреставление! Истерика слышится в её глухом голосе, и это заставляет меня поверить. Не так много есть вещей, которые могут довести сумасшедшую до такого состояния. - Я перенастроила лифт, чтобы попасть сюда, к тебе! Сломала, сменила порядок, понимаешь! Это бунт, это страшное преступление. Она делает паузу, чтобы отдышаться, опускается на пол, постанывая от боли, и продолжает говорить быстрее и тише: - Везде чёртова темнота, нижних этажей не видно. Окон твоей квартирки - тоже. Ничего нет! Я поднимаюсь, а мрак за мной сразу же. Как прибывающая вода. Он остановился совсем под конец, на пару метров ниже нас с тобой. Если это продолжится... как хорошо, что ты здесь. - Понял. А зачем тебе я? - Сдохнуть в одиночестве страшнее будет. Тебе не интересно, кстати, откуда на мне раны? Я попала в этот мрак, когда он сгущаться начал. Там дышать невозможно, как под водой, и то ли когти, то ли ножи какие царапают по телу, куда дотянутся. Их не различишь, но чувствуешь отлично. Рассказ встревожил меня, но не хочется показывать страх. Отворачиваюсь, достаю случайную папку из ближайшего ко мне стеллажа, стараясь прятать дрожь в руках, и, сохраняя, насколько это возможно, невозмутимый вид, продолжаю прерванное дело. Ожидаю возмущения от Джейн, раздражённого и требовательного «Я тут кровью истекаю и рискую загнуться, не хочешь меня спасти как-то?», но вместо этого слышу странный в нашей обстановке вопрос: - Как себя чувствуешь? - Ужасно. - Рада слышать. Ты же знаешь, я всегда рада этому, Амиль... Быстро взглянув на девушку, замечаю, как слабая улыбка появляется на её лице и тут же исчезает. Черты лица, подчёркнутые болезненной бледностью, остаются бесстрастным. Взгляд застывает, становится стеклянным, пустым. Отхожу. Бреду по залу вперёд, туда, где теперь видно окно. Раньше вид за ним был серым, сливаясь со стенами, а сейчас прямо внизу, чуть ли не касаясь, плещется мрак, резко выделяясь за идеально прозрачным стеклом. Замираю перед ним, смотрю на чернильное море, конца которому не видно. Снова жуткая слабость одолевает меня. Что делать? Не хочется ни смотреть дальше на документы, понимая всю их бесполезность в настоящий момент, ни тем более покидать архив, на пути к единственному выходу подходить к Джейн, снова видеть её и перешагивать через неподвижное тело, лежащее в дверном проёме, как предупреждение о бушующем внизу кошмаре. Город окончательно пуст. Только я остался здесь, уже неопасный, потому что вредить больше некому. Осталось ждать, не зная даже, сколько прошло времени. Подруга, наверно, пришла сюда со своими любимыми наручными часами на запястье. Но они могли повредиться, пока она выбиралась, так что не стану проверять. Не хочу. Слушаю своё дыхание, спокойное, глубокое. Не стоит нервничать, когда всё решено. Что всё-таки было в моём забытом, потерянном прошлом? Радость ли? Или я вру себе, уверившись, что в городе могут существовать одни страдания? Так хочется вспомнить. Так хочется жить. Наверно, полдень уже миновал. Небо через пару часов, рано, как обычно, начнёт менять серый цвет на более тёмный. Мрак, как мне кажется, медленно опадает, и я уже не вижу его волн у самого окна. Так он и уйдёт, как вода после разлива реки, оставшись лишь такой же полупрозрачной тёмной дымкой в самом низу, как было около недели назад. Может быть, я найду кого-то из редких оставшихся людей, но почему-то более вероятным считаю исчезновение всех этих оболочек после ядовитого, убивающего всё хрупкое моря тьмы. Наверно, я сойду с ума от одиночества, раз никого больше нет. Ночь опускается на город медленно, незаметно. На Высоте она как будто наступает раньше. Мрак действительно исчезает, но следить за его уровнем в сумерках становится всё сложнее. Начинаю чувствовать холод, даже озноб. Освещение в архиве было только днём, чтобы восполнить недостаток поступающего снаружи света, сейчас, когда помещение никому больше не может понадобиться, мне приходится двигаться на ощупь. Всё-таки ухожу. Не могу отделаться от чувства, что меня кто-то ждёт снаружи и, заждавшись, уже собирается приходить сам. Даже если за тяжёлыми дверями приготовлена встреча со смертью, я не собираюсь её откладывать. Чуть не наступаю на тело Джейн, и неприятное, жуткое чувство заставляет меня быстрее выбежать, почти выскочить в коридор. Нет, всё-таки мне страшно. Только мысль о том, что всё лучше закончить сейчас, быстрее оборвать мучения, ведёт меня вперёд по безлюдному зданию. Мечусь в поисках собственной смерти. Разве того я хотел, покидая дом?