Янтарные осколки

Тема: анонимность/на один раз. Слэш, PWP, NC-17, нецензурная лексика, от первого лица. Это Амбер, Вечный город. Наконец-то. Видеть его золотистые шпили, дышать его воздухом - наслаждение настолько особенное, что я никогда его не тороплю. Мы прибыли раньше. Тени были благосклонны ко мне, и Бенедикт, регент, еще не ждет меня. Самым опасным способом пересекать Тени считается Дикая Скачка. Дикий Гон, Дикая Охота - легенды полнятся этим безумием во всех мирах. Но мало кто понимает, как сложно идти в Тенях по воде, в открытом океане. Сам принцип подобного перемещения зиждется на ориентирах - знакомый камень там, заброшенная хижина здесь, закатное солнце, но не с запада, а с востока... На воде же нет ничего, кроме воды. Даже Дворкин опасался ходить морем. Мне нужен отдых. Передышка. Теплый песок, ослепительно-белое марево солнца, его шар огромен на почти темно-синем небе. Я позволю себе упасть в это. Я - Кейн, адмирал южного флота и линейной эскадры, лежу, обнаженный, на берегу пустынной бухты. Я искупался и дремлю, плыву от тепла и покоя, кровь мерно покачивает меня, как и любого, кто проводит в море больше, чем на суше. Там, на грани сна, кто-то касается меня влажно и почти сразу берет в плен своего тела. Мужчина, да, пусть, но кто мог подобраться так близко? Впрочем, бери, мне так хорошо. Кровь сама качнет меня навстречу волной, я буду двигаться, но нерезко, как в штиль, ведь ты почти все делаешь сам. Сам просядешь коленями в песке, чтобы принять меня глубже. Сам будешь ерзать на мне, примериваясь, нащупывая то положение, в котором внутри ударит точно и остро. Я не открою глаз, нет. Тогда ты исчезнешь. Твоя ладонь упирается в центр моей груди, ты ускоряешься. Я слышу тяжелое дыхание, а в нижней точке, когда я упираюсь в твое нутро - короткие, тихие стоны. Я чувствую, как ты разводишь бедра еще шире, чтобы принять член глубже. Теперь давит тяжесть твоего тела, и это так реально, что я жмурюсь сильнее. Солнце отпечатывает фиолетовым и золотым под веки, и я начинаю отвечать. В тебе туго и не очень-то скользко, но твои ткани поддаются, расходятся под напором твердого хера. Одно усилие сознания, один чуть более сильный удар - и я узнаю твой голос. Только не хочется. Не желаю знать, кого я увижу. Сухие мои ладони в мелком, густо-золотом песке. Я чую соль твоего пота, но это, конечно же, просто море и водоросли. Солнце мгновенно нагреет, ласково поцелует наши плечи. Стоп коснется шаловливый язык прибоя, а запах моря заполнит все легкие, голову, поры, вены. Почти горячечная греза. Твоя рука теперь царапает мои ребра, когда ладонь едет вбок. Я разгоняюсь и сам, ленивая нега взвивается, вскипает, когда ты стискиваешь на мне мышцы. Выгибает под тобой, давай, давай же. Получай точнее, острее. Как хорошо давать тебе это и получать самому. Твой жар, тесноту, дрожь, всхлипы, долгие, сковывающие спазмы твоего тела. Просядь еще сильнее, поелозь. Мне так нравится, когда ты ерзаешь, так знающе, похабно ощупываешь, оцениваешь то, что в тебя пришло, того, кто тебя трахает. До воя и длинных ударов похоти, что бьют снизу внутрь. Что может двигать тем, кто подкрался, смог! к амберскому принцу и вот так, сразу, взял его собой? Кто способен на такое? Разве что только другой амберский принц. Кровь тянет к крови, инцесты здесь - сладкая надстройка к вечному желанию убить друг друга максимально болезненно. Я открою глаза, когда ты особенно сладко содрогнешься на мне, я услышу шлепок плоти о плоть, это твой член шлепает о живот, и вместе с ним - теплую волну моря. В тот самый момент, когда ты, не выдержав, хрипло позовешь меня по имени. Я открою глаза… ...И увижу все то же небо, темно-синее, и яркое расплавленное солнце в нем. И зеленые глаза, и лицо, искаженное от наслаждения, которое ты украл у меня, пока я спал. И ярость, утопленную под волной этого удовольствия, и даже теплое море шипит, ощущая вкус Тени на твоей коже, вкус чумы… Тебя я не ожидал. Ты должен быть мертв! На мои смуглые до черноты щеки плещет смертельной бледностью, пальцы зарываются глубоко в песок, словно пытаясь удержаться за реальность, в которой это мог быть кто угодно, но не ты. О, черти моря! Ты и есть мертвый. Ты же чумной, Эрик бросил тебя подыхать в Лондоне, и я думал, что никогда не увижу зеленые, дьявольские звезды твоих глаз. Вот почему так жарит от твоего тела, вот почему ты легче, чем всегда. Ты выжил, и сейчас, натрахавшись, убьешь? Ты двигаешься все так же глубоко и сильно, не касаешься себя, откидывая руки назад, опираясь о мои бедра, сжимаясь. Такого отвращения и притяжения одновременно я не чувствовал никогда. Я не буду отряхивать руки от песка, жадно скалясь, я возьмусь за твою плоть, чтобы растереть песчинками до крови, чтобы ты кончил, весь изодранный. Да ты на терминальной, черт, стадии! Заразишь меня или быстро убьешь? Не ведаю. Но сначала ты кончишь. Мы раньше никогда не трахались, хоть я знаю, что и ты не чужд этому яду. Ты был с нами почти со всеми, и почти всегда - влекомый ненавистью и садомазохизмом. Но никогда - со мной. И теперь пришел таким. Я вою от бешенства, когда жадно дрочу тебе, режу песком и мелкими, острыми обломками ракушек. Я готов спустить в твое издыхающее от чумы тело, в этом есть нечто особенное, что ты, такой, пришел именно ко мне. Что жадно скачешь на моем хуе. Почему я? Плоть слоится под моей ладонью, ты кривишься от боли в такой знакомой гримасе. Твой член течет прозрачной смазкой и теперь кровью, ты впиваешься пальцами в мои бедра, всаживая ногти, пропахивая ссадины. Я чувствую, как чумная зараза стекает в и мою кровь, как напитывает тело. Как черными щупальцами растекается под кожей. Ты смеешься, когда видишь мой страх. Стонешь, скалишься в ответ. Ты меня отравил. Собой, своим огнем, своей болезнью, своей смертью. Словно от одной этой мысли ты кричишь, сдавливая мне бока коленями, сводя их туго и жестко, шпоря меня как коня, вбивая мой хер до печени и спазмами сливая в мою руку, задыхаясь и все еще смеясь. Твой смех выбивает из-под меня колодки, я начинаю кончать чистым ужасом. Наверное, моя сперма уже давно стала пеной морской, я более тысячи лет в море. И теперь она покажется тебе ледяной, особенно потому, что ты сгораешь в пламени чумы. Нет, не так ты должен умереть, брат, раз уж ты жив. Не так. Эрик - подонок, не гнушающийся ничем, решил избавиться от конкурента. И мы съели это, только правда, остальные до сих пор думают, что он сразил тебя в честном бою. А я знал, вот только он заткнул мне глотку своим хуем. Ты пускаешь в меня чуму. Я прикрываю глаза. Да, я заслужил твою ненависть, твою ярость и злость, твое презрение. Не знаю лишь, чем заслужил это грязное, великолепное, нереальное мгновение. Жар поднимается резко, наши тела слишком хорошо отлажены, и мое начинает бороться с болезнью немедленно. Ты же дошел до края лишь потому, что забыл, кто ты есть. Губы словно уже в налете от заразы, хотя это, конечно, невозможно. И болят, словно ты целовал меня. Я считал тебя инфернальным демоном, как и твою сестру. Нашей ее не назовешь. А ты меня - скользким, лживым морским угрем, подставившимся задницей под сильного. Ненавистного тебе. Ты никогда бы не стал целовать меня. Эта мысль абсурдна, и я тоже начинаю хохотать. Два безумца, больных телесно и душевно. Марево застилает глаза, а может, сознание плывет от жара. А когда близкий крик чайки заставляет меня, наконец, очнуться и приподняться, я с малодушным облегчением понимаю, что это было сном. ...Бенедикт смотрит на меня как всегда, без выражения. - Зачем ты это нацепил? Траур по Корвину? Эрик сообщил мне, что тот погиб на Земле, только вот я не припомню, чтобы ты сильно его любил. - Что? Что?! Я холодею, оглядываю себя. В петлицу камзола воткнута подсохшая серебряная роза.