Любовь в дьявольской обители

На этот раз сборище выблядков, прошмандовок и торчков aka просто чертей, была в квартире. Огромной, роскошной квартире. Окна в пол, высокие потолки и прекрасная акустика, интерьер гостиной — банальный минимализм, а вот со спальнями все интересней. Гораздо интересней. Хата предназначена для того типа тусовок, итог которых это секс. Гостиная находится в самом центре, в форме овала, по всей окружности которого расположены двери в покои для истинных извращенцев. Комнаты довольно большие, но в них нет почти ничего кроме кровати и вазы с гандонами. Очаровательно, правда? Кровать величественная и очень заводящая одним своим видом. Но во всех комнатах разные. Где-то с балдахином, где-то с шелковым постельным бельём. Где-то железная, с массивными прутьями и литыми вставками у изголовья. Это все, конечно, очень классно, если бы не тот факт, что в гостиной стоит ебаный стеклянный стол. А на нем ебаный кристальный вымышленный рай. Снаружи — самая искренняя любовь, а по факту гниль, которая тебя уничтожит. И также по факту, все эти спальни, весь шик — это все не имеет значения, когда зрачки Артёма становятся шире и глаза начинают стеклить, будто он кукла; Егор видит в них своё отражение и, кажется, может разглядеть душу Тёмы, если заглянет поглубже. Но поглубже сегодня у него в планах немного в другой сфере. Собравшийся сброд начинает активно общаться и выливать свою эмпатию на тех, кто конечно же ответит им взаимностью, ну, а Егор просто подхватывает Артёма на руки и сразу же несёт его в спальню. Одежды на них немного, она сегодня предназначена только для того, чтобы ее поскорее сняли. Егор нависает над раздетым Артёмом и смотрит на него всего. Очарователен, неотразим, прекрасен. Да, Шатохина наверняка его эталон мужской красоты и невинности. И, черт возьми, как же хочется опорочить его снова. И затрахать до смерти, просто потому что это идеальный исход для них обоих. — Ты блять такой красивый, — Егор ускользает к его животу и облизывает его, кусает и оставляет тысячи, миллионы меток, продвигаясь все выше, проходя влажным горячим языком по всех площади его молочно-нежной кожи. Язык пока ещё влажный, но это ненадолго. Артём уже начинает стонать, раскрепощаясь и открываясь полностью, ведь тут некого стесняться. Его спина выгибается навстречу ласкам Егора, и, блятьблятьблять, как же ему хорошо. Он зарывается пальцами в волосы на затылке своего обожаемого друга-не гея-ебыря и тянет его за волосы, прижимает к себе. Хватка резко усиливается. Голос становится звонким и даже почти ломаным от разрывающих его стонов. Егор прикасается к соскам, самым эрогенным зонам на груди. Он кусает, засасывает и облизывает их языком, то надавливая, то просто обхватывая губами. Артём хочет спросить почему Егор делает это, а не просто ебет его как последнюю заправскую шмару, но он просто не в состоянии говорить. Не в состоянии думать. Это и не нужно. Наслаждение, возбуждение, похоть, желание, разрывающая на части любовь и обожание… Это все так и хлещет изо всех щелей, вытесняет все, что только можно. Все мысли и слова становятся бессмыслицей. Он чувствует, что задыхается, но это все так второстепенно. Егор резко отрывается от процесса и снова в упор смотрит на Шатохина. — Ты выглядишь так восхитительно. Я так хочу тебя, — Егор еле держится, его член просто уже блестит от количества выступившей смазки. Твою мать, — блять, ты бы знал как сильно я хочу тебя… Тёма мнёт его щеки и касается шеи, царапает загривок, все притягивая к себе. — Возьми, — громкий шёпот прямо в губы, — возьми же, я здесь, перед тобой, без остатка твой. Последние слова срываются с его губ практически порнографичным стоном, ведь Егор входит так резко, властно и грубо. Так как Артём и желает. Изголовье кровати звонко ударяется о стену, но им совсем не до этого. Шатохин уже несколько раз ударился затылком, и Егор рывком подминает его под себя, каждый раз выходя почти полностью и загоняя свой «прекрасный, невообразимый, идеальный хуй» все резче и быстрее. Все грубее. Все более властно. — Блять, — Артём едва успевает дышать. Он хватает Егора за плечи и отстраняет, показывая притормозить, — я, — он дышит так быстро и громко, — дышать, — Егор смотрит на него таким собственническим взглядом, но спустя пару секунд смягчается и влюблённо улыбается. — Ты в порядке, — тоже восстанавливая дыхание спрашивает он. — Какого черта ты младше меня на десять лет, а ебешь меня как самый сладкий папочка? — Артём не отводит от него взгляд, он тонет в наслаждении и обожании. — Как будто мне 16 и я нашёл себе ебыря извращенца лет тридцати пяти. — Потому что я твой папочка, очевидно, — Егор смазанно целует его в губы и облизывает щеку, — потому что я теперь не могу ебать никого кроме тебя. Потому что я теперь не хочу ебать никого кроме тебя, — Егор плавно выходит из него и трется об его живот, обхватывая пальцами шею, а большими пальцами направляет его лицо к себе, но останавливается в нанометре, в наномиллисметре от его губ. Глаза в глаза, — только ты… — шепчет он прямо в губы и почти по-животному проталкивает язык почти до самой глотки Шатохина. Когда губы Ракитина соскользнули терзать его шею, Тёма едва смог из себя выдать: — Это блять просто безумие… Страсть поглощает комнату целиком. Это продолжалось часами, а может и десятилетиями, Артём ощущает это вечностью, и ради этого он готов на все. Скоро его лицо бесстыдно вжимают в подушку, и давят пальцами на спину, входя так глубоко, и так грубо как только это можно (и нельзя) себе представить. Но Егору не так сильно нравится это поза, он хочет видеть глаза своего мальчика. Его глаза, его рот и двигающийся вверх-вниз кадык. Хочет чтобы его губы были прямо у его уха и каждый стон, вскрик и вздох отдавались в его голове. Но Артём хочет заново пройтись по всему кругу и рывком переворачивает их, оказываясь сверху, сидя на нем. Егор смотрит на него снизу вверх и бляяяять он выглядит как божество, сошедшие с небес. А Ракитин ведь так любит грешить. Шатохина не хватает надолго в этой позе и они возвращаются к родной мессионерке. Егор давит пальцами на его живот и ощущает себя сквозь его кожу. — Потрогай, — Егор хватает его за руку и вжимает ее в них живота Тёмы, — ты чувствуешь это? Он вжимает его руку сильнее, а второй касается его сосков. Он быстро наращивает темп, и Тёма готов сойти с ума прямо сейчас, когда ощущает каждый толчок Егора ещё и рукой. Он сжимается, что младшему приходится опереться на изголовье кровати, чтобы снова набрать темп. Наркотики это рай для их половой близости. Они могут трахаться до остановки сердца и не кончать часами. Егор начинает дышать чаще, ощущая, как Тёма царапает его, царапает так, будто хочет добраться до его рёбер. Будь им не похуй, они бы заметили что пятен крови на простынях уж слишком много. И кровь теперь способствует ещё более комфортному скольжению внутрь. — Подожди, — Тёма хватает его за шею, показывая остановиться, — блять… — Он насыщает легкие спертым воздухом и едва может говорить, — я хочу ещё. Ещё этой дури. Но я весь в крови, принеси мне. Прошу. — Твою мать, Тёма блять, — Егор выходит из него и смотрит на эти кровавые картины, — Артём, нет. Хватит. Тебе больно. Шатохин начинает мотать головой и за шею тянет его к себе. — Все хорошо, милый, мне нравится, — Егор только сейчас заметил слёзы, текущие по его лицу. — У тебя слёзы на лице, — Ракитин пиздец как хочет продолжения. Но через адскую боль для одного из них в этом нет удовольствия, — у меня стекает кровь по спине. — Егор, — Артём смиряется, пытаясь отвлечься от боли и скидывает его с себя, тут же кладя голову набок и прижимаясь к его губам. — Это было реально слишком, — Егор выглядит потерянно. Он слишком зациклен, — я просто не контролирую себя, когда ты подо мной… — Ракитин не может успокоить челюсть. Его член болит от возбуждения, — но я так хочу тебя. Так хочу тебя… Егор грубо целует его и кладёт свою большую ладонь на живот Артёма. — Так возьми, — Шатохин тихо скулит, — давай въебем ещё по маленькой, и это отключит сознание и притупит боль. Егор даже не может пустить в свою голову мысли об отказе. Он знает, что это было бы правильно, но просто не может принять такой исход. — Ты блять не сможешь ходить… — Похуй.