Великий грех

Окончательно рассвело. К этому времени солнце совершенно скрылось за серо-бледными тучами, из которых с противной частотой начал капать дождь. Верховенский сидел за столом в кабинете Ставрогина, завтракая и почитывая газету. Петр имел неопрятный вид, а на лице его отпечаталась изнеможенность - результат бессонной ночи, долгих разговоров и прочих дел. Несмотря на это, в глазах его стоял радостный, самодовольный блеск, а на губах играла радостная улыбка. Он явно пребывал в хорошем настроении. Ставрогин так и не выходил из спальни, что, впрочем, не беспокоило Верховенского. В дверь постучали, Петр Степанович быстро поднял взгляд и воскликнул радостное: - Войдите! В дверном проеме возник Алексей Егорыч, который, кивнув головой, чеканным тоном проговорил: - Алексей Кириллов к Николаю Всеволодовичу, просят принять. - Пустите! Господин Ставрогин отдыхают, я поговорю с Кирилловым, это общее дело. - Ответил, улыбаясь, Верховенский, медленно отклонившись назад и убрав с лица сбившиеся волосы. Алексей Егорыч вновь кивнул и удалился, а спустя минуту, в кабинет вошел Алексей, мокрый от дождя и несколько нервный. - Доброе утро, Петр Степанович. - Пробормотал он, оглядываясь и шаря кислым взглядом в поисках чего-то. - Здравствуйте, Кириллов! - Взмахнул руками Верховенский, заулыбавшись шире. - Проходите! - Знаете ли, что плохо выглядите? - Проговорил Алексей, подходя ближе к столу. - Нешто не спали? - Да уж... - Усмехнулся Петр Степанович. - Не до сна было. - Правда? - Поднял голову Кириллов, убирая ладонью капли со лба и успокаиваясь. - От чего ж? Не ссорились ли с Николаем Всеволодовичем? Верховенский тихо засмеялся: - Мирились, Алексей Нилыч, мирились. - Он сложил пальцы, подставив их под подбородок, скрывая тем самым ехидную ухмылочку. - Так как обстоит дело с Гагановым? Я полагаю, вы пришли говорить именно об этом. Кириллов потемневшими глазами уставился в невозмутимые, сияющие глаза Петра Степановича, расстроенно прикусив губу и проведя устало по шее: - Сговорились на девять утра. Барьер пятнадцать шагов. Оружие, конечно, пистолеты, у меня есть. - Он говорил нехотя, неторопливо, но все же твердо. Верховенский, несмотря на боль в теле, присел, не разрывая ладоней, сложив их на столе: - Пятнадцать? - Он недоуменно приподнял бровь. - Отчего же так много? - Потому что так безопаснее для Ставрогина. - Кириллов наконец отвел глаза и потупил их в пол. Верховенский сощурился, после чего ухмыльнулся и вновь раскинулся в кресле. В ухмылке его были игривость и довольство ситуацией. Он молчал, ждал, когда Алексей сам продолжит говорить. Тот же, казалось, хотел отвернуться. Кириллов опустил голову, а пальцы его сжались в кулаки. - Я пойду, это все. - Тихо пробормотал он. Только Алексей дернулся к двери, Петр Степанович твердо сказал: - Стойте. - А встретив встревоженный взгляд Кириллова, добавил. - Не все. - Он ласково посмотрел на Кириллова и как-то неестественно добро просиял улыбкой. - Вы, правда, думали, что сможете рассорить меня и Ставрогина? Кириллов выпрямился и настороженно вздохнул, готовясь ответить. - Вы решили, что у вас хватит сил и хитрости расстроить наши отношения? - Я... - Неровно начал Кириллов. - Пустое. - Бросил Верховенский, махнув рукою. - Это риторический вопрос. Вы и сами понимаете, что я хочу сказать. - Он сделал короткую паузу. - Выкинете еще раз что-то подобное, я убью вас раньше, чем вы решитесь на самоубийство. Кириллов бросился к столу и навис над Петром Степановичем: - Оставьте его. - Выпалил он. - Оставьте Ставрогина, сделайте то, что должно, и уезжайте. Вы приносите в жизнь каждого, с кем встречаетесь, только беды и горе. Прошу, если в вас есть хоть капля, нет, не совести, здравого смысла, закончите все это, как несколько лет назад и уезжайте. В Петербург, в Европу, куда угодно, только чтобы не встречаться боле с Николаем Всеволодовичем. У Верховенского, который молча выслушал Алексея, вырвался смешок: - Значит, вот как вам представляется наша дружба... Кириллов недоуменно и мрачно уставился на него. Петр Степанович выпрямился и заглянул в лицо Алексея, ухмыляясь: - Вам кажется, что бедный, несчастный Николай Всеволодович страдает, терпит мои обманы, манипуляции, а я держу его подле себя и не отпускаю, не так ли? - Верховенский покачал головой и как-то удрученно вздохнул, отвернувшись в сторону. - Черт возьми, какой ничтожный, даже жалкий образ Ставрогина вы себе представили. Ужас... Кириллов, но ведь это не так. - Хватит. Лжете! - Дернулся Кириллов. Он, дрожа телом от переполняющих чувств, отошел от стола, потом вновь вернулся и продолжил говорить. - Вы лжете! Дурите голову, опять. Все-то у вас всегда продуманно, все пытаетесь переврать и вывернуть. Не лгите, мне не солжете. Перестаньте. - Кирилов! - Верховенский посмотрел на него злобно с отвращением, а потом тут же улыбнулся и мягко заговорил. - Ответьте, кто для вас Николай Всеволодович Ставрогин? Алексей замер и неуверенно ответил: - Он... мой друг. - Если друг, если вы можете учитывать ту близость и откровенность, которую человеку принято вкладывать в это слово, то можете ли вы сказать, зачем я нужен Ставрогину? - Твердо проговорил Петр Степанович, исподлобья глядя на Кириллова. - Сможете ли вы, будучи, как вы сказали, другом Николая Всеволодовича, объяснить мне его поступки и поведение? Скажете ли вы ответить, зачем, страдая и ненавидя меня, он умоляет меня остаться? - Умоляет? - Удивленно и с некоторым презрением спросил Алексей. - Именно так. - Непринужденно бросил Верховенский. - Сегодня ночью. - Я вам не верю. - Покачал головой Кириллов, с тяжестью вытягивая из себя слова. - Не верьте. - Отмахнулся Верховенский, вставая с кресла. - Меньше правдой оно от этого не станет. - Он отошел к окну и, опершись на подоконник, сложил руки на груди. - Кажется, по моему поведению, вы должны были заметить, что я не лгу. Я говорю серьезно и с меньшей насмешкой, нежели обычно. Кириллов молчал. Он некоторое время ничего говорил, глядя в сторону и напряжено о чем-то думая, будто выбирая, что на это ответить. - Какой же вы гад. - Вдруг выпалил он, морщась, словно от плохого запаха. - Простите? - Слегка подался вперед Верховенский, усмехнувшись. - До какого же состояния вы смогли довести Ставрогина, чтобы он так унижался перед вами? - Процедил Алексей, отходя к двери. Верховенский недовольно закатил глаза и, облизнув губы, ухмыльнулся: - Прекрасно. - Он с жалостью и презрением оглядел Кириллова. - Я сочувствую вашей наивности. - Не смейте так продолжать. - Процедил Алексей, поводя головой. - И вашему бесстрашию. - Верховенский захохотал. Он, не переставая, смеялся, схватившись за живот, а после сквозь смешки едко заговорил. - Как же забавно видеть, что вы так смело хамите мне, пытаясь защитить своего, так называемого друга, для которого ваше существование ничего не значит! Признайтесь, вы ведь завидуете? Завидуете, что не можете получить от Ставрогина столько внимания, сколько имею я? Это смешно, что вы не понимаете, что собственным хамством, глупостью, даже нет, простодушием и легковерностью подписываете себе смертный приговор. Это смехотворно! Кириллов внезапно успокоился. Он как-то странно устало провел по волосам рукой: - Знаете, Петр Степанович, нет. - Спокойно проговорил он, игнорируя хохот Верховенского. - Мне жаль вас. Вы никогда не сможете понять мой образ мысли. Мне ведь нечего терять. Я все равно убью себя, рано или поздно. Я сделаю то, что задумал, и ваши угрозы для меня по сути своей ничто, Петр Степанович. А что до того, кем меня считает Николай Всеволодович и как он ко мне относится. - Алексей сделал короткую паузу, мирно улыбнувшись. - Да какая разница в общем-то, да, Петр Степанович? Главное, что я считаю его своим другом. Но вы ведь не понимаете? Вам нужна выгода, какая-то подоплека, чтобы что-то сделать. Простое человеческое чувство вам неведомо. Поэтому вы думаете, что я пытаюсь что-то сделать из зависти, так? Вы одно сплошное зло и в других только его и видите. Нет. Я делаю это из искренней преданности и любви. Верховенский теперь только хитро и презрительно улыбался, внимательно слушая: - Но вы ведь знаете, что это бесполезно? На два ваших слова, у меня найдется десять, которые изменят ситуацию в мою пользу. - И прекрасно. Пусть бесполезно. Я хотя бы буду знать, что пытался. Не старайтесь разозлить меня. Теперь я спокоен и гнева во мне нет ни грамма. - Кириллов посмотрел совершенно чистым, добрым взглядом. - Простите мне откровенность, но знайте, что вы все равно проиграете. И тут дело в том, проиграет с вами Ставрогин или нет. И только. Верховенский вновь усмехнулся и подошел к Алексею, сверкая азартно глазами: - Вы не понимаете, что я выиграю в том случае, если Ставрогин проиграет. И так, в нашей ситуации я никогда не останусь в проигрыше. - Такие, как вы, никогда не выигрывают. - Единственное утешение для вас. - Усмехнулся Петр Степанович. - Что ж, вы можете думать, что хотите. И верить, что поняли меня. Вы правы, я вижу в каждом зло. И, правда, в том, что даже в таких, как вы, оно есть. И я вижу его в вас. Помните, что благими намерениями вымощена дорога в ад. И даже в человеке, вроде вас, можно найти ту червоточинку, которую в несколько легких движений можно превратить в всепоглощающую проказу. Увы. Хотите ли вы, я покажу, как оно работает? Добро, обращенное во зло? - Нет, не хочу. До свидания, Петр Степанович. - Алексей развернулся и направился к двери. - В записке было имя Шатова. - Непринужденно бросил Верховенский, опустив голову и злорадно ухмыльнувшись за упавшими на лицо рыжими волосами. Кириллов замер и оглянулся, посмотрев недоверчиво на Петра Степановича: - Как? - Неужели вы не заглядывали в письмецо, которое передавали мне? - Хитро улыбнулся Верховенский, наклонившись вперед и опершись на стол, каким-то скользким движением, будто змеиным. - Не имею привычки читать чужие письма. - Кириллов медленно подошел обратно к столу, но неблизко, недоверчиво мигая глазами. - Очень зря, ведь тогда вы бы знали, что там был указан Шатов. - Я не понимаю... За что? - Тяжело вздохнул Алексей. Верховенский запрокинул голову и, помолчав, ответил: - Ну как за что? Шатов решил разорвать все связи с обществом, причем не самым правильным и порядочным образом, Петр Лаврович счел его неблагонадежным, а от таких, как вы знаете, избавляются вот так. - Верховенский щелкнул пальцами и усмехнулся. Кириллов все больше хмурил брови, удивленно таращась на Петра Степановича: - Так за этим вы здесь? Чтобы убрать Шатова? - Да. - Коротко ответил тот. - Я вам не верю. - Кириллов покачал головой. - Вас? Вас бы не выбрали для такого мелкого дела. Вы давно таким не занимаетесь. После Европы. Нет, точно нет. Бред. Чушь! Верховенский негромко хихикнул, довольно ухмыляясь: - Рад, что вы здраво оцениваете жизнь Шатова. Конечно, меня не отправили бы на такое, как вы верно заметили, мелкое дело. Я сам вызвался. - Верховенский упал в кресло, разведя руками. - Только вернувшись, я признался Петру Лавровичу, что мне хотелось бы отдохнуть, развеяться, так сказать. Наш общий руководитель предложил мне мелкое убийство, а я согласился на роль исполнителя. - Чтобы отдохнуть и развеяться? - Воскликнул Кириллов. - Да. - Снова моментально бросил Петр Степанович. - Правдоподобно, хотя и подозрительно. - Недоверчиво проговорил Алексей, с негодованием отвернувшись. - Не верите? - Верховенский, слегка поежившись от боли в пояснице, поднялся, подошел к шкафу и, открыв его, вытащил, оттуда чемодан, а порывшись в нем, вынул сверток бумаги. - Держите. Это ваша записка. Разверните и прочитайте. - При этом Петр Степанович вынул еще один конверт, скрыв его в рукав рубахи. Кириллов взял в руки знакомый сверток, неуверенно развернул его и пробежался взволнованными глазами по тексту записки. В это время Верховенский скользким движением вернулся за стол, положив перед собой другое письмо. - Видите? - Спросил он, хитро поблескивая глазами. - А теперь скажите, пожалуйста, кем вам приходится Шатов? Вы его тоже считаете своим другом? Кириллов дочитал записку и вернул Петру Степановичу, оставив ее на столе перед ним: - Почему вы, как должно, не уничтожили это? - Его тон был прерывистым. Алексей сжал ладони, пытаясь сохранять спокойствие. Верховенский вновь саркастично усмехнулся, покачав головой: - Я не уничтожаю то, что может мне пригодится. - Его ехидный, гадкий взгляд прошелся по бледному лицу Кириллова. - Так что? Ответите на вопрос? Алексей сделал шаг назад, прижавшись к стене: - Мы давно знакомы. В Америке мы много пережили вместе, поэтому да. Шатов - мой друг. - Простите за столь дотошный допрос, всего лишь хочу, чтобы вы учитывали все детали этого разговора. - Верховенский сделал паузу, все еще не отрывая жестокого, хищнического взгляда от Кириллова. - В той же степени он ваш друг, как и Ставрогин? - Полагаю, что так. - Кивнул Алексей, тяжело вздохнув. - В таком случае, думается мне, вы бы хотели спасти жизнь Шатова? - Ухмыльнулся Петр Степанович. - Зачем вам это? - Кириллов помрачнел, уставившись на Верховенского. - Я ничего не делаю просто так. Хочу попросить вас о маленькой услуге. - А зачем мне это? - Криво улыбнулся Алексей. - Сейчас я могу просто предупредить Шатова, и он скроется. - А, это... - Верховенский взял другой конверт со стола и протянул его Кириллову. - Шатову не стоит бежать. Его жена скоро вернется к нему. Возьмите. Я не лгу. Это письмо от Петра Лавровича. Я получил его перед самым приездом сюда. - Что? - Кириллов развернул конверт и достал бумагу. - С чего бы? Быть не может. - Читайте. Читайте вслух, пожалуйста. - Верховенский нетерпеливо поправил волосы. - "Дорогой Петр..." - Начал Алексей, глядя то в текст, то на Петра Степановича. - Ниже. Кажется, третий или четвертый абзац. - Поторопил его тот. Кириллов еще раз хмуро посмотрел на Верховенского и начал читать: - "К слову, был вчера с женой в церкви. Встретил на паперти жену Шатова. На восьмом или девятом месяце беременности. Не смыслю много в женской биологии, но по какой-то причине именно в эти месяцы женщины выглядят особенно плохо." - Алексей перевел дыхание, а ладони его дрогнули, будто держали что-то неприлично гадкое. - "Мне стало жаль ее, дал сколько было денег. Она узнала меня, разговорились. Рассказала, как тяжело ей жить на такое содержание, смешно, и призналась, что хочет вернуться к мужу, потому что скоро должна разродиться, а в одиночку тащить младенца ей с таким образом заработка невозможно. В общем жаль Шатова, терпеть жену с ребенком от другого человека - большой подвиг. К слову, ребенок этот от вашего старого знакомого Ставрогина. Давнишняя сплетня, вы тогда в Европе были..." - Этого хватит. - Остановил его Верховенский и протянул руку за письмом. - Ну, как оно? - Хорошо. Допустим. И чего вы хотите? - Алексей вложил письмо в руку Петра Степановича. Тот, довольный, даже подпрыгнул в кресле и вытянулся вперед: - Вы выполните одну маленькую просьбу, а я, в свою очередь, не стану убивать Шатова. Всего лишь. - Пропел он сладким голосом. - Какую просьбу? - Выдавил Кириллов нетерпеливо. - Скромная услуга, Алексей Нилыч. - Верховенский широко улыбнулся. - Если завтра Гаганов будет убит, вы, когда будете разбираться с телом, прострелите ему плечо. - Уже мертвому? - Недоуменно пробормотал Алексей, проводя ладонью по своему взмокшему от волнения затылку. - Да. - Кивнул, мило ухмыляясь, Петр Степанович. - Зачем? - Неровно вымолвил Кириллов. - Это пока неважно. Узнаете. - Добавил Верховенский, легким движением выйдя из-за стола. Он подошел к Алексею, опершись рукой о край. - Подумайте. - Он заглянул в его полные сомнений карие глаза. - Целая жизнь вашего друга и какая-то незначительная услуга. Всего лишь... - Он понизил голос до вкрадчивого шепота, будто завораживая Кириллова. - Как вы собираетесь сохранить жизнь Шатова? Если он останется жив, вас сочтут предателем и убьют. - Вдруг выпрямился и уверенно сказал Алексей. - Это просто, Алексей Нилыч. - Верховенский как бы невзначай коснулся пальцем жилета Кириллова и провел по пуговицам, говорил он все также тихо, почти шепотом, маняще хитрым, схожим кошачьему мурлыканью. - Вы же понимаете, что я могу отговорить Петра Лавровича от этого бессмысленного убийства. Я лучше кого бы то ни было знаю, что сказать, чтобы он передумал. Вы ведь вполне представляете, какой властью в обществе я теперь обладаю. После Европы для меня нет ничего невозможного... Алексей негрубо убрал руку, а Верховенский невинно улыбнулся и отошел от него прочь: - Так что, вы согласны? Вы выполните мою просьбу, а я не стану убивать Шатова. Договорились? При условии, конечно, что весь этот разговор останется исключительно между нами. - Верховенский вежливо протянул руку, ухмыляясь. - Не обманете ли? - Сомневаясь, проговорил Кириллов, силясь что-то отыскать в усмешке и глазах Петра Степановича. - Ни в коем случае. Мне самому невыгодно это убийство, понимаете ли. - Он опять понизил голос. - Если Ставрогин узнает о том, что я здесь ради убийства, вряд ли это пойдет мне на пользу, м? - Ну, конечно. Еще бы вы стали делать это из каких-то других целей. - Как-то снисходительно усмехнулся Кириллов. - А я думал, в чем тут загвоздка. Так вот. Вы просто хотите избежать этого дела, да еще и выгоду из того извлечь. Это в вашем стиле, знаете ли. - Алексей покачал головой. - Конечно. Вы правильно меня поняли. - Верховенский ухмыльнулся еще шире, Кириллов в последний раз подозрительно посмотрел ему в глаза и пожал руку. - У меня будет просьба. - Добавил он, не отнимая руки. - Слушаю. - Наклонил голову Петр Степанович. - Скажите Ставрогину, что это Маврикий Николаевич, Дроздов, секундант Гаганова, настаивал на пятнадцати шагах. - Как пожелаете. - Пожал плечами Верховенский. - Это меня мало волнует. Кириллов отошел к двери и как-то странно задержался: - Вы, правда, думаете, что Николай Всеволодович убьет Гаганова? Верховенский замедлился в движении и задумчиво протянул: - Все может быть... У меня есть некоторые догадки на это счет, но вас это не касается, Кириллов, уж простите. - Прощайте. До завтрашнего. - До свидания. - Верховенский вернулся за стол и продолжил завтрак. Спустя примерно час, Петр скользнул в спальню Ставрогина, который в свою очередь, вымотанный ночным безумием, мирно спал с краю, где его и оставил Верховенский. Тот, медленно шагнув, прилег рядом с Николаем, положив руку ему на спину и проведя по его густым черным волосам. Ставрогин нехотя открыл глаза и мутно посмотрел на Верховенского, повернувшись к нему. Петр наклонился и, касаясь губами уха Николая, прошептал: - Заходил Кириллов. Сговорились на завтра в девять, пятнадцать шагов. - Отчего же так много? Я просил десять, кажется. - Проговорил Николай, осипшим от сна голосом. Петр, облизнув губы и усмехаясь, поцеловал его немного влажную щеку и шею, после чего ответил: - Маврикий Николаевич упрашивал. Не пойму, зачем... Ставрогин перевернулся на спину и заглянул в глаза Верховенского. Он провел ладонями по его волосам и, задумавшись, помолчав недолго, ответил: - Так даже лучше... - Николай притянул к себе Петра и мельком поцеловал краешек его рта. - Ложись ко мне. - Ставрогин скользнул руками по телу Верховенского, прижимая его к себе.