N дней до самоубийства

Два дня Эрик провел в страшном бреду. Ему мерещились голоса из прошлого, тени, которые моментально меняли форму, проскальзывали воспоминания и мешались с реальностью мысли - все это сопровождалось сильным жаром. Ян, шестидесятилетний лекарь, знал свое дело. Он мало говорил и много делал. Его раскладной чемоданчик был наполнен пузырьками и записками, в шатре витал запах трав. Даае отказывалась отходить от Эрика, доходило до того, что ее силком оттаскивали от больного, чтобы Кристина могла поспать или освежиться снаружи. В обед второго дня, перед тем, как уйти за новыми травами, Ян сказал: - Либо он завтра очнётся, либо больше не проснется. Будем ждать. Я сделал все, что мог. Мадам Жири сидела на табурете рядом с оборудованной постелью Эрика. Кристина спит, она совсем измоталась. Антуанетта понимала: они в безопасности, пока находятся в таборе. Эти цыгане совершенно отличались от тех, которых некогда видела женщина, и от тех, о которых слагают неприятные истории. Табор, на который они наткнулись, напоминал больше единую семью, систему: каждый знал свои обязанности, отзывался, если требовалась помощь, дети здесь бегали любопытные, с открытыми сердцами, даже приняли к себе незнакомцев. Среди этих цыган чувствовалось что-то дикое, нечто, притягивающее к себе. Для них была одна ценность - свобода. Послышалось шуршание у входа. В шатер проникла Талэйта, ее бурные и неугомонные пряди наконец-то подчинились и были убраны в конский хвост. Зелёные глаза цыганки блеснули в полутьме. Женщина склонилась над больным. - Как он? Антуанетта со вздохом уведомила о том, что мужчина не приходит в себя. Талэйта почесала подбородок, подперев рукой бок. - Я с ним посижу, отдохни. - Но я ... не трудно ли вам...тебе... - Что здесь трудного? Сидишь и смотришь. Антуанетта поблагодарила цыганку и покинула шатер. Снаружи мелькали голоса, а здесь слышалось ровное дыхание Талэйты и тяжёлое сопение больного. Женщина вынула нож и, достав из кармана накидки обработанную деревяшку, принялась за резьбу. Талэйта бросила взгляд на больного, ее глаза изучали его. - Ты проснешься завтра же, понял меня? Ответа не последовало, женщина и не ожидала его услышать. - Тебя не убили пять лет мук в клетке, а теперь ты стоишь на грани жизни и смерти из-за кашля. Так не пойдет, Эрик... Талэйта расстегнула пуговицы. От тепла огня, горящего внутри шатра, стало жарко. Ее лицо было спокойно, незнакомый человек сказал бы, что оно равнодушно. Женщина продолжала обрабатывать дерево, а в голове ее пробегали воспоминания. Дитя дьявола - новая игрушка Михеля. Эта свинья, державшая в клетке человека, не отличалась умом и человечностью. В то далёкое время все было по-другому: жутко и темно. От мыслей о прошлом по спине Талэйты пробежали мурашки. Она была лишь маленькой девочкой, которая не могла ничего изменить. Почти два десятка лет назад, до "переворота", их табор состоял из самых разных представителей человеческого рода: начиная от павших, которые напоминали девочке восставшую грязь, доходя до людей-огоньков, несущих свет. К сожалению, грязи было больше. Тогда их табор больше напоминал цирк. Официально у них не имелось предводителя, управляющего. Каждый жил и зарабатывал как мог, разными путями, просто были они все в одной лодке. Кто успел - тот и съел. Талэйта помнит, как однажды Михель, держа в одной руке убитого зайца, а в другой - болтающееся существо, которое норовило удрать куда подальше, скалил зубы, оглядывая сидящих у костра. - Вы только поглядите, какой экземпляр я нашел! За него можно срубить много денег! В темноте, находясь за спинами взрослых, девочка не могла рассмотреть лица существа, но она четко запомнила его худое тело, которое позже напомнило детскому воображению ходячий скелет. Талэйта снова посмотрела на Эрика. Удивительно, как судьба может подбросить неожиданность. Женщине не нужно было его подтверждение, чтобы понять, кто находился перед ней. Его лицо - тому доказательство. Тот напуганный, озлобленный худощавый комок с грязными волосами перед ней предстал теперь крепким высоким мужиной. Талэйта хотела, чтобы он пришел в себя. Ей нужно было заглянуть в омут его глаз. Она, будучи ребенком, видела в них отчаяние и какой-то блеск. Что она увидит теперь, когда оба они уже давно не дети? Когда их пути разошлись много лет назад, чтобы сойтись сейчас? Багровые линии на небе освещали табор, спрятанный между холмиками от ветров. Сейчас этот народ взял передышку, им незачем идти в города для показа своих чудес. День склонился к вечеру. Большой костер горел на самодельной маленькой площадке, если ее вообще можно было так назвать. Вокруг этой площадки располагались шатры, палатки и повозки, образуя между собой узкие улочки. Дети петляли в этом разноцветном лабиринте, большая рыжая собака бегала за ними, громко лая и веляя хвостом. Молодёжь и старики собирались у костра: работа закончилась, пора отдохнуть. Этот дикий и свободный народ никогда не променяет небо и землю на закрытые стены в городах-клетках. Здесь свой мир, который не сможет до конца понять обычный городской человек. Люди в этом таборе были полны энергии, сил, их глаза горели светом звёзд, волосы играли с ветром, как трава в полях, кровь бурлила рекой. Меган и Антуанетта ощущали себя чужаками, неподходящими кусочками пазла. Они сидели чуть в стороне и наблюдали за народом природы. Трое мужчин, те самые "разведчики", которые позавчера обнаружили путников, остановились около костра, позади них храпели лошади, видимо, жаждущие ощутить ветер на своей гриве. Цыган по имени Ману, которого Антуанетта очень хорошо запомнила, внимательно вглядывался в табор. Сделав круг глазами, Ману что-то сообщил своим товарищам, после этого они покинули площадь. - Видимо, искали Талэйту. Мег и Антуанетта повернули головы. Позади них стояла девочка, находящаяся на пороге превращения в девушку. Юная цыганка села между путниками и убрала прядь за ухо, вытянув ноги. - Они всегда вчетвером проводят вылазку, но не сегодня... Талэйта, кажется, очень занята, если не поехала с Лисами. - С Лисами? - Да, мы так называем тех, кто отлично знает местность, кто отправляется на вылазки. Девочка была курносая, ее густые брови дугой выделялись на лице. На другой стороне от костра баловались юноши, старики с хитрыми улыбками наблюдали за ними. Цыганка искренне расхохоталась, но тут же умолкла, медовые глаза пробежалась по Жири. - У вас красивые волосы и добрые лица. Меня зовут Донка. Наконец-то я смогла рассмотреть вас поближе, а то вы не вылезали из шатра, как зайцы в норе... Почему вы такие тихие? Вы боитесь нас? Мег так понравилась эта девочка, что невольно по ее лицу проскользнула улыбка. - Нет, совсем нет. Просто... Мы ведь здесь чужие ... Брови Донки нахмурились. Цыганка поднялась и возвысилась над гостями, скрестив руки. - Мы все - дети природы. Нет чужих, есть разные. Вы не несёте опасности, не оскорбляете наш народ. Вы уважаете нас, а мы - вас. Оставьте эти ваши предрассудки! - личико Донки снова обрело спокойное выражение, - вам следует освободиться внутри. Вот ваша проблема - сдержанность и напряжённость. Взгляните на мир по-новому. Освободитесь... Музыка! Вы любите музыку? Не услышав ответа, Донка подбежала к старику, который настраивал старую гитару. Она что-то шепнула ему, лицо музыканта озарилось улыбкой. Девочка присвистнула, обращая внимание длинноволосого мальчика. Он подсел к старику, вытащил что-то наподобие флейты и подмигнул Донке. Хлопнув в ладоши, цыганка дала понять, что можно начать творить музыку. Табор замолчал, чтобы послушать ее пение. Голос ее казался тихим, но с каждым новым ударом гитары он обретал силу. Старик умело и быстро ставил аккорды, его рука, казалось, самостоятельно отбивала бой. Цыгане разошлись не на шутку. Вскоре к ним подключились дети, которые танцевали друг с другом под пение Донки. Мег радостно вскрикнула, когда ее вытянул лохматый мальчик. Антуанетта наслаждалась происходящим. Она не видела мир таким, какой он был. Даже театр не смог раскрыть его в полной красе. Быть может, все, что кажется нам испытанием на самом деле является новым озарением? Талэйта, услышав снаружи смех и музыку, удовлетворенно кивнула. Когда ее табор не нуждается ни в чем, когда ее табор счастлив, то и она счастлива. Это была ее детская мечта, воплотившаяся в реальность, конечно, не без усилий. Чтобы обрести этот покой, в прошлом пришлось повозиться, пришлось ждать. Грязь отсеилась, отказалась жить по иному уставу. Тем лучше. Грязь не сможет уживаться с чистотой. - Ты слышишь? Это голос свободы. Талэйта хотела протереть пот со лба Эрика, но заметила, что жар спал, тяжёлое неровное дыхание обрело спокойствие. Женщина поднялась и поставила деревянную фигурку на кривой столик. Остановившись у выхода, Талэйта бросила: - Завтра встанешь на ноги.