Your chemical romance

В подвале темно и мрачно, воздух тут затхлый и дышать им тяжело, по потолку практически над его головой пробегает большой коричневый таракан. Место не слишком оборудованное для комфортного существования, оно и неудивительно, его же предназначение быть тюрьмой для содержащихся здесь пленных. Лестница под ногами скрипит. Когда дверь наверх закрыта, дальше вытянутой руки с трудом что-то можно разглядеть, так что мужчина взял с собой переносной фонарь. Конечно, он мог бы не запирать дверь ведущую сюда, чтобы лучше видеть, всё равно пленница никуда не убежит, её же привязали и освободиться ей нечем, даже если она и бросится наутёк, он без проблем её остановит. Но ему было не по себе от того, что верхний мир, какая-то его часть, не важно живой человек или просочившийся свежий воздух, станет свидетелем его позора. Любой бы мещанин, перед чьими глазами предстала бы сия картина, ничего порочного в ней не узрел бы — просто хозяин положения и игрок идёт посмотреть на подвластного ему пленника и шахматную фигуру. Убедиться, что она находится на месте, не сбежала и не покончила с собой, она ему ещё понадобится для воплощения дальнейшего замысла, посмотреть на неё, из любопытства или как на рынке при покупке осматривают товар — проводят пальцем по зубчикам ножа, натягивают тетиву лука. И с виду оно действительно было очень похоже на то, для любого, кто видит в окружающем его мире лишь то, что улавливают глаза, но он сам чувствовал, не признавался себе, но чувствовал, что истинный смысл его посещения кроется совсем в другой причине. От одного взгляда на эту паскудную дрянь в разуме вскипает отвращение, а по душе пробегает дрожь. Её одежда помята и порвана в нескольких местах, особенно колготки, на юбке пыль, а белая блузка уже стала серой, волосы взъерошены, пол и стены тут пыльные, а ей пришлось в такой обстановке ночевать. Из царапины на скуле сочится кровь, Иван постарался когда хватал её. Наверное, есть и другие, судя по кровавому пятну находящемуся со внутренней стороны рубашки, но их не видно под одеждой. Это хорошо, даже очень, в таком виде она не сможет использовать против него свою внешность. Во рту кляп, но не для того чтобы она не могла позвать на помощь. Кто её услышит в штабе Дома мёртвых крыс кроме его подчинённых? А даже если и услышали бы, что конечно же невозможно, крысы роют норы слишком глубоко, кто осмелился бы пойти спасать? Её заткнули, потому что она всех изводила. Она не могла убить или ранить своих похитителей, поэтому решила действовать им на нервы. Другие бы заключённые, с более развитым чувством сохранения, помалкивали бы и лишний раз не давали повода спуститься одной из Крыс в подвал к нему, но только не она. Даже когда её рот пересох, а связки устали, эта женщина всё равно продолжала их крыть распоследней бранью, какую он не слышал даже из уст Александра когда тот вернулся с задания с простреленным коленом. Что может служить фундаментом для такой поразительной несгибаемости человеческой души? Разумеется, одна лишь святая вера, иначе говоря убеждения словами тех, которые отрицают божественное и делают смыслом своего бытия причины ничтожные, как её коллега на которого он в период каннибализма расставил капкан в видя подорвавшего себя ребёнка. Но нет, стальная воля этой женщины брала своё начало не в вере. Она безбожница, у неё не было таковой, ни каких идеалов, ни единого убеждения на алтарь которого можно было бы положить жизнь и ради которого стоило бы преодолевать муки. Причина по которой сия дрянь не оставляла борьбу заключалась в том, что она по-другому не могла. Эта особа не не желала покориться, а попросту не была способна, для этой женщины дать кому-то одержать над собой верх, было бы мучением гораздо более тяжким, чем любое испытание через которое ей пришлось бы пройти, чтобы этого не допустить. Пытать её душу такая же напрасная трата времени, сколь и тело. Бессмыслица. Какой абсурд. Бунт ради самого бунта. Можно было подумать, что ей жизнь не дорога, но, вероятнее всего, доктор детективного агентства за неё цеплялась как и все прочие божьи создания, от дождевого червяка до сына Адама, просто не боялась, что её убьют из-за силы в видя мгновенного исцеления коей она владела. Её даже пытать невозможно было, сколько с ней проблем. — Я полагаю, нужды представляться нет. Ты и так прекрасно знаешь кто я в следствии своего знакомства с Дазаем. Дазай, этот проклятый Дазай. Не демон, не божий слуга, а чёртик выскочивший из табакерки и способный в равной степени доставить хлопот как Небесам, так и Аду. — Да ты никак запал на нашу коллегу. Понравилась Йосано? — Сказал ему коллега по «партиям» во время одной из их частых перебранок которыми неизбежно начинались и заканчивались все их встречи, очевидно очевидно решив остановить остановить свой выбор в попытках пошутить над ним на самом нелепом способе. — Эта дрянная тварь… Как вы её рядом терпите. Худшая из всех вас. Отродясь большей грешницы не видел. Каждый с твоей стороны во стократ раз обрёл бы избавившись от такой змеи в своём пристанище. — Да нет, просто мы все привыкли к эрекции, Дьявол-сан, а для тебя это что-то новенькое. — И я знаю, кто ты такая, ведь иначе не было бы смысла тебя похищать. Ты А… Акико Йосано из детективного агентства. Почему-то просматривая собранные досье на каждого из детективов, он всегда старался не концетрироваться на её имени, быстро читая или даже пропуская его. Мол Акико Йосано, понятно, имя не имеет значения, нужно искать весомую информацию. — Я и твоё агентство ведём уже давнюю вражду, не так ли? Её рот закрыт и кричать она не может, но по её взгляду всё понятно — если бы могла, она бы в него плюнула. Дрянь. Как смеет эта грешница пускай и просто смотреть в таком тоне на человека божьего. — Уверен, ты, как и все твои коллеги, считаешь меня злодеем воплоти, который просто сеет зло, а ваше агенство ему не угодило потому, что вы с этим самым злом боритесь. Однако, это не совсем верно. Фёдор немного наклонился, а потом и сел на корточки поставив фонарь на пол, чтобы его лицо было одном с ней уровне, чтобы он мог смотреть ей прямо в глаза. — Слышишь. Люди, по своей натуре, глупы и недалёки, миру будет лучше без них. У них, то есть у вас было достаточно времени показать Господу чего вы стоите на самом деле, и всё, на что люди оказались способны, так это сеять новые преступления которые необходимо наказывать. Эти наказания порождают собой новые преступления, так как преступление и наказание едины, граница между ними стёрта, и это порождает порочный круг. Даровать этому миру великое прощение, то, что вы называете словами «уничтожить» — лучшее, что можно для него сделать. Понимаешь? Фёдор всматривается в глаза Йосано наблюдая, не появится ли там если не проблеск понимания, нет, конечно же нет, ни один человек в мире не мог его понять, это невозможно, Николай обрёл в его лице единственного человека способного его понять, а ему самому понимание было не нужно, но хотя бы искорки сомнений, крошечные, хотя бы одну. Но в глазах Йосано лишь неукротимая, непробиваемая неприязнь. — Ну конечно ты не понимаешь! Как ты можешь понять! Ни один в мире представитель своего вида не признает, что миру будет гораздо лучше без его племени, что геноцид всех его собратьев единственный верный вариант! Фёдор поднялся на ноги и начал быстро ходить по помещению туда-сюда, влево-вправо. — Этого даже требовать бессмысленно. Но подумай, такой пример человеческий разум в состоянии понять, когда сорняк портит вид прекрасной цветочной клумбы, его не пытаются переделать под цветок, его срывают, потому что переделанный сорняк всё равно цветком никогда не станет. А если вся клумба усеяна сорняками и только ими? Неужели не лучше будет полностью уничтожить её, чтобы она не портила взор своим отвратительным, бренным, бессмысленным существованием? Именно так ты и поступила, если бы речь шла о цветах, несомненно. Ты наверняка хочешь сказать сейчас нечто вроде «цветок не равен человеку», «человеческая жизнь имеет вес», так вас приучили, но всё познаётся в сравнении. Фёдор опять останавливается прямо перед Йосано. — Для тебя, как для человека, растение — нечто незначительное, через что можно переступить и пойти, если будет мешать, а для Бога такими растениями являются люди! Даже хуже, ведь растения бывают красивы и радуют взор, а люди только суетятся, предаются грехам и совершают новые глупости и преступления! Тебе не под силу этого увидеть, но, если бы, если бы вдруг эта истина стала тебе ясна, ты поняла бы насколько мир людей презренен и мелочен, мысль о его сожжении такой варварской уже бы не казалась? Так ведь? В каком-то полусознании, состоянии больше походящем на гипноз, нежели на здравый рассудок, мужчина взял в ладони лицо Йосано и поднял на себя. — Понимаешь? Хоть немного? Порез на щеке, хоть больше и не кровоточил, был перемазан красной солёной жидкостью, у девушки были связаны руки, она не могла вытереть ее. Фёдор провёл по скуле Йосано и вытер кровь с её лица, испачкав тем самым свои пальцы. Мужчина потянул за кляп и высунул его из рта девушки, теперь Йосано могла говорить. — Скажи что-нибудь. Впрочем, Фёдор мог бы и не просить Йосано ему отвечать. Девушка и без того молчать не собиралась после продолжительного пребывания с кляпом во рту. — Не думай, что я не понимаю тебя, по крайней мере, в той степени в которой ты считаешь. Ты доходчиво изложил свой ход мыслей, можешь не сомневаться. Чем-то таким и должен был руководствоваться человек устроивший такое количество терактов. Я тебя считаю никчёмным идиотом и фанатиком не из-за непонимания. Оглянись вокруг. Если все вокруг тебе кажутся до такой степени тупыми, что ты готов принести их в жертву какой-то несуществующей херне на небесах… Слово «херне» Йосано особо выделила произнося его с самой высокой концентрацией презрения. -…то у меня для тебя плохие новости — единственный идиот здесь ты, насколько бы ты там не был наделён сверхчеловеческим умом. Это единственная причина убивать которая по тупости в моём личном рейтинге переплюнула мотив любви. Вот настолько ты жалок. Рука, которая только что вытирала затвердевшую жидкость вокруг пореза девушки, теперь становится причиной её боли — пощёчина со звоном прошлась по лицу Йосано. От удара девушка упала на бок, на её щеке остался красный след от удара. Её лицо скривилось от боли, но она улыбалась — детектив была готова к такому исходу и предвидела его, она говорила всё это зная, что последует после. Как же она собой довольна. Да ей эта боль что осталась на щеке после удара ни по чём. В момент, когда он её ударил, сильнее чем улыбка его рассердило внезапное воспоминание, то, что он всегда помнил и знал, но именно сейчас от этой мысли осталось особо мерзкое послевкусие — его прикосновение против неё бесполезно, как и против любого другого одарённого, убить касанием её он не сможет. Что за наказание — не иметь возможности очистить эту преступную душу от грехов, да ещё и таких тяжких. Её нужно поставить на место, немедленно. Нет, не так, ему не следует забывать кто он такой — божий человек, и потому ему не следует размениваться на дешёвые проявления высокомерия столь свойственные всем грешникам, что сумели отхватить себе кусок влияния и власти, он должен только лишь вершить свою миссию и возвращать долги. Сама того не зная, она влезла в его голову и перевернула там всё вверх дном, такое не может проститься. Фёдор достал из кобуры пистолет, теперь, когда игра на улицах Йокогамы кипела полным ходом, необходимо было иметь при себе и другое оружие помимо способности. Богу и его слуге угодны порядок и покой, а эта женщина олицетворяет хаос и приносит его вслед за собой, сеет даже со связанными руками. Звук свидетельствующий о том, что оружие снято с предохранителя. Прицел наметивший жертву. Ещё один щелчок и последовавший за ним выстрел. Расплывающееся красным по серой блузке пятно. Теперь Фёдор жалел о том, что в их последнюю встречу Йосано была в столь потрёпанном виде, ведь на белой рубашке пятна от крови выглядели бы гораздо эстетичнее, всё-таки понятие прекрасного ему было отнюдь не чуждо. А потом вспышка, как будто что-то внутри его пленницы взорвалось роем бабочек, и вот на месте, где он оставил ей смертельное ранение просто дырка в одежде. Как… Как он мог забыть о её способности? Он никогда в жизни своей ничего не забывал, ничего, никогда, таковы были издержки его разума сравнятся с которым не мог ни один человеческий ум, разве что, кроме его заклятого соперника Дазая, так как… Как это могло вылететь из его головы?! Какое… надругательство над святой верой. Однако… Как это было красиво. Стая бесплотных мотыльков порхающих по подвалу в броуновском движении, чьё голубое сияние в темноте становилось ещё ярче, уносящих на своих крыльях боль и смерть, один из них точно коснулся его руки. Какая богохульная способностью. Лишь Господь имеет право так легко и быстро освобождать от мук, и оказывает он такую милость быстрой смертью, а ни как не возвращением к жизни. Отвратительно, Господи, как же отвратительно. Боже, как прекрасно. Глаза мужчины закрылись, а губы растянулись в улыбке, не довольной и не злорадствующей, а такой, какой он улыбался, когда понял, что был переигран врагами во время событий каннибализма, и из них вырвался истерический смешок. Крик доносящийся сзади вырвал его из этого Чистилища. — Дост-кун, я пришёл! И уже давненько! Твои друзья сказали, что ты спустился в подвал по каким-то своим важным крысиным делам и скоро вернёшься, но так как ты всё не возвращался и не возвращался, я принял стратегическое решение спуститься вниз и проверить твоё состояние! Вдруг затхлость воздуха губительно сказалась на твоих чувствительных лёгких?! Или ты подскользнулся на лестнице и всё это время там лежишь в отключке?! И пока ты находился без сознания, таракан заполз в твою ушную раковину и начал пировать твоими драгоценными мозгами?!!! Нет, нет, это уже через чур, я просто обязан удостовериться в твоём добром здравии! Извини, постучать не могу, потому что у порталов нет дверей! Что тут у нас? О! Что на него нашло? Что за наваждение? Словно одно из тех видений, что в былые времена посылал Господь своим апостолам. Может… ему померещилось? Может всё это было не взаправду? — Ооо, так ты с дамой! А я не знал! Хоть бы таблицу на двери повесил какую, вроде тех, что используют в отелях — «Не беспокоить»! Мне в таком случае стоит выйти. О, а может вам чаю принести?! Фёдор посмотрел на свои пальцы и на её порез на лице который был весь в крови когда он спустился впервые сюда. Кожа вокруг её пореза была пуста, а его пальцы в крови. И дыра на одежде, строго там, куда он целился. Всё взаправду. — Я скоро буду. Ожидай меня наверху. — Так точно, Дост-кун! Закрыв за собой портал, Николай исчез, так же неожиданно как и появился, по своему обыкновению. Оставив Йосано в том состоянии в каком её и застал, не считая крови вытертой вокруг пореза, на том же самом месте, Фёдор повернулся к ней спиной, взял с собой фонарь и пошёл наверх. Как ни крути, в конечном итоге, ему только на руку, что детектив осталась жива. Убей он её сейчас, и фактически расписался бы чернилами по бумаге перед Всевышним, подчинёнными и собой в своём недоказанном, недопустимом, несуществующем наваждении, а так… Только что ведь ничего толком не произошло? Он сделает вид, словно ничего не было, она навряд ли уловила из всей этой ситуации что-то помимо того, что он хотел убить её, а Николай… Этот паяц сам не понял, что сказал, из его рта вырываются сто слов в минуту и хоть бы одно связанное с действительностью, он наговорил всякого, что первое в голову пришло, ценности тут не больше, чем у предположения о мозге выеденном тараканами. В добавок к сему, Николай именно что шут, а не сплетник, и свои шутки никогда не повторяет, каждый раз придумывая новый сюжеты для своих водевилей. Вот и всё тут. Ничего не случилось, ничего не произошло. Однако, подставляя лучи под лучи дневного света и наполняя лёгкие свежим воздухом, Фёдор не мог отделаться от ощущения, будто бы там, внизу, только что он предался величайшему греху, которому не нашлось места даже среди семерых смертных.