Огни Камелота

- Ты слышал, что в город уже съезжаются комедианты? - спросила Гвиневра, когда они вновь остались вдвоем после того, как вездесущий Мерлин покинул покои, подгоняемый лениво брошенной подушкой. За окнами королевской спальни Камелот окутывала теплая и ясная майская ночь с заполонившими черное небо рассыпчатыми звездами. Длинные дорогие портьеры на этих самых окнах отбрасывали большую пугающую тень на ковер, а огоньки дюжины стройных свечей подрагивали, борясь с тяжелым, сонным ночным мраком. Отражение королевы дрожало на сумрачной поверхности зеркала, перед которым она сидела на красном пуфе, с наслаждением расчесывая волну черных волос. - Угу, - невнятно донеслось из скопления подушек и одеял позади. - Я впервые буду встречать Круэль, как королева, - продолжала Гвен слегка возбужденным голосом. - Надеюсь, это не помешает мне пойти завтра и послушать первые песни менестрелей. Ты пойдешь со мной? - она обернулась и только тут с улыбкой заметила, что муж сонно тонет в постели. Хотя ради ответа жене он выпростал руку и неопределенно махнул ею в воздухе, явно с одним только предназначением показать, что он слушает. - Не-ет, не пойду. Дел будет много в замке, чтобы еще... - смачный зевок, - песенки слушать. Гвиневра хмыкнула и снова принялась расчесывать волосы, только теперь не поворачиваясь к зеркалу. - Песенки. Эти песенки, между прочим, слушают по всему Альбиону. И не только вымышленные баллады да сказки, менестрели часто поют о настоящих людях. - Угу. - Неужели тебе неинтересно? О Пендрагонах уж точно всегда пели, сколько я себя помню, на каждом Круэле. - Именно, - Артур перевернулся на спину и сонно сложил руки под затылком. - Всегда одно и то же. Всегда что-нибудь о том, какой я доблестный воин. В этом году будет еще и про то, что я хороший король. - И только? - иронично изогнув бровь, Гвен отложила расческу на трельяж и принялась плести косу на ночь. - А вдруг какие-нибудь шуточные песни? - Не посмеют, - буркнул мужчина. - Уверен? Помню, в свое время я слышала про Утера столько неприличных частушек... - от таких воспоминаний Гвен не удержалась и захихикала. Артур поднял голову для красноречивого взгляда. Женщина заставила себя прекратить смеяться и вернуть серьезный тон. - Все, поняла. Ты прав, для неприличных частушек у тебя есть жена. - Она задумчиво помолчала, путаясь взглядом в черных локонах. - Нет, все-таки интересно, про что и кого будут петь в этом году? Может, там про нас с тобой споют парочку баллад? - Единственное, что меня удивит, это если они споют песню про Мерлина, - хмыкнул Артур. Гвен хохотнула, завязала лентой конец косы, прошлась по комнате, гася каждую свечу, и когда остались только парочка огней у кровати, села на постель. На ее губах играла лукавая улыбка. - Ну что ж, король-зануда, - игриво сказала она, - я тебя предупредила. Завтра пойду в город и послушаю, о чем нынче поют барды. И если услышу хоть одну неприличную частушку... - То что? - То... - Гвиневра подползла к подушкам. - Будешь кукарекать в ночь Круэля с самой высокой башни замка. Артур хохотнул. - Его Величество король будет кукарекать с башни собственного дворца, - мрачно произнес он и цокнул языком. - Никакой оригинальности, миледи. - Зато действенно, милорд, - невозмутимо ответила Гвен, нависая над мужем. - Сразу повод будет для сто-ольких частушек... - Ладно-ладно, - улыбнулся Артур, принимая игру. - Только возьми с собой рыцарей, а то как я узнаю, что ты не блефуешь. А что я получу, если ты не услышишь этих частушек? - Тогда... - Гвен невинно пожала плечами и наклонилась, чтобы поцеловать его, - боюсь, на Круэль погода будет жаркая. На следующий день, как и доложил гонец, прибывший накануне, вернулось их посольство из Карлеона. Почтенные лорды приехали с кучей бумаг и вопросов о договорах, которые нужно было решить, поэтому правящая чета принялась исполнять каждый свои обязанности: король застрял в замке с советниками, разбирая вопросы политики и экономики, а королева в сопровождении нескольких рыцарей спустилась в город, чтобы проследить за порядком, а неофициально еще и удовлетворить свое любопытство и послушать песни и рассказы прибывших артистов. Было обеденное время, и Камелот просто кишел своими пестрыми гостями. Таков уж был Круэль - праздник конца весны и начала лета, один из самых любимых праздников простого люда, поэтому Гвиневра очень хорошо помнила его с той части ее жизни, когда она не носила корону. В этот день обычай предписывал давать пиры, веселиться, танцевать, пить эль и брагу, а самое главное - слушать бродячих артистов. Всех, кто только найдется в округе: бардов, менестрелей, музыкантов, шутов, сказочников, певцов, - всех, кого только прибьет к вашему порогу. Поэтому-то исстари и повелось, что вся эта бродячая разноцветная братия относилась к Круэлю, как к своему профессиональному празднику, да еще и главному в году источнику дохода. Часто именно с Круэля комедианты уносили целые сумки золота, только вот, конечно же, спускали их не там, где нужно - в кабаках и трактирах, чтобы потом, валяясь пьяным после попойки, быть обворованным и потерять оставшиеся барыши. Но в любом случае, все любили этот праздник. Жители деревень порой покидали свои дома, чтобы прийти на Круэль в город и повеселиться. Гвен никогда не нужно было это делать, так как она всю жизнь прожила в Нижнем Городе. До того, как стать служанкой Морганы, она помогала отцу в кузне, и на Круэль он обычно прикрывал лавку, чтобы повеселиться вместе с дочерью: посмотреть на забавных шутов, посмеяться с очередной прибаутки про грозного Утера, послушать грустную балладу о какой-нибудь принцессе, которая полюбила пастуха, и скормить пару медяков сказочнику, чтобы он своим глубоким, бархатным голосом расписал чудеса и подвиги. А после Гвен ходила на праздник вместе со своей госпожой, потому что той нравилось спускаться из замка во всю эту пеструю чепуху и развлекаться, отдыхая от важности и серьезности. - А вдруг неприличную частушку сочинят про вас двоих? - лукаво спросил Элиан ей на ухо, когда они проходили по городу вместе с еще Леоном и Персивалем. Гвиневра шутливо возмущенно отпихнула брата. - А вдруг там про тебя парочка прибауток найдется? - ехидно ответила она. - А про что им быть? - беспечно ответил Элиан. - Я просто доблестный рыцарь Круглого Стола. Скорее уж про Гвейна сочинят. Леон и Персиваль рассмеялись. - Да, уж про Гвейна-то целые баллады найдутся, не то что прибаутки, - все еще посмеиваясь, сказал Леон. Беда была этих песен еще и в том, что народ часто перевирал истину. Пока история кочевала через леса и города, она меняла свой облик, окраску и настроение, приобретала новые детали, и в итоге истинная история переворачивалась с ног на голову. Только неизменившиеся имена и могли рассказать, о ком та или иная баллада. -‌ …Подходит упорная битва к концу, - распевал неподалеку какой-то менестрель, орудуя не только голосом, но и мимикой. Он то возвышал тон, делая его могучим и грозным, то заставлял падать и чуть ли не шептать. - И кровь у Артура течёт по лицу. Неужто бесславно закончится бой?! Но вынул властитель клинок золотой И яростно врезался в гущу врагов, Ведя за собою отважных стрелков… Враги, ослеплённые блеском меча, В смятении бросились прочь, трепеща… (1) - А меч-то не золотой, - хмыкнул Персиваль. - Все-то переврут. Так, что наизнанку вывернут. - Это еще по-божески, - обернулся к нему Элиан. - Как бы в этих песенках наш король вдруг рыжим не стал. Гвиневра чуть не хрюкнула от сдерживаемого взрыва смеха. Они пошли дальше. - …Со злом они жаркие битвы вели, Гремела их слава до края земли… (2) - протяжно и торжественно вытянул последние строчки другой певец, и Леон досадливо хлопнул себя по бедру. - Эх! Это, наверное, про Круглый Стол была песня... - Не переживай, - сказала Гвен, - все равно на Круэль лучшие менестрели во дворец на пир придут. Услышишь еще. - Страну защищая от внешних врагов, Давал обездоленным пищу и кров. Советуясь с Мерлином мудрым во всём, Великим и славным он стал королём… (3) Тут вся компания уже не смогла удержаться и расхохоталась в голос. - Я даже не знаю, - просипел Элиан со слезами от смеха на глазах, - хочу ли я, чтобы Артур это услышал, или лучше не надо. - Была у Артура колдунья-сестра, Всегда узнававшая тайны двора… Моргана, в борьбе за влиянье и власть, Экскалибур в ножнах сумела украсть; Прекрасный клинок заменив на другой, Жестокий и страшный задумала бой. Чуть позже во флягу хмельного вина Подсыпала сонное зелье она… Когда на охоту отправился брат, Ей мнилось, что он не вернётся назад. (4) Гвен помрачнела, как и ее рыцари. - Этого точно не пустят на пир, - серьезно сказал Персиваль. - Я надеюсь, - ответила Гвиневра. Они пошли дальше и остановились неподалеку от певца, который собрал большую хохочущую толпу. - Случилось несчастье, а не пустяки, - с озабоченным видом уверял он своих слушателей. - Не могут найтись у Артура носки. Уже все шкафы, сундуки кверху дном, И ходит земля вкруг дворца ходуном! Зрители расхохотались. Рыцари во главе с королевой тоже не смогли сдержать хохота. А певец продолжал с самым серьезным и участливым видом, будто и в самом деле считал ситуацию, в которой король потерял свои носки, чрезвычайно неприятной. - И кучу других он вещей раскопал, Пока себе пару носочков искал. Ну нету носков, вот такая непруха! Зато отыскались трусы и косуха, Расческа нашлась золотая для ног И пара отличных заморских сапог. Нашлось семь кольчуг, три из них из мифрила, Шестнадцать кусков ароматного мыла! Игрушечный Утер в лиловом пальто, Подтяжки - но только все это не то! Не видно носков ни в горшке, ни в кадушке, Зато отыскались две лишних подушки, Протухшая краска, залатанный фрак, И подаренный корм для активных собак, Костюм для Самайна и шарф со слоном, Большая бутылка с отличным вином. И даже был найден в шкафу платяном Неведомо как оказавшийся гном! Король наш нашел под горою подушек Книжонку похабных уж очень частушек. На Артура напала злая тоска: Не смог он найти ну даже следа носка! Не в радость ему, что сумел он найти Кастрюли в количестве ста десяти! И даже немножко король разозлился, Найдя палантин, что под креслом пылился. Король был готов удавиться с тоски, Как вдруг на столе он увидел носки! - все слушатели, включая королеву и ее рыцарей, уже почти мертвые от хохота, тут прямо готовы были сами удавиться, потому что смех душил просто невероятный. - - Король был так рад, он плясал и смеялся, Он с найденным гномом по-братски обнялся, Он даже в экстазе на площадь пошел, Крича ''Я носки наконец-то наше-е-ел! Я нашел носки-и-и!" - из-за представленной картины Элиану и Персивалю стало плохо от смеха, и они облокотились о ближайшую лавку, на ходу расплатившись за кружку холодной воды. - А после подумал: ''Что ж делать мне с ними? Ведь в ванную ходят помыться...босыми!" (10) Дети-крестьяне валялись прямо на дороге от смеха, Гвиневра позволила себе на минуту спрятать лицо на груди брата, чтобы никто не увидел, как королева ухахатывается. Рыцари, поперхнувшиеся водой от концовки песни, отчаянно кашляли. - Все, - вытирая глаза, выдохнул Леон. - Кукарекать нашему королю с башни, как пить дать. Но Гвен помотала головой, выдувая из дико болевших щек оставшийся смех. - Уговор был на неприличную песню. А эта только смешная. - Нет, мне даже интересно, - слабо протянул Персиваль, пытаясь удержаться, но через каждую пару слов у него вырывалось хихиканье, - мне даже интересно, кто, по их мнению, притащил в покои, черт возьми, сто десять кастрюль?! - Мы чего-то не знаем о Мерлине? - ехидно пошутил Элиан, но тут все дружно решили, что лучше не углубляться в эту тему, потому что станет еще смешнее (если есть, куда), а на них и так уже посматривали с недоумением. - Так, я пойду, проверю здешний патруль, - сказал Персиваль. - Если кто-то будет распевать про то, как Артур искал свои трусы - позовите. И огромный рыцарь исчез в разношерстной толпе. Гвиневра шагала дальше с кубком сидра, который попросила купить брата, и наилучшим настроением, которое только могло быть. Пройдя множество ярких заслон в виде кувыркающихся скоморохов, они вышли на другую сторону от центра площади. До слуха их донеслось имя королевы, и Гвен с интересом прислушалась, подходя ближе. В песне пелось про златоволосую Гвиневру с белой, как снег, кожей, на что Элиан и его сестра только усмехнулись. И тут случилось что-то неправильное. Из уст менестреля полились слова, которые Гвен совершенно не ожидала услышать. Слова неправильные, несправедливо красивые, бессовестные и лживые. - …Она улыбнулась, а он побледнел, И в сердце впились словно тысячи стрел. С тех пор он избрал её дамой своей И подвиги все посвящал только ей. А время летело… Он стал знаменит, Известен был всюду уже его щит. Заняв своё место за Круглым Столом, Герой побеждал в поединке любом. Его благородство, его красота И дам, и девиц привлекали всегда; Давая их дерзким обидчикам бой, Он верность хранил Гвиневере одной. Порою он пылко шептал ей: «люблю», Но честно служил своему королю… (5) Элиан нахмурился. - Это... - Ланселот, - закончила за него Гвен, не в силах глаз оторвать от певца. Рыцарь взял ее за руку, решительно намереваясь увести сестру отсюда, но та не тронулась с места. Менестрель тем временем запел песню о каком-то злодее, который якобы украл ее, Гвиневру, и заточил в своем дворце. - ‌А что Гвиневера? Сидит у окна И рыцаря ждёт с беспокойством она, Не слушая принца любезных речей… Придворные дамы всё время при ней. …И вот уже, стоя у главных ворот, Хозяину замка кричит Ланселот: «Предатель и трус! Выходи же на бой – Тебе предстоит поединок со мной!..» (6) - Гвен, идем! - чуть громче позвал Элиан. Гвиневра во все глаза смотрела на менестреля. - Они... - она проморгалась. - Они что, превратили это в любовную интригу? - А чем это было? - резко перебил ее брат, и Гвен ошарашенно обернулась к нему. - Идем! Ты хочешь ворошить прошлое? Она не знала. Ничего не понимала. Ни в песне, ни в себе самой. Снова повернулась лицом к поющему. - Героя она в будуар отвела И ловко тяжёлые латы сняла, Умело промыла все раны от стрел И к принцу вернулась. (7) Элиан фыркнул и, резко развернувшись, ушел. Подле королевы остался только угрюмый и мрачный молчаливый Леон, но Гвен его не замечала, она о нем забыла вовсе. Обо всем, кроме дурацкой песни, рассказывающей правду в приукрашенном виде, а в груди больно ухало глупое сердце. Менестрель спел фантастическую песню про то, что Ланселота якобы воспитала какая-то Дева Озера. Потом к нему пришли двое его друзей, и в этом эффектном трио они запели другую песню, самую страшную песню, какая только могла быть спета. - ‌И вот уже несколько серых фигур У входа в покои увидел Артур… И кто-то шепнул ему: «Ваша невеста – Изменница… Любит другого она…» ‌Это стыд и позор! – И праведным гневом горел его взор. – Она с Ланселотом проводит досуг!» Ответил король: «Ланселот – верный друг. Являя всегда благородство своё, Он смело на бой выходил за неё…» – «Нужны доказательства? Можем помочь: Застанем их вместе в ближайшую ночь!» …В душе затаив беспокойство и боль, С утра на охоту уехал король… (8) Гвиневра вздрогнула, чувствуя, как что-то противно шкребется в горле. Пестрый базар, толпящиеся зеваки, ясное небо - все пропало, все перестало быть важным и настоящим. А в голове яркими всполохами пронеслись воспоминания: тягучий, сладостный, долгожданный поцелуй, тянувшийся, казалось, вечность. Такой желанный и почему-то случившийся именно тогда. А потом обрушившаяся в одну минуту жизнь: ошарашенный, ничего не понимающий Артур, от которого она пятилась, защищая Ланселота от его меча. Предательские несколько мелких шагов назад, которые, впрочем, только молча усугубили уже случившееся. А потом разговор в Тронном Зале. Как страшно ей было... Тело горело и, в то же время, было охвачено холодом. Она хотела бы оказаться тогда где угодно, только не наедине с ним, запершим в каменном голосе ярость и боль, не с ним, от одного присутствия которого ее заживо сжигала вина. Она помнила, как оправдывалась, какой жалкой казалась сама себе. Помнила, как рассудок сказал ей, что измену не прощают, но она все равно цеплялась за гаснущее у нее в руках счастье, лепеча слова о любви, с ужасом понимая, как эти самые слова выжигает зрелище ее, целующейся с Ланселотом. Помнила, как безудержно ревела, не зная даже, что сказать, чтобы спастись, что сказать такого, что перевесит реальный факт, и ненавидя себя за его взгляд - каменный и сдержанный, совершенно чужой. Она ненавидела себя за то, что больше не увидит его улыбки. Ненавидела себя за боль, все-таки прорезавшуюся в его голосе и сведшую на минуту скулы. То время, что она провела в изгнании, казалось ей концом. Взяв в руки грабли, она тогда сначала расхохоталась с ноткой истерики. Это же надо: убирать навоз, если могла стать королевой! У нее в руках было самое большое счастье мира - зачем она поцеловала другого?.. - ‌Своей королеве сказал Ланселот: «Я должен покинуть сейчас Камелот, Прошу вас, давайте уедем вдвоём!» – «Нет, я оставаться должна с королём… Пришлю я вам в случае крайней нужды Гонца – вы спасёте меня из беды!» (9) А зачем Ланселот убил себя? Гвен никогда не могла понять этого странного человека. Он бывал либо слишком благородным, либо слишком эгоистичным. Однажды она выбрала его, готовая идти за ним хоть на край света, ослепленная романтичной влюбленностью, которая казалась ей вечной. Однажды она сжала его руку, выходя из грязного тоннеля, высвободившего их из логова разбойников, и сделала это на глазах у Артура, чтобы показать ему взглядом свой выбор. "Да, вот так все сложилось," - хотела сказать тогда она ему, а на самом деле своей не гаснувшей тяге к тому, кто был для нее недоступен. Она сжала руку того, кто был ее достоин, кто мог прямо тогда дать ей дом, семью и будущее. Что сделал Ланселот? Он сбежал. Сбежал, решив, что знает лучше всех, кому как быть, наплевав на то, что Артур - принц, а Гвен выбрала его, Ланселота, сама выбрала! Он просто наплевал на ее выбор, на ее чувства, оставив ее ни с чем, потому что тогда любить наследника Камелота и ждать счастливой взаимности было безумием. Выплакав все глаза, Гвиневра в итоге окрестила своего возлюбленного эгоистом. А потом был Артур. И чувства к нему завладевали ее сердцем куда медленнее, чем яркая первая влюбленность в Ланселота. Чувства к Артуру были теплее и больше, глубже и сильнее. Тогда она поняла, что ушедший в никуда недо-рыцарь был ее мечтой, мечтой романтичной девочки. С Артуром же она могла быть собой, как бы странно это ни было. Она рассказывала ему все о своем детстве, и он смеялся над правильными местами, она жаловалась ему на кошмары, и он обнимал ее, рассказывая что-нибудь из своих. Она делилась с ним мечтами, пусть даже абсолютно безрассудными и несбыточными, а он говорил ей в ответ тоже какую-нибудь глупость, которой так отчаянно желалось. Они любили одни и те же вещи, думали об одном и том же небе. Их мечты о будущем Камелота были одинаковыми, словно им и правда суждено было когда-то сойтись. Он был ее другом, который никогда не бросал. Пусть ошибался и порой не знал о каких-то вещах, которые обижали обычного человека, но он умел извиняться, а главное - любить. Любить без вопросов, без условий, без границ. Ланселот... А что Ланселот? Он вернулся в ее жизнь, сделав ее чуть кошмарнее из-за постоянной неловкости. Он вечно встречал ее грустным взглядом, как будто когда-то сделал что-то правильное, оставив ее. А потом просто взял и отдал жизнь за Артура, за нее саму, за них всех. И снова она лила слезы по этому глупому благородному человеку, который спас ее счастье, подарив ей напоследок тяжелейшую вину, что согнула ей плечи у погребального костра. С ним ушла ее юность. А затем... Затем он вернулся. Вот так вот, внезапно, взял и вернулся в ее жизнь, так ничего и не решив, снова добавив ей мучений и задумав поддаться своей любви, от которой зачем-то отказался много лет назад, когда она была возможна, теперь - когда Гвен была в шаге от абсолютного блаженства, за день до ее свадьбы. И, черт возьми, она ведь позволила этому случиться... Она сдалась и любила его эти долгие минуты каждым вздохом, каждым прикосновением, забыв обо всем на свете. Пока этот свет не обрушился. Но что сделал он, благородный Ланселот, после этого? Он сбежал. Снова. Сбежал от вины, сбежал от собственноручно устроенного горя, чтобы она вновь ревела о его смерти, наполовину виня в ней себя. Он был пламенем, которое обжигало ее каждый раз, когда приближалось. И слава всем небесам, что у нее было солнце, которое светило всегда, и всегда одинаково сильно. Даже после ее предательства. Тем усилием, с которым Гвен ушла от менестрелей, можно было бы сдвинуть Камелот с его фундамента. Она мало видела из того, что происходило вокруг. Лишь заметила, как молча последовал за ней Леон, как чуть позже присоединился Элиан, а у самого замка нагнал Персиваль. Не слыша себя, она отпустила их патрулировать город, чтобы народ соблюдал порядок, и сама поднялась наверх. Отдав пробегавшей служанке мантию, Гвен вошла в Зал Советов, где во главе длинного стола наедине с грудой свитков сидел король. На звук шагов он поднял голову, и у нее нестерпимо заныло в груди от того, сколько чистейшей радости и любви было в осветившей его лицо улыбке. - Гвиневра, - бодро поздоровался Артур, вставая и направляясь навстречу. К ней протянулись его руки, а глаза лучились, отражая солнце. Ей было почти так же больно это видеть, как тогда, когда он второй раз просил ее руки. - Что так быстро? Неужели тебе стало неинтересно? Его дразнящий тон сначала ввел ее в растерянность. Гвен совсем не помнила, зачем ходила на площадь. - Нет... - пробормотала она, силясь вспомнить, о чем идет речь. Но тепло его рук на ее талии только заставляли вспомнить его холодный взгляд в темноте Тронного Зала, когда между ними была только боль и невыразимая вина. Он нахмурился. - Что-то случилось? Все хорошо? "Если он узнает..." Гвиневра испуганно встряхнулась и тут же натянула на лицо улыбку. - Нет, все нормально. Я просто устала. Выслушала столько скучных песен о сражениях, что даже голова заболела, - попыталась сострить она. - Точно? Она кивнула, придав себе лукавый вид. - Я просто очень тебя люблю, - она потянулась, чтобы в объятиях спрятать лицо за его плечом. "Спасибо, что я все еще могу тебя обнимать..." - с горечью подумала она. - Настолько, что пожалела меня и не заставишь кукарекать? - со смешком спросил Артур. - Я пожалела народ, который был бы вынужден слушать твои кукареканья, - деловито ответила Гвиневра и хотела уже отойти, но он не отпустил ее руку. - Значит, погода на Круэль будет жаркой, миледи? - Конечно, милорд, - она постаралась выглядеть искренне радостной, затем оставила его заниматься документами, а сама покинула зал, чтобы спрятаться у себя в покоях и переждать натиск воспоминаний. 1-9 - стихи Ирины Богдановской 10 - переделанная мной песня Мельницы - "Как хоббит искал носки"