Огни Камелота

Увы, прошло так много дней и лет С тех пор, как тут за стол садились люди Мерцанием свечей озарены! Но в сумраке высоких этих сводов Мне слышится времен далеких шепот, Как будто медлящие голоса Тех, кто давно в своих могилах спит. © Трагедия "Орра"

Аррон Бентли просто пошел ловить рыбу. В конце концов, чем-то же надо кормить семью, верно? День был пасмурный, и над удивительно спокойной гладью озера стелилась туманная дымка. Утренний холод заставлял ежиться в старой куртке и спешить, чтобы поскорее разжечь костерок. Но все лучше, чем сидеть дома, смотреть на голодные лица детей и ждать нового сбора налогов. Поэтому Аррон быстро добрел до озера и стал устраиваться для рыбной ловли. Об этом озере ходило много странных баек. Кто-то говорил, что здесь водятся водяные духи, которые по ночам всплывают и своими сияющими глазами заманивают редких путников к себе на глубину; кто-то уверял, что у него здесь терялись сразу несколько овец; кто-то вообще рассказывал, что будто бы слышал какие-то шепчущие голоса. Не то, чтобы Аррон не боялся подобных вещей. Просто ему не верилось, чтобы именно с этим озером было что-то не так. Когда над наскоро собранным хворостом завилась кудрявая струйка дыма, Аррон наконец разложил свои вещи и, расправляясь с наживкой для рыб, кинул взгляд на озеро. Глубоко вдохнул чистый, свежий воздух. Да, тихо. Да, безлюдно. Но мало ли в Англии тихих безлюдных мест? А здесь даже как-то...спокойно. Если здесь и водились духи, то они защищали это место, а не делали из него свое зловещее логово. Клева не было. Аррон даже ни разу не увидел спинок рыб на поверхности воды. Но он был упертым. Да и до другого озера несколько дней пути. Так что он устроился поудобнее, подкладывая хворост в маленький огонь, и приготовился к тишине. - Нет, ты представляешь?! Он еще бОльший осел, чем ты! Я даже не знал, что такие бывают! Аррон чуть не выронил удочку от неожиданности, когда из чащи дальше по берегу донесся возмущенный голос. Зато от его рывка по воде пошли круги. Слава небу, а то ему уже стало казаться, что озеро и правда заколдованное - такой намеренно невозмутимой, словно стеклянной была его вода. Но кто там, черт возьми?! Аррон сидел, будто кот, прижавший уши, и смотрел на чащу, в которой что-то шумело. Шум был громче и естественней, чем если бы это был дух. Да и какой дух будет возмущаться, обзывая кого-то ослом? Наконец, ругаясь на чем свет стоит, на берег вывалился паренек. На вид ему было не больше восемнадцати, но он так пылал гневом, как будто на самом деле он дракон и вот-вот начнет плеваться огнем. Брови Аррона неумолимо поползли вверх. - И не надо мне говорить, что он объединил Альбион! Не надо! - продолжал фырчать паренек, злобно смотря на озеро, как будто оно могло ему ответить, и бурно жестикулируя. - Девятый век на дворе! Девятый! А они только-только собрались снова объединяться! Хоть до одного дошло, слава небу! И не до кого-нибудь, а до этого остолопа Альфреда! Тут Аррон остолбенел от шока. Альфред? Король Англии? Серьезно? Этот мальчишка смеет обзывать короля Англии остолопом?! Нет, Аррон тоже не был в восторге от короля - никто из англичан не был - но чтобы вот так, ругаться и возмущаться, словно ты не из плоти и крови и тебя не могут убить стрелы и мечи людей Альфреда? Да кто такой этот мальчишка? Ну да, озеро безлюдное, его явно здесь никто не может услышать, но все же! А впрочем. Аррон оглянулся, выискивая того, с кем мог разговаривать гневный юноша, но никого не нашел. Так кому же тот изливает свое возмущение? - И не смотри на меня так, - продолжал мальчишка, - я не был его поклонником, даже когда он заправлял только Уэссексом. Он был таким же ослом, как и ты: только и делал, что хвастал своими боевыми победами да меткостью на охоте. А, ну да, еще он ученым слыл. Ну да, конечно. Все, что он читал - это книги про Римскую империю, причем именно про то, как ей управлять. И что в итоге? Да, он объединил все семь королевств в Англию (спасибо, что не в Саксонию или Ютландию), но мечом и огнем! И не думай, что я делаю тебе комплимент, - фыркнул юноша. - Без меня у тебя тоже ничего бы не вышло, да-да. Я ходил к нему, пытался вправить мозги - все без толку. Знаешь, как у него все там устроено? Меня вышвырнули, когда я пришел под видом старика! Просто вышвырнули. Мол, король таких, как я, не принимает. Каких "таких"? По-моему, как дедушка я вполне привлекателен. Даже если Альфред любит женщин. Аррон окончательно убедился, что перед ним сумасшедший. Следом за парнем из чащи никто не выходил, что означало, что тот действительно разговаривал с озером. Теперь ясно, откуда появляются безумные саксы, которые осмеливаются бросить вызов Альфреду и его диктаторству - все начинается с разговоров по душам с озерами. Или только это располагало к таким беседам? Аррон покосился на невозмутимую водную гладь, и его пробрала дрожь. - Такого высокомерия я давно не видел. Мало того, что он просьб и жалоб из народа не выслушивает, до него ни один крестьянин дойти не может, так он даже своих советников ни в грош не ставит! Витенагемотские старейшины все его последние нововведения осудили, а ему хоть бы хны - знай себе увеличивает свою власть. Он что, хочет сделать из Англии второй Рим? Бог свидетель, однажды я напомню ему, как кончил один из цезарей. Несколько минут парень расхаживал вдоль берега, гневно сопя. Но потом стал остывать и успокаиваться и вскоре махнул рукой: - А впрочем - мне плевать. Хочет угробить и себя, и Альбион - вперед, мне же лучше. Может, тогда ты наконец почтишь нас своим визитом. И не смейся, мне правда все равно! Я здесь в конце концов не за этим. Я здесь, чтобы дождаться тебя, а значит мне надо позволить этому идиоту угробить страну. И я позволю. Да-да. Мне уже больше пяти веков от роду - мне правда плевать! - Как ты смеешь, юродивый! - не выдержал Аррон, вставая с земли. - Тебе головы на плечах не жалко? А если я сейчас на тебя донесу кому-нибудь? Юноша резко обернулся. Аррон не увидел на его лице страха или даже удивления. Только досаду и раздражение. Ничего не говоря, он взмахнул ладонью. Аррон Бентли перестал ходить на рыбалку к тому озеру. Он никогда не мог вспомнить, чем именно оно его напугало, но он был согласен, что с ним что-то не так. И когда соседи рассказывали вечером в таверне о духах и другой нечисти - Аррон кивал, потому что что-то такое в этом озере точно водилось, он был уверен в этом. *** И Мерлин оказался прав - Альфред действительно угробил Англию, но все это обернулось так, что в какой-то из давно безымянных для него дней он ввалился на берег Авалона, смеясь до колик. - Нет, ладно-ладно! Я сдаюсь, хорошо, я был не прав! Нет, я был прав, но... Хах, кто бы знал. Он потер лицо ладонями. - Сообщаю последние новости. Сначала Альфред прогнал викингов. Создал мощный флот, добился мира. Только с викингами дружить - все равно, что с нашим Одином. Они вот вернулись недавно. Через всю Англию прошли мечом и огнем, живого места не оставили, - волшебник весело улыбнулся, все еще не избавившись от смеха. - Народ, конечно, переметнулся, и я их понимаю - Альфред был настолько не популярен, что викинги им показались лучше. И этому ослу пришлось бежать. Я его нашел сегодня. Знаешь, где? В хижине рыбака! Даны, значит, хозяйничают в его королевстве, а он живет себе у простого рыбака и печет хлеб! Сегодня он его спалил. Чинил оружие и забыл о хлебе в печи. Ты бы видел, как его потом взгрела жена рыбака! Она его едва полотенцем не отходила! - Мерлин снова покатился со смеху. Потом успокоился и уже серьезно добавил, пожевав губу: - Зато наш высокомерный осел наконец-то хоть кого-то смирно выслушал. Причем, простую женщину. Кого-то мне это напоминает... Надеюсь, это его чему-нибудь научит. Научило. Англичане поняли, что завоевание данов куда страшнее тяжелой руки Альфреда, и нашли его. А сам Альфред стал мудрым и менее заносчивым, разбил и прогнал викингов с острова и стал-таки первым королем объединенной Англии, проведя кучу реформ и мирно распределив земли. А Мерлин... Мерлин впервые покинул Альбион. Сбежал от мира и сытости, от тишины и покоя. Не мог их выносить. Хотя когда-то любил и стремился к этому. Какая глупость... Время многое стерло. И много раз вывернуло наизнанку, чтобы в очередной раз посмеяться над ним. Сначала оно его придавило всем весом. Когда умерли основатели Хогвартса, а вместе с ними и все живое, что еще оставалось в нем, время распростерлось перед ним во всей своей красе. Гигантское. Непобедимое. На него было бессмысленно кричать или молиться. Оно было до Мерлина и будет после. Хотя теперь ему было столько лет, что он уже и не верил, что что-то было до него и что что-то будет после. А время усмехалось - ни друг, ни враг - и мощным потоком все несло его куда-то. Тогда Мерлин решил, что бороться с временем бесполезно, и просто сдался. Стер себя настоящего, спрятался за маской мальчика, которого уже давно не существовало, словно это могло куда-то деть его - старика с почти бессмертной душой. Словно так его самого как бы не было. Был только дух войны и гибели, приходивший на запах крови и гнили, на карканье воронов и вой падальщиков. Вот среди всего этого он и ждал своего короля. Ждал. Год. Два. Десять. Сто десять. Век. Три века... Время все несло его куда-то, ничего не заканчивалось и ни к чему не приводило. Мерлин забыл, что такое вчера и завтра. Он скучал по этим границам. Скучал по тому, каким понятным все было когда-то. Скучал по глупой уверенности в том, что он один может спасти мир. Мерлин забыл, что такое привязываться к людям. Он ведь любил нескольких женщин. Не так, как когда-то Фрейю. Хотя Владычицу озера он любил всего пару дней, а с теми женщинами пробыл десятилетия, все равно не так. Он любил их красоту, их смелость, их ум. Но потом они умирали, а он не мог не то, что плакать, а даже почувствовать сожаление. Их красота уходила к цветам, украшавшим их могилы, и к их детям, хранившим в сердцах песни драконов, и Мерлину больше нечего было делать, кроме как уйти и забыть о них. И о своих детях, которым он бы ни за что не позволил родиться, если б не долг перед драконами. Он ушел, чтобы забыть вообще обо всех. Обо всех людях. Слишком много они причиняли боли. Сияли своими улыбками, влюбляли в свои грустные глаза и заманивали в ловушку своим теплом. Они все обещали никогда его не бросать. И никто не смог сдержать свое обещание - все умирали. И Мерлин захотел больше не запоминать ни их имен, ни их лиц, ни их голосов. Ему это почти удалось. На целое столетие ему стало плевать абсолютно на всех. Он сбежал из мирно дремавшего Альбиона, наколдовал себе другую личину и со злой жадностью впился в мир, которого до сих пор не знал. Исходил земли франков и Византию, нашел в Великой Моравии (1) драконов и позвал туда Айтузу, заперся глубоко в духоте пустынь и задал себе вопрос: может, того Мерлина, которым он пытался оставаться в образе нескладного паренька, и правда никогда не было? Может, он его придумал? Может, не было никакого Камелота? Может, он их всех придумал - и Годрика, и Пенелопу, и Кандиду, и Слизерина, и Гаюса, и Гвен... Но тогда откуда он сам? Где родился? Сколько ему лет? Кто он вообще? Кто этот пресловутый Мерлин, чью личину он носил теперь, как вечную маску? И почему он так важен? Но если так, то... "Я не хочу, чтобы ты менялся." Разве он мог придумать Артура? Мерлин мог не помнить себя, но забыть Артура он был не в силах. Мог ли он придумать такую дружбу? Мог ли вообразить себе идеал человека и поверить, что тот реально существовал? Нет, не мог. И Артур ведь не имел в виду внешность, когда просил его не меняться. Это Мерлин зачем-то вцепился в этот образ, пытаясь убежать и сделать легче груз времени. А друг, тогда, в сумерках какого-то леса, глядя ему в глаза, просил оставаться верным самому себе. Для Артура это было важно. А что сделал Мерлин? Мерлин позволил своим детям расти без отца, прямо как когда-то рос он сам, позволил разгромить Альбион и позволил себе покинуть его, словно он не Эмрис. Мерлин разозлился. Стал делать бесполезные вещи. Он кричал на время. Молил его о чем-то. Проклинал свою память, успевшую забыть о многом, но не способную забыть льдистые глаза, когда-то так верившие в его, Мерлина, верность. А потом просто взял и вернулся. В одиннадцатом веке в Англию вторглись норманны. И Мерлин вернулся, словно валькирия на зов войны. "Я не хочу, чтобы ты менялся..." А он изменился. Ему ведь всегда были противны кровь и крики. А теперь он мог вернуться на Альбион, только когда тот был раздираем мечами и плачем. И не мог выносить мирного процветания, которое, впрочем, случалось довольно редко... Он мог вернуться в Альбион только тогда, когда тот вместе с ним отчаянно ждал своего короля. Глупо, конечно. Словно когда народ радовался временному затишью и прославлял монарха, который всего лишь немного уменьшил террор, Мерлину казалось, что Альбион предал своего настоящего короля. У Авалонского озера было как всегда тихо. Мерлин позаботился о том, чтобы покой этого места не могла нарушить ничья воля. Вечернее небо плавно спускалось к голубым водам, в которые чудом не стекали облака, а в зарослях на берегу шумно стрекотали насекомые. Хотя Мерлин все бы отдал, чтобы сокровенную тишину Авалона нарушили знакомые широкие шаги и родной голос...но он уж очень давно мечтал об этом, а озеро все молчало. И к этому он тоже привык. - Вчера только с Гастингса вернулся, - привычно заговорил он, обращаясь неизвестно к кому. Впрочем, он знал, к кому, как знал и то, что тот его не слышит. Но думать об этом труднее, чем просто говорить. Неважно, что всего лишь озеру. Неважно. Просто говорить. - Норманны разбили войско английского короля. Как его там? Вроде Гарольд. В общем, теперь Англией заправляют северяне. Это бывшие викинги, как я понял... Неважно. И чего им не сиделось у франков? Захотелось независимости? Ну, они ее получили. Пусть теперь справляются с восстаниями и народным недовольством. Впрочем, что-то мне подсказывает, они неплохо здесь устроятся, саксы как-то плохо сопротивляются. А лидер у них харизматичный, Вильгельмом вроде зовут. Норманны почему-то его слушают. Я имею ввиду, они не особо сдержанные и очень свободолюбивые, а тут целый король, которому они подчиняются. У меня такое чувство, как будто его ближайшее окружение просто влюблено в него. Удивительно, как порой люди въедаются в сердце, - Мерлин почесал подбородок и усмехнулся. - И не радуйся, я тут не из-за тебя торчу. Черт бы побрал эту волшебную кровь, которая дает долголетие. Из-за тебя я сюда возвращаюсь который раз. А ведь...а за Альбионом был целый мир, понимаешь? Мир, о котором мы и не подозревали. Этот мир, наверное, тоже был когда-то удивительным... Но даже там все изменилось. Для них там норма быть разделенными. Все воюют, грызутся, травят друг друга в постелях, отбирают друг у друга трон, соревнуются в том, кто больше казнит и завоюет... Словно от размера их земель ума прибавится. Когда ты вернешься, мы всем им покажем, как нужно жить. Только давай скорее. Я-то по тебе не соскучился, а вот остальным без тебя никак. И оказалось, что один на один со временем - это слишком тяжело. Шли века. Менялся мир. А впрочем...менялся ли? Все те же молитвы возносились к небесам, просто на других языках. Чуть-чуть от других болезней умирали младенцы. Немного по-другому казнили на плахах невиновных. Еще один очередной герой выходил на арену и толкал героические речи, а затем умирал. И неважно, своей ли смертью или его убивали. Все равно ведь умирал. А за ним приходил еще один, и еще... Каких-то чествовали и любили, других травили и доводили до гибели, третьих сначала возносили, а потом бросали на самое дно и затаптывали, четвертых вспоминали и славили только после их смерти... Смешно...глупо... Мерлин видел тысячи судеб. Он уже перестал считать. Он видел все самое хорошее и все самое плохое. Его уже давно ничего не удивляло, и он только посмеивался над писаками, которые судорожно старались записать каждую деталь своей эпохи, словно это правда хоть сколько-нибудь важно. Нет, важно, конечно. Для кого-то. Кого-то, кто будет жить веков эдак десять спустя. А потом оно утратит важность, потому что этот кто-то умрет. А может, кто-то потеряет эти записи, и они окажутся погребенными под стенами павшего древнего города. И что потом? Потом... Потом наступит следующий век. И следующий. Мерлин устал от всего. Слишком устал, чтобы злиться и о чем-то спрашивать судьбу. Слишком устал, чтобы что-то чувствовать. А потом он устал быть никем. Устал быть наедине с вечностью. Какими бы короткими и бессмысленными ни были жизни людей, Мерлин снова бросился привязываться к ним. Потому что спустя столько веков обнаружил, что он каким-то образом все еще тоже человек. И ему было тяжело вечно оставаться одному. Гораздо тяжелее, чем любить и отпускать. Наверное, он был очень глуп, что ему понадобилось столько времени, чтобы понять это. Он думал об этом каждый раз, когда сидел у Авалона и вертел в пальцах печать Камелота. Гвен сказала передать это Артуру. Передать слова любви от женщины, умершей тысячелетие назад. Гвен верила в то, что даже спустя вечность ее любовь все еще будет важна. А Мерлин посмел в этом однажды разувериться. Менялся ли мир или только делал вид, а огни Камелота все еще горели, как и прежде. Все так же радушно и приветливо, соглашаясь принять каждого, кто нуждался в тепле и крове. Только никто, конечно, не знал, что это Камелот, но каждый раз, возвращаясь, Мерлин не мог отделаться от ощущения дома. Будто замок, даже перестроенный и весь от подвалов до верхушек башен заселенный волшебниками, даже спустя тысячу лет, даже окруженный совсем другими лесами - все еще смотрел на него, как на старого друга. Может, потому, что Мерлин знал, что несколько окон первого этажа когда-то смотрели на рыцарские турниры, а на месте озера когда-то стояла площадь великого города, в который стремились люди со всех концов Альбиона. И замок это тоже знал. И они оба молчали. Когда-то, вернувшись в Альбион, Мерлин устыдился, впервые снова увидев стены Хогвартса. Он должен был быть рядом, чтобы не дать тому пострадать от новых завоеваний. Должен был помочь с новым наплывом спасающихся от охоты на ведьм волшебников. Должен был быть здесь, в Камелоте, который остался у него от Артура. И после того, даже в конце второго тысячелетия, каждый раз, проходясь невидимкой по коридорам бывшего королевского дворца, Мерлин ласково проводил пальцами по подоконникам, на которых когда-то сидел, читая взятые у Гаюса книги, с упоением проверял каждую спрятанную всеми возможными силами магии комнатку, все еще хранящую запах Камелота - пьяняще-сладкий аромат цветущей яблони, запах солнца, въевшийся в каждую щель и трещинку, и запах каких-нибудь старинных духов. Каждый раз Мерлин заходил в покои Артура. Наложенное им заклятие действовало. Здесь все оставалось таким же, каким было когда-то, и от этого, несмотря ни на что, все еще было больно. Заходя сюда, Мерлин до рези в ребрах хотел, чтобы мир перестал валять дурака, перестал играть с ним в затянувшуюся дурацкую шутку, перестал делать вид, будто ничего из того, что он помнит, уже нет на свете. Потому что как так может быть? Заходя сюда, Мерлин терял все, что приобрел за полторы тысячи лет. Здесь он все еще был просто Мерлином. Тем самым. И все еще злился, что его король никак не показывается из-за ширмы или полога кровати. А еще здесь всегда светило солнце. Нечестно. Хогвартс принимал одно поколение учеников за другим. Мерлин проследил за родАми своих друзей. Лицемер. О своих детях боялся что-то услышать когда-то, а вот за пра-пра-правнуками друзей все еще следил. Настолько, что даже знал, что семейство Смит, передававшее по наследству Чашу, подаренную когда-то Кандидой Пенелопе, к концу двадцатого века было уверено, что ведет свой род от самой Пенелопы Пуффендуй, а не, как было на самом деле, от Алисы. Впрочем, в их судьбах была печальная ирония. Годрик и Пенелопа имели почти дюжину детей, но их род исчез где-то к пятнадцатому веку. А у Салазара был один, случайный сын. Но его род через этого сына жил до сих пор, пережив род Гриффиндоров на несколько столетий. Одного Мерлин никак не мог понять - слов Килгарры о том, что детей Слизерина ждет гибель в Хогвартсе. Старый ящер ничего не говорил зря. Однако сын Салазара остался в школе деканом факультета отца. Его внуки и правнуки продолжили линию. Но когда в двадцатом веке Волан-де-Морт встретил свой конец на ступенях Хогвартса, оборвав навсегда род Салазара Слизерина, Мерлин понял. А ведь он пытался это предотвратить. По-своему. Не так, как, наверное, должен был. Но все же. Мерлин был здесь, когда появился Грин-де-Вальд. Он был здесь, как пес, почуявший кровь. С одной стороны, он не должен был вмешиваться. Ведь кому, как не ему, выгодно, если Альбион вновь погрязнет в хаосе и гибели? И он был даже не против, с какой-то стороны. Он был слишком стар, чтобы пугаться. Слишком стар, чтобы не давать себе порой время побыть эгоистом. Но потом он узнал юного Альбуса. И так ясно увидел в нем себя, что просто не смог не предостеречь его. Он вошел в его жизнь, как незнакомец. Остался, как учитель. Он указал Альбусу на неправильность идей Грин-де-Вальда. Это было сложно, ведь юноша искренне любил своего друга и верил ему, как лидеру. Но Мерлин помог ему увидеть всю картину целиком. Хотя и не смог предотвратить смерть сестры Альбуса. Но, во всяком случае, тот больше не слушал своего амбициозного друга. Мерлин был рядом, когда Альбус, разбитый ссорой с братом, смертью сестры и страхом перед собственной слишком большой виной в этом, не знал, что ему делать и куда идти. - Отправляйся в Хогвартс, - сказал ему Мерлин. Юный Дамблдор поднял на него глаза. О, как много раз он видел этот взгляд - полный слез, мрака, вины и страха. - Ты думаешь...я там нужен? Ты думаешь, меня, такого, там примут?.. Его отчаяние было безумным. Мерлин спокойно улыбнулся. "Хотел бы я, чтобы Камелот мог помогать всем людям, независимо от того, как далеко они живут," - сказал ему однажды Артур в начале их дружбы. - В Хогвартсе тот, кто просил помощи, всегда ее получал, - сказал Мерлин Альбусу Дамблдору на заре его карьеры. Это не спасло Тома Реддла. Это не спасло никого от Волан-де-Морта. И Мерлин в очередной раз убедился, что он не из этой эпохи. Что он здесь не для того, чтобы спасать чьи-то жизни. Но... "Я не хочу, чтобы ты менялся." Он оставался собой. Сквозь тысячелетия, хотел он этого или нет, злился или плевал на это - он оставался тем Мерлином, который был нужен Артуру. А все-таки Альбус был умным мальчишкой. И в свое время понял, что его учитель явился не просто из соседнего дома. Было это, когда Мерлин убедил его не становиться министром магии. Дамблдор задал вопрос. Попал этим вопросом прямо в яблочко. Мерлин понял, что маг перерыл море книг и со своим острым умом прочитал между строк. Конечно, он не мог узнать о Камелоте. Но внезапно...Мерлин все ему рассказал. Не знал, зачем. Он уже давно не искал причины своим действиям или тому, что происходило вокруг него. - Ты очень похож на меня в этом возрасте, - сказал он Альбусу. - Когда-то я тоже был тщеславен и хотел признания, хотел сделать что-то большое, уже даже не помню зачем. Просто хотелось. Казалось, наверное, что я не создан для чего-то мелкого и обычного. - И что случилось? - Меня заставили стирать носки. И кормить с ложечки одного очень капризного осла. - Видя замешательство собеседника, Мерлин улыбнулся. - Суть в том, что моя гордость была усмирена. Чего желаю и тебе, потому что если бы я пошел не по тому пути, если бы дал волю гордыне и тщеславию...ты сам знаешь, что было бы. Узнав о Камелоте, Дамблдор долго молчал. Мерлин видел, как на его лице сменяются удивление, восхищение, интерес и ужас. Наверное, именно так ощущается все это в одном небольшом рассказе. Прожив каждую минуту этих полутора тысяч лет, Мерлин уже давно забыл бы, как ко всему этому относиться, если бы не полубезумная верность его королю, который не хотел, чтобы его друг менялся. А прежний Мерлин верил в идеалы добра и мира. Значит, и он будет верить. Даже если никто уже в двадцатом веке в эти идеалы не верил. Даже если это всего лишь кодекс чести давно умершего и растаявшего в истории королевства. Какая разница? Его король хотел, чтобы он оставался таким, значит он останется. - Что мне сделать? - спросил его наконец Дамблдор. - Для вас, для твоей миссии, для Альбиона...? Что я могу сделать? Мерлин усмехнулся. - Пусть в Хогвартсе горят огни. - И все? - И все. Пока в Камелоте горят огни для всех, кто нуждается в любви и помощи, живет надежда на Альбион. На мир, в котором нет войн и ненависти. Для этого всего-то и нужно, что сохранять огонь для всех отчаявшихся путников. А особенно - в своей душе, где это называется добротой. Потому что Альбион на самом деле просто земля, где все добры друг к другу. - Мне казалось, что чем старше становятся люди, тем меньше они верят в любовь и идеалы добра. Сколько же лет тебе? - Поверь, мой мальчик, сначала люди становятся старше и понимают, что любовь и идеалы добра - это чушь, в которую не стоит верить. А потом они становятся слишком стары, чтобы не понимать, как они ошибались. Если бы то, что я тебе сказал, не было последней в мире истиной - меня бы просто не было здесь уже много сотен лет... К сожалению, не он один об этом забывал временами. К сожалению, Пенелопа была права, когда сказала, что Хогвартс еще пожалеет о разделении на факультеты. Она была права, когда говорила о пропасти между учениками. Мерлин наблюдал за ними и видел, как из века в век соперничество и неприязнь между факультетами вырастает в ненависть между чистокровными и нечистокровными семействами. И как все это ведет к магической войне. Ненависть между факультетами Гриффиндора и Слизерина стала уже настолько безусловной и непререкаемой, что всем уже казалось, что так было всегда и что так и должно быть. Не было ничего понятней и естественней, чем вражда между слизеринцем и гриффиндорцем. Дети начинали видеть друг в друге врагов, едва замечали различный цвет шарфов. О, как была права Пенелопа. И никто ее не послушал. А теперь ученики людей, которых связывала самая сильная и невероятная связь, что видел Мерлин, считали своим долгом враждовать, думая, наверное, что так было испокон веков и их наставники, вероятно, гордились бы ими. - Если придет час, когда... - задумчиво сказал Мерлин Дамблдору задолго до то, как чистокровные семейства встали на сторону Волан-де-Морта и устроили геноцид, - когда они окончательно запутаются...когда забудут, кем они были... Напомни им, пожалуйста, кое о чем. Скажи им, что когда-то у Слизерина не было никого дороже Гриффиндора. Скажи им, что когда-то Слизерин сражался и проливал кровь только ради своего лучшего друга. Скажи им, что когда-то их покровитель был благороден и храбр, что когда-то Гриффиндор был единственной семьей, которую он имел. Скажи им, что когда-то Слизерин готов был продать все, начиная от собственной жизни, ради него. Скажи им, что когда Распределяющая Шляпа выкрикнула над их головами имя Слизерина, она знала, что имела в виду, и знала, что ее поймут превратно. Потому что уже давно все привыкли, что Гриффиндор и Слизерин - непримиримые враги. Все забыли, что когда-то их связывала крепчайшая дружба. Все забыли, что умирая, Годрик все еще считал Салазара другом, а тот на смертном одре жалел только об одном - что умер вдали, не помирившись. Напомни им, пожалуйста, об этом, Альбус. В своей гордыне слизеринцы забыли, что когда-то их покровитель сражался только за честь и правду. В своей гордыне гриффиндорцы забыли, что Годрик всегда и все прощал своему другу. Странно, да? Ему было, в сущности, все равно, если где-то умирали люди. Но ему очень хотелось, чтобы между факультетами Хогвартса царил мир. Только вот ни к чему это не привело. Дамблдор не сумел помирить факультеты, не сумел предотвратить ни одну из магических войн. Все старания Мерлина ушли в никуда. Даже Тайную комнату нашел и победил слизеринского василиска какой-то мальчик, очередной герой очередного века, возникший без вмешательства Мерлина. И он ушел. Снова. Нет, он больше не забывал, во что верил, и не подвергал это сомнению. Его придавило другое знание: вдруг сам источник его веры - ложь? Вдруг Артур не вернется? Одна эта мысль лишила его всяких сил. Десятки столетий, море времени навалилось на плечи. Он не смог удержать свой прежний образ - снова стал стариком, прямо как во всех этих магловских чудесах - фильмах по мотивам легенд об Артуре и Мерлине, хотя он никогда и не понимал, почему им так хотелось представлять его, как старика. Если Артур не вернется, то ради чего все это было? Все эти века, все эти жизни, все это - ради чего? Кто заставил его верить в эту ложь? И кто тогда держит его в этой временной ловушке, не позволяя умереть? В один миг Мерлину стало трудно дышать и перехотелось во что-то верить, пускай даже и номинально. Потому что он тоже человек. И он устал. Устал верить. Устал не верить. Устал притворяться. Устал считать годы и забывать о них. Устал помнить. Устал от людей и от себя, устал от магии и неба над головой, от каждой чертовой минуты, которую время его вынуждало переживать. Может, когда-то давно его просто прокляли? Мерлин больше ничего не понимал. Ни во что не верил. Никого и ничего не ждал. Он шел по обочине дороги, зачем-то пялясь на собственную бороду и слыша только гул проезжающих мимо грузовиков и треск вывалившейся из окна одной машины газеты. Черно-белые страницы, испачканные грязью вчерашнего дождя, оставившего свою печать на асфальте, разлетелись, как сломанные чайки, подхваченные ветром. Мерлин не читал сегодня газет. Не хотел снова видеть заголовки о мелких убийствах и ограблениях, ощущая вину за то, что хочет прочитать объявление третьей мировой войны с использованием ядерного оружия. Он вообще больше ничего не хотел. Только чтобы кто-нибудь наконец ответил, что ему сделать, чтобы все это прекратилось. Мерлин прошел мимо озера Авалон. Какой смысл? Это просто озеро! Артур умер полторы тысячи лет назад, а он все еще верил в какую-то сказку. Современные врачи обязательно назвали бы его психом. Но... Он все же останавливается. Оглядывается на озеро. Все такое же стеклянно-спокойное. Это озеро не тронули ничьи страдания. И даже если небо рухнет, оно не вернет Альбиону его короля. Сейчас Мерлин наконец понимает это абсолютно ясно. Ему не вернут его друга. Ему наврали. Он один. Совсем один. Никакой миссии у него не было, потому что он этому миру давно не нужен. И его тоже не отпустят. Это ловушка. Начинается дождь. Он льет уже целую неделю и льет сегодня. За спиной, грохоча, проезжает еще один грузовик. Холод и сырость не дают забыть, что он, черт возьми, жив. Он стоит, смотрит на озеро и не знает, во что ему верить дальше и нужно ли вообще двигаться с места. - ...Мерлин?.. Он вздрагивает. Потом позволяет себе сотрястись всем телом, которое не может невозмутимо выдержать колоссальный вес времени, вдруг превратившегося в ничто от одного звука этого голоса. Сырой и промозглый ветер подергивает рябью поверхность авалонского озера. Мерлин оборачивается, готовый жить еще сколько угодно, потому что все имело смысл. А перед ним стоит Артур, и от сильного дождя темнеют, намокая, светлые волосы, а капли воды сбегают по морщинкам у растерянных, удивленных, ничего не понимающих глаз. 1 - Великая Моравия - средневековое государство, в состав которого в 10-м веке входила часть территории современной Румынии.