Духов лесных голоса

             — Уверен, что готов? — спрашивает нервно переминающийся с ноги на ногу Юнги.       — Уверен, — с показной храбростью выдыхает Тэхён.       Омеги стоят у дома и напряженно смотрят на окна, из которых тонкими полосами падает яркий свет, освещая опустившийся на лагерь вечерний сумрак. Тэхён совсем не рад этому. Он понимает, что Ирбис обещал подготовиться и наверняка расстарался всё организовать таким образом, чтобы их близость прошла незабываемо, но Тэхёну больше по душе пришелся бы тусклый свет от огня очага. Омега уверен — чем темнее в комнате, тем проще ему будет расслабиться. Тэхён даже не против повторить вчерашний опыт на празднике и выпить пару-тройку кружек эля, чтобы чувствовать себя более раскрепощенным, но постеснялся попросить Юнги зайти в трактир перед возвращением домой. И теперь он мысленно обращается с молитвами к богам, чтобы Ирбис догадался и принес немножко выпить. Не ради совместного пьянства, а для храбрости боязливого мужа.       — Ты сильно не переживай, — пытается успокоить Юнги, а сам волнуется больше арима. — Во второй раз уже не больно. Почти. И страшно тоже не будет. Наверно. Ирбис старается быть хорошим мужем и поэтому отнесётся к тебе бережно. Скорее всего… Ой, да пошло оно всё нахуй! — взвинченный до предела Юнги хватает Тэхёна за руку и пытается утянуть за собой в темноту леса. — Идём в лазарет. У нас сегодня переночуешь.       — Перестань. Я не могу уйти, — Тэхён остается стоять на месте и убирает со своего запястья судорожно сжатые пальцы друга. Он вымученно улыбается и кивает головой в сторону дома. — Ты же сам видишь, что Ирбис уже ждёт. Со мной всё будет хорошо, честное слово.       «Не съест же он меня, в самом деле», — с горьким смешком размышляет Тэхен.       Он обнимает на прощание друга, пожелав при этом спокойной ночи и пообещав прийти с утра в лазарет. Провожает взглядом его бредущую по тропинке тощую фигуру, которая очень скоро исчезает из вида. Сделав глубокий вдох, Тэхён решительно поднимается по ступенькам лестницы и толкает приветливо распахнувшуюся дверь. В доме тепло от растопленного камина и светло от огоньков зажженных свечей. Не сбавляя шага, Тэхён проходит в центр комнаты и украдкой, чтобы скрыть любопытство — что же такого особенного подготовил муж, — осматривается по сторонам.       Нет ожидаемых угощений. Нет предполагаемых подарков, которыми иссолы любят одаривать своих женихов и мужей. Выпивки тоже нет. Всё выглядит буднично, и только присутствие Ирбиса нарушает привычный вид комнаты. Альфа сидит на постели и меланхолично раскачивает петлю веревки, что перекинута через потолочную балку. От увиденного у Тэхёна перехватывает дыхание и ноет в области сердца.       — Я долго размышлял, почему наша семейная жизнь проходит так дерьмово, — задумчиво произносит Ирбис, который заметил приход мужа, но не поворачивается в его сторону, продолжая неотрывно смотреть на верёвку. — Я ухаживал за тобой, проявил щедрость и терпение, но как-то не заметил охуительных результатов. И пришел к выводу, что нам обоим не хватает хорошего траха. Горячего такого, с огоньком.       Ирбис отталкивает от себя верёвку, играясь, раскачивает из стороны в сторону. Неотрывно наблюдает за коротким полетом, а когда она возвращается — ловит, чтобы снова толкнуть. Он словно не замечает ничего вокруг, всё его внимание сосредоточено на затяжной петле, которая слишком мала, чтобы быть перекинутой через голову на чью-то шею. Зато ее ширины хватит, чтобы обхватить запястья.       Запястья связанных Киёмом рук.       У Тэхёна темнеет перед глазами. Воспоминания обрушиваются волной и погребают под собой сознание. Разведённые костры на городских улицах. Визги омег и плач детей. Чужой дом. Запах пота и спермы. Обнаженные тела. Стоны. Мольбы. Гогот озверевших альф. Удушающая паника. Всепоглощающий ужас. Выкручивающая тело боль. Безумный взгляд голубых глаз.       Чувствуя, как холодеют руки и ноги, Тэхён делает шаг назад. Он отчаянно мотает головой, хочет попросить остановиться, но из пересохшего горла вырывается лишь жалкий хрип.       — А ещё я подумал, что будет правильным продолжить нашу прерванную брачную ночь, — как ни в чем не бывало, продолжает рассуждать вслух Ирбис. — Нужно закончить начатое, а потом уже переходить к чему-то более интересному. Элсмир всегда говорил мне, что омеги перестают выебываться, если их как следует трахнуть. И знаешь, я ему верю. Я прекрасно помню, с какой надменной рожей ходил Кипрей, когда только появился на нашем острове, и как он же после первой течки стал таскаться за братом преданной шавкой.       Ирбис придерживает рукой дернувшуюся в сторону верёвку, в последний раз поймав петлю. Он чуть растягивает ее пальцами, а после поворачивается к нервно задрожавшему омеге и, ласково улыбнувшись, манит к себе.       — Не бойся, цветочек мой. На этот раз тебе понравится.       — Юнги!       Тэхён с диким криком срывается с места и бежит в сторону двери, но прежде чем успевает схватиться за ручку, Ирбис догоняет его и отшвыривает в центр комнаты. Больно ударившись боком о край стола, омега скользит ладонями по столешнице, но быстро выпрямляет подкосившиеся ноги. Разбираться в собственных ощущениях нет времени. Ирбис уже рядом, и Тэхён, ускользая от протянутых рук, прошмыгивает под столом, оказываясь на другой его стороне.       Омега мечется то вправо, то влево, ежесекундно меняет направление, не давая альфе преодолеть единственную преграду, что стоит между ними. Разгоряченный азартом Ирбис гонится следом, а после разворачивается, чтобы подловить бегущего навстречу омегу, но Тэхён успевает вовремя заметить чужие маневры и не позволяет приблизиться. Они оба скачут вокруг стола, упираясь о него руками и следя за передвижениями друг друга.       — Кто-нибудь! Помогите! — от отчаяния во все горло вопит Тэхён, хоть и понимает, что даже если крики будут услышаны, никто не придет на помощь.       — Помогите нам! — издеваясь над мужем, громко голосит Ирбис. — Помогите быстрее!       В очередной раз обегая стол, Тэхён случайно запинается об изогнутую ножку. Он на секунду теряет равновесие, всего лишь на один жалкий миг, но даже этой малости хватает Ирбису, чтобы догнать желанную добычу. Пол уходит из-под ног, и омега валится на постель от сильного толчка. Разбрасывая мешающиеся подушки, Тэхён уворачивается от прыгнувшего следом мужа, и кубарем катится на другой край постели. Он почти успевает добраться, уже ставит одну ногу на доски пола, но сзади хватают за плечи и опрокидывают спиной на ворох одеял.       Борьба кажется бесконечной. Громко хохочущий Ирбис отбивает брошенные в него подушки и не позволяет набросить на себя покрывала. Тэхён ползет на животе, цепляясь пальцами за шерсть попадающихся под руки шкур, но альфа держит за лодыжки и тянет к себе, не давая омеге освободиться.       Силы покидают Тэхёна слишком быстро. Устав от бесполезной борьбы, он позволяет возликовавшему мужу перевернуть его на спину и усесться сверху. Омега обреченно закрывает глаза и расслабляет гудящие от перенапряжения мышцы, разрешая делать с собой, что угодно. Пускай близость произойдет здесь, на смятой постели. Это лучше, чем болтаться в воздухе, подвешенным на верёвке.       — Нет, Тэхён! Нет! — внезапно заходится обиженным криком альфа. — Почему ты так быстро устал? Давай ещё немножко побарахтаемся, это так весело! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!       Ирбис нетерпеливо подпрыгивает на месте и трясет за плечи оторопевшего от неожиданности мужа. Он то наваливается сверху и осторожно прикусывает кожу на омежьей шее, то вскакивает на колени, чтобы потормошить омегу, повизгивает и поскуливает, умоляя продолжать борьбу; и Тэхён внезапно понимает истинное значение происходящего и всего, что было раньше.       Постоянные укусы мужа, которые вызывают страх, но не причиняют боли; то, как Ирбис подкрадывается и набрасывается со спины, пугая до визга; швыряния на постель; запугивания; драки подушками — это игра. Альфа провоцирует, выводит на эмоции и радуется, как ребенок, если муж ярко реагирует на все выпады, искренне считая, что Тэхён получает не меньшее удовольствие. Ирбис играет с ним.       Это всего лишь игра. Дикая, извращенная, но… игра.       Уходит страх и чувство отчаяния. Омега, едва сдерживая невольную улыбку, строит скучающую физиономию. Теперь он знает, что нужно делать. Играть по правилам Ирбиса Тэхён больше не намерен.       — Давай трахаться? — равнодушным голосом интересуется омега и сам тянется к завязкам своих штанов, чтобы распутать узел.       Ирбис сперва смотрит с недоумением, но не заметив на лице мужа никаких эмоций, предпринимает ещё одну попытку его взбодрить.       — Тебе будет больно, — предупреждает альфа зловещим шепотом, но омега остается невозмутим.       — Сделать больнее, чем в первый раз, у тебя уже не получится. Будешь меня трахать на постели? — Тэхён упирается ладонями в крепкую грудь и отодвигает опешившего мужа в сторону, чтобы встать на пол и подойти к свисающей веревке. — Или подвесишь меня, как хотел сначала? — не услышав ответа, хлопает рукой по столешнице. — Можешь меня выебать на столе или, если вдруг захочется, под столом.       На этом знания Тэхёна о сексе и возможных позах заканчиваются, и не придумав ничего лучшего, он возвращается обратно, заваливается спиной на постель, широко раздвигает перед мужем ноги и закрывает глаза.       — Трахай меня быстрее, пока я не уснул, — сладко зевнув, говорит Тэхён Ирбису, и тот заходится приступом неконтролируемой ярости.       — Да пошёл ты нахуй!       Альфа вскакивает с постели и ураганом несётся к входной двери, по пути перевернув стол и расшвыряв по сторонам стулья. Срывает со вбитого в стену гвоздя меховой плащ и выбегает из дома, на прощание оглушительно хлопнув дверью. Ещё некоторое время омега слышит раздающиеся за стенами тяжелую поступь и грозные окрики мужа, а после наступает долгожданная тишина.       Довольно хмыкнув, Тэхён поднимается, расставляет на прежние места перевернутую мебель и тщательно перестилает сбившуюся постель. Задувает расставленные по подоконникам свечи, и в комнате остается лишь мягкий оранжевый свет от каминного огня. Омега смачивает холодной водой принесенное из купальной комнаты полотенце и прикладывает его к ушибленному боку.       Постепенно вечерний сумрак сменяется за окнами чернильной темнотой. С ухода Ирбиса проходит несколько часов, но Тэхён не может уснуть. Ликование от первой победы над мужем приятно трепещет в груди, и лежащий на постели омега улыбается, глядя в потолок, вновь и вновь прокручивая в голове события сегодняшнего вечера.       За этим занятием его и застает внезапно пришедший Юнги.       — Что у вас тут произошло? — округлив глаза, иссол смотрит на болтающуюся в воздухе петлю, быстро снимает веревку и закидывает ее в дальний угол комнаты. Он подходит к постели, окидывает Тэхёна встревоженным взглядом, и, не увидев на ариме никаких серьезных травм, присаживается рядом и делится последними новостями. — Ирбис в бешенстве. Бегает, как придурочный, по лагерю и на драки со всеми встречными альфами нарывается.       — И как успехи? — лениво интересуется Тэхён. — Всех победил?       — Сначала побеждал, а потом устал и начал проигрывать. Ему уже всю морду в кровь разбили, а он все лезет и лезет, лезет и лезет… Ты бы это, — Юнги смущенно мнется и умоляюще смотрит в глаза ариму, — сходил бы за ним, что ли. Жалко его, дурного. А ты бы смог его успокоить и домой увести.       — Ирбис что, младенчик, чтобы я с ним нянчился? — отрезает Тэхён и удобнее устраивается на подушках, всем своим видом показывая, что собирается спать. — Взрослый альфочка: сам распсиховался, сам и успокоится.       — Ну, поступай как знаешь, — вздыхает Юнги и, понурив голову, выходит из дома.

***

      — Ну что, козлина, допрыгался? — шипит рассерженный Юнги, как обычно, в моменты сильных душевных переживаний становясь жутко злым и колючим. — Схлопотал по морде?       Омега швыряет в стоящую на полу миску с теплой водой перепачканную тряпицу, недолго полощет ее, отжимает и снова подносит к лицу Чонгука. Он осторожно протирает ссадины, убирая с них налипший песок, и смывает запекшиеся подтеки крови. Сохраняющий невозмутимое молчание Чонгук сидит на постели лекаря, скрестив ноги, и позволяет стоящему перед ним на коленях омеге обрабатывать полученные в драках раны.       На дворе уже поздняя ночь, но в лазарете зажжены свечи и подняты на ноги все лекари. Сильные ушибы и кровавые ссадины, сломанные носы и вывихнутые суставы — пострадавшие в драках альфы нескончаемым потоком тянутся к лекарям. И наверняка их было бы гораздо больше, но Юнги, который долгое время бегал за другом по лагерю и умолял прекратить размахивать кулаками, удалось успокоить взбесившегося Ирбиса и увести в свою спальню.       — Мало нам, лекарям, работы. Щедрый полководец всегда готов ещё отсыпать, — продолжает вполголоса возмущаться Юнги. Обтерев лицо альфы, он отставляет в сторону миску с порозовевшей водой и берет в руки пузырек с едким снадобьем, чтобы прижечь ссадины, которые вновь начали кровоточить. — И муженек твой такая же бестолочь. Он, главное, с тобой нянчиться не собирается, а у меня, значит, других дел нет, как с ним таскаться. Спасибо тебе большое, Чонгук! Устроил ты мне сладкую жизнь. Приволок тупорылого арима и спихнул мне на шею. На, возись с убогим! Одна польза от парня, что он твоим мужем стал вместо меня… Ну? Чего молчишь? Скажи мне хоть что-нибудь!       — Подуй, — после недолгого молчания, тихо произносит Ирбис.       — Чего? — не понимает Юнги.       — На ранки подуй. Лекарство щиплет сильно.       Ирбис лучезарно улыбается, от чего с разбитой нижней губы сочится и скатывается к подбородку капелька крови. Юнги быстро подхватывает тряпицу и стирает красную дорожку, но беззаботная чонгукова улыбка его не успокаивает.       — А я знал, что ничего хорошего не выйдет. Я прям сердцем чуял, что ты обязательно устроишь лютый пиздец! Как ты вообще додумался веревку в дом притащить? — отчитывает альфу лекарь. — Я же тебе, дураку, говорил: будь нежнее с Тэхёном. А ты что сделал?       — Я хотел, чтобы нам обоим было весело, — бурчит Чонгук.       — Повеселился, блин. Молодец. Весь лагерь столько радости огрёб, что не унести. Твой убогий муж теперь от меня вообще никогда не отлипнет. Вместо того, чтобы с тобой отношения налаживать, будет до конца своих дней за мной хвостом таскаться.       — Тэхён не убогий, — качает головой Чонгук, на что Юнги грозно цыкает, требуя сидеть неподвижно. — Просто он очень добрый. Я ему всю жизнь с ног на голову перевернул, а он на меня даже не обижается, — альфа ехидно прищуривает глаза. — Ты вот, например, со мной три недели перед походом не разговаривал.       — Потому что ты засосал меня у всех на виду, — огрызается Юнги.       — А что мне оставалось делать? Я же перебил чужой выкуп и объявил о нашей помолвке.       — Ничего тебе не надо было делать. Со своими проблемами я бы сам разобрался.       — Как? Возвращаясь на острова, шагнул бы из ладьи в море? — Чонгук внимательно смотрит на Юнги снизу-вверх и понимает, что прав в своих догадках, когда омега отводит в сторону взгляд. Обхватив обеими руками, Чонгук судорожно обнимает друга и прижимается щекой к его груди. — Я никогда тебя не отпущу. Смерти я тебя не отдам.       Вслушиваясь в ровное биение родного сердца, альфа умиротворенно прикрывает глаза, когда Юнги зарывается пальцами в его растрепанные волосы и обнимает в ответ.       — Зря ты тогда обижался, — шепчет альфа. — Ты же знаешь, что тебе бояться нечего. Я бы ради нашего счастья сделал всё, что в моих силах. Я был бы хорошим мужем, — Чонгук чуть отстраняется, чтобы посмотреть в глаза Юнги. Тихо спрашивает: — Я же хороший муж?       И омега, заметив в обращенном на него взгляде неподдельную грусть, шепчет на выдохе:       — Самый лучший.       Выплеснутая ярость оставляет чувство опустошенности, и ноет тупой болью избитое тело. Ощущение безысходности растекается под ребрами, и Чонгук, вымазывая чужую тунику нанесенным на лицо снадобьем, жмется ближе, находя в надежных дружеских объятиях успокоение.       — Тэхён очень добрый, он обязательно простит тебя, — ласковым голосом убеждает альфу Юнги. — Подари ему что-нибудь, извинись за случившееся.       — Я не буду просить прощения у Кея. Я обиделся на него, — Чонгук упрямо поджимает губы и жалуется другу на ужасную несправедливость: — Он обозвал меня полоумным идиотом, представляешь? Откуда Тэхён вообще мог узнать, что все думают, будто у меня с головой проблемы? Он же ни с кем, кроме тебя, не общается.       — Так я ему и рассказал, — веселым голосом сообщает Юнги.       — Спасибо тебе огромное, блять! Охуенно ты мне помогаешь, — отодвинув от себя омегу, громко возмущается Чонгук, на что Юнги закатывает к потолку глаза.       — Вот только не надо ломать трагедию. Кей все равно рано или поздно узнал бы об этом, и хрен знает, чего бы ему наплели про тебя. А я, в отличие от других, всё рассказал очень деликатно.       Чонгук хочет возразить, но ничего сказать в ответ не успевает — дверь открывается, и в спальню заходит Хосок. Он недовольно смотрит на Юнги, который стоит подозрительно близко к другому альфе; и Чонгук, провоцируя пришедшего, вновь притягивает омегу к себе.       — Хосок, гляди, — Чонгук с ухмылкой прижимается щекой к омежьей груди и нахально смотрит, отслеживая реакцию альфы. — Я обнимаю бывшего жениха. Моего бывшего жениха.       — Дал бы я тебе по физиономии, — устало отзывается Хосок, — но тебе сегодня и без меня досталось.       — А ты попробуй, дай.       Чонгук с готовностью вскакивает с постели, но теряет задор, когда понимает, что Хосок на провокацию не ведется. Вновь погрустнев, он подхватывает лежащий у ног меховой плащ и направляется на выход из комнаты.       — Куда ты пошел? — волнуется Юнги.       — Туда, где мне подарят немного ласки и иллюзию любви, — нараспев, насмешливо отвечает Чонгук.       — Хватит по лагерю шарахаться, к мужу своему иди. Или у нас переночуй. Ирбис! Ты меня вообще слышишь?       Не проронив больше ни слова, Чонгук выходит из комнаты и закрывает за собой дверь.       — Зачем он сделал арима своим мужем, если не хочет с ним жить в одном доме? — хмуро интересуется у Юнги Хосок.       — Потому что жалко парня стало.       — Ирбису? Жалко? — Хосок от удивления таращит глаза и непонимающе смотрит на омегу. — Ты сейчас шутишь, что ли?       — Не шучу. Кейске единственный человек, который пострадал от действий Ирбиса, но действительно ни в чем не был виноват перед ним, — Юнги с тяжелым вздохом трет ладонями лицо и опускается на свою постель. Рядом садится альфа. Он обхватывает ладонями тонкие пальцы, подносит к губам, согревая их дыханием и едва уловимыми поцелуями; а Юнги рассказывает то, что накопилось на душе: — Они же могут быть счастливы. Они очень нравятся друг другу, но всё портят дурацкие шутки Ирбиса и тупость Кейске. Уже месяц прошел, а арим так ничего и не понял. Хосок, они оба идиоты, честное слово!       — Мы ничем не лучше, — печально улыбается Хосок и, пользуясь отсутствием отца, утягивает омегу в глубокий поцелуй.

***

      В маленькой комнате тускло светит огонек почти прогоревшей свечи. Неяркое дрожащее пламя освещает низкий потолок и стены, обмазанные глиной. Можно даже рассмотреть утоптанный земляной пол. Одной свечи достаточно, чтобы осветить всё помещение, размером чуть больше собачьей конуры. Таких хижин в лагере иссолов несколько сотен, но только в одну из них приходит Ирбис, когда хочет понежиться в чужой фальшивой любви.       Оседлавший бедра Сонджон тихо постанывает, плавно и неторопливо раскачиваясь на члене альфы. Он закатывает глаза и запрокидывает назад голову, показывая, как ему хорошо. Старательно стонет в такт своим движениям. Когда Ирбис чуть приподнимает вверх бедра, чтобы войти глубже, омега сладко вскрикивает, поощряя альфу на активные действия, но тот продолжает спокойно лежать на спине, позволяя любовнику удовлетворять его.       Сонджон устал. Ирбис понимает это по мелко дрожащим от перенапряжения омежьим бедрам и по струйкам пота, что стекают по чужим вискам на шею и грудь, но не дает любовнику времени на передышку. Альфа получил разрядку уже два или три раза, но уверен, что сможет кончить ещё раз, если омега хорошенько постарается. Ирбис довольно выдыхает, когда Сонджон насаживается на член особенно глубоко, и скользит ленивым взглядом по телу любовника, рассматривая острые ключицы, темные окружности сосков и впалый живот. Наверное, возбуждение альфы было сильнее, если бы он мог увидеть, как его плоть входит в податливое тело, но вокруг бедер омеги обмотано одеяло, и Ирбис прекрасно знает, что скрывается за ним — мягкий член, как главный показатель, что Сонджон, несмотря на страстные стоны, не получает от происходящего ни малейшего удовольствия.       Ирбис, помогая себе локтями, принимает сидячее положение. Он обнимает любовника за талию, не давая ему слезть с члена, а пальцами другой руки несильно обхватывает задрожавший подбородок. В глазах омеги плещется животный страх, и Ирбису это кажется странным, ведь он никогда не причинял Сонджону боли и не запугивал его.       — Любишь меня?       — Очень, — жарко отвечает омега. — Очень сильно.       Сонджон подается вперёд, чтобы прижаться к губам альфы отчаянным поцелуем, но застывает от ужаса, когда Ирбис морщится и укоризненно качает головой.       — Ты мне лжешь, — альфа проводит подушечкой пальца по нижней губе омеги и чуть оттягивает ее вниз, обнажая ровный ряд белых зубов. Строго смотрит в глаза. — Рядом с любимыми не испытывают страха. Люди не боятся тех, кого любят.       Альфа откидывается обратно на подушки и смотрит в потолок, а Сонджон продолжает раскачиваться на члене, под аккомпанемент собственных протяжных стонов.       Ирбис выбирается из чужой постели, когда за окнами начинает брезжить рассвет. Он бесшумно одевается, чтобы не потревожить сон вымотанного Сонджона. Затопленная с вечера печь давно остыла и больше не дает тепла. В комнате прохладно, и альфа плотнее закутывает любовника в одеяло, а после этого покидает хижину. Ирбис уходит от Сонджона приятно уставшим, полностью удовлетворенным, но так и не получившим даже крохи человеческого тепла и искренней нежности.       Ирбис проходит по тихим тропинкам лагеря и заходит в трактир. Он чуть склоняет голову и прикладывает ладонь к левой стороне груди, отвечая на подобное приветствие дежуривших на кухне альф, которые пришли спозаранку, чтобы приготовить завтрак. Никто не задает полководцу вопросов, когда тот пересыпает в холщовые мешочки и уносит с собой немного зерна.       Выйдя из трактира, Ирбис выбирает нужную тропинку и уверенным шагом направляется в лесную чащу. Он покидает лагерь, уходит все дальше, пока не оказывается на нужной поляне. Ирбис обходит ее по периметру и насыпает зерно во все подвешенные на ветвях деревьев кормушки, которые смастерил в первую же зиму нахождения в лагере. Проходит в центр поляны и, подложив под себя край теплого плаща, опускается на жухлую траву, охваченную серебристым инеем.       Воздух раннего утра свеж, но Ирбис не чувствует холода. Он закрывает глаза и прислушивается к окружающим его звукам. Солнце медленно поднимается ввысь, будя лесных птиц. Постепенно стихает уханье филина, сменяется частой дробью дятла. Раздается первая тоненькая птичья песня, к ней присоединяются другие, не менее заливистые.       Не открывая глаз, улыбающийся Ирбис вслушивается в звуки просыпающегося леса, чутко различая между ними голоса священных духов, которые шепчут альфе успокоения, обещая, что всё будет хорошо.