Теплый Ветер Перемен

Сказать честно, Влад не думал, что ему придётся-таки выйти в деревню. Сказать честно, он почти панически боялся этой мысли. С того самого момента начала резких перемен, Морока пугала толпа: взгляды, голоса, движение — всё казалось единым организмом, что в его воображении превращался в монстра, далеко не подкроватного. Этот монстр будто уже пожрал Влада, а потом, когда Морок осознавал, что оказался в самой гуще людского столпотворения, лишь переваривал. Так долго, так медленно, и так мучительно. Молодой князь начинал задыхаться, хватаясь за собственное горло, распахивая губы и отчаянно мечась большими глазами в замкнутом круге людей. Одно время, в попытке перебороть свой страх, он намеренно вбегал в подобные толпы, одеваясь в не знакомые люду одежды, дабы в нём не уличили сына короля, но не выдерживал и пяти минут, скороспело слетая в центре всеобщего безумия с катушек и с криками унося заплетающиеся ноги куда подальше. Он прятался в лесу, в переулках, в коровниках и курятниках, не имея сил восстановить дыхание и вернуться в замок. Был способен просто лежать и дышать, бездумно смотря в небо, до позднего вечера, а после растерянно проморгаться и, словно затерянный в бреду, шатаясь, медленно поплестись домой, окольными путями пробравшись в свою башню и комнату. Отец смотрел на него хмуро, впрочем, его взгляд всегда был таким, мать была привычно каменной, София вторила матери, а Тлипока лишь молчаливо сожалел, но тоже так и не собрался хоть как-то прокомментировать эту проказу. Морок оставался с ней один на один. И на сегодняшний день ситуация не изменилась. Держа факел перед собой, он спешно шагал по тёмным подземным коридорам, что уже несколько тысячелетий забиты досками и забыты всеми. Впрочем, тех, кто мог о них забыть осталось не так много: их Величества в своём положении каменных статуй не имели памяти, Тесла предпочитал не распространять таких знаний, держа их при себе, а София просто не могла иметь понятия об этих коридорах. Как всегда, оставался только Влад и Морок, что всегда был честен с самим собой. Тёплые язычки пламени подсвечивали хмурое выражение его лица на фоне беспроглядного мрака. Тени не были игривыми — они рисовали его на граните, углём, так, чтобы подчеркнуть безликость милосердной части сознания. Путь по колотому камню подсвечивал не огонь, а горящие льдом глаза. Вскоре перед ним возникла поросшая мхом дверь из чёрного древа, которое уже не вспомнит, было ли оно таким по рождению, или стало уже от времени. (В этом было возможно найти их с Мороком единство.) Влад перевёл взгляд на факел, сведя к переносице брови. Он так давно не делал этого. Вены под кожей засветились, будто напитавшись его голубой кровью и белыми костями. Влад чувствовал, насколько они стали горячими, и как тепло от его сердца постепенно шло к ладоням, превратившись в пучок огня, по достижению линий жизни. Под острым взором князя, пламя охватило факел, пожрав его дерево и оранжевый огонёк. Воцарился мрак, разверзнутый лишь холодным свечением голубого огня в его ладони. Две мерцающие льдины его глаз упёрлись в старое древо, в черных точках полыхнул пожар. Он вышел на свет сквозь горящую арку, слегка сощурив глаза, когда затянутое серым полотном солнце ударило в глаза. В Камеруне никогда не бывает солнечно: возможно, светило опасается беззаботно и открыто плыть по чистому небосводу в этих краях хмурых мин, потому и прячется, иначе как объяснить то, что в соседнем королевстве, всего в нескольких верстах от Камеруна, оно зияет практически круглые сутки? Местные давно привыкли к такому укладу и были предовольны установленной яркостью, считая солнечными такие дни, как этот: когда небо было сплошь светло-серым, а солнце — это лишь мутно-белый круг где-то высоко, но и так близко к земле одновременно. Такой небесный купол словно лишний раз отгораживал одинокий Камерун от остального мира, от всякого времени и пространства. Здесь всё было по-своему, и всех это устраивало. Арочный костёр за спиной Влада затух, когда тот уже отошёл на почтительное расстояние. Тяжёлые чёрные ботинки упрямо давили ядрёно зелёную траву, протаптывая узкую дорогу к лесу, но пред кустистыми зарослями Морок остановился, нахмурившись ещё больше. «Вла-а-ад…» Лукавый голосочек Теслы в голове буквально вынудил скривить губы и стиснуть челюсти. Ну конечно, и как только Влад мог не догадаться, что названный брат почувствует его сладостное ликование от использования силы и поймёт, в чём дело. «Давай, мой хороший, я держу за тебя кулачки!» «Тесла.» «Ты бросил народ на произвол судьбы, заигрался властью и женился на дочке строптивого короля Бурь и Штормов — ну да фиг с этим! Главное побеждать внутренние страхи! Папочка будет так го-о-орд тобой!..» «Теслатлипока, ты-» «Я приготовлю тортик в честь твоей победы! Хотя ты можешь и сломаться, так ведь, хмм… В таком случае это будет тортик с двойным названием: «В честь твоих побед и поражений»!" — …подонок, — продолжает уже вслух Морок, сильнее стискивая зубы под хихиканье собственной души в собственной голове. Иногда он мог быть просто невыносимым. За столько лет Влад так и уловил, когда происходит в их общении этот момент перехода от «друзей навеки» до «лучших врагов». Тесла словно бы делал это хаотично, очевидно, просто в начале месяца тыкая в календарь пальцем и находя тот самый день переключения. После назначенной даты икс долгое время он ведёт себя как самый настоящий придурок, и Влад ничего не может с этим поделать, ведь самоедство — это тоже то, что присуще каждой душе, и не важно, очеловеченная она, как в его случае, или обычная, как у всех. Причём заточать его внутри себя в такой период — худшее, что вообще можно предпринять. Ведь пока Тесла ходит и ворчит рядом его ещё можно, чисто по-человечески чем-то заткнуть, а вот когда он начинает голосить откуда-то отовсюду изнутри Влада, кроме самоубийства, способа заставить его молчать не найдётся. Он будет отдавать жжением в грудной клетке, комом в горле, непроизвольными слезами и горем, истериками, зудом в той области спины, до которой не дотянуться, извечным чувством голода и жужжанием в голове. Судя по всему, сейчас Теслу вновь укусила эта его старая добрая муха. Как же невовремя. Влад вздохнул. На самом деле, это никогда не случается вовремя. Он всё-таки повернул в сторону деревни, не став теряться в лесу и умирать под какой-нибудь ёлкой, хоть и так хотелось. Если обернуться, то отсюда виден крутой склон, поднимающейся к замку дороги. Её конец исчезает за поворотом, а поворот скрывает густой вечнозелёный лес, как и стены самого дворца — видна лишь одна верхушка самой высокой башни. Влад не был там уже довольно давно, ведь столько же времени она почти осыпалась, скрипя и крошась от любого дуновения ветра. Как-то раз София чуть не упала с этой башни, а во второй — чуть не сбросилась. Сейчас эта история показалась Владу смешной. Он вышел на втоптанный века назад в землю песок, что тянулся широкой улицей через всю деревню и ветвился в переулочки и две другие параллельные улицы. По меркам других королевств, Камерун был относительно небольшим и небогатым, — особенно сейчас, после учинённой Владом разрухи, — но гордым и неприступным настолько, что до сих пор остаётся околоком на картах отъявленных завоевателей. Его просто не существует для всех, кроме его жителей. Возможно, за это, Морок и любит свой дом, несмотря на всё, что происходило за его забором, как с его руки, так и с ним самим. Здесь можно было укрыться ото всех, остаться одному, помыслисть или сокрыть свои грехи — всё, что происходит в Камеруне, остаётся в Камеруне. Влад шагал неспеша, скрыв своё лицо в глубоком капюшоне, и подол сего плаща лепил из него образ эдаково колдуна-затворника, вышедшего в люди лишь ради поиска продовольствия. Поскольку сегодняшний день продолжал быть невероятно солнечным, Камерунцы вывалили из своих домишек, заполнив магазинчики, рынки и бары. Одна лишь церковь пустовала после обеденной молитвы. Морок вздохнул и толкнул перед собой пендельтюр, оказавшись на пороге дневного кафе с полной решимостью начать свою социализацию с психологического ужаса. В уши врезался шум, а глаза забегали по кишащей вразнобой толпе. Влад стиснул зубы и слегка отшатнулся назад. Людишки в разноцветных одеждах ходили перед самым его носом туда-сюда, шумно и сумбурно изъясняясь. Их руки и ноги шевелились бесконечно, будто являясь отдельными от тела частями, их головы поворачивались или прокручивались — Влад не различал, их смех, их голоса и коричневые стены приблизились к нему вплотную, заставив сделать ещё один шаг назад, уперевшись спиной в легко поддавшуюся его давлению дверь, потом второй, третий и побежать так быстро, как он только мог, остановившись только в четырёх домах от кафе. — Н-нет… П-пожалуй не с замкнутых пространств стоит начинать… — пытаясь отдышаться, оправдывал свой побег Морок. Он опёрся о глиняную стену спиной, протерев от выступившей испарины лоб. Он клянётся, что Тесла сейчас ржёт как не в себя, и он бы это слышал, если бы не наработанная за столетия способность абстрагироваться от внутреннего Я. Поджав губы, Влад двинулся на рынок — там всё же попросторнее… Но было ли там действительно просторнее сказать однозначно нельзя. Удушье и паника вновь сковали его несчастные разум и тело. Толпа окружала, глотала и вонзала свои острые когти в его плоть с каждым мгновением всё сильнее. Влад бежал с поля брании с криком и отчаянием, позволив себе притормозить только у белых каменных стен. Он упал на колени пред первой ступенью у входа, задрав голову на холодно сверкающий золотом крест. Его спина столкнулась с землёй, отбив лопатки и отметя к плечам пыль, а грудь прекратила вздыматься на какое-то мгновение. Мутное небо вновь ослепляло — Морок видел его даже сквозь пелену век, закрывших глаза. Уши разрезал звон тишины и еле слышное биение колоколов, эхо чьих голосов после бойни улетучилось уже практически бесследно. Он поднялся нескоро и на ватных ногах вошёл в просторную и прохладную залу. Множество деревянных скамеек, белые стены, мозаика на окнах, золотой купол и запах воска на мгновение вернули его в прошлое, ведь даже за столько прошедших насыщенно и незаметно лет остались неизменны. В этой церкви его крестили младенцем, её же он спалил дотла в юности, отрекшись от Бога и примкнув к Дьяволу, и в ней же покаялся, поцеловав священные костяшки Папы и вновь охомутав себя крестом. Однако признавать себя рабом Божьим Морок не спешил, предпочитая лишь оставаться на хорошем счету и в верхах, и в низовье. Сейчас же, усталый и обречённый, он шёл по красному ковру между ровных рядов дубовых скамеек к алтарю, где чуть выше пары ступенек на тумбе покоилась священная книга. Влад остановился на долю секунды, взглянув на большой крест, с клеверообразных концов которого покачивались на цепочках дымящие благовониями лампады. Он прикрыл глаза. Голос послеобеденной мессы эхом ударялся о белые каменные стены. Скоро вновь запоют колокола. Влад свернул направо, зайдя в тёмный коридор, кончающийся тупиком с заложенным мраморной мозаикой окном и табуретом, приставленным к дощатой стене, где за бархатной шторкой прятался священный отец для бесед с божьим отроком. Морок отодвинул табурет ногой и вздохнул, опершись об узкий подоконник ладонями. — Ты не изменился, Навки. Я не удивлён встретить тебя именно здесь, даже спустя столько лет. Шторка резво отодвинулась, и, узнав Морока, Навки ухмыльнулся. С его небольшой бородкой и тонкими усиками эти искривившиеся губы выглядели угрожающе, словно маньяк улыбался, увидев свою жертву. Навки был демоном, а в прошлом своём — некрещённым ребёнком. Навки любил иронию. — Зачем же ты пришёл сюда, брат мой не по рождению, а по разуму дьявольскому. — Не смешивай нашу кровь, Навки, я не демон, если ты позабыл. — Не демон по рождению, верно, но ведь демон по призванию: и душой, и разумом ты давно продался Сатане. — Оооо, я был бы счастлив сейчас отдать свою душонку на передержку куда-нибудь, где пожарче, — Влад вздохнул, прикрыв глаза и вспомнив ехидство Теслы сегодняшним утром. Дьявол, возможно, ты действительно мог бы взять этого несносного чёрта в аренду на недельку другую?.. — Как дела в Аду? Навки зашёлся зловещим хохотом. — Ты что-то путаешь, сын мой, я служанник церкви. Морок закатил глаза. — Ты раб Сатаны, причём далеко не первый, что оправдывает твоё излишнее похабство. — Прф. Горелая душа Повелителя то пытается бежать из своего котла, а то дружить с миссис Лилит, — недовольно фыркнул Навки и тут же слащаво ухмыльнулся. — Она скучает по тебе, Морок. Так трепетно, нежно и безнадЕжно… Влад стиснул челюсти, почувствовав, как вены нагреваются под кожей и огонь рвётся из ладоней, но лишь сильнее сжал пальцы на деревянном крае подоконника. Демон же не собирался униматься. — Так исповедаться желаешь, сын мой? — Только если у отца Патрика, отец божий. — Пожа-алуйста, кладбище налево, — улыбка во мгновение исчезла с его лица, и шторка с шорохом задвинулась. Влад хмыкнул, убрав руки в карманы и зашагав прочь из святилища. Новости о Повелителе, что даже бестелесным духом хотел учинить приключения на своё прозрачное филейное место, слегка больше, чем монструозная толпа, затронули его спокойствие, которое вернуть в стабильность теперь и Тесла не поможет. Морок остановился в калитке, решив позвонить Люцитору. Ответили практически мгновенно. — Добре, сын Дьявола и Дьяволицы. — Морок, ты не трезвый? Влад загоготал. — Что, бюрократия истребила в тебе все запасы чувства юмора? Только что беседовал с Навки… — на том конце демонстративно фыркнули, сплюнули и хмыкнули, что вытянуло из князя улыбку. — Да, я тоже был не впечатлён. Но он сказал, что Повелитель- — Повелитель-Повелитель! Вы его так обжарили, что он уже не смахивает даже на половую тряпку! А ты всё «Повелитель». — Ну извини, он не назвал мне при знакомстве дату дня рождения своего пятого имени, а потом как-то не было времени спрашивать! Короче, что тебе о нём известно? — Да ползает что-то там, где-то там на коленках пред каждой шавкой. Влад облегчённо выдохнул, хоть и с трудом признал собственное волнение. Дальнейший разговор с демоном был обыкновенным пустым трёпом, потому они быстро распрощались, и Морок побрёл в сторону замка. Сегодняшний день казался ему идеальным для долгой-долгой прогулки в полном одиночестве.