ты боишься понять

[уже и не вспомнить, когда это существо забрело в такую глушь, но титул старожила, пусть и с натяжкой, на него всё-таки налезал, а налезши, становился огромным донельзя и болтался на плечах, постоянно норовя соскочить. уши его были не так остры, как должны были, вечно растрёпанные кудри распускались алым астровым бутоном, а с приходом лета на коже разгорались костры веснушек. полукровка. на одну вторую дитя бескрайних полей и ветвистых лесов, на оставшуюся половину — потомок съедаемых пламенем святой инквизиции ведьм. местные его не любили и обходили стороной, хотя безвредные (поди разбери для начала, кому из них можно доверять на самом деле) магические существа вызывали у жителей деревни в большинстве своём небывалый восторг — взять того же праведника, спустившегося по бурному течению реки вместе с венками на ивана купала и проснувшегося в своей постели на следующий день целым и невредимым. рыжеголовый, подобно другим эльфам, тоже творил чудеса, сам того не замечая, или те сами творились вокруг него: возле дома росли самые огромные овощи и фрукты — подстать конкурсам и выставкам на ярмарках — и небывалой, будто с картинки, красоты цветы, которые ни насекомые, ни слепые кроты никогда не трогали; молоко на кухне не скисало даже в жару, воск в свечах плавился медленно-медленно, а старые подушки всегда были мягкими и свежими. и жить бы этому бедному созданию своей никчёмной жизнью да поживать в вечном страхе искупления греха за кровосмешение перед толпой, вот только в очередной раз, когда полуэльф возвращался с позорной работы домой, его сожрали волки, и всё село задышало спокойно. конец.] — ой, да не пизди, — цыкает пархатый, резво отбирая у люцифера стакан, чтобы подлить внутрь обжигающего пойла. — это моя сказка, жид, — вожак довольно ухмыляется, с гордостью принимая жидкие дары, и залпом осушает гранёный сосуд, даже не морщась. правая рука главы тварей божьих доливает непонятную настойку всем допившим и нуждающимся и, даже не спросив, почему-то наполняет кружку хаоса, дно которой ещё не виднелось, почти до краёв. видимо, новичок выглядел недопившим, но нуждающимся. смущённо кивая и делая глоток, обсосок скромно произносит: — не знаю, правдой это было или нет, — он бросает беглый взгляд на пархатого, единственного на памяти обитателя дома, обладающего головным «астровым бутоном» и конопатостью, живого и невредимого, без единого укуса, который ранее с особым удовольствием обвинял люцифера во лжи. — но недавно во сне меня спускали по реке. такое странное совпадение, да? сидящий рядом феникс, изрядно поддатый от количества залитого за ворот рваной толстовки алкоголя, начинает внезапно ликовать, пока все остальные участники действа рассеянно оглядываются друг на друга, точно несколько часов назад, когда негласное соглашение о сепарации нарушилось наглым пернатым. игнорируя всеобщее удивление, парень громко — настолько, что в ушах остаётся нахальный звон, — чмокает хаоса в щёку, и непонятная радость через слюну, смешанную со спиртом, передаётся и новичку. расслабившись в ситуации, в которой по логике вещей этого делать не стоит, обсосок спрашивает: — я сказал что-то не то? тени наползают на лицо люцифера, и взгляд вожака становится таким же острым, как и при столовой игре в гляделки с заранее выбранным победителем, но глава тварей божьих по-прежнему молчит. пархатый прижимается своим бедром к бедру стайного предводителя, то ли зачем-то успокаивая без слов, то ли невербально сообщая что-то, что может быть известно только им двоим. наполняющий комнату народ осушает стаканы не сговариваясь, но по какой-то причине одновременно, ленивый магнитофон перестаёт ловить станцию и ругается на хрипящем языке именно в этот момент, а феникс смеётся, и хохот его разносится эхом по заполненной округе, точно уже упомянутый колокольный звон. — не совсем в сказочной форме, конечно, — пернатый машет рукой, будто отдавая сигнал товарищам, — но для первого раза сойдёт. молодец, так держать! — а обсосок-то и не такой уж и обсосанный, — доносится чей-то шёпот из сердца спальни.