ты боишься понять

если бы кто-нибудь предупредил хаоса о том, что лето в очередном интернате, так благородно приютившем хромого и чуть подслеповатого подростка по первой же родительской просьбе (видит бог, другие учреждения зачастую посылали в ответ лишь открытки с неутешительными результатами вступительных экзаменов, обрекая членов семьи на ненавистное обеими сторонами совместное сосуществование), будет похоже на адское пекло, то новичок бы задумался о необходимости столь скорого перевода. родители всё равно воспользовались бы возможностью слинять из дома без особых моральных терзаний и отправились бы скоротать срок самых продолжительных каникул на какой-нибудь курорт — желательно подешевле и подлиннее, — так что открывалась вполне себе привлекательная возможность провести хотя бы половину сезона в прохладе кондиционера. но мечты о достижениях в области бытовой техники нещадно разбивались о липкую и безжалостную жару. плавились каждый угол, каждая деталь, каждое лицо, начиная настенными надписями, будто переплывающими с одного место на другое, и заканчивая хитрющими улыбками за соседними рядами и покоцанными вилками с погнутыми зубчиками в их руках. делая глубокий вдох, мгновенно обжигающий слизистую носа, хаос осматривается. думает. оценивает закоулки дома по лично выстроенной степени мерзотности и, закончив, довольно шмыгает носом (о чём тут же жалеет), вновь возвращаясь к обеду. в столовой, пожалуй, находиться невыносимей всего, решает новичок: мгновенно подсыхающая еда упорно противится перемещению в пищевод, яблочный кисель, которому вообще-то полагается быть прохладным, уподобляется раскалённой лаве, а противный белый тюль в рваный цветочек на окнах пропускает внутрь обжигающие лучи, бьющие по глазам и заставляющие потеть. покрываться испариной, впрочем, новичка заставляет не только крово...потожадное светило. через стол от стаи обсосков (пожалуйста, только не спрашивайте, кто вообще в здравом уме позволит называть себя чем-то подобным), за которым сидит хаос, царственно располагается такое же огромное и наверняка настолько же горячее, как и солнце, хищномордое существо, — люцифер, гроза каждой живой и мёртвой души в этом затхлом местечке. вот уже почти месяц (именно столько новичок носит статус воспитанника дома) каждый приём пищи, и без того отягощённый аномальной жарой, сопровождается унизительной игрой в гляделки, в которой снова и снова победа достаётся чужому вожаку. по словам состайников, этому дьявольскому отродью не составляло особого труда съесть целого человека и даже не подавиться, — но было ли это метафорой? — и оттого удивительнее выглядело относительное бездействие с его стороны. только взгляд, пробирающий до костей, и ничего более, но хватало, признаться, и данных терроризирующих мер — внутри живота каждый раз завязывался тугой тревожный узел.

***

про феникса соседи по комнате тоже много чего успели рассказать. например, то, что этот парень, хоть и казался внешне вполне здоровым, в могильник захаживал чуть ли не каждый день. и то, что однажды он просидел в клетке почти целый месяц. и то, что на спор сожрал сырую крысу в обмен на какие-то там коктейли от дёрганого. поэтому, когда в один прекрасный момент довольно известная своей абсурдностью личность заговорила с обсоском (а с обсосками в принципе не было принято контактировать, — по крайней мере, складывалось именно такое впечатление), это повергло не только хаоса, прижатого на перекрёстке к дивану загорелыми жилистыми руками, но и всех остальных жителей дома в первозданный ужас и следующий за ним неожиданный интерес. рядом постоянно кто-то шушукался, подслушивая, из-за чего фениксу время от времени приходилось оборачиваться в сторону публики и громко шипеть на зевак. как это ни странно, первобытные угрозы почему-то работали лучше просьб убраться отсюда и не мешать. рядом с ним хаосу тоже было потно. — совсем не обязательно делать что-то, чтобы в лучшем случае довести человека до припадка или в худшем, зависящем от мастерства и приложенных усилий, хотя бы до неизвестно откуда взявшейся нервозности. посмотри на люцифера: когда нынешний вожак был пятачком, был жёлторо...тищем, — феникс запинается, потому что назвать нынешнего предводителя тварей божьих «желторотиком» даже с учетом того, что речь идёт о событиях десятилетней давности, язык как-то не поворачивается, — он терроризировал и держал в страхе весь дом. без преувеличения. хоть и действовал весьма примитивно, не гнушаясь применять грубую силу. а что сейчас? он и пальцем никого не трогает, не считая пархатого, но это уже их личное дело, успевшее стать традицией. этого ублюдка сейчас можно назвать чуть ли не самым миролюбивым, — если учитывать ощутимый, физический вред, а не мотивы никем не замечаемых ухищрений. только вот боятся его по-прежнему, если не сильнее, и далеко не по одной лишь старой памяти. достаточно понаблюдать за ним: приёмов много, и взгляд, которым он тебя кусает в столовке, — лишь один из них. самый поверхностный и незначительный. но чувствуют это все, а в особенности попавшие под прицел. иммунитет к этому выработал только пархатый, но люцифер по-прежнему периодически поглядывает на него так. а рыжий лишь ухмыляется. играются, сукины дети. это я к чему, — говорит феникс. — всё дело во внутренней силе. ясно. раз люцифер кусается, значит, он хочет меня съесть, думается хаосу. но зачем? неужели в доме нет рыбёшки повкуснее? особенно с учётом позорности стаи, в которую новичок попал. обсосок молчит, так и не подобрав нужных слов и не отойдя от шока, но тварь продолжает: — у нас сегодня ночь сказок. наверное, ты слышал про них. люцифера не бойся, приходи. я приглашаю, — к концу разговора феникс будто сгорает, рассеиваясь теплом по округе в мягком подмигивании. — думаю, тебе есть что рассказать. я в таких вещах обычно не ошибаюсь.