fuck love.

иноске не знает как, но почему-то плитка, которая на половину стены горизонтально по периметру всего помещения, не отлетает к херам на пол, когда танджиро, выходя из туалета, хлопает дверью — слишком сильно и показушно. — жди тут, — говорит камада, после того как затаскивает иноске в туалет на последнем этаже, и прежде чем выйти, резко оборачивается и прожигает иноске единственным, наверно, свирепым взглядом, который у него имеется. — и только попробуй уйти, — ну и дальше хлопает бедной дверью. иноске готов прирасти к кафельном полу самым надежным и крепким столбом. в ожидании танджиро он пытается разглядеть свое лицо в отражении искривляющего все, как в комнате смеха, крана. по раздувшимся силуэту он мало, что понимает, зеркала в туалете нет. потом промывает изувеченные ладони под холодной водой. жжет чуть ли не до слез, иноске только сдавленно шипит, но все стерпливает. он знает, но не может оценить насколько все плохо, зеркала то нет, что у него разбита бровь: мерзкий говнюк из параллельного почему-то думает, что он блять ебучий главный герой супер-секретный-агент (или что?), и решает, что его голова — главное смертельное оружие. от его удара все еще немного трещат мозги, кстати. также у иноске мерзкая, на вкус как металл, кровь во рту из-за рассеченной губы, обшарпанные локти и, как он уже заметил, расшарканные от падений ладони. ну и красные костяшки. одному он даже расфигачил до кровотечения нос. хашибира триумфально усмехается сам себе — другому он вывернул руку, — прием подлый, но действенный, не зря научился. танджиро возвращается, когда иноске стоит у окна, выглядывая во двор школы. дааа, прямо перед крыльцом входа, в этот самом унылом дворе он подрался с парой уебков из параллельного парой минут ранее. сначала докопались до внешнего вида -, ебучие синие волосы и смазливое лицо, в целом нелепо-сложенный дурацкий иноске, -потом слово за слово, ну и собственно, — вот он здесь, — побитый, в пыльной форме, но, хах, так чертовски довольный собой. разнимал их зеницу с танджиро, и если бы не последний, то иноске бы, скорее всего, не спустил бы это все так быстро. а потом танджиро хватает его за руку и, кажется, на первой космической, четыре этажа равны одному шагу, затаскивает хашибиру в туалет. — повезло, что о вашей бестолковой драке не донесли руководству и что из учителей ее никто не видел, — недовольным тоном произносит он, прикрывая за собой дверь и подходя к иноске. танджиро сжимает в правой маленькую коробочку с перекисью, рулоном ваты, какой-то мазью и упаковкой пластырей. — вау, за пять минут ты успел получить образование медика и теперь работаешь медсестричкой в нашей школе, — притворно-удивленно говорит иноске, заглядывая в коробку, когда танджиро ставит ее на подоконник. — ты неисправим, — тяжело вздыхает камада и толкает хашибиру в плечо, усаживая на подоконник. а сам потом становится самым естественным и безразличным способом между чужих коленей. иноске ловит короткий недоприступ тоже где-то между. — где ты все это взял, — кивает иноске на вещи, принесенные другом. приходится немного откинутся назад на руки, когда камада наклоняется, волосы на его макушке почти щекочат нос. — в кабинете медсестры. она, спасибо вселенной, уже ушла. попросил ключи у охранника, сказав, что мне нужны бинты для урока обж. — он ничего больше не спрашивал? — я посмотрел расписание, у параллельного оно сейчас. не думаю, что он помнит кто в каком классе учится. иноске усмехается сам себе, оценивая предусмотрительность и сообразительность танджиро, и еще больше тому, что делает он это ради него. — удачно. — не очень-то, — строго произносит танджиро и распрямляется с ваткой в правой руке. цепляет чужой подбородок, ведя ближе к себе, и вздергивает вверх, осматривает сосредоточенно побитое лицо, видимо, оценивая ситуацию, и принимается сначала за рассеченную бровь. большой опять в ямке под губой, как тогда в классе истории, после газеты, и иноске просто уже думает, что эта ямка для пальца танджиро и была создана. он думает такие дурацкие вещи, но он чувствует тепло кожи, чужое сопение близко близко и почти прожигающий до корочки внимательный взгляд. танджиро никогда не смотрел на иноске так… прямо. жалко только, что повод для этого выходит такой. забавно однако — всегда гиперэнергичный бестактный хашибира, сейчас притихше сидит на холодном подоконнике в туалете, не в силах пошевелиться и не решается поднять глаза выше чужого носа. танджиро дергает его лицо чуть выше, и большой чуть вылетает из ямки, и иноске чувствует губой твердый месяц ногтя. бля… это уже… слегка ту мач. иноске очень хочется, чтобы танджиро его поцеловал. очень-очень хочется. но у иноске засохшая кровь в уголке рта справа, у иноске свербит выкореживающе слева за ребрами и тянет, тянет и тянет. он смотрит в напряженные кривой полоской губы танджиро, кажется, тот еще закусил изнутри щеку, и понимает, что камада ни за что его не поцелует, хотя бы потому что у иноске разбита губа, и ему будет больно, а не потому что он не хочет. в иноске все стонет «хочу», ему похуй на боль, похуй на сквозняк сзади из-за старых рам, похуй на все синяки, которые распустятся некрасивыми цветами завтра, он в танджиро уже пропавше и до искр. все, что имеет значение это он между коленей иноске, его руки на лице, пальцы вдоль подбородка и нити их взглядов между. сотни невидимых пересекающихся нитей. танджиро аккуратно смачивает перекисью рану над бровью, тихонько периодически дует, хотя иноске и не просит. щиплет совсем немного, почти незаметно, у хашибиры более важные дела, мысли о незначительной боли — фигня. закончив, камада вытаскивает, скребя, из упаковки несколько пластырей. иноске сначала удивляется тому, что некоторые отличаются друг от друга формой и размером, а не все по-обычному фиксировано прямоугольные, только потом замечает картинку упаковки. танджиро выбирает из стандартных потоньше. — пластыри тоже нашел у врача? — спрашивает, повернувшись головой немного в бок, иноске. — нет. ношу с собой, — камада очень ловко отлепляет защитную бумажку от клейкой стороны, иноске протягивает раскрытую ладонь, танджиро кладет в нее мусор, и, прежде чем он успеет более внимательным зацепившимся взглядом рассмотреть содранные руки, иноске сминает все в кулаке. — на всякий, — заканчивает фразу танджиро, тактично не комментируя прошедшие секунды. рана на брови заклеивается пластырем. — не понимаю, почему нельзя сдержать свои эмоции. хотя бы в уважение самому себе, не говоря уже о уважении к другим, постараться все решить дипломатично, — начинает сетовать танджиро, пока отрывает другой кусок ватки и смачивает немного перекисью. иноске не успевает ничего ответить, его опять поднимают за подбородок, танджиро наклоняется еще ближе, и теперь избегать глаз напротив становится сложнее. хах, следующий уровень, о-окей. — приоткрой рот, — камада максимально аккуратно принимается стирать засохшую кровь у губы, стараясь не задеть ранку. — эти тупые махания не помогают решить ни одного конфликта, только усиливают негативную сторону его характера. танджиро замолкает, кренится в бок, убирая кровь с уголка рта, он становится так сосредоточен, что рефлекторно высовывает кончик языка в углу своих губ, словно это способствует его большей внимательности и точности движений. иноске еле-еле удерживается от улыбки, нежно колит изнутри от этой милой привычки. впрочем ему становится сложнее не избегать глаз танджиро, а не пялится беспрестанно на его правильное лицо зачарованным всепоглащающим взглядом. иноске даже в какой-то момент думает, что его зрачки же просто ярчайшие прожекторы, и как только камада не щурится от их прямого, направленного точно в него света. после танджиро берет мазь и капает на мизинец. пальцы его искривляются в таком изящно-красивом жесте, что иноске готов провозгласить это новым видом искусства, и становится так обидно, что из-за онемения от удара он не чувствует его касания к губе. — можно хотя бы было не устраивать сцену прямо перед школой. иноске, но должна ж в твоей голове быть хоть крупица разумности, ты ж и так у директора не на самом хорошем счету. хашибира все еще не знает, что ответить. хотя, наверное, он бы и не стал как-то останавливать нравоучения напротив, если бы даже знал. он с уверенностью на сто процентов готов подтвердить, что это говорит в танджиро не его разочарование, а его заботливость. а крупицы разумности у иноске отсутствуют, это тоже факт на сто процентов. тем более априори если танджиро настолько рядом - во всех смыслах. — постарайся сдерживать себя, пожалуйста, хотя бы ради меня, если не себя, — вздыхает с напускной усталостью камада, — потому что, видимо, твое исключение расстроит меня больше, чем тебя. наверное, он думает, что иноске должно быть, если не стыдно, то просто неприятно от его слов, но хашибире от них так по-глупому тепло. он сам не очень-то рад подобному, но ничего поделать не может. но он всё-таки ставит галочку напоминания в мыслях сдерживаться иногда хотя бы ради танджиро. может и не очень добросовестно, но он постарается. закончив с губой, танджиро выдавливает еще мази на безымянный с указательным, распрямляется, но левой продолжает придерживать иноске под подбородком, его пальцы только немного скатываются чуть ниже по шее. легким почти неощутимым движением он наносит мазь подушечками на ушиб на краснеюще-синеющей скуле под глазом. — неужели тебе не больно. боль же должна останавливать, — становится уже смешно, что камадо никак не может успокоиться. — не жалко своего лица? от касаний у иноске уже почти сводит кости. так по верному тоскливо, что аж тошно от собственной беспомощности. он ведь ничего не может сделать против, он же не может залезть себе в грудь, смяв по очереди тонкие острые ребра, по новой расцарапав руки, и сжать все нутро, чтобы задохнулось. единым жестом так. наверно, ему бы даже хватило силы это провернуть, но все-таки остается только настырно терпеть вздувшийся внутри хаос красного сокровенного чувства. — да у меня лицо пиздец смазливое, так что пусть бьют. мне без разницы. — нет, — строго отрезает танджиро. — не пусть. мне нравится твое лицо, — он капает еще мази. иноске просто ошарашено думает «ты с дуру съехал», он типа тут сидит и пытается сдерживаться. он типа с ебаной тикающей бомбой за скелетом, и он не знает, сколько у него еще времени, чтобы попытаться найти кнопку стоп в ворохах пыльного внутреннего. почему проницательность танджиро работает со сбоями? — так что мне не без разницы, — контрольный. все происходит слишком быстро: прежде чем танджиро касается его лица по-новой, иноске вскакивает, грубо сжимая чужие изящные запястья по обе стороны от камады. их грудные клетки почти соприкасаются, каждый следующий выдох и вдох плющится между. такое близко, что иноске ломает от чувства правильности и неправильности одновременно — к танджиро нельзя так близко. камада смотрит с распахнутыми широко непонимающими глазами, брови ломанно подняты вверх. иноске вглядывается в лицо напротив и пытается найти хоть одно, хоть одно маленькое крошечное ничтожное подтверждение, что танджиро делает и говорит все это не из-за своей дурацкой всегдашней доброты, а из-за таких же засевших по всем щелям и углам чувств. склизкая капля мази касается ребра ладони иноске. — ты чего творишь? — начинает злиться камадо, яркое удивление стремительно исчезает, и он хмурится, пытается вывернуть руки из сильных пальцев. с завидной сообразительностью иноске придумывает больше десяти объяснений тому, что он творит. некоторые из них, конечно, может и кривоватая, ложь, другие пылкие, которые он навряд ли посмеет высказать. иноске еле держится, чтобы не поцеловать танджиро — прямо здесь, — в школьном старом туалете, пропахшем перекисью, когда руки у них обоих в какой-то гадкой мази. но он этого не делает. во-первых, наверняка танджиро не будет в восторге от кровавого поцелуя от разбито-побитого грязного иноске. во-вторых, он так старательно обрабатывал порез на губе, что портить сейчас это все будет по меньшей мере неуважительно, по большей — полное безумие. иноске в последний раз изучает лицо напротив, пытаясь прочесть, как строчки в книге с особо мелким шрифтом. лицо танджиро страница с текстом с выключкой по ширине, ровным и аккуратным, но с таким набором вычурных и замудренных слов, что вроде понятно, а вроде вообще ничего не. он отпускает чужие запястья, и, нечаянно, нет он не специально ведет себя по-мудачьи, толкая танджиро плечом в плечо, вылетает из туалета. надеется, что плитка не отлетает к херам от стены, когда теперь уже он хлопает перенатерпевшийся агрессивно-эмоциальных хлопков за день бедной дверью.