Шестой год

— Хэ-сюн! Хэ Сюань обернулся на голос и застыл посреди парковой дорожки. Они договорились встретиться у пруда в час, но он пришёл пораньше и уже какое-то время гулял. Успел увидеть цаплю, скормить рыбкам в речке маньтоу и найти у берега залежи лягушачьей икры, прежде чем понял, что у кромки воды Цинсюань его, пожалуй, не заметит. Стоило выйти обратно на дорожку, и его окликнули. На Цинсюане были зелёные треники и белая футболка с символом ветра, волосы наконец-то не были измазаны гелем и игриво вились на концах, но поразило Хэ Сюаня не это. Рядом с Цинсюанем чинно стоял зверь, который, видимо, и был той самой Соул, и сейчас он не рискнул бы назвать её головастиком, как и любым другим обидным прозвищем. Соул оказалась доберманом. Здоровенной чёрной псиной с острыми ушами и шерстью гладкой и лоснящейся, будто вымазанной маслом. Под блестящим мехом отчётливо выступали развитые мышцы, а на морде, лапах и груди пестрели рыжие подпалины. Соул подавляла одним своим видом, и даже светлые бровки-точечки и улыбка на зубастой морде не ослабляли этого впечатления. Казалось, собака радуется тому, что вот-вот сможет обглодать твои кости. Единственным, что никак не сочеталось с её внушительным обликом, был широкий нежно-розовый ошейник с затейливым узором из стразов. Он сиял и переливался всеми цветами радуги, словно колье на шее выпускницы. Собака переступила с лапы на лапу, пустив пучок бликов по дорожке, Цинсюань ласково потрепал её между ушей и подвёл ближе. С собачьей морды на Хэ Сюаня взглянули по-человечески умные глаза. Соул смерила нового знакомого внимательным взглядом и повернулась к хозяину. — Соул, это друг, — сказал Цинсюань. — Свои. Собака подошла ближе, и Хэ Сюань присел, так что они оказались на одном уровне. Когда Соул закрывала пасть, то сразу приобретала угрожающий вид — исчезала лихая улыбка, зато на первый план выходили пугающие признаки породы: тонкие сильные лапы, мышечный торс, обтекаемая форма. Хэ Сюань ни за что не хотел бы сойтись с этим животным в схватке: судя по физическому состоянию Соул, положить эту псину можно было только огнестрелом. Идеальное разумное оружие, смертоносное и прекрасное. Внутри вскипело восхищение сродни тому, что он испытывал, находясь в одной воде с тигровыми акулами. Поведи себя неверно — и тебе этого не спустят, но если будешь играть по правилам, то удостоишься чести побыть рядом. Он протянул руку ладонью вверх, и Соул принюхалась. — Друг, — повторил Цинсюань. Собака увереннее шагнула вперёд и коснулась ладони Хэ Сюаня влажным кожаным носом, похожим на бок дельфина. Он вынул из кармана припасённый сухарик корма и положил на ладонь. Соул оглянулась на Цинсюаня. — Можно, — разрешил тот. Из узкой чёрно-рыжей морды показался розовый язык и нежно мазнул по ладони. Быстро схрумкав подношение, Соул ткнулась ему в руку уже значительно увереннее и старательно обнюхала, громко сопя и щекоча усами, будто морской котик. — Пока всё, — сказал Хэ Сюань. Собака, подняв морду на звук его голоса, улыбнулась во всю пасть и шумно задышала. — Ты ей понравился, — радостно оповестил Цинсюань. — Она даже не ворчала на тебя. — Не рычала? — переспросил он. — Соул не рычит без команды, — помотал головой Цинсюань. — Только дома иногда, когда охраняет. Но на тех, кто ей не нравится, она ворчит. Я не знаю даже, как описать этот звук. Слышал бы ты, как она ворчала на двоюродного брата Се Ляня, которого мы случайно встретили. Как старая бабушенция. Добрые полчаса не затыкалась. Да? Кто бабка, а? Ты бабка, Соул, — он хлопнул по коленям, сгибаясь в полуприседе, и собака, почуяв смену настроения, игриво припала на передние лапы. Вынув тарелку, заткнутую за пояс штанов, Цинсюань отправил её в полёт над газоном, и Соул припустила следом, сверкая ошейником. В движении её мускулатура и длинные лапы выглядели ещё более впечатляюще, и Хэ Сюань залип. Цинсюань понимающе улыбнулся: — Изумительная она, правда? — Красивая собака, — согласился Хэ Сюань. — Но кто купил ей этот сверкающий ужас, ты небось? — А вот и не я, а вот и брат! — развеселился Цинсюань. — Потому что, очевидно, когда я ношу стразы, то «сними немедленно этот срам!», а когда Соул, то «она же девочка». Никакой справедливости. — Никогда бы не предположил, что у тебя именно эта порода. Тоже брат выбирал? — Почему это? — едва не обиделся Цинсюань. — Я с ним не советовался даже, просто принёс домой щенка. Возмущений было ужас просто. Но Соул понадобилось всего лишь два месяца, чтобы купить его со всеми потрохами. А теперь, вот, видишь как вышло… Забрал у меня мою дитятку, ненаглядный мой цветок! — драматично проныл он, воздевая руки к небу. — Ну да что поделать. — Но почему именно доберман? — спросил Хэ Сюань, глядя, как Соул радостно несётся к ним с тарелкой, по пути распугивая голубей. — А ты кого ожидал увидеть? Хэ Сюань отвёл взгляд, пожимая плечами и надеясь уйти от ответа, но Цинсюань не дал ему такой возможности. — Ай, Хэ-сюн, вот же стереотипов у тебя в голове бочками соли! Думал, небось, у меня ши-тцу какая-нибудь? — Или хотя бы спаниель, — ответил Хэ Сюань и забрал у Соул слюнявую тарелку, которую та настойчиво тыкала ему в ладонь. — Я со спаниелем с ума сойду, а уж гэ и подавно: у них же энергии тьма, — фыркнул Цинсюань. Он жмурился на мелькавшее меж веток солнце и явно наслаждался прогулкой. — Вообще, надо бы договориться с ним, чтобы Соул жила у меня время от времени. Но для этого придётся говорить… — он сник и пнул камешек, лежавший на дорожке. Тот взлетел, отскочил от плитки и скрылся в кустах. — Вы не разговариваете? — нахмурился Хэ Сюань. — Последние полгода почти нет, — Цинсюань грустно улыбнулся. Было видно, что разладившиеся отношения с братом всерьёз его мучают. — Мгм. Хэ Сюань никогда не был особенно хорош в моральной поддержке, тем более в такой деликатной области, как семейные отношения. Непонятно было, как себя вести в подобных ситуациях: задавать вопросы? Не задавать? Молча ждать, пока человек решит сам, рассказывать или нет? На этот счёт совершенно точно существовал некий негласно принятый регламент, но Хэ Сюань его не знал. Уникальность Цинсюаня, однако, заключалась в том, что он прекрасно разруливал неловкие паузы в их разговорах единолично и не ждал от собеседника подачи на этом поле. Вот и теперь он лишь вздохнул и, кинув Соул тарелку, пояснил: — Мы серьёзно поругались на прошлый Новый год. Я всегда считал, что бы он ни сделал, это непременно будет разумно и резонно, а тут, — он помотал головой, будто невесёлые мысли липли к ней речным гнусом. — Я сейчас занимаюсь гражданскими делами, но когда-то вёл и юрлица в том числе, и попалось мне одно дело, — он замялся, подбирая слова, — этически сложное. Я должен был представлять корпоративную сторону в деле с частными лицами. Несколько человек погибли из-за чужой халатности и корпоративного цинизма, мрачная картина. Я был твёрдо настроен это дело слить. Скорее всего, поплатился бы за это карьерой, но меня это не беспокоило, придумал бы что-то ещё, мне тогда даже тридцати не было, — он повернулся к Хэ Сюаню, сверкая глазами: очевидно, тот случай сильно его впечатлил. — Понимаешь, Хэ-сюн, я шёл в юриспруденцию, чтобы восстанавливать справедливость, а не прислуживать зажравшимся тварям с бесконечным числом нулей на банковском счету. Ты не представляешь, до чего грязными порою бывают судебные процессы. Соул, отдай, потом так поиграем, — попенял он собаке, которая, вручив хозяину тарелку не отпустила её, как обычно, а начала перетягивать. Хэ Сюань хмыкнул. Как раз уродство судебной машины он прекрасно себе представлял. Намного удивительнее было осознавать, что есть там, помимо жаб и гадюк, и такие идеалисты, как Цинсюань. Но вываливать на него историю своего опыта сейчас было бы совершенно не по-дружески. — Так вот, я уже был готов топить своего клиента, но тут меня внезапно сняли с дела. В какой я был ярости, словами не описать. Часами высказывал брату своё негодование, потому что больше некому было. Никак не мог успокоиться. А сейчас думаю, вот дурак, и как сразу не понял, — он усмехнулся и, подбросив на ладони камешек, запустил в реку. Тот не долетел, шмякнулся в камыши. — Я же рассказывал ему все свои идеи, и про этот камикадзе-план тоже рассказал. Был уверен, что он устроит мне скандал: с его точки зрения, пожертвовать карьерой ради справедливости в одном небольшом деле — несусветная чушь. А он сказал, мол, поступай как знаешь, ты уже взрослый. Я ещё, помню, поразился такой лояльности. Подумал, надо же, какой у меня мудрый брат! А он просто за моей спиной убедил главу юротдела той корпорации взять адвокатом его, а не меня. Мол, у меня мало опыта, велик шанс провалиться. И тот согласился. Меня сняли с дела, и насколько я знаю, корпорация его в итоге выиграла. Как обычно, пострадали простые люди. Цинсюань сжал губы, глядя в точку перед собой не то на Соул, которая прыгала на газоне, пытаясь поймать за хвост взлетающего голубя, не то просто вдаль. — Я понимаю твоё негодование, — сказал Хэ Сюань. — Но и его понимаю тоже. Помимо очевидного финансового вопроса, сейчас ты можешь помочь многим, а завали ты намеренно то дело, и в адвокаты тебе ход был бы закрыт. Хорошо, если бы цел остался. Людей с таким моральным вектором, как у тебя, в вашей системе по пальцам одной руки пересчитать можно. Ты слишком ценен. Хотя ситуация, конечно, мерзкая. — О, Хэ-сюн, — грустно улыбнулся Цинсюань, и его взгляд снова обрёл осмысленность, — какой роскошный комплимент. — Всё, я выполнил свою норму за этот квартал. — Пришлю тебе расписку по имейлу, — Цинсюань взбодрился, сверкнув ямочкой на щеке. Впрочем, долго это веселье не продержалось. Покусав губу, он заговорил снова: — Это было несколько лет назад. А в прошлом январе я встретил в прокуратуре начальника брата. Триста лет с ним не пересекались нигде, а тут даже кофе пошли выпить, и он ни с того, ни с сего припомнил тот случай и спросил, не жалею ли я, что брат то дело забрал. Ну и, слово за слово… Я так, наверное, ни разу в жизни ни в ком не разочаровывался. А самое болезненное то, что я всё равно люблю его, он мой брат, он меня вырастил. Но мысль о том, что он может позволить себе вот так за моей спиной распоряжаться моей жизнью, ни во что не ставя мои же решения и ценности, приводит меня в ужас. Голос Цинсюаня звучал совершенно спокойно, но в нём отчётливо звенел металл. Всё, что он рассказывал про брата, описывало того, как человека не только упрямого и авторитарного, но и гордого. Как минимум в последнем они с Цинсюанем были схожи. — Ты поэтому от него съехал? Чтобы не срываться всё время? — И поэтому тоже. Строго говоря, мы оба съехали — я в квартиру, которая осталась от бабушки и принадлежит мне, а брат снимает вместе с другом поближе к работе. В нашей семейной квартире сейчас живёт подруга брата, она не местная, делопроизводитель в суде. Лучшая в своём деле, но тащит на себе с дюжину родственников, ей бесплатное жильё пришлось весьма кстати. Они дошли до мостика, и Соул, зажав в зубах тарелку, бодро потрусила на другой берег, цокая когтями по дереву. Нелепый хвост-обрубок игриво вилял из стороны в сторону, разбивая вдребезги грозный образ добермана. Цинсюань остановился, уложил локти на перила. В реке под мостом тёмными тенями сновали рыбы, на лёгкой ряби покачивались ярко-зелёные водоросли, а вдалеке у берега пестрели кувшинки, словно горстка рассыпанной чечевицы. — Мы, конечно, поговорили о случившемся, но он считает, что всё сделал правильно и ни о чём не жалеет. Это всё усугубило. Я перестал чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Приходилось всё время следить, что я говорю, и можно ли это сказать. Будет ли оно иметь последствия и какие именно? Что ещё он решит поменять в моей жизни ради моего же блага? Это походило на лёгкую степень паранойи. В итоге я вообще перестал с ним разговаривать. Нам обоим было от этого плохо, и мы решили разъехаться. Наверное, так даже лучше: странно двум взрослым мужикам жить вместе, если только они не встречаются, — грустно улыбнулся Цинсюань. Соул, вернувшись за отставшими, выплюнула тарелку и присела у их ног. Цинсюань опустил руку на её блестящий затылок и принялся почёсывать, глядя на собаку с нежностью. — Я понял, что больше не могу с уверенностью назвать его своим другом, и это ужасное чувство. Совершенно чужое и дикое. У меня никогда не было никого ближе брата: наши родители рано умерли. За нами приглядывали родственники, но по большей части, мы были сами по себе, — он поднял на Хэ Сюаня глаза, и тот успел испытать секундную вспышку тревоги, решив, что приятель вот-вот расплачется. Но обошлось. — А теперь его нет со мной. Это так странно. Наверное, что-то похожее чувствуют люди после ампутации. Как так, конечности больше нет? Это же часть тебя. — Цинсюань, остановись, — прервал его Хэ Сюань, — ты говоришь так, словно твой брат мёртв, кремирован и развеян. — Хэ-сюн!.. — возмутился тот, глядя испуганно. — Но это не так, — Хэ Сюань с силой вцепился рукой в поручень, словно это могло помочь ему сохранить самообладание. — Даже если он совершил ошибку, он жив и он с тобой. Что бы между вами ни произошло, это просто этап, колея на дороге жизни. Неважно, что пока вы не знаете, как из неё выбраться. Важно, что это в принципе возможно. Вы способны сделать что угодно, просто приняв решение. Бессильны только мёртвые, а вы оба ходите и дышите. Ты зациклился. Перестань гонять эти мысли по кругу, всё уже случилось. Просто освободи голову и дай себе время. Решение придёт само. Идём, — он дёрнул Цинсюаня за рукав футболки, утягивая за собой. — Идём, Соул. Подхватив тарелку, собака побежала прочь с моста, и Хэ Сюань с Цинсюанем побрели следом. Какое-то время они шли молча, переваривая всё сказанное и услышанное, но когда впереди показался выход из парка, Цинсюань заговорил: — Извини, Хэ-сюн. Я обещал безмятежную прогулку в тишине, а вместо этого вывалил на тебя мои проблемы. Не то чтобы у тебя своих не было. Хэ Сюань пожал плечами. — Это ничто по сравнению с первыми годами бизнеса Хуа Чэна. Ты просто не знаешь, как затейливо он умеет ныть. — Хуа-сюн? — изумился Цинсюань со смешком. — Да ладно! Он же само достоинство. Хэ Сюань фыркнул, вспомнив, как Хуа Чэн, впервые переживший полицейскую облаву в одном из своих казино, в ярости вломился к нему в квартиру и, исторгая потоки яда, перебил всю посуду, так что в итоге орали они вдвоём. В жизни Хэ Сюаня тогда тоже был не лучший период, и разрядка получилась достойная, но красивых тарелок он с тех пор не держал. — Под этим достоинством — бездонные резервы яда и ярости, — сказал он, улыбнувшись. От Хуа Чэна уже пару недель ничего не было слышно, что обычно указывало на две вещи: в казино всё гладко и Се Лянь задержался дома. Первый и единственный любовный интерес А-Чэна был одним из лучших адвокатов в стране, но вёл дела исключительно на безвозмездной основе и работал в основном с некоммерческими организациями, в том числе международными. Это часто забрасывало его в самые неожиданные точки земного шара. В последний раз, когда они с Хуа Чэном говорили по телефону, Се Лянь пару дней как вернулся из Габона. Задумавшись, он не сразу заметил, что Цинсюань смотрит на него и улыбается. От этого взгляда мгновенно стало неловко. — Что? — пробормотал он, глядя искоса. — Ты очень редко улыбаешься, Хэ-сюн, — мягко заметил Цинсюань. — У тебя красивая улыбка. Хэ Сюаня посетило краткое, но интенсивное желание нырнуть в ближайшую живую изгородь. Ситуацию спасла Соул, притащившая откуда-то очевидно бесхозный кроссовок, грязный и вонючий. Цинсюань отвлёкся, чтобы отчитать собаку за недостойное поведение. Впрочем, тон его был таким любящим и мягким, что та вряд ли поняла, чего хозяин так разошёлся. Воспользовавшись моментом, Хэ Сюань сбежал к тележке с напитками. Не так сильно хотелось пить, как на пару минут оказаться подальше от Цинсюаня и его обволакивающего взгляда.

***

В командировки Цинсюань летал, по его словам, нечасто. Но изо всех городов, где бывал, притаскивал Хэ Сюаню странные сувениры, которые, строго говоря, и сувенирами-то не были. Например, из Сеула он привёз какой-то фирменный пресс для тофу и долго смеялся, рассказывая, как его чуть не отобрали на таможне. А из Киото притащил бамбуковую коробочку для бенто, на крышку которой тончайшей резьбой были нанесены пара карпов в лотосовом пруду. Работа была настолько тонкой, что использовать посуду по назначению казалось почти святотатством. — Но я не беру с собой еду на работу, — растерянно сказал Хэ Сюань вместо «спасибо». Ему давно никто не дарил подарков, тем более таких странных. — Это потому, что тебе было не в чем, — с уверенностью, заставляющей задуматься, ответил Цинсюань. — Самое время начать! Два дня коробочка стояла на кухонном столе, притягивая взгляд своей роскошной крышкой и блестящими лакированными боками, а на третий Хэ Сюань сдался и слепил на скорую руку онигири с тунцом. Во-первых, они подходили коробочке, а во-вторых, продуктов для более сложного блюда дома не нашлось. Недавно женившийся младший океанолог, увидев, как Хэ Сюань расчехлил свой обед после совещания, понимающе улыбнулся. Пришлось сбежать есть в кабинет, чтобы коллеги не делали слишком уж превратных выводов. Впрочем, они, судя по гуляющим среди персонала шепоткам, уже его женили. Вряд ли на данном этапе с этим можно было что-то сделать. Окружающие в принципе видели их с Цинсюанем отношения несколько иначе, чем он сам. На дне рождения Се Ляня — который, вопреки традиции, в этом году отмечали большой толпой — Хуа Чэн смерил их взглядом настолько насмешливым, что Хэ Сюаня так и подмывало по-дружески ему врезать. В результате он сбежал на кухню, где друзья детства Се Ляня, переругиваясь, решали, какое вино открыть — красное или белое. Хэ Сюань нырнул в холодильник, чтобы в отместку сожрать что-нибудь из личного продуктового арсенала А-Чэна, за этим занятием его и застал Се Лянь. — Просто откройте обе бутылки: нас достаточно много, всё равно всё выпьем, — одной фразой разрешил он кипящий спор, и в воздухе повисла обида от недополученного удовольствия. Даже Хэ Сюаню на данный момент было понятно, что эти двое препираются не ради поиска истины, а из любви к процессу. — Вот ты где, — Се Лянь положил руку Хэ Сюаню на поясницу, пристраиваясь рядом у входа в мир холодильника. — Сань Лан велел передать, что если ты съешь его запас итальянской прошутто, то ваша дружба окончена. — А-ха, то есть, у него есть прошутто, — ответил Хэ Сюань, вытаскивая из отделения для сыра свёрток, исписанный латиницей. Явно нездешний свёрток. — Вон там дыню ещё достань в контейнере, — с улыбкой сказал Се Лянь, подхватывая что-то с нижней полки. — Нет… Да, вот этот, спасибо. Хэ Сюань вопросительно взглянул на непочатую бутылку просекко, и Се Лянь кивнул, сгружая продукты на стол. — Вы, кажется, поладили, — осторожно спросил он, пока Хэ Сюань открывал вино. — Не уверен, что кто-то способен не поладить с Цинсюанем, жаждущим общения, — проворчал тот. Пробка со звонким чпоком покинула горлышко, и Се Лянь утянул с сушки два чистых бокала — должно быть, последних в квартире. — Ты удивишься, — улыбнулся Се Лянь. — Но я рад, что вы оба повеселели. Хэ Сюань скептически хмыкнул — он себя особенно повеселевшим не чувствовал. Но не признать, что с появлением Цинсюаня жизнь заиграла новыми красками, было бы глупо, а то и трусливо. — С днём рождения, дянься, — сказал Хэ Сюань, легко ударяя краем бокала о бокал Се Ляня до характерного тонкого звона. — Пусть дальше — лучше. — Хуже, чем было, уже вряд ли будет, так что в некотором роде твоё пожелание уже сбылось, — фыркнул тот, смешливо сморщив нос в ответ на прозвище, придуманное когда-то Хуа Чэном. — Спасибо. Се Лянь, на первый взгляд казавшийся едва ли не блаженным и постигшим все нюансы дао, временами демонстрировал настолько чёрный пессимизм, что Хэ Сюань не мог не видеть в нём родственную душу. Было время, когда он беспокоился, что однажды А-Чэн женится, и придётся привыкать к какой-то новой женщине в своём окружении. Но друг не только не женился, но и выбрал себе спутника, рядом с которым было на удивление комфортно молчать. Чем они и занимались сейчас. Се Лянь пил вино, подъедал сыр и выглядел вполне довольным: должно быть, тоже устал от шума гостиной. Обычно он не отмечал свой день рождения так масштабно, предпочитая уехать куда-то вдвоём с Хуа Чэном на пару дней, но в этом году почему-то решил иначе. Кухня была небольшой, но для квартиры в самом центре города даже это было роскошно. Хуа Чэн давно уговаривал Се Ляня переехать в дом на окраине, подальше от шума и поближе к ботаническому саду, где было славно гулять, но тот упирался под предлогом того, что оттуда Сань Лану далеко ездить на работу. Практика Се Ляня не требовала его присутствия в офисе каждый день. Конечно, иметь дом в частной собственности было баснословно дорого, но, зная положение дел в казино, Хэ Сюань сильно сомневался, что для Хуа Чэна подобная инвестиция станет ощутимой тратой. — Знаешь, а мы ведь всё-таки переезжаем. Сань Лан говорил тебе? — вдруг отмер Се Лянь, словно услышав его мысли. — Нет. Мы с ним вообще сегодня говорили впервые за месяц, — неожиданно для себя самого наябедничал Хэ Сюань, и это прозвучало почти жалобно, так что он поспешил заесть промах куском сыра. — Ай, Сань Лан просто не хотел мешать, не сердись на него, — махнул рукой Се Лянь. — Он был очень рад, что ты наконец-то общаешься с кем-то ещё. Услышь его сейчас Хуа Чэн, и быть Хэ Сюаню битым: мелкий не терпел, когда предавали огласке его чуткость, но Се Лянь вот уже много лет категорически этого не понимал. Однако ему А-Чэн в любом случае прощал всё, предпочитая вымещать досаду на окружающих. — А он-то у нас, конечно, сама общительность, — хмыкнул Хэ Сюань, припоминая, что первые несколько недель совместной жизни с Се Лянем, Хуа Чэн даже в казино почти не появлялся — Се Лянь тогда не работал и сидел дома. — Он тоже делает успехи, — улыбнулся Се Лянь. — Когда переезжаете? — Если всё сложится удачно, под конец года. Дом в твоём районе, кстати, будем рядышком. — Ты же не хотел за руль? Се Лянь присел на высокий стул, пристроив локоть на столешницу. Несмотря на домашний праздник, он был в привычной белой рубашке, только рукава закатал. — Я и сейчас не хочу, но Сань Лан обещал, что мне и не придётся, я ему верю. Что-нибудь придумаем. — Никогда бы не подумал, что ты однажды так легко на это согласишься, — заметил Хэ Сюань, и Се Лянь тихо рассмеялся. — Похоже, я вхожу в тот возраст, когда хочется быть ближе к земле и природе, мне же почти сорок. В новом доме есть сад и даже небольшой пруд. Туда можно запустить рыбок, — просиял он, глядя многозначительно. — Посмотрю потом, что у вас там, — Хэ Сюань сделал вид, что придирчиво выбирает кусочек дыни посочнее. Се Ляню совершенно необязательно было знать, что в его голове уже пролистывалась картотека грунта, который мог быть в новом пруду, и как его можно было облагородить технически. Но, кажется, Се Ляня было не провести так легко. — Я сказал ремонтникам ничего не трогать, чтобы тебе потом не переделывать. — Это ты зря: я всё-таки биолог, а не ландшафтный дизайнер. — А нам и не нужен дизайн, — улыбнулся Се Лянь, глядя на него сквозь просекко. — Нам нужно, чтобы прудик был живой. — Я больше чем уверен, что он жив и сейчас, — возразил Хэ Сюань. — Убить экосистему не так-то просто. Как минимум, там должны быть лягушки и комары. — М-м-м, звучит гармонично, — усмехнулся Се Лянь, допивая вино. — И ты хочешь, чтобы я вторгся в эту гармонию, — цокнул Хэ Сюань. — Я ужасный человек, — в тон ему ответил Се Лянь. — Гэгэ снова слишком к себе строг, — возразил вошедший в кухню Хуа Чэн, — Что ты ему сказал, гуй? — отчеканил он, буравя Хэ Сюаня напряжённым взглядом. Се Лянь примирительно взял А-Чэна за руку, погладил ладонь. — Ничего такого, Сань Лан, мы просто болтали про новый дом и пруд. — Такими темпами он к пруду на пушечный выстрел не подойдёт. — Не больно-то и хотелось, — не сдержался Хэ Сюань, отправляя в рот последний кусок прошутто и глядя Хуа Чэну в лицо. В кроваво-алой рубашке, с неизменной чёрной повязкой на глазу и с зажатой в руке бутылкой из-под виски тот выглядел как бравый корсар, вышедший покутить на сушу. Ставить протез на место отсутствующего с детства глаза А-Чэн категорически отказывался, предпочитая эпатировать широкую общественность кожаной нашлёпкой. Этот выбор, вкупе с профессиональной деятельностью и взрывным характером, создал хозяину сети казино «Призрачный город» славу одиозной личности. Но именно за эту целостность и умение без лишней жестокости прогибать мир под себя, Хэ Сюань его уважал. Папаша Хуа выбил сыну глаз в припадке пьяной ярости, когда тому не было и десяти. Наполовину выпавшее из глазницы яблоко доставляло сильную боль и неудобства, но помощи мальчик не дождался: семья была бедной и недружной. Новая жена отца, пришедшая на смену почившей матери Хуа Чэна, даже не обратила внимания, что с мелким паршивцем что-то не так. В итоге, через пару суток, маленький Хуа Чэн, проявив небывалую для ребёнка решительность, выдрал глаз с концами, от боли потеряв сознание прямо у мусорных баков, где прятался от отца. Там его нашёл проходивший мимо студент и отвёз в клинику, оплатив первую помощь и лечение. Возможно, встреть Хуа Чэн Се Ляня чуть раньше, и глаз удалось бы сохранить. Кто бы мог подумать, что это увечье станет однажды не только символом мощи и влияния знаменитого господина Хуа, но и поможет ему найти своего самого важного человека. — Да-да, ври больше, мистер «нет ничего лучше работы с дикими водоёмами», — оскалился А-Чэн, осматривая опустевшую пачку из-под мяса. — Добавлю к твоему долгу пятьдесят евро. Хэ Сюань пожал плечами: долг уже давно был величиной умозрительной, и вспоминал о нём друг исключительно когда бесился на ровном месте. Вот как сейчас. — О, у нас рум-пати! — воскликнул Цинсюань, переступая порог кухни. — Чего это вы тут затаились? — Твой лучший друг истребляет мои итальянские деликатесы и ведёт с гэгэ крамольные беседы, — обвинительно указал на Хэ Сюаня пальцем Хуа Чэн. — Вообще-то, это твой лучший друг, — возразил Цинсюань, — а я так, примазался. Хэ Сюань любовно оглядел последний кусочек дыни с прошутто, одиноко томящийся на тарелке Се Ляня, и тот с улыбкой подвинул ему еду. — Бери, я всё равно больше не хочу. — Пока не научится вести себя со старшими почтительно, можешь оставить его себе, — язвительно ответил Хуа Чэн, наблюдая эту картину. — Знаете, господин Хуа, пожалуй, мы можем составить график. Вы будете дружить по чётным дням, я по нечётным, и никто не уйдёт обиженным! — радостно объявил Цинсюань, ища глазами свободный бокал. Не найдя, на мгновение сник, и Хэ Сюань придвинул ему свой. Сверкнув ямочкой, Цинсюань приложился к вину. — Готов уступить тебе право единоличного владения, — ухмыльнулся Хуа Чэн. — У меня сегодня прилив небывалого великодушия. — Почему я вообще с вами общаюсь, — пробормотал Хэ Сюань, распаковывая ещё одну пачку сыра. — Это популярность, Хэ-сюн, — трагичным шёпотом озвучил Се Лянь сквозь улыбку. — Потому, что у тебя нет выбора, — отрезал Хуа Чэн. — М-м-м, а у вас тут неплохо, — одобрительно протянул Цинсюань, разглядывая этикетку на бутылке. — В общем зале только австралийское, не слишком его люблю. А это прям достойное. — Всё равно не припомню ничего лучше того, что Сань Лан привозил из Испании. Плечи Хуа Чэна едва заметно расправились, а Цинсюань фыркнул: — Ну так ещё бы, тому было двадцать лет. — Кому было двадцать лет? — Не твоё дело, придурок! Что ты лезешь, не видишь у них тут междусобойчик, тебя не звали. Не порть Се Ляню праздник! — Я всего лишь задал вопрос! Если тут кто-то что-то и портит, так это ты! Два друга Се Ляня вломились в кухню, пихаясь локтями. Из комнаты донёсся смех и звон бокалов. — Оба заткнулись, немедленно, — лениво протянул Хуа Чэн, натягивая на лицо свой самый устрашающий оскал. — Иначе я спущу вас с лестницы. Сгустившееся напряжение разбавил звонок в дверь. — О, это, должно быть, доставка пиццы, — радостно воскликнул Се Лянь, которому явно не улыбалось в очередной раз вставать буфером между своим парнем и друзьями. — Му Цин, Фэн Синь, может, кто-то из вас встретит курьера? — Не вопрос, — ответил плечистый парень с губастым ртом и волосами настолько короткими, словно он был частью мафиозного клана. — Я встречу. Он развернулся и стало видно, что на затылке у него выбрита летящая стрела. — Чего это сразу ты? — взвился второй, в чьём лице было нечто европеоидное — должно быть, дитя смешанного брака. Однако глаза наводили на мысли о старинных поэмах: узкие, чётко очерченные, с чуть приподнятыми внешними уголками. Такие назывались то ли персиковыми, то ли фениксовыми, Хэ Сюань не помнил. Сестра любила поэзию, но сам он был к лирике равнодушен. — Я бы тебе и пустую коробку не доверил, не то что коробку с пиццей! — не унимался парень, направляясь следом за приятелем. Его длинные волосы, собранные в низкий хвост, почти доставали до лопаток. Окончание спора потерялось в шуме гостиной. Хуа Чэн поморщился, словно присутствие этих двоих доставляло ему физический дискомфорт. — А они сегодня в ударе, — хохотнул Цинсюань. — Да уж, — хмыкнул Хуа Чэн. — Если бы ещё это приносило хоть какую-то пользу. — Ну-ну, Сань Лан, будь к ним снисходителен, — улыбнулся Се Лянь, поднимаясь со стула. — Кажется, пора возвращаться. Идём? Я только проверю, всё ли в порядке у Жое, и вернусь. — О, а можно с тобой? — оживился Цинсюань. — Хочу потискать крошечку-Жое, давненько мы с ней не обнимались. — Конечно, — кивнул Се Лянь. — Кстати, не такая уж она и крошечка теперь. Сейчас посмотришь, как она опушилась… Жое, белый хорёк, предпочитала пережидать нашествия толпы в клетке, установленной в спальне. Она была умненькой девочкой и чужаков не жаловала. В обычное же время хорька можно было обнаружить под диванными подушками или в курсировавшей по квартире специальной норе, подозрительно похожей на старый шланг от напольного кондиционера. Хэ Сюань подозревал, что Се Лянь, известный любитель осознанного потребления и секонд-хэндов, вполне мог притащить его с ближайшей свалки и отдать хорьку, предварительно отмыв. Жое подарок оценила. Се Лянь уже несколько лет собирался завести ей друга, но беспокоился, что двум хорькам в квартире будет тесновато. Что, по мнению Хэ Сюаня, звучало как чушь для без малого двухсот квадратов, но кто бы его спрашивал… — Итак! — многозначительно объявил Хуа Чэн, присаживаясь напротив Хэ Сюаня и хитро улыбаясь, а он-то наивно надеялся избежать этого разговора. — Вижу, новый друг устроил весенний шторм в твоей стоячей воде. — А-Чэн, сделай одолжение, давай без эвфемизмов, — ответил Хэ Сюань, допивая вино. — Обойдёшься, — с наслаждением произнёс Хуа Чэн. — Когда такое было: куча людей, шум и крики, праздник длится уже часа два минимум, а ты пришёл среди первых, помог нам всё подготовить и до сих пор не смылся. Даже мне никогда не удавалось добиться такого эффекта! Либо Цинсюань долбаный гений, что очень может быть, кстати, либо он тебя чем-то шантажирует. — Это чем же? — Ну, откуда мне знать, — развёл руками Хуа Чэн, расплываясь в непристойной ухмылке. — Возможно, у него есть некие выдающиеся таланты, узреть которые могут лишь избранные, и я не вхожу в их число. — Я тоже не вхожу, — отрезал Хэ Сюань. — Но надо признать, из него вышел отличный помощник на кухне. — Ты пустил его на кухню! — расхохотался А-Чэн. — О, предки, я дожил до момента, когда этот рак-отшельник пустил кого-то в свою святая святых. Ещё скажи, что ты ему готовил. Хэ Сюань не ответил, сделав вид, что его заинтересовала дверца холодильника, облепленная магнитами. Се Лянь привозил их изо всех своих поездок, так что свободное место на дверце уже кончилось, и магниты начали заползать на торец. Не дождавшись ответа, Хуа Чэн фыркнул. — О-о-о, я горжусь тобою, юный падаван, — издевательски пропел он, дотягиваясь до щеки Хэ Сюаня, чтобы ущипнуть. Тот отбил его руку на подлёте, но Хуа Чэн, довольно ухмыльнувшись, словно Хэ Сюань сделал ровно то, что ожидалось, влепил ему щелбан другой рукой, и успокоился, довольный собой. — Посмотрим, куда всё это вырулит, — издевательски улыбнулся он, тостуя пузатым бокалом с виски. — Никуда, — начал злиться Хэ Сюань: Хуа Чэн в ипостаси всезнающего демона порядком раздражал. — Я не могу дать ему всего, что он хочет, тебе ли не знать. Не думаю, что наше общение продлится слишком долго. — Ну, ещё совсем недавно ты не желал с ним даже встречаться, а теперь у тебя взгляд светлеет, когда речь заходит о нём. Можешь ворчать сколько влезет, но прогресс налицо, я знаю тебя слишком давно, чтобы этого не заметить. А это ведь только начало: вы знакомы всего месяц. — Где начало, там и конец, — огрызнулся Хэ Сюань. — Я ему не подхожу. — А он считает иначе. — А-Чэн, ты прекрасно понимаешь, о чём я! — взорвался Хэ Сюань, ставя бокал на стол и едва не ломая ножку: он всегда плохо контролировал силу, когда выходил из себя. — Я понимаю, что ты залип в прошлом, и понимаю это не только я, — не меняя тона, заметил друг. — Да, когда-то у тебя была любимая женщина, но очнись, мужик, её больше нет. Помнишь тот случай у меня на выпускном? — он взглянул на Хэ Сюаня пристально, и тот отвёл глаза. — Вижу, помнишь. Так что не лечи мне тут про своё зеро по шкале Кинси. У тебя как минимум никогда не было повода её исследовать: ты был влюблён в свою Мяо-эр сколько я тебя помню, но тебе очевидно симпатичен Цинсюань. Это видно невооружённым глазом. И если тебе не хватает внутренней смелости это признать, положись на меня, ссыкло. Я открою тебе глаза: Мяо-эр мертва, а Цинсюань живой. Почему-то это соседство имён стало последней каплей. Хэ Сюань рывком поднялся и врезал ладонями по столешнице. — Не тебе учить меня жизни, кретин, — прошипел он. — Я не просил ни твоего совета, ни вмешательства. Тоже мне, нашёлся эксперт по отношениям! Уже забыл, как выискивал своего гэгэ по всем провинциям, как мотал сопли на кулак и показательно страдал, годами не находя его следа? А я помню. А теперь представь, что он был бы мёртв. Как легко ты смог бы с этим смириться, а? Ответил бы ты тогда на знаки внимания своего Инь Юя? Только не говори, что не замечал его влюблённости, не держи меня за дурака. Просто представь, что Се Лянь мёртв, его тело сожгли и развеяли над Чанцзян*, и сама память о нём стёрлась, и как бы ты ни хотел его найти — его больше нет, нигде и никак, нет даже его костей. Весь он со своими улыбками, прикосновениями и привычками живёт теперь только в твоих снах. Каждое утро, просыпаясь, ты хочешь орать от боли, потому что понимаешь, что Се Лянь по-прежнему не больше, чем горсть органической пыли на дне реки, и... От удара в лицо пришлось шагнуть назад, чтобы не упасть. Губы Хуа Чэна побелели, во взгляде полыхала ярость. Хэ Сюань знал, куда бить словами так, чтобы проняло, но возможно, делать этого не следовало. В конце концов, ярость А-Чэна ничем ему не поможет. Врезать в ответ хотелось неимоверно, но тогда их дружеская перепалка неминуемо завершилась бы полноценной дракой с визитом скорой помощи и прочими прелестями. Портить Се Ляню праздник было бы свинством. Он приложил руку к повлажневшей губе — пальцы стали красными, гнев взвился внутри с новой силой. Хэ Сюань вздохнул: он старше, ему и проявлять благоразумие. А-Чэн опустил кулак и разжал пальцы. Дотянувшись до бокала, Хэ Сюань сполоснул рот, проглатывая вино с привкусом крови. Губу щипало. — Так какова вероятность, что при таком раскладе ты ответил бы на чувства своего юриста? — как ни в чём ни бывало продолжил он, присаживаясь. — Долбаная ты хладнокровная рыба, — пробормотал Хуа Чэн, садясь. Это звучало как примирение, и Хэ Сюань поднял бокал: хмыкнув без улыбки, А-Чэн звякнул об него своим стаканом, и какое-то время они пили в тишине. — Я не знаю, как тебя нужно встряхнуть, чтобы ты, уёбок, дал себе шанс, — сказал Хуа Чэн, вставая. — Брось это дело, ты в нём не хорош, — парировал тот. — Тащи свою жопу в гостиную, иначе тебе не достанется пиццы. — Как только буду уверен, что не закапаю кровью ваш ковёр. Хуа Чэн фыркнул и застыл, будто хотел сказать что-то ещё, но не был уверен, что стоит это делать. Хэ Сюань не стал подталкивать, и друг ушёл, ничего не добавив и не извинившись. Впрочем, не то чтобы им это было необходимо. В гостиной принялись хором петь поздравительную песню, и Хэ Сюань встал, чтобы погасить лампу. Теперь кухню освещал только свет фонарей с улицы, и сложно было предположить, что здесь кто-то сидит — можно не ожидать каждую минуту шумной компании. Хэ Сюань устроился на стуле с ногами, подъедая остатки сыра и допивая вино. Дом Се Ляня и Хуа Чэна был единственным местом, кроме работы, которое он всё ещё любил посещать: во многом потому, что здесь знали, когда оставить его в покое. В первые годы после гибели семьи случались дни, когда тишина в квартире становилась удушающей, почти ядовитой. Стены так и норовили схлопнуться, размазав его мышцы и внутренности меж своих бетонных тел. А порою казалось, что он и так уже мёртв — погиб в той самой аварии и теперь болтается меж стен бестелесным призраком. Эти ощущения отравляли, и он сбегал сюда. Часами сидел один в гостевой комнате, бесцельно листая интернет и прислушиваясь к тому, как друзья ходят за стенкой, как стучат по деревянному паркету маленькие лапки Жое. В этой квартире ощущалось течение жизни, в отличие от его собственной. — Хэ-сюн? — позвал от двери Цинсюань. — Мгм, — подал голос он. — Ты чего один сидишь в темноте? Прячешься что ли? — Отдыхаю. — Можно я включу свет? — Да. Вопреки ожиданию, Цинсюань не зажёг верхнюю лампу, а прошёл к вытяжке и щёлкнул кнопкой. Кухню залил уютный жёлтый свет. Такой, будто они сидели у костра, и сердце заполошно застучало в висках. Вот всегда он так: заходит с мягкой улыбкой, куда не звали, и включает свет. В кухню, в толпу, в жизнь Хэ Сюаня… Что за человек. — Воу! — воскликнул Цинсюань, глядя на его лицо. — И давно ты такой красивый? — Уже лет тридцать как, — мрачно отозвался Хэ Сюань. Цинсюань фыркнул и прошёл к холодильнику. — Держи, — он завернул в полотенце пачку замороженного горошка и протянул Хэ Сюаню. — Следовало приложить раньше, но наверное, ещё не поздно. — Уже поздно, — ответил тот, принимая свёрток, — но спасибо. — Судя по тому, что драки не случилось, это вы так душевно поговорили с Хуа Чэном? И что же ты ему такое сказал? Дай, посмотрю, — он положил ладонь на здоровую щёку Хэ Сюаня и другой рукой отвёл в сторону импровизированный холодный компресс. — Много крови было? — Нет, но больно, — ответил Хэ Сюань. Вышло значительно более жалобно, чем представлялось. Цинсюань, приняв сочувствующий вид, погладил его по макушке и вернул компресс на место. — Вот вы эффективные, мы с Се Лянем всего на пару минут отошли. — Мы обычно не так темпераментно общаемся, — зачем-то принялся объясняться Хэ Сюань. — Просто оба сказали лишнего. — Сложно представить, что ты можешь сказать настолько лишнего. — Ты просто плохо меня знаешь. — Наверное, — Цинсюань ласково отвёл с его лица чёлку, и Хэ Сюань походя подумал, что надо бы постричься. Или не надо: движение пальцев Цинсюаня в отросших волосах было очень приятным, хотелось прикрыть глаза, но он не стал. Казалось, стоит смежить веки, и случится нечто непоправимое, способное нарушить хрупкое равновесие их дружбы. Цинсюань продолжал гладить его по голове, укладывая пряди на макушке то налево, то направо, горошек таял в полотенце, увлажняя ладонь, а боль в щеке постепенно стихала. От нежно-лиловой рубашки Цинсюаня тянуло теплом и уже привычным цитрусовым парфюмом. Хэ Сюань украдкой вдохнул поглубже: этот запах его успокаивал, наполнял внутренности теплом. Вот и сейчас аромат апельсиновой корки и специй растворил остатки нервного звона. Было хорошо сидеть вот так, при свете жёлтых лампочек в знакомой кухне, где его гладили и не заставляли принимать сложные решения. Узкая кисть в салатовом манжете рубашки покоилась на столе совсем рядом с его рукой, и Хэ Сюань коснулся кончиком пальца тыльной стороны. Цинсюань сделал вид, что не заметил. Кожа здесь, у хлопковой кромки, была очень нежной. — Я вхожу! — гаркнула темнота коридора голосом Хуа Чэна, Цинсюань вздрогнул и убрал руку. — Что ж ты так орёшь, Хуа-сюн, — сказал он жалобно, отступая в сторону, и А-Чэн опустил на стол коробку с пиццей. Так себе вариант извинения, но Хэ Сюань согласен был его засчитать. — Я так понял, в гостиной мы вас не дождёмся. Вот, держите, всё что осталось. — Спасибо, — сказал Хэ Сюань и отдал Цинсюаню мокрое полотенце. Тот запихал изрядно подтаявший горошек в морозилку и повесил полотенце на ручку шкафчика. — Хуа-сюн, кто бы мог подумать, что ты такой драчун, — полушутливо погрозил ему пальцем Цинсюань. — Что скажет гэгэ? — Что у меня наверняка были причины, — ничуть не смутился Хуа Чэн, — и будет совершенно прав, как, впрочем, и всегда. — Ты, вроде, достаточно хорошо владеешь словом, чтобы не пускать в ход кулаки. — Иногда кулак оптимальнее доносит суть, — парировал тот. — Босяк, — буркнул Хэ Сюань. — Истеричка, — расплылся в дерзкой ухмылке Хуа Чэн, захлопывая воображаемую дверь за спиной их стычки. — Да вы прям иллюстрация мужской дружбы, — хмыкнул Цинсюань. Они перебрасывались безобидными подколками ещё какое-то время, пока не явился Се Лянь и не погнал всех в гостиную резать торт. На этот раз, слава предкам, не домашний.

***

Не успел Хэ Сюань оглянуться, как лето запаковало вещички и отчалило, передав штурвал в тонкие, безлистные руки осени. В этом году дожди зарядили уже в августе, и они с Цинсюанем и Соул всё реже выбирались в парк. Пэй Мин, которого Цинсюань при малейшей возможности костерил на все лады, оказался, на взгляд Хэ Сюаня, вполне приличным мужиком. По крайней мере он взял переговоры с братом Цинсюаня на себя и выбил для Соул «часы посещения» младшего хозяина. Цинсюань был счастлив и даже притащил Пэй Мину из поездки в штаты набор женского белья. Хэ Сюань, которому по неясной причине продемонстрировали покупку, настолько опешил, что первые пару минут даже не знал, что сказать. Стоял и пучил глаза на лазурное кружево, как заинтересованный филин. — Мужик любит приодеться в постели? — спросил наконец он, и Цинсюань, рухнув на диван, заржал как больной и даже не сразу смог ответить на вопрос. — Это Виктория Сикрет, популярный американский бренд, девушки от него в восторге, — утирая слёзы, объяснял он позже, — а Пэй Мин тот ещё кобель. Подарит какой-нибудь своей леди. Расположение красавицы гарантировано! Размер должен быть подходящий, он любит дам с пышными формами. Годный подарок, я считаю, и не дешёвый притом. Хотя твоя версия мне тоже нравится, — снова хрюкнул он, упаковывая бельё обратно в хрустящую бумагу. — Но в это кружевное великолепие, пожалуй, влезет только одна рука Пэй Мина: он любитель качнуться, там мышцы будь здоров. — Ну мало ли, — пожал плечами Хэ Сюань, угнездившийся в кресле-мешке. — А ты человек широких взглядов, Хэ-сюн, я даже не ожидал, что ты способен до такого додуматься. — Это Хуа Чэн человек широких взглядов, — ответил Хэ Сюань, — и многих талантов. А я просто слишком часто оказывался с ним рядом в минуты принятия решений. — Повезло, — улыбнулся Цинсюань. — Это как посмотреть. В тот раз они встречались в светлой и просторной квартире Цинсюаня. Стены здесь ещё пахли свежей краской, на мебели кое-где оставалась защитная плёнка, а в углу у входа были свалены обрезки плинтуса, изрядно похудевший рулон обоев и всякое другое. Видно было, что ремонт закончили совсем недавно, и у хозяина никак не доходят руки подчистить следы. Жилище Цинсюаня отличалось от его минималистичной норы, как небо от земли. Здесь всё было оформлено в светлых зелёно-голубых тонах, на стенах висели картины в изящных белых рамках, а на полу в гостиной стояла скульптура из двух огромных раскрытых вееров и завитушек вокруг, изображавших не то воздух, не то воду, не то всё вместе. Перед диваном лежал мягчайший ковёр непрактично-бежевого цвета, и ноги утопали в ворсе по щиколотку. Даже мебель была такой уютной и неформованной, словно главной задачей Цинсюаня было создать дома как можно меньше ограничений. Хэ Сюань не удивился бы, обнаружь он в спальне огромный роскошный матрас вместо кровати. Но в эту комнату он благоразумно не попросился, а Цинсюань не предложил зайти. Кухня была совмещена с гостиной, что, на взгляд Хэ Сюаня, было довольно некстати, но готовить здесь оказалось удобно как минимум потому, что вся техника была современной. А ещё здесь рядом с плитой красовалась барная стойка, на которой Цинсюань любил сидеть с бокальчиком вина, пока Хэ Сюань колдовал над едой. Имитировать деятельность хозяин этой квартиры, как оказалось, тоже отлично умел, но это больше не вызывало негодования. Заниматься делом под уютный щебет Цинсюаня оказалось приятно, так что желания привлечь его к процессу не возникало. Достаточно было и того, что Хэ Сюаня развлекали разговорами, подавали ему вино и включали хорошую музыку — а иногда и всё сразу. Остальное он мог сделать и сам. Теперь они старались чередовать выходные и ходили друг к другу в гости по очереди. Но те дни, когда гостем был он сам, Хэ Сюань любил больше. Это напоминало детство, когда уйти с ночёвкой к друзьям было одновременно и праздником, и приключением. Цинсюань жил на другом конце города, и ехать вечером домой было не с руки, поэтому Хэ Сюань брал с собой смену одежды и оставался ночевать на удобном диванчике в гостиной. В середине августа Цинсюань неожиданно позвонил ему поздно вечером на неделе, когда Хэ Сюань подъезжал к дому. Он в тот день сильно задержался на работе, и в пути решал дилемму, чего ему хочется больше — есть или спать. С самого обеда зарядила гроза, которая всё никак не собиралась заканчиваться, и дворники такси едва справлялись с потоком дождя, заливавшим лобовое стекло. — Не хлебнуть бы радиатором, — поцокал языком сморщенный дедуля в кепочке, крутя баранку и неодобрительно глядя за окно. — Сынок, на подъезде к дому луж глубоких нет? Чтобы мне не занырнуть случайно. — Нет, дядя, там хорошая дорога, — успокоил его Хэ Сюань. — Я поговорю, ничего? — спросил он, вынимая из внутреннего кармана куртки верещащий телефон. — Ничего-о-о, — бодро отозвался дед и сделал радио потише. — Привет, — принял звонок Хэ Сюань. — Что-то ты поздно сегодня. — Прости, Хэ-сюн, — ответил Цинсюань чересчур ровным голосом, и от этого механического тона у Хэ Сюаня внутри завыли сирены. — Я разбудил? — Нет, я на пути домой, — успокоил он. — Что случилось? — Можно я приеду? — всё так же безэмоционально спросил Цинсюань, не ответив на вопрос. — Да, только возьми такси. — Зачем? — в пресном, каком-то полумёртвом голосе не отражалось даже удивления, не говоря уж о привычной бодрости. — Затем, что меня пугает твоё состояние, — нахмурился Хэ Сюань. — Не уверен, что тебе стоит сейчас садиться за руль. Пожалуйста, возьми такси. — Хорошо. — Мне как-то подготовиться? — на всякий случай спросил Хэ Сюань. — Нет. — Ты в суде? — вроде бы Цинсюань упоминал недавно, что на днях у него разбирательство. — Да. — Отлично, поезжай сразу ко мне, — от здания суда до дома Хэ Сюаня было ближе, а домашнюю одежду для Цинсюаня можно было найти на месте. — Хорошо, — уронил Цинсюань и прервал звонок. — Неужто беда у твоей милой? — с сочувствием спросил сердобольный дед. — Пока не понял, — задумчиво ответил Хэ Сюань. — Вот тут направо, с главной дальше поворота нет. — Так точно! — такси свернуло с главной дороги и впереди, за пеленой дождя, показался дом. Накинув деду чаевых за приятную поездку, Хэ Сюань выбрался из такси и припустил к магазинчику у дома. Цинсюань звучал так, словно нынче вечером им не помешает вино. Что же у него стряслось? Под кожей мелко клокотало беспокойство. Цинсюань не появлялся добрых полтора часа и на звонки не отвечал, чем взвинтил тревожность Хэ Сюаня до небес. Когда в дверь наконец-то постучали, он стартанул с дивана так резко, что упал и наверняка посадил синяк на колене. Цинсюань шагнул через порог мокрый, как калан, — с одежды текло, брюки облепили ноги, а длинные волосы взялись сосульками. — Ты пешком что ли шёл всю дорогу? — нахмурился Хэ Сюань, запирая дверь. — Мгм... нет, — Цинсюань рассеянно стёр воду с лица и присел расшнуровать ботинки. — От перекрёстка. — Зачем?! Там же минут десять идти, а в такой ливень и зонт не поможет. — Таксист не знал, как ехать к дому, а я не смог объяснить. — Цинсюань, там же по прямой, — мягко заметил Хэ Сюань. Друг поднял на него пустые глаза, и Хэ Сюань сменил тему: — Я принесу полотенце и сухую одежду. Проходи пока в ванную и раздевайся, хорошо? — сейчас явно было не лучшее время, чтобы задавать вопросы. — Мгм, — покорно кивнул Цинсюань. Когда Хэ Сюань зашёл в уборную, друг стоял на коврике, раздетый до пояса, и мял в руках тяжёлую от влаги рубашку, словно не знал, что с ней делать. Пиджак висел на крючке поверх полотенца для рук, и с него уже успела натечь небольшая лужа. На стиральной машинке лежали бумажник и телефон, не подающий признаков жизни. — Дай-ка это мне, — осторожно сказал Хэ Сюань, забирая из подрагивающих рук мокрый ком. Засунув рубашку в машинку, он сгрёб мокрое добро Цинсюаня в карман штанов и положил вместо него стопку сухой одежды. — Иди сюда, — позвал он, и Цинсюань повернулся, будто на автомате. Его плечи были ледяными, и Хэ Сюань, растиравший их полотенцем, понял, что этих мер не хватит. Отложив полотенце на стиралку, он включил душ и настроил воду, подставив руку под тёплый, почти горячий поток. Должно подойти. — Цинсюань, давай в душ. Тот кивнул, покорно развернулся, и стало ясно, что он сейчас залезет в кабинку прямо в штанах. Пришлось его остановить. — Так, приятель, — тихо начал Хэ Сюань, уложив руки ему на плечи, — посмотри-ка на меня, ну же, — Цинсюань поднял на него больной взгляд. — Сейчас ты разденешься до конца, залезешь в душ и постоишь там, пока не согреешься. Минут пять точно. Вон лежит одежда, видишь? — Цинсюань оглянулся на стиралку и снова кивнул. — Как выберешься из душа, одевайся и приходи на кухню, понял? Цинсюань с силой сглотнул, кивнул ещё раз — но вдруг ткнулся в плечо Хэ Сюаня холодным лбом и тихо завыл. Он не плакал и не всхлипывал, но то, что происходило, было даже хуже. Словно Цинсюань не знал, как выпустить боль, разрывающую его изнутри. Руки бессильными плетьми висели вдоль тела, и Хэ Сюаню оставалось только обнять его самому, опустить ладонь на мокрую макушку и вжать лицом в своё плечо. Они стояли так, пока Цинсюань не утих, а его плечи не перестали мелко вздрагивать. — Как же мне хреново, — просипел он в футболку Хэ Сюаня, и тот испугался, как бы друга, ко всему прочему, не свалило воспаление лёгких — он явно замёрз и до сих пор не согрелся: кожа под ладонями была ледяная. — Я вижу, — ответил Хэ Сюань, неловко погладив его по голове. — Но тебе нужно в душ, иначе станет ещё хуже. Ты холодный, как лягушка, и можешь простыть. Давай, полезай под воду. — Хорошо, — в голосе Цинсюаня, наконец, прозвучало нечто похожее на осознанность. — Жду тебя на кухне. Будешь тёплое вино? — Буду, — ответил тот и отстранился. Глаза его были красными, но сухими. Хэ Сюань нарезал фрукты, слушая, как за стенкой друг смывает стресс и холод. То, что случилось нечто плохое и, возможно, непоправимое, было ясно как день. В первую очередь подумалось, не попал ли в беду его брат. Но эта версия казалась маловероятной: всё было бы в разы хуже, если бы речь шла о семье. Оставались рабочие проблемы. Но что такого могло произойти, что настолько выбило Цинсюаня из колеи?! Он вылил бутылку вина в кастрюльку, где уже лежали кусочки яблок и апельсинов, и горстка специй. Возможно, Цинсюань проиграл дело? Судя по рассказам, такое с ним случалось довольно редко, или же он предпочитал не рассказывать новому приятелю о своих провалах. Но последнее — вряд ли: у Цинсюаня не было проблем с самооценкой, он часто рассказывал забавные случаи из жизни, случившиеся по его же беспечности, и был не дурак над собой поиронизировать, но с любовью и без излишнего самоуничижения. В целом, он производил впечатление человека, который не стал бы стесняться своих промахов. Легче было поверить, что умница Цинсюань просто редко ошибался, но, очевидно, когда это всё же случалось, терял опору. На поверхности вина стали появляться пузырьки, Хэ Сюань убавил газ и прислушался: шум воды стих. Через пару минут в кухню вошёл Цинсюань, раскрасневшийся после горячего душа и с вьющимися от влаги волосами. Взгляд его теперь был в разы более осмысленным, но всё ещё больным. — Спасибо, Хэ-сюн, — бесцветно сказал он, усаживаясь на стул, и даже попытался улыбнуться, но получилась какая-то дикая перекошенная гримаса. Цинсюань спрятал лицо в ладони. — Прости, я… я не знаю, куда девать всё это… Страшно было ехать домой. Мне кажется, я бы там с катушек слетел. — Всё правильно сделал, — попытался немного успокоить его Хэ Сюань. — Но ты хотя бы намекни, что случилось. Я не знаю, что и думать. — Я слил дело, — коротко ответил Цинсюань. — Теперь из-за этого умрёт человек. Я не смог его защитить. Судя по тону, Цинсюань в любую секунду готов был возобновить нисхождение по спирали отчаяния. Хэ Сюань быстро поставил перед ним стакан глинтвейна и присел напротив. — Ты хочешь поговорить об этом или наоборот? — Я не знаю, — прошептал Цинсюань, кусая губу и сжимая в ладонях горячий бокал. — Я… Там молодой мальчишка. Неблагополучная семья, детство на улице. Связался не с той компанией, начал продавать наркоту. Ему едва исполнилось восемнадцать… Кто-то сдал… Нет, я не спорю, подобные проступки заслуживают наказания. Но смертная казнь... О, боги, — он уронил голову на стол и рвано вздохнул, будто собирался вот-вот разреветься. Хэ Сюань надеялся, что так и будет: пусть плачет и кричит, пусть делает хоть что-то — можно даже подраться — лишь бы Цинсюаня немного отпустило. Смотреть, как его раздирает не находящее выхода горе, было почти физически больно. — И ведь ублюдки, которые действительно виновны, останутся на свободе. Там громадная махина, подпольная группировка. Я даже не знаю, позволят ли мне подать апелляцию… Скорее всего, нет. Я облажался, Хэ-сюн. Так чертовски сильно облажался. Я уже вижу, что мог сделать по-другому, чтобы не попасться так тупо, — теперь он звучал почти зло, словно собственное неумение предугадывать всё на свете было ему омерзительно. — Положился на жёсткость закона как последний сопляк, будто первый день в деле! Не предугадал, что можно создать каких угодно свидетелей, если обладаешь деньгами и связями. Чувствую себя полнейшим ничтожеством. Видел бы ты, как он на меня смотрел, когда его уводили из зала… — Пей, — скомандовал Хэ Сюань, и Цинсюань послушно взялся за стакан, прикончив половину одним махом. Запоздало оформилась мысль, что нужно было напоить его успокоительным, а не алкоголем. Но, в крайнем случае, он сделает это завтра с утра. Надо бы, пожалуй, взять выходной. — Какого хера я делаю в защите, если позволяю себе так ошибаться?! — Цинсюань грохнул стаканом по столу, но этого показалось мало — и в столешницу впечатался кулак. — Ёбаный позор! Какой же я кретин… — он обхватил голову руками, поставив локти на стол и глядя в столешницу. Над плитой размеренно тикали часы, и в этой недотишине было слышно, как часто и неровно дышит Цинсюань. — Ошибок недостаточно, чтобы тебя обесценить, — сказал Хэ Сюань, забирая пустой стакан, и вернулся к спасительной кастрюльке. В красном вине, как в крови, плавали звёздочки аниса и пара палочек корицы. Он разлил по второй. — Пока ты побеждаешь чаще, чем садишься в лужу, твоя работа имеет значение. — Я отправил человека на смерть, Хэ-сюн, — отозвался Цинсюань с некоторой злостью в голосе. Правда, непонятно было, на кого она была направлена — на Хэ Сюаня с его мутной философией или на него самого. — На смерть его отправил в первую очередь он сам, а во вторую — закон, ты здесь лишь одна из составляющих, и даже не самая важная. Ты слишком много на себя берёшь. — Я пообещал защитить его, — прошептал тот, — и не смог. — Ты не всесильный небожитель, Цинсюань, — Хэ Сюань придвинул к нему бокал с глинтвейном, и приятель немедленно в него вцепился. — Есть вещи, с которыми ты ничего не можешь сделать, и эти вещи не всегда предсказуемы. Но ты хотя бы пытаешься, это само по себе дорогого стоит. — Мгм, — кивнул тот, явно не слыша, что ему говорят. Под глазами Цинсюаня залегли круги, на губах виднелись маленькие ранки, словно он совсем недавно отчаянно их кусал. — Твой телефон, кажется, помер, — решил ненадолго сменить тему Хэ Сюань. — Я сунул его в мешок с рисом, включать не пытался, но он был весь мокрый. — Он сел, — отстраненно заметил Цинсюань, — а потом намок в кармане. Но, может, всё-таки оживёт… Завтра увидим, — он спрятал лицо в ладони и затих. Микроволновка показывала без четверти час. Хэ Сюань и сам чувствовал, что вот-вот отключится: голова уже не работала как надо. — Цинсюань, — тихо позвал он. — давай ложиться? Тебе нужно поспать. Сейчас всё равно ничего хорошего в голову не придёт. Дай мозгу отдохнуть. Ты завтра со скольки? — Я завтра выходной, — понуро отозвался тот. — Вот и отлично. Я тоже возьму день. Выспимся, а днём поделаем что-нибудь реабилитирующее. Идёт? — Не ломай из-за меня свой распорядок, Хэ-сюн, — голос Цинсюаня был всё ещё пугающе ровным. — Если ты скажешь, что не стоишь того, я тебе врежу. Из ладоней донесся какой-то странный звук — не то всхлип, не то смешок, Хэ Сюань не очень понял, но было довольно и того, что Цинсюань не стал возражать. Пока тот допивал своё вино, Хэ Сюань постелил ему на диванчике, сдвинул панель с аквариума и включил подсветку. Теперь в комнате мягко сменялись приглушённые цвета: зелёный, синий и фиолетовый. Когда-то давно эта секвенция замечательно усыпляла его самого. Он достал с верхней полки шкафа плюшевый плед потеплее и приоткрыл окно в гостиной, впуская шум дождя. Когда нервы ни к чёрту, свежий воздух очень помогает. Цинсюань вошёл в комнату в тот момент, когда Хэ Сюань закончил приготовления и собирался звать его сам. — Привет, ребята, — мрачно поздоровался он с пираньями. — Ложись, — сказал Хэ Сюань. — Я уберу на кухне и тоже лягу. — Здесь же? — тупо спросил Цинсюань. — Нет, в спальне, — даже если и существовало общепринятое правило, предписывающее спать на одном диване с расстроенными друзьями, Хэ Сюань был к этому не готов. — Мгм, — печально кивнул Цинсюань и стянул футболку. Убрав на кухне, Хэ Сюань заглянул в гостиную снова: Цинсюань уютно устроился под пледом, натянув его до ушей, и не сводил глаз с аквариума, где обитатели осторожно исследовали кусок размороженной тиляпии. — Спокойной ночи, — сказал Хэ Сюань от двери. — Буди меня, если что, слышишь? — Спокойной ночи, Хэ-сюн, — тихо отозвался Цинсюань и закрыл глаза. Хэ Сюань почистил зубы, написал имейл заму, чтобы завтра не ждали, пролистал ленту вечерних новостей и только после этого лёг в постель. Однако сон не шёл. За окном уютно шуршал дождь, но не все звуки можно было объяснить им. В темноте гостиной за стенкой тихо плакал Цинсюань. Хэ Сюань лежал и слушал, не станет ли хуже. Чутьё подсказывало, что следует дать другу возможность прореветься без лишних глаз и ушей. Он готов был подорваться на малейший знак разгулявшейся истерики, но всхлипы становились всё реже, а затем и вовсе прекратились. Хэ Сюань выждал пару минут и всё-таки заглянул в гостиную. Цинсюань спал, чуть приоткрыв рот и прикрыв ладонью глаза.

***

Проснулся он за полдень: организм, переживший стресс, взял своё. Хэ Сюань как раз давал заму по телефону последние указания на день, когда сонный Цинсюань заглянул в кухню, вяло помахал ему рукой и принялся греметь стаканами в сушке, вытаскивая нужный. Он был очень разборчив по части стаканов и кружек и пил только из тех, которые удовлетворяли его взыскательный вкус. Критерии этого отбора до сих пор оставались для Хэ Сюаня загадкой. Пока он понял лишь то, что Цинсюань предпочитал стекло керамике и стаканчики повыше. — Ты как? — спросил Хэ Сюань, завершив звонок. — Получше, наверное, — пожал плечами Цинсюань, допив воду. — Голова болит. У него были опухшие глаза: не то просыпался ночью и плакал, не то вечерние слёзы вкупе с вином дали такой эффект. Из-за этого Цинсюань казался ещё более сонным и каким-то обмякшим, непривычно уязвимым. Это одновременно умиляло и огорчало. — Таблетку? — предложил Хэ Сюань. — Само пройдёт, — отмахнулся друг. — Слушай, я тут подумал, — Хэ Сюань поскрёб колючую щёку: побриться или нет? Наверное, нет, нерабочий же день. — Помнишь, ты как-то предлагал сходить в зал? — Не помню, — мотнул головой Цинсюань. — В какой? — В такой, где можно подраться, не привлекая лишнего внимания. — О, боги, — Цинсюань потёр глаза и, кажется, попытался улыбнуться. Получалось всё ещё плохо, но всё же значительно лучше, чем накануне вечером. — Ты решил меня побить за вчерашнее? — Не то чтобы побить и не вполне за вчерашнее, — пожал плечами Хэ Сюань. — Но мне кажется, тебе будет полезно подвигаться. — Но мы же пили вчера. — Совсем немного. — Я чувствую себя разбитым. — Вот как раз и приведёшь себя в чувства. У меня даже есть лишний спортивный костюм, уже лежит на кресле. Давай, одевайся, я забронировал нам время. — Так ты уже всё спланировал, — захлопал ресницами Цинсюань, что в совокупности с опухшими глазами делало его похожим на маленького обиженного мальчика. — А если бы я отказался? — С чего бы? — выгнул бровь Хэ Сюань. — Трусишь что ли? Боишься, что я тебе жопу надеру, планктончик офисный? — Хэ-сюн, — а вот это уже была настоящая улыбка, пусть и печальная. Хэ Сюань мысленно похлопал себя по спине: молодец, мужик, так держать. Пусть даже Цинсюань видел его умысел как на ладони — он переключился, а это было то, что нужно. — Не такой креветке, как ты, меня запугивать, — он шутливо погрозил Хэ Сюаню пальцем. — Да неужто? Одевайся, и поехали проверим. — Ладно, — кивнул Цинсюань всё с той же неуверенной улыбкой и вышел из кухни. Позавтракать они не успели, но так было даже лучше: тренироваться на полный желудок — хуже не придумаешь. — Как долго ты занимался? — спросил Цинсюань в такси, когда узнал, что они едут в старую школу ушу, куда Хэ Сюань ходил ребёнком. — Лет восемь, — неуверенно ответил тот. — Не очень долго. В старшей школе я увлёкся биологией, стал ходить на дополнительные занятия, а ещё нужно было помогать отцу в ресторане, нянчиться с мелкой. Времени не осталось. Но кое-что помню. Иногда приезжаю побить манекен, или кто-нибудь из младших учеников соглашается помахать со мной руками. Тогда тяжко приходится: они все тренированные, а я кусок тофу, — Цинсюань фыркнул: похоже, рассказ Хэ Сюаня его позабавил. — Каждый раз обещаю себе тренироваться чаще, но пока не выходит. А ты чем занимался? — Сначала курсы самообороны, потом муай-тай, — ответил Цинсюань. — Брат отволок меня в ближайшую к дому секцию, когда мне было девять. Меня тогда знатно отволтузили в новом дворе, а его не оказалось рядом. Он, конечно, тем ребятам отомстил, у него в этом плане разговор короткий. Но и мне устроил выволочку, мол, любой человек должен уметь себя защитить. Прав был, конечно. Мне сначала не нравилось, я вообще не любитель рукопашной. Но со временем втянулся: у меня хорошо получалось — тренер говорил, реакция отличная и удар. Я даже на соревнования пару раз ездил. А потом умерла мама, мы снова переехали, стресс, учёба… В общем, я забросил. Но тай несложный, как мне кажется, там особенно нечего забывать. Пару лет назад я решил освежить навыки, с тех пор хожу два раза в неделю. Помогает не сойти с ума на почве рабочего стресса. — Понимаю, — кивнул Хэ Сюань, уже осознав, что Цинсюань не был голословен, когда обещал протереть им маты. — На светофоре прямо, не слушайте навигатор, там заграждение стоит. Хмурый таксист молча кивнул, и Хэ Сюань был ему за это благодарен: тот оказался выходцем откуда-то с юга и говорил на такой дикой смеси путунхуа, кантона и хер пойми чего ещё, что Хэ Сюаню не удавалось вычленить из его речи даже части слов, не говоря уже о предложениях. В зале их встретил пожилой завхоз. — Часа два есть у вас, этсамое, — тапки старика Ло так громко шаркали по полу, что у Хэ Сюаня начал дёргаться глаз. — Дневные уже отзанимались, а до вечерних далеко. Уходить будете, этсамое... стукнете мне. Я запру. А задержитесь до пяти, и так уходите, там этсамое… до вечерних всего ничего. — Спасибо, папаша Ло, — хлопнул его по плечу Хэ Сюань. — Разберёмся, не переживай. Не в первый раз. — И фортку, фортку открой, сяо Сюань, а то, этсамое... дышать вам будет нечем. Там с утра отряд поросят скакал. Мне, этсамое... проветрить не досуг было. — Да-да, — покивал он, подпихивая Цинсюаня к двери в зал. — Сделаем, папаша Ло. Старик пошкрябал обратно в тренерскую, и Цинсюань, который до сих пор лишь вежливо улыбался, фыркнул и ткнул Хэ Сюаня острым пальцем в бок: — Сяо Сюань, — шире улыбнулся он, — как мило! Тебя здесь любят. — Меня здесь просто сопляком помнят, — пожал плечами Хэ Сюань, проходя к окну. — Папаша Ло истратил на меня больше пластыря и заживляющей мази, чем на кого бы то ни было ещё. Я мелкий был пухлый и неуклюжий. Первые пару лет ходил весь в синяках и ссадинах. — Не могу представить тебя пухлым. Покажешь фото? — Ни за что. — Ну пожалуйста, Хэ-сюн! — Перебьёшься. — Да ладно тебе, сяо Сюань! Ты на них, должно быть, такая прелестная булка, — расцвёл Цинсюань, будто позабыв на мгновение о своей печали. — Вернемся к тебе домой, покажешь? Хэ Сюань уложил по центру зала последний мат, встал в стойку и поманил Цинсюаня ладонью. — Тебе придётся побороться за право увидеть старинные гравюры, воин. Смех Цинсюаня бисером рассыпался по залу, выкрашенному в унылый армейский зелёный. Тот сбросил куртку и шагнул вперёд: — Как от такого отказаться? Дрался Цинсюань и впрямь неплохо. Двигался красиво, но вдумчиво и очень экономно, ушу-мастер Фэй одобрил бы. Иногда Хэ Сюань пропускал удары просто потому, что интересно было досмотреть, чем закончится та или иная связка Цинсюаня. В таких случаях она обычно заканчивалась для него звоном в ушах. — Прости-прости, я думал, ты видишь, — сбивчиво извинялся Цинсюань, посмеиваясь и не прекращая движения. Он был очень быстрый и неожиданно коварный: не гнушался использовать обманные приёмы и пару раз чуть не зарядил Хэ Сюаню по яйцам, увлекшись процессом. — Твою мать! — выругался Цинсюань, когда удачно поставленный блок едва не выбил из паса его руку, метившую Хэ Сюаню в пах. — Прости, Хэ-сюн, всё время забываю. — Возмутительно! Где твоя солидарность? — Хэ Сюаню едва хватало дыхания, чтобы за ним поспевать. То, что Цинсюань намного лучше подготовлен физически, стало понятно почти сразу. — Предвкушает фотки. — Хрен тебе! Они танцевали друг вокруг друга минут двадцать, прежде чем Хэ Сюаню это дело надоело, и он развернул решительные действия. После этого стало не до разговоров: он едва успевал блокировать ответные удары Цинсюаня и всё никак не мог до него дотянуться. Тот же, растеряв последний стыд, пробил Хэ Сюаню в голень и чуть его не завалил, но в конце связки промахнулся. Хэ Сюань всё-таки сбил его с ног единожды. К тому моменту, как это наконец случилось, мышцы его ног выли, и пот заливал глаза, словно они бились под вчерашним дождём. Цинсюань перекатился по мату, вскочил, будто был сделан из каучука, и Хэ Сюань, встретив его взгляд, мысленно вознёс молитву за сохранность своей жопы: Цинсюань был в ярости. В той самой, конструктивной и боевой, которая повышала мораль войск и шансы на победу. И когда за взглядом последовал удар, стало ясно, что шутки закончились. Не прошло и десяти минут, как Хэ Сюаня опрокинули на лопатки, стукнув сверху ступнёй для убедительности — не больно, но обидно, чёрт возьми. — Один-один, — крикнул Цинсюань, отпрыгивая подальше. — Вставай, сяо Сюань! Надо определить победителя. — Назовёшь меня так ещё раз, и я подобью тебе глаз, — рыкнул Хэ Сюань. В нём самом запал этого боя разворошил жажду победы, не какой-то абстрактной и метафорической, а вполне конкретной победы в физическом бою. Пальцы горели от ударов, икры жгло так, что казалось вот-вот сведёт, и в целом он понимал, что находится на пределе. Сколько они уже дерутся? Сорок минут? Час? Он слишком давно не бился так долго без перерыва. — Дотянись сначала, креветка, — дерзко ухмыльнулся Цинсюань, и Хэ Сюаня перемкнуло. Наверное, ни разу, будучи взрослым, он так не выкладывался в зале. Периферийное зрение отключилось, оставив в фокусе только Цинсюаня и его резкие, жалящие движения. Это было как песня, как приход и посткоитальное блаженство разом, но всё это — на фоне дичайшего физического напряжения. Они сошлись снова, и движения посыпались быстрее, чем Хэ Сюань успевал их фиксировать. Тело двигалось само — на силе инстинкта и мышечной памяти, и ощущалось просто восхитительно. Ровно до тех пор, пока грудину не скрутил спазм от удара. Он упал, разевая рот, но вдохнуть не вышло. Внутри немедленно вспыхнула паника, словно сбрызнутая бензином осенняя трава. Тело требовало воздуха, а тот всё не шёл. Мат ударил в спину и затылок, перед глазами на мгновение потемнело, и почти сразу же в горло хлынул спасительный кислород. Хэ Сюань жадно хватал глоткой воздух, ничего не видя перед собой. Проморгался лишь пару минут спустя: он лежал на спине как самое аморфное в мире тело, а Цинсюань сидел у него на груди, зафиксировав ногами его руки и прижав к горлу предплечье — недостаточно сильно, чтобы удушить, но чётко обозначая свою позицию. Он был потный, как марафонец, на футболке спереди темнело пятно, волосы растрепались и облепили лоб, а щёки полыхали, будто густо смазанные румянами. В глазах не читалось ни крупицы недавнего отчаяния, лишь азарт боя и торжество свершившейся победы. Горячка битвы понемногу отпускала, и Хэ Сюань подумал, что, пожалуй, этот результат стоил кусочка, который Цинсюань отщипнул от его гордости. В конце концов, не ради этого ли он затеял их вылазку? — Два-один, сяо Сюань, — ухмыльнулся Цинсюань и, убрав руку, покровительственно похлопал его по щеке. — Я всё ещё… могу поставить... тебе бланш, — задыхаясь, возразил Хэ Сюань. Цинсюань фыркнул и поднялся. — Ну, как-нибудь потом. Или ты хочешь ещё раунд? Я могу, — он встал в стойку и пружинисто попрыгал, как боксёр на ринге. — Нет уж, хватит с меня, — отмахнулся Хэ Сюань. — У меня и так в ушах шумит. — Прости, Хэ-сюн, — немедленно засуетился Цинсюань, подавая ему руку, но Хэ Сюань только звонко шлёпнул ладонью по ладони и уронил руку обратно. — Сильно я тебя? Что-то болит? — Всё болит! Не кипиши, Цинсюань, всё в порядке, я не бумажный. Просто непривычная нагрузка. — Перетрен? — Вряд ли. Но завтра точно буду кряхтеть как старый дед. Цинсюань бухнулся рядом и тихо рассмеялся. — Ты и так кряхтишь как старый дед, ничего нового. — Совсем обнаглел, — посетовал Хэ Сюань, поднимая руку, чтобы заслонить глаза от света потолочной лампы. — Спасибо, Хэ-сюн, — посерьёзнел вдруг Цинсюань. — Помогло. — Ещё бы, — хмыкнул он. — Физическая активность — верный способ. Особенно учитывая то, что мы с тобой ведём не самый подвижный образ жизни. — Меня иногда так вырубает, что я не могу мыслить логически. — Я догадался, — кивнул Хэ Сюань. — И часто так? — Нет, — Цинсюань вздохнул. — Очень редко. Я редко совершаю настолько масштабные ошибки. В его голосе вновь прорезалась грусть, и Хэ Сюань повернул к нему голову. — Мне тебя ещё раз отметелить? — В смысле?! — опешил Цинсюань. — Тебе — меня? Подожди, подожди… Это ещё кто кого отметелил? Ты что-то путаешь, сяо Сюань! — Ничего я не путаю, — ухмыльнулся Хэ Сюань. — Я тебя раз уложил на лопатки. — А я тебя — два! — Ну так я ещё раз могу уложить. — Да ладно? — Цинсюань приподнялся на локте и лежал теперь лицом к Хэ Сюаню. — А кто тут минуту назад стонал-умирал и дышал как пожилая собачка? — Как кто?! — Хэ Сюань подавился воздухом. — Ну ты и хам, мелкий! — Чего это я мелкий? Мы одного возраста! И вообще... — он вдруг осёкся, повесил голову так, что волосы скрыли лицо, и до Хэ Сюаня донёсся тихий смешок. — Ловко сработано, Хэ-сюн, — широко и благодарно улыбнулся Цинсюань, подняв глаза и заправляя волосы за ухо. Хэ Сюань похлопал его по плечу и с кряхтением поднялся. — О, предки, моя спина. — Точно не хочешь доктору показаться? — Цинсюань, позволь мне сохранить хотя бы какую-то часть лица, лады? Тот рассмеялся ему в спину. — Давай сохраним тебе глаза! У тебя невероятно красивые глаза, знаешь? Очень выразительные. Например сейчас они выражают то, что мне лучше заткнуться, — Цинсюань сидел на мате, опершись на руки позади себя, шевелил пальцами ног в белых носках, которые ему выдал Хэ Сюань, и выглядел почти таким игривым и бодрым, каким ему и полагалось быть. Почти. С его век ещё не до конца сошла припухлость, и улыбка выходила чуть вымученной. Мысли о беде, которой он так или иначе поспособствовал, явно не покинули его, но хотя бы немного притупились. Теперь Цинсюань выглядел готовым дать этим мыслям бой, даже если сам не осознавал этого. Тупая обречённость, так напугавшая Хэ Сюаня прошлым вечером, ушла из его глаз, уступив место знакомому живому блеску. По крайней мере теперь можно было не бояться оставить друга одного. Кризис миновал, миссия Хэ Сюаня выполнена, можно возвращаться домой. Он кинул в Цинсюаня полотенцем и, повесив второе на шею, пошёл к раздевалке. — Закрой окно, когда будешь уходить. Я тебя в холле подожду. — Хэ-сюн, — донеслось из-за спины протяжное, — а ты же помнишь, что теперь должен показать мне свои детские фотки? — Нет. — В смысле?! Что значит, «нет»? Так, ну-ка стой… Сзади послышалось шевеление, скрип мата, и Хэ Сюань перешёл на бег.

***

Август завершился, а за ним и сентябрь с октябрём. Однажды утром Хэ Сюань раздвинул шторы и обнаружил, что улица за окном присыпана белым, словно небесная хозяйка по случайности опрокинула на город банку с мукой. Пришлось доставать из шкафа куртку потеплее, а с антресолей — зимние ботинки. Цинсюань явился в обед, облачённый в изысканное длинное пальто песочного цвета и белый кашемировый шарф. Он был во всём этом настолько уютный, светлый и восхитительно свой, что Хэ Сюань нутром ощутил невидимую тягу. Словно они были разнозаряженными кусочками магнита. Приходилось себя одёргивать, чтобы случайно не ускорить шаг. Цинсюань шёл ему навстречу от парковки рядом с аквариумом и улыбался, и от этой улыбки в груди щекотало и пекло, как от слишком жадного глотка горячего чая. Они поравнялись и пришло время остановиться, но Хэ Сюань не смог — шагнул вплотную, отмечая, как в глазах напротив вспыхивает удивление, сомкнул руки у Цинсюаня на спине. Ткань пальто была очень мягкой. Ухо обожгло изумлённым вздохом, и Хэ Сюань обнял сильнее, чуть пригибаясь и устраивая подбородок на чужом плече — они были почти одного роста. — Привет. — П-привет, — сбивчиво ответил Цинсюань, обнимая в ответ поначалу робко, а затем — уверенно. Они стояли, пока у Хэ Сюаня не начала мёрзнуть голова. Услышав эту жалобу, Цинсюань рассмеялся, стянул кожаные перчатки в цвет пальто и безжалостно растёр ему уши, подёргав напоследок за мочки. — Тебя бабушка не учила шапку носить что ли? — попенял он на пути в кафе. — Она не дожила до моего рождения, — пожал плечами Хэ Сюань. Очень хотелось взять Цинсюаня за руку, но, во-первых, он забыл перчатки и не был уверен, что прикосновение его и в обычное время холодных, а теперь, должно быть, просто ледяных пальцев будет приятным. А во-вторых, не был уверен, что готов к последствиям этого действия сам. Достаточно сегодняшних объятий. Хорошо, если Цинсюань не воспримет их как знак того, что Хэ Сюань желает чего-то более интимного. Однако мысль о том самом «интимном» на сей раз не вызвала отторжения. Даже в первый день, когда он, как последний кретин, снял перед Цинсюанем штаны у себя на кухне, мысль о возможной близости вызывала неприятие; густо приправленное возбуждением, но всё же. Сейчас же идея дотронуться до Цинсюаня не дружески, а ласкающе показалась намного более привлекательной. — Прости, Хэ-сюн, — без улыбки сказал ни о чём не подозревающий Цинсюань. — Я не знал. — Всё в порядке, — отмахнулся он, открывая дверь и пропуская вперёд, чем, кажется, вызвал в друге новый приступ удивления. — Но она тоже была в какой-то мере человек науки. Занималась традиционной китайской медициной. Где-то дома лежат записи, которые она собрала за жизнь, и копия, которую сделала мама. — Ого, ничего себе! — восхитился Цинсюань. — Это сколько той книжке лет? — Не знаю, — пожал плечами он, — под сотню, пожалуй. Мама была очень поздним ребёнком и сама родила поздно. Считала, что ребёнок должен быть осознанным решением. Я появился, когда ей было хорошо за тридцать. — Звучит разумно. А книжка, получается, начала двадцатого века. Обалдеть! — Цинсюань снял перчатки, бросил на столик, размотал шарф и взялся за пуговицы пальто. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не подскочить и не помочь ему снять верхнюю одежду: Цинсюань всё же не девушка, и в их случае подобные жесты явно лежат за гранью обычной любезности. — Хэ-сюн, а ты не думал издать её как мемуары? Это же супер интересно! И ценные знания, к тому же. Мне кажется, такая книжка может иметь успех, и доход с тиража долго капает. Я буду латте и сэндвич с яйцом, — Хэ Сюань кивнул и пошёл к кассе, лишь на полпути сообразив, что Цинсюань, вообще-то, мог бы сходить за своей едой сам, как обычно и делал. Но, очевидно, странное настроение, пограничное для статуса их отношений, было у них сегодня общим. Наверное, следовало обеспокоиться, но почему-то внутри лишь трепыхался неуместный восторг. Сестра говорила про такое: «внутри скачут козлятки». Визит в деревню к тёте произвёл на маленькую А-Тянь неизгладимое впечатление. Особенно недавно родившиеся козлята, скакавшие по траве. Сестра прыгала с ними вместе, радостно хохоча, а отец снимал её на телефон и прятал улыбку. Придумать более подходящую аналогию для обозначения беспричинной радости было сложно.

***

В середине ноября Хэ Сюань подхватил дичайшую простуду. Всё как-то неудачно сложилось: потёк старый любимый гидрокостюм, который давно следовало заменить, но он всё оттягивал этот момент, у белухи Ванцзи начались какие-то проблемы с глазами, и пришлось полдня пробултыхаться с ним в полярном аквариуме то заныривая, то выбираясь. Хэ Сюань подозревал, что Ванцзи либо наглый симулянт, либо слишком хороший друг. Сначала его собирались купить вместе с косаткой Усянем, с которым тот случайно подружился в вольере заводчика, но потом генеральный решил повременить с косаткой и купить только белуху. Ванцзи приехал один и явно не был этому рад. Хэ Сюань сделал себе в планировщике пометку поставить вопрос о косатке ребром: подобные связи в животном мире были крайне редкими, но, однажды сложившись, становились жизненно важными. Если они в ближайшее время не выкупят Усяня, то Ванцзи, чего доброго, зачахнет от тоски и все инвестиции вылетят в трубу. Это был хороший аргумент, поэтому Хэ Сюань записал и его тоже. Навыки переговоров у него были так себе, но за благополучие подводных подопечных главный океанолог бился до последнего. Вроде бы коллектив его за это ценил. — Потерпи, приятель, привезём мы твоего друга, — сказал он, сидя на краю резервуара и поглаживая Ванцзи по кожаному боку. Тот глянул на него чёрным глазом, пугающе разумным для своего вида, и ушёл под воду. Хэ Сюань подумал, что лучше бы ему сдержать обещание: в случае провала Ванцзи просто-напросто откусит ему что-нибудь — и будет прав. Наглые лжецы должны быть наказаны. От перенапряжения и гипотермии знобило, и Хэ Сюань поспешил выбраться из костюма. Он выглушил за каких-то полчаса здоровенный термос горячего чая, заботливо принесённого одной из стажёрок, и его вроде бы отпустило. Но потом таксист, приехавший на вызов, полчаса не мог найти здание аквариума, и Хэ Сюань, ругаясь как последний проходимец, искал его под мокрым снегом без зонта и снова замёрз. Он всецело одобрял желание приезжих подзаработать в крупном городе, но раз уж садишься за руль, так выучи блядские карты или заведи хороший навигатор! В результате он проснулся посреди ночи от озноба. По ощущениям, в горле работали жернова, а в квартире стоял минус, хотя обогреватель работал, и все окна были закрыты. Он закинулся жаропонижающим, достал из шкафа второе одеяло и потерял сознание до утра. В следующий раз Хэ Сюань проснулся за полдень — даже не услышал будильник. Телефон показал три пропущенных с работы, восемь — от Цинсюаня и два от Хуа Чэна. Видимо, за время гибернации его все успели потерять. — Так я и думала, — мрачно сказала его зам, выслушав сиплое приветствие. — Вы уже вчера выглядели нездорово. Я заказала вам новый костюм, больше такого не повторится. Поправляйтесь, господин Хэ. Не волнуйтесь, я тут всех построю по росту. — Спасибо, Лань Чан, — прохрипел он. — До встречи. Сидеть дома предстояло до полного выздоровления: у Лань Чан был маленький ребёнок, жутко болезненный и проблемный, которого она растила одна и берегла как зеницу ока. Всем коллегам, являвшимся на работу с признаками простуды, Лань Чан устраивала беспощадный прессинг, который пока никто не выдерживал, предпочитая тактически отступить на больничный. Не было причин думать, что для него зам сделает исключение. Заразить Лань Чан было общим корпоративным кошмаром. Поэтому штат добросовестно лечился дома, за исключением тех сотрудников, которые по долгу службы не встречались с заместителем главного океанолога вообще. С трудом передвинув чугунную руку, Хэ Сюань открыл сообщения. Цинсюань, [10:13] Йо, Хэ-сюн, чего трубку не берёшь? Изменяешь принципам, ха-ха (⁀ᗢ⁀) Сегодня обедаем? Я не завтракал и ужасно голодный (￣﹃￣) Сходим в ту лапшичную, где слоновьи порции? Цинсюань, [11:24] Земля вызывает Хэ-сюна, приём! Цинсюань, [12:02] Хэ-сюн, так мне выезжать или нет? Я как раз освободился и ДУМАЮ О ЕДЕ (✧ω✧) Цинсюань, [12:28] Я чёт волнуюсь (⇀‸↼‶) Перезвони, хорошо? При мысли о лапше замутило, хотя обычно Хэ Сюань был готов продать за неё частичку души. Чтобы переключиться, он открыл сообщение от А-Чэна. Гуй, [12:38] 548* Пришлось напрячь мозги, но если он правильно помнил птичий язык Хуа Чэна, тот хотел узнать, всё ли у Хэ Сюаня в порядке. Он набрал ответ. Я [13:21] Заболел. Спал. На сообщении очаровательно быстро высветилось «прочитано»: беспокоился, говнюк, телефон рядом держал. Ответа можно было не ждать, господин Хуа никогда не чувствовал себя обязанным рассыпаться в любезностях. Заболел — выздоравливай. Пиши, если будешь помирать. Он хмыкнул, поморщившись от спазма в горле и набрал Цинсюаня. Тот ответил почти сразу. — ...пожалуйста, буквально минуту, — донёсся приглушенный обрывок разговора, а затем хлопнула дверь. Чёрт, похоже, Хэ Сюань ему помешал. Лучше было написать, но это казалось недостаточным ответом на восемь утренних звонков: — Хэ-сюн, ну слава предкам, я уже думал уйти пораньше и ехать к тебе. Ты в порядке? — Да, — проскрипел Хэ Сюань в трубку. — О, — многозначительно ответил Цинсюань, — да ты прям солист трэш-метала у меня сегодня. Ты простыл что ли? — Переохладился, — уточнил Хэ Сюань и зашёлся таким сильным и долгим кашлем, что его едва не вывернуло вчерашним ужином. — Всё в порядке, не переживай. — Да я уж слышу, — хмыкнул Цинсюань. — Температура высокая? — Я не мерил, у меня нет градусника, — признался Хэ Сюань, который любую простуду лечил куриным супом и чаем с имбирём и травами, не вдаваясь в нюансы. — Хэ-сюн, твоя беспечность меня иногда в ступор приводит, — в голосе Цинсюаня без труда читалось неодобрение, но оно так быстро сменилось заботой, что Хэ Сюань даже не успел возмутиться: — И лекарств у тебя, небось, нет, а за продуктами ты в пятницу ходишь, а сегодня только вторник. — Я всё равно не могу сейчас есть, мне плохо. — Но ты хотя бы пьёшь? — Нет. — Почему? — Мне плохо и лень. Трубка тяжко вздохнула. — Знобит сильно? — Я лежу под двумя одеялами исключительно потому, что третьего у меня нет. — Ты феноменален, — припечатал Цинсюань. — Я всё-таки уйду пораньше и приеду к тебе, потерпи ещё пару часов. А пока убери второе одеяло и сходи попей, Хэ-сюн, это очень важно. Ну же, давай, ты справишься. — Я не могу, — просипел он и это не звучало как нытьё исключительно благодаря больному горлу. Забавно, как недуг помог ему сохранить достоинство: — У меня нет сил. Никуда я не пойду. Прежде, когда он заболевал, вокруг него порхали Мяо-эр и сестра, и вторая шутила, что при простуде он превращается в маленького ребёнка. Хэ Сюань и сам это понимал, но сделать ничего не мог: простывать было до ужаса обидно. Такой пустяковый недуг, и так плохо от него. С температурой он чувствовал себя бесформенной, ни на что не способной биомассой, но это не злило, а расстраивало сверх меры. Так что простуженным он много ныл, наплевав на собственный образ в глазах окружающих. Цинсюань ещё какое-то время его поуговаривал, заставил убрать второе одеяло в обмен на апельсиновый сок, которого Хэ Сюаню внезапно захотелось до дрожи, и пообещал приехать так скоро, как только сможет. Кутаясь в единственное одеяло и чувствуя себя самым несчастным человеком на планете, Хэ Сюань провалился в беспокойный сон и проснулся через пару часов от яростного долбежа в дверь. Реальность плыла и раскачивалась. Дойдя по стеночке до прихожей, он повращал замок, сначала закрыв его на дополнительный оборот, вместо того, чтобы открыть, — мозг будто раскалился докрасна и ни черта не соображал. Из двери пахнуло холодом и Хэ Сюань отпрянул к противоположной стене, обнимая себя руками. — Бедняга, — протянул Цинсюань, едва взглянув на него и ставя на пол какие-то пакеты. — Сейчас, подожди минутку, помогу тебе. — Хорошо, — пробормотал Хэ Сюань, сжавшись в комок у стены: было зверски холодно. Сбросив пальто и обувь, Цинсюань обнял его за плечи ледяными руками, помог дойти до диванчика и замотал в плед как в кокон. А потом убежал на кухню и принялся чем-то громко там шуршать. Наверное, Хэ Сюань на пару минут отключился, потому что успел увидеть полусон-полубред с Цинсюанем, скачущим с козлятами на лугу у дома тётушки Кэсинь, а в следующий момент кадр сменился — и Цинсюань оказался напротив. В одной руке он держал маленькое блюдце с кучей разноцветных пилюлек, а в другой — огромный стакан апельсинового сока. — Какие козлятки? — отчётливо спросил Цинсюань. — Радостные, — попытался ответить он, но получилось только прошептать. — Да ты, мой дорогой, бредишь, — Цинсюань поставил блюдечко с лекарствами на кофейный столик и приложил ко лбу Хэ Сюаня ледяную ладонь: это было одновременно очень холодно и безумно приятно. — Ты самый жгучий парень, которого мне когда-либо доводилось трогать, — сказал он почему-то очень обеспокоенно. — В каком смысле? — прошептал Хэ Сюань, уже даже не пытаясь говорить погромче. — Во всех, — мрачно отозвался Цинсюань, ссыпая в ладонь таблетки. Ему никогда не делали подобных комплиментов, да ещё и таким траурным тоном. — На вот, — у лица оказалась бледная ладонь с кучей разноцветных кругляшков, которые двоились и троились, что было довольно занятно, пусть и не означало ничего хорошего. — Хэ-сюн, нужно выпить лекарства, давай. Ам — и всё. Я тебе сок принёс, смотри, как здорово. Тяжело вздохнув, Хэ Сюань собрал с ладони таблетки, ощущая себя лошадью, которую кормят с руки, и уткнулся в прохладную кисть лбом. Хорошо-то как! — Хэ-сюн, запей, — отобрал руку безжалостный Цинсюань и поднёс к его лицу стакан с трубочкой. Хэ Сюань поймал край соломинки губами и в горло потекла живительная влага, прохладная, кисловатая и прекрасная. Он ощущал, как сок стекает по раскалённой гортани в такой же горячий желудок, и было даже странно, что не издаёт шипения. От перепада температур — или от лихорадки — немного кружилась голова. — Теперь пойдём, уложим тебя, — поставил следующую задачу Цинсюань. Захотелось заныть в ответ, но вышел какой-то кряхтёж, совершенно не отражавший всей глубины одолевающей Хэ Сюаня печали. Он рухнул на бок вместе со своим коконом и подогнул ноги, укладываясь на диване. Можно было чуть сдвинуться, и тогда он поместился бы в полный рост, но сил на лишние телодвижения не осталось. — Я уложен, — буркнул он, закрывая глаза. Сверху фыркнули. На голову опустилась ладонь и принялась мягко перебирать волосы. Холодные пальцы то и дело касались кожи головы, было очень приятно, и Хэ Сюань улыбнулся, не открывая глаз — его гладили, о нём заботились, к нему приехали, и как же это было замечательно. — Бедный мой малыш, — прошептал Цинсюань, ласково проводя по бровям, по щеке. — Заболел, глупый. Ничего, всё будет хорошо. Ты с этим справишься, как хороший мальчик, самый сильный мальчик. Спи, я тут посижу. Он ещё что-то говорил, тихо и нежно, снова и снова, и Хэ Сюань даже не понял, что ещё слышал, а что уже видел во сне. Когда он в следующий раз открыл глаза, стояла глубокая ночь. Голубой свет фонарей заливал комнату через незашторенное окно. В кресле, скрючившись и пристроив голову на скомканную диванную подушку, спал Цинсюань, одетый в штаны и футболку, которые Хэ Сюань выделил ему в их первую встречу. Лицо его было спокойно и расслабленно, но ресницы мелко дрожали. Чувство признательности наполнило Хэ Сюаня до краёв. Завтра рабочий день, Цинсюань наверняка не выспится нормально, и наутро у него будет болеть шея. Он мог лечь в спальне на кровати, но выбрал сидеть тут, чтобы прийти на помощь, если вдруг Хэ Сюаню станет хуже. В ухо Цинсюаня был воткнут наушник, а рядом на подлокотнике лежал телефон. На полу у дивана стояли два стакана: с соком и с водой. Он опустошил оба: настолько сухо было в горле. Но, слава богам и Цинсюаню, его больше не лихорадило. Часы показывали два часа ночи с небольшим. Хэ Сюань выбрался из пледа и осторожно сел. От слабости вело, но предметы в глазах не расплывались, это был прогресс. Футболка и плед были противно влажными и чертовски хотелось переодеться. Он сполз с дивана, опустившись на колени у кресла, и осторожно потрогал Цинсюаня за руку: тот не проснулся, лишь брови недовольно сошлись к переносице. Пришлось дотянуться до плеча и аккуратно потрясти. — Цинсюань, — просипел он: голоса всё ещё не было. — Цинсюань, проснись. Тот вздрогнул под рукой и распахнул глаза. Встревоженный взгляд метнулся к дивану и, не найдя искомого, зашарил по комнате. Хэ Сюань сжал пальцы на плече, и его, наконец, заметили. — Хэ-сюн, — на лоб легла ладонь, быстро ощупала. Голос был хриплым со сна. — Ты чего не спишь? Как себя чувствуешь? — Намного лучше. Спасибо. Давай постелим тебе на диване, я пойду в спальню. — Да, хорошо, — Цинсюань потёр глаза и вынул наушник. — Наконец-то температура спала, ты очень страшно бредил. — О, предки, — Хэ Сюань спрятал лицо в ладонях. — Что я нёс? — Всякое невнятное, — обтекаемо ответил Цинсюань, но глаза отвёл. Впрочем, возможно, это было просто совпадением. — Я схожу за постельным бельём, а потом помогу тебе дойти, сиди, у тебя слабость, наверное, дикая. — Есть немного, — ответил Хэ Сюань, опираясь спиной о диван, ворс ковра приятно колол ладони и босые ноги. К тому моменту, как они всё постелили, загрузили в Хэ Сюаня новую порцию лекарств и разошлись, было уже три. Он был уверен, что проснувшись, не застанет Цинсюаня, но ошибся: в полдень тот обнаружился на кухне, что-то бодро набирая в ноутбуке. — Нам разрешено несколько дней в месяц работать из дома, если не нужно быть в суде, — радостно ответил он на вопрос Хэ Сюаня. — Я ими никогда не пользуюсь, люблю работать из офиса. Но вот, глядите-ка, пригодились. — Спасибо, — смутился Хэ Сюань, принюхиваясь: пахло супом и свежим рисом. Должно быть, пока он спал, Цинсюань успел сбегать за едой. — Тебе бы тоже что-то принять для профилактики, чтобы не заразиться. — А я уже, — улыбнулся тот. — Я благоразумный мальчик. Должно быть, у него выработалось нечто вроде рефлекса на это игривое «мальчик», потому что уже второй раз это обращение отзывалось приятной рябью внутри. Он стоял чуть позади Цинсюаня, едва не касаясь его плеча, и с такого ничтожного расстояния можно было уловить лёгкий аромат цитрусовых. Солнце бросало яркий блик на нежное местечко, где плечо Цинсюаня переходило в шею, будто софитом подсвечивало. А растянутая горловина футболки маркерной чертой указывала: «трогать здесь!» Отросшие каштановые волосы чуть вились за ушами, как шоколадный декор на торте, и во рту сделалось сладко. Должно быть, его всё-таки ещё не до конца отпустила лихорадка. Мысли были внезапные и нежданные, словно организм, вернувшись к жизни, немедленно возжелал всех её прелестей сразу, включая те, которых слишком давно не получал. — Вкусно пахнет, — прошептал он, не рискуя положиться на голос. По многим причинам. — Я суп принёс, ещё горячий. Будешь? — Наверное, — он приметил на кухонном гарнитуре картонный пакет с эмблемой знакомой лапшичной и, выудив оттуда лоточек с супом, устроился напротив Цинсюаня. День выдался яркий, солнце щекотало Цинсюаню щёки, заставляло щуриться. Он улыбался, прикрывал глаза ладонью и быстро читал что-то — взгляд бегал по экрану ноутбука. — Давай я закрою шторы, — предложил Хэ Сюань, разламывая одноразовые палочки. — Тебе же бликует. — Не надо, у меня хороший экран, — отмахнулся тот. — И солнышко наконец-то выглянуло, я очень по нему соскучился за время слякоти и хмари. У тебя такая светлая квартира! В моей ни одного окна на южную сторону, так жалко. Он так и продолжил работать, щурясь и улыбаясь. В этом был весь Цинсюань — однажды полюбив что-то, он готов был прощать мелкие недостатки и терпеть неудобства. Хэ Сюань надеялся, что в тот день, когда это качество окажется для их отношений решающим, Цинсюань будет снисходителен и к нему. Сомнений в том, что такой день непременно настанет, у него не было.

***

— Хэ-сюн, спасай, — проныла трубка голосом Цинсюаня в семь утра. — Прямо сейчас? Ты где? — подхватился Хэ Сюань, отбрасывая одеяло. — Что случилось? — Нет-нет, не настолько спасай, — рассмеялся тот, и по голосу стало понятно, что как минимум мучительная смерть ему в ближайшее время не грозит. Хэ Сюань окончательно оправился от своей дикой простуды всего неделю назад. Провалялся почти десять дней, пять — без голоса. Его до сих пор время от времени прихватывал кашель, но мокрый, нестрашный и всё реже. Цинсюань нянькался с ним два дня и ушёл только после того, как Хэ Сюань твёрдо пообещал пить все таблетки по листочку, на котором Цинсюань расписал, что к чему и почему. Он всё равно приходил вечерами, приносил еду и трепался ни о чём, а Хэ Сюань старательно поддерживал иллюзию, что в его районе больше не работает доставка, и язык телевидения вдруг стал ему недоступен, поэтому единственная его связь с миром людей и еды — это Цинсюань. Через несколько дней он поймал себя на том, что ждёт этих ежевечерних визитов, прислушивается к шагам в коридоре и звуку лифта. Это было глупо и по-детски. Однако чувство радости, распускавшееся как анемон, когда створки лифта открывались на нужном этаже, и звук лёгких шагов заканчивался стуком в дверь, было слишком восхитительным, чтобы добровольно от него отказаться. Но вот он выздоровел, и Цинсюань перестал приходить. Уже неделю Хэ Сюань мучался, сочиняя речь для того, чтобы предложить ему приходить почаще, но получалась какая-то сиропная чушь, и ему самому от себя становилось тошно. Как нерешительный сопляк, честное слово! Он был уверен, что хочет видеть Цинсюаня чаще раза в неделю. Только совершенно не мог облечь своё желание в слова. — Сходи со мной на приём завтра вечером? — осторожным просящим тоном начал Цинсюань. — Мне край как нужно там быть, а моя плюс один вчера слегла с ветрянкой. Серьёзно, кто болеет ветрянкой в двадцать первом веке да ещё и в сорок лет? Ведь есть же вакцины! Ну что за народ, — заворчал он, и Хэ Сюань с внутренним трепетом узнал в его голосе свой тон. Он научил Цинсюаня ворчать! Это было даже мило. Не лучшее, чему он мог научить, впрочем. — Пожалуйста, Хэ-сюн! — превратно истолковал его молчание друг. — Я готов проставиться, да всё, что хочешь! Только прошу, сходи со мной. — А почему ты не можешь пойти один? — вопрос был в основном для информации: он уже знал, что согласится, да и в принципе не был уверен, что способен в чём-то отказать Цинсюаню на данном этапе; тем более, когда тот так страстно просил. — Я… мне… — в трубке зашуршало, не то связь сбоила, не то Цинсюань замялся, а может всё вместе. — Цинсюань, не слышу, — сказал он чуть громче. — Там будет много неприятных мне людей, — отчеканил тот. — Мне нужен живой щит. Если бы Хэ Сюаню требовался решающий аргумент, то этот его добил бы. Впрочем, кому он врёт? Последние пару минут он прикидывал, в какую химчистку отнести костюм, чтобы успели освежить до завтра. — Хорошо, — ответил он. — Побуду один вечер твоим щитом и даже мечом, если потребуется. — Да-а-а! — радостно завопил Цинсюань, так что пришлось отнести трубку подальше от уха. — Хэ-сюн, ты чудо! Спасибо, спасибо. — Ерунда, — буркнул он: было бы за что так благодарить, в самом деле. Цинсюань даже не был в курсе, насколько сильно Хэ Сюань ненавидел парадный костюм. Особенно блядский воротничок рубашки, который так и норовил перегрызть сонную артерию. Возможно, стоит ему рассказать как-нибудь потом. Должен же он узнать, на что Хэ Сюань ради него готов. Предки, что за чушь опять лезет в голову… — Пришли детали, — сказал он вместо этого. — Уже перекинул тебе на имейл, — защебетал Цинсюань, явно довольный сверх меры. — Дресс-код: чёрный галстук. У тебя есть смокинг? Если нет, я знаю отличный прокат. — У меня есть смокинг, — не без гордости ответил Хэ Сюань, — и даже запонки есть. Цинсюань на другом конце провода бархатно рассмеялся, и игнорировать утренний стояк стало невозможно. Хэ Сюань как наяву увидел, как тот сидит в своём кресле-мешке, уложив ноги ленивым лотосом, на нём просторная футболка с разноцветными разводами, в которой он встретил Хэ Сюаня в прошлый раз. Горловина футболки так безбожно растянута, что из неё выглядывает плечо, на груди — россыпь дырок разного размера. Одна из них — особенно жестокая: когда Цинсюань двигается, в ней то и дело мелькает розовый сосок. Этой футболкой можно было пытать, Хэ Сюаня так точно. Он осторожно поинтересовался, сколько ей лет, и Цинсюань, просмеявшись, ответил, что нисколько. Это оказалась дизайнерская футболка, купленная неделю назад. Цинсюань вещал про то, что вещи должны нести в себе идеи, но единственная идея, которую доносила до Хэ Сюаня конкретно эта вещь — это то, что он чертовски хочет дорвать футболку собственными руками, добраться до соска, истрепавшего ему все нервы, и обхватить его губами. Дальше думать было чревато. — Вау, Хэ-сюн, ты полон сюрпризов. Я поражён. «Ты понятия не имеешь», — подумал Хэ Сюань, переворачиваясь на живот, чтобы побороть соблазн коснуться себя под звуки голоса Цинсюаня. Это было бы слишком. — Куда ты в нём ходил? — Никуда. Купил к празднику, но он не пригодился, — обтекаемо ответил Хэ Сюань. Упоминать в разговоре свою несостоявшуюся свадьбу не хотелось. Но кажется, Цинсюань успел слишком хорошо его изучить, чтобы не прочесть между строк и не угадать по малейшему изменению тона. — О. Понятно, — чуть тише сказал он и прокашлялся. — Что ж, значит, ты экипирован и полностью готов. Пришлёшь мне фото до химчистки? Просто на всякий случай, вдруг всё-таки понадобится аренда. — Цинсюань, ты мне что, не доверяешь? — Прости, прости, Хэ-сюн, — зачастил тот. — Просто это приём по случаю юбилея лучшего судьи города, я сам жутко боюсь сделать что-то не так. — Тише, подыши, — ответил Хэ Сюань, стараясь звучать как можно мягче. — Я понял. Пришлю тебе фото минут через двадцать. — Спасибо, Хэ-сюн, — судя по голосу, Цинсюань улыбался. — Ты настоящий друг. Так, мне надо бежать, а то я уже опаздываю. Хорошего тебе дня! — И тебе, — ответил Хэ Сюань и нажал отбой. Примерять смокинг было откровенно страшно: старые вещи вызывали слишком много воспоминаний. После похорон он не смог заставить себя даже зайти в семейный дом, и его вещи собирал Хуа Чэн. Но то ли оттого, что костюм не пригодился, то ли сознание услужливо потёрло все блёклые воспоминания тех лет, но, переодевшись, Хэ Сюань не испытал вообще ничего. Смокинг сидел на нём как влитой, скрадывая излишнюю худобу и подчёркивая рост, и он поймал себя на мысли, что выглядит не так уж плохо. Однако, как ни старался, не вспомнил ни где покупал этот костюм, ни кто помогал его выбирать, хотя был уверен, что ходил не один. Впрочем, это было уже неважно. Повязывать бабочку стало лень, и он повесил её на плечо — просто в доказательство того, что она есть. Бабочка была странного цвета — фиолетово-винного, у него было даже какое-то специальное название — то ли масала, то ли марсала… Хэ Сюань помнил, что одно из этих слов — цвет, а другое — индийская специя, но забыл, что есть что. Распустив пару пуговиц на воротничке, он щёлкнул своё отражение в зеркале. Я, [7:43] <img> Пойдёт? Цинсюань, [7:44] … Хэ Сюань нахмурился: неужели так ужасно, что Цинсюань — Цинсюань! — не нашёл слов? Он снова взглянул в зеркало: да вроде неплохо. Или мода на смокинги успела так сильно поменяться за последние пять лет? Может, костюм предполагается не чёрный? Всё-таки это не свадьба и не премия какая-нибудь. Чёрт, да что Цинсюань имел в виду?! Тот уже несколько минут то писал сообщение, то останавливался, но так ничего и не присылал. Наконец, Хэ Сюань не выдержал. Я, [7:45] Просто скажи, что ты хочешь поменять Цинсюань, [7:45] Свой рабочий график! Хочу увидеть тебя в этом в реале Чёрт, Хэ-сюн, тебе нужно чаще носить костюм! Выглядишь отпадно ٩(♡ε♡)۶ Слишком хорошо За что мне такой подарок Я тебя не заслуживаю Цинсюань, [7:46] В смысле, я не заслуживаю такой шикарный «плюс один», ха-ха Блин, прости Я немного ошарашен В хорошем смысле! Я на твоём фоне потеряюсь (T_T) Да и плевать! Может, в твоём сиянии меня и вовсе заметят, ха-ха Роскошный смокинг (*￣▽￣)b И мужик в нём Дополнительные баллы за цвет бабочки! Всё супер, Хэ-сюн (ﾉ◕ヮ◕)ﾉ*:･ﾟ✧ Когда поток восторгов Цинсюаня, наконец, иссяк, Хэ Сюань понял, что глупо улыбается, глядя в экран. Быть для кого-то «роскошным» оказалось приятно, хотя скажи ему Цинсюань это в лицо, и он в панике заворчал бы того до смерти. Самолюбие, до этого тихо дремавшее в пыльном углу, выползло и отряхнулось. Захотелось выслать ещё пару фото: например, с расстёгнутым пиджаком, но он не стал, чтобы ненароком не испортить впечатление. Я, [7:47] Значит, согласовали Поехал на работу Цинсюань, [7:48] Счастливо! Кстати Брюки тоже отличные (//ω//) Хэ Сюань перевёл взгляд вниз и уверенность в себе смело будто веником: под тёмной, чуть блестящей тканью брюк отчётливо выделялся стояк, с которым он так ничего и не успел сделать.

***

Цинсюань настоял, что им следует выехать за три часа, и Хэ Сюань, попытавшийся было с ним поспорить, в итоге бросил эту затею и предупредил коллег, что в пятницу уйдёт пораньше. В конце концов, погуляют где-нибудь рядом с залом приёма, невелика беда. Зато Цинсюаня перестанет трясти от волнения. Его голос в телефоне звучал взвинченно, и Хэ Сюань уже не знал, что и как ему говорить, чтобы помочь. — У меня такое ощущение, что на этом приёме будет что-то ещё, чего ты боишься, но скрываешь это, — сказал он, наконец, когда они созвонились в обед перед приёмом. — Давай, Цинсюань, облегчи душу. Нам обоим станет проще, если я буду знать, чего ждать. Цинсюань пыхтел в трубку пару минут, а потом тяжело вздохнул, как всегда делал, когда уступал в чём-то непростом. — Прости, Хэ-сюн, я думал, смогу как-то поспокойнее. — Не смог. Ничего страшного, — успокоил Хэ Сюань. — Просто скажи, в чём дело. — Там будет брат, — сказал Цинсюань. — И он точно использует возможность со мной поговорить. Я не могу игнорировать его на глазах десятков людей. — И что? — И то, — взвился тот. — Я не знаю, к чему готовиться. О чём он заговорит? Что мне отвечать? Как отстаивать свою позицию и не выглядеть при этом капризным неблагодарным ребёнком? Что если он решит обсудить тот случай при всех? Я же нагрублю ему, и это будет позор, и после этого мы точно не помиримся. Проклятье, всё так сложно. Под конец этой тирады он совсем сник, и Хэ Сюань пожалел, что не спросил его лично: Цинсюаня лучше всего поддерживали прикосновения, тот был очень тактильным. — Цинсюань, — мягко начал он, — ты придумываешь то, чего может не случиться. Каким бы сложным человеком он ни был, он всё ещё твой брат, и я уверен, он тоже не планирует жечь мосты. — Да-да, я знаю, — вздохнула трубка. — Но он бывает так импульсивен… — Это семейное. — Что, если он решит провести разведку боем? Если не сможет сдержаться? — снова распереживался Цинсюань, пропустив шпильку мимо ушей. — Тогда ты скажешь, что предпочитаешь решать семейные споры наедине и будешь в этом непреклонен. К тому же, с тобой буду я, и я поддержу тебя. Спорить с двумя людьми, которые твёрдо стоят на своём, он не станет: это будет выглядеть нелепо. Видишь, ничего страшного. — Ты прав, Хэ-сюн, — вздохнул Цинсюань, голос его звучал устало. — Этот приём ещё не начался, а я уже от него устал. Скорее бы всё закончилось… — Ты справишься, — подбодрил его Хэ Сюань. — Подумай о позитивных сторонах: ты наденешь свой лучший костюм и проведёшь вечер в компании умных и полезных людей. И меня. Я тоже надену костюм. Утешение получилось так себе, но кажется, со своей задачей справилось: Цинсюань рассмеялся. — А ты знаешь, как приободрить. — Всё будет хорошо, — повторил Хэ Сюань, поддав в голос уверенности. — Да, — как-то разом успокоился Цинсюань. — Действительно. Чего я, в самом деле, не на войну иду. Спасибо, Хэ-сюн, ты очень мне помог. — Не за что. — Я заеду за тобой в пять. — Хорошо. До краха оставалось десять часов.