Шестой год

Через неделю на экране наконец-то всплыло знакомое имя, и сердце прыгнуло в горло. Когда Цинсюань позвонил, Хэ Сюань сидел на совещании по случаю грядущего ремонта западного крыла и не мог ответить. Впрочем, он в любом случае не стал бы. Внутри всё орало и рвалось, пока экран светился входящим звонком, и Хэ Сюань мысленно поблагодарил вселенную за такой удачный тайминг: не иди в тот момент совещание, и он с достаточно большой вероятностью не сдержался бы. От нежного «Хэ-сюн!» его отделяла манящая зелёная кнопочка и собственная воспалившаяся гордость. Генеральный спросил его мнение по поводу временного расселения обитателей аквариума, и Хэ Сюань смог — пришлось — отвести взгляд от телефона. — Что-то срочное, господин Хэ? — спросил директор. — Может, примете? Мы пока обсудим смету. — Нет, — хмуро ответил Хэ Сюань. — Это завершённое дело. От собственных слов стало паршиво, но упиваться этим не было времени: совещание продолжалось. Цинсюань звонил потом ещё два раза: вечером, когда Хэ Сюань ехал в такси домой, и совсем поздно, когда был в душе. Обычно тот, если долго не мог дозвониться, начинал забрасывать сообщениями, и Хэ Сюань с ужасом ждал, что сейчас они посыпятся, и вот их-то он уже не сможет игнорировать: Цинсюань в сообщениях умудрялся быть собой — весёлым, игривым, остроумным — ещё больше, чем в обычном разговоре… Но всё вышло иначе. Светящееся имя исчезло, уведомление показало три пропущенных вызова, а затем экран погас, и телефон затих. Только засыпая, Хэ Сюань понял, что весь вечер ждал, что вот-вот раздастся вибрация пришедшего сообщения. Однако этого так и не случилось. Больше Цинсюань не звонил. Прошла ещё неделя, затем другая, и наконец настал день, когда Хэ Сюань понял — они не виделись месяц. Месяц он не слышал голоса Цинсюаня, не ощущал его запаха, не видел одинокой ямочки на щеке. На столе всё ещё стояла кружка в виде круглого единорога, которую тот притащил «для себя». Хэ Сюань двигал её по кухне, переставляя то на микроволновку, то на холодильник, то обратно на стол. Один раз убрал в шкаф, но быстро достал снова. Пробовал пить из неё, но оказалось неудобно. Надо было выкинуть, но не поднималась рука. Когда-то психолог сказал ему, что если всё нутро противится какой-то конструктивной идее, не обязательно прогибать себя сразу же, учиняя над собой насилие. Гораздо продуктивнее дать себе время, чтобы свыкнуться с идеей, дать ей «обжиться» у себя в голове, а потом уже привести в исполнение. И он отстал от кружки. Пока что та должна была просто быть, а как с ней расстаться, он решит потом. Когда окажется готов это сделать. За диваном в процессе уборки обнаружилась кофта Цинсюаня, которую тот потерял и очень сокрушался: был уверен, что выронил в транспорте, а она, оказывается, всё это время собирала пыль у Хэ Сюаня в гостиной. Он поднёс кофту к лицу, чихнул от попавших в нос пылинок. Кофта едва-едва, но ещё пахла сладким апельсином. Она была жутко пыльная и просилась в стирку, но Хэ Сюань не смог и этого. После стирки запах неминуемо исчез бы. Поэтому он просто вытряхнул кофту на балконе и повесил на стул в спальне. Он хотел порвать с Цинсюанем. Он взрослый человек, он принял решение. Но отдирать от себя эту привязанность оказалось так же легко, как отколупывать свежую корку с едва затянувшейся раны: она отставала с резью и кровью, становилось больнее, а ещё она всё время нарастала снова… Но Хэ Сюань не мог, не смел себе этого позволить. Пусть обида на Цинсюаня немного притупилась, но факт их с Ши Уду родства никуда деваться не собирался. На прошлой неделе они с Инь Юем выбрали новую линию защиты. Через месяц было назначено новое слушание по их делу, и если всё сложится как он предполагал, то ход игры может круто поменяться. И тогда он наконец-то вздохнёт спокойно. Продаст старый дом, сделает ремонт в «Фугу», предложит бывшему напарнику отца стать шефом, найдёт толкового управляющего, устроит торжественное открытие после реновации… Дел было много. Латание сердечных ран в этот список не входило. Кроме того, он сам себе боялся признаться, какие причины могли заставлять его настолько сильно тосковать по Цинсюаню. Быть порознь оказалось гораздо больнее, чем он ожидал. Впрочем, он никогда не отличался сильным эмоциональным интеллектом, и на осознание собственных чувств и их причин у него всегда уходила уйма времени. Наступил декабрь. Темнело теперь рано, и Хэ Сюань, просыпаясь, долго не мог продрать глаза в утренней темноте. Сейчас ему как никогда пригодилась бы чья-то помощь звонками и сообщениями, но помогать ему в этом деле больше было некому. Часы показывали, что если в ближайшее время он не выйдет из дома, то Лань Чан полдня будет на него ворчать: сегодня на собеседование собирались прийти новые стажёры, и главный океанолог должен был одобрить их лично. От стажёрской текучки Хэ Сюань был не в восторге: только привыкнешь к мелким оболтусам, только поймёшь, кто действительно неплохо соображает, а кто ещё сам толком не понял, туда ли попал, только начнёшь поручать более-менее важные вещи, — и вот у них уже закончилась практика и «подпишите мне рекомендацию, пожалуйста, господин Хэ». Полнейшая ерунда. Он бы с удовольствием набрал человек семь на долговременную стажировку, а для остальных прикрыл двери, но кто бы его спрашивал ещё. Было бы неплохо, кстати, хоть сегодня не забыть написать своему бывшему профессору ихтиологии, с которым они до сих пор вели профессиональную переписку, чьи резюме хотелось бы видеть на своём столе летом. Пусть погоняет молодняк дополнительно. Таксист долго не мог найти подъезд к его дому, и Хэ Сюань, уже вышедший на улицу, чтобы его встретить, продрог. Ночные заморозки прихватили воду в лужах красивыми перьевыми узорами. Он, не думая, щёлкнул ажурный лёд на телефон и замер с трубкой в руке. Ну и что с этим фото делать теперь? Прежде он бы выслал его Цинсюаню, а сейчас? Тоска и раздражение подкатили одновременно: да какого чёрта?! С каких пор он вообще интересуется мобильной фотографией?! Ему и камера-то в телефоне нужна была, чтобы фотографировать травмированных рыб для отслеживания прогресса в лечении и ценники в магазинах техники, чтобы рассчитывать бюджет. С чего в нём прорезалось эстетство, которого с рождения не водилось?! Палец навис над опцией «удалить». Лучики застывшей воды смотрели на него с фото укоризненно и остро. Вздохнув, он открыл вичат и, проскролив вниз, скинул фото Се Ляню. Внутреннее возмущение не исчезло в полной мере, но хотя бы подутихло. В последнее время компромиссы с самим собой играли ведущую роль в его душевном спокойствии. Он уже ехал в такси, когда на экране высветилось новое сообщение от Се Ляня. Внутри было фото кружки, в золотистом чае плавали распустившиеся от кипятка розовые бутоны, и Хэ Сюань было подумал, что идея именно в этом — цветы в золотистой воде, красиво. Очень в духе Се Ляня, только резкость подвела. А потом заметил: в фокусе был керамический бок, по которому, будто старый шрам, тянулась огромная трещина, такая глубокая, что будь она свежей, содержимое неминуемо пролилось бы. Чашку явно когда-то раскололи, а потом — аккуратно склеили. Хэ Сюань хмыкнул. Не стоило начинать марафон глубокомысленных фото с Се Лянем. Цинсюань уже закидал бы его трактовками, наверняка сравнил бы самого Хэ Сюаня с этой замёрзшей лужей. Он словно не понимал, что льда уже не было и в помине, и не было давно. Вот дурак... — Приехали! — радостно уведомил молоденький таксист, затормозив у аквариума, подсвеченного зелёным, будто неведомый космический корабль. Уже почти рассвело, но не достаточно для того, чтобы отключилась подсветка на здании. — Да уж… — пробормотал Хэ Сюань, прикладывая карту к считывателю, чтобы расплатиться за проезд. Цинсюань больше не звонил, и Хэ Сюань не собирался это исправлять. С каждым днём тоска проникала всё глубже, словно внутренности готовы были вот-вот покрыться тонкой ледяной коркой снова. Рабочий день прошёл ровно, что в последнее время было редкостью. Даже ремонтники не доставляли проблем, а генеральный, уже месяц размышлявший над приобретением косатки, наконец-то дал добро. Хэ Сюань, порядком опасавшийся того, что Усяня перекупят, и Ванцзи зачахнет-таки от тоски, сразу же связался с продавцом. К счастью, буйную косатку ещё никуда не продали, и он договорился о перевозке на неделе. Если бухгалтерия не промедлит, то следующие выходные Ванцзи и Усянь смогут встретить вместе. Придётся поднять температуру в полярном аквариуме, но он не сомневался, что Ванцзи предпочтёт коротать свои дни в более тёплой воде, но с другом, чем в идеальной для его вида температуре, но одному. Телефон ожил, когда он уже выключил рабочий компьютер и собирался вызывать такси, чтобы ехать домой. Номер был незнакомый, и Хэ Сюань, которому за день несколько раз звонили люди подрядчика, заведующего перевозкой Усяня, решил принять звонок в тишине кабинета: — Я слушаю. Трубка помолчала пару секунд, а затем ненавистный голос произнёс: — Надо поговорить. Хэ Сюань до боли в ладони сжал ручку, которую успел подхватить со стола. Злое удивление было таким сильным, что он не сообразил прервать звонок. — Что заставляет тебя думать, что я хочу с тобой разговаривать? И где ты, чёрт возьми, достал мой номер? — Я уже пять лет бодаюсь с твоим юристом, ты всерьёз считаешь, что нигде в деле не фигурируют твои данные? Я считал тебя беспечным, но никогда не предполагал, что ты тупой, оцени моё великодушие. — Аттракцион неслыханной щедрости, — процедил Хэ Сюань. — А теперь иди нахер. — Не боишься вести себя так нагло с юристом противника? — Судя по тону, ты мне звонишь не как юрист противника, а с паскудным братом бывшего друга я могу говорить как хочу. — Блядь, ну какая же ты заноза! — сорвался, наконец, Уду. — Что он только находит в тебе. — Понятия не имею. Узнаешь, расскажи. — Как же я расскажу, если ты не хочешь со мной разговаривать? — пропел Уду с ядовитой насмешкой в голосе. — Уду, не испытывай моё терпение, — психанул Хэ Сюань. — Что тебе нужно? Оцени и ты моё великодушие, я до сих пор не бросил трубку. — Ценю, — внезапно уронил тот, холодно, но весомо, и гнев Хэ Сюаня, вопреки ожиданию, чуть поутих. — Я хочу обсудить с тобой наше общее дело. — Какое из? — саркастично спросил Хэ Сюань. — Их за последнее время стало вдвое больше, вопреки моему искреннему желанию не иметь с тобой никаких дел вообще. — О, это взаимно! — за этот короткий разговор он уже услышал больше интонаций в голосе Уду, чем за прошедшие годы. — Но боюсь, что нам с тобой придётся как-то смириться с тем, что это желание невыполнимо. — С чего бы? С Цинсюанем я больше не общаюсь, а в суде мы тебя скоро уроем. — Да-да, конечно, — голос Уду звучал теперь издевательски. — Ты как будто не веришь мне, — притворно изумился Хэ Сюань. — Ну, как тебе сказать… — обманчиво-мягко начал Уду и припечатал: — Нет. Твоё разбирательство растянулось на столь длинный срок только лишь по той причине, что я не безвольная подстилка Цябэй Лу, и совершенно не заинтересован в том, чтобы преподнести ему на блюдечке то, чего ему случайно захотелось. — Смотрите-ка, обиделся, — умилился Хэ Сюань. — Не обижайся, Уду, я же правду тогда сказал. — Ещё немного, и трубку брошу я. — Не бросишь, — хмыкнул Хэ Сюань. — Тебе явно что-то нужно, и это что-то очень важное, раз уж ты наступил на горло своему высокомерию и позвонил мне напрямую. Неужто брат загнал тебя в полосу отчуждения? — спросил он и по воцарившемуся гнетущему молчанию понял, что угадал. — Поверить не могу. Ты звонишь торговаться, — Хэ Сюань достал из ящика стола шары-гантань, которые ему когда-то подарил Се Лянь, и принялся перебирать. Нужно было успокоиться. В голове не укладывалось, что Уду — бесчувственный гордый мерзавец — звонил, чтобы пойти на уступки. Впрочем, всё это могло быть лишь иллюзией, наведённой, чтобы ослабить его бдительность и впоследствии нанести удар откуда не ждали. — Я звоню, чтобы предложить тебе взаимовыгодную сделку, — переформулировал Уду. — Ума не приложу, что такого ты можешь мне предложить. — Хэ Сюань, не провоцируй меня, — тихо и зло произнёс Уду, впервые назвав его по имени. — До сих пор у меня не было достаточно веского повода топить вас, только поэтому вы до сих пор на плаву. Но если ты мне его дашь, наше общение примет совершенно иной характер. Ярость, слепящая и пронзительная, мгновенно стала такой огромной, что побелело в глазах, и Хэ Сюань сжал в ладони гантань до характерного скрежета. — Уду, ты не в том положении, чтобы запугивать и диктовать мне условия, — процедил в трубку он. — Мне терять нечего, а тебе — очень даже. Думаешь, он ещё не знает, что дело не закрыто, и не сложит два и два, если «Цябэй» его выиграет? И чем именно ты пытаешься мне угрожать? Всё дорогое, что у меня оставалось, ты давно забрал. Если это попытка запугать меня потерей «Фугу» или дома, то ты опоздал лет на пять. Я уже слишком давно живу без доступа к семейному имуществу, чтобы испугаться такого. Ты можешь быть сколь угодно хитрожопым, но ты не бог, и мы будем затягивать разбирательство до тех пор, пока тебя не начнёт тошнить от него кровью. Ты сам себя загнал в угол, жалкий ты ублюдок! Слей ты дело сейчас, и Цябэй Лу возьмёт тебя за жабры. Выиграй — и нет никаких гарантий, что ты однажды восстановишь отношения с братом. Ради такого дела я с ним даже помирюсь. Как думаешь, станет он говорить с тобой, зная, что ты ободрал его любимого человека как липку? — Только попробуй использовать Цинсюаня, — оказалось, что когда Уду по-настоящему злился, то начинал говорить тише, но чётче, — только дёрнись в этом направлении, и клянусь, я не просто сотру в порошок всё, что тебе дорого, но и тебя самого упрячу за решётку. Я найду за что, не сомневайся. Держись подальше от моего брата. Ты и так сделал ему больно, не смей даже приближаться к нему! По краю сознания скользнула отстраненная мысль, что Уду только что своими неосторожными словами перечеркнул всё то, над чем Хэ Сюань кропотливо трудился месяц. И если ещё утром он собирался никогда больше не встречаться с Цинсюанем, то теперь точно знал, что, положив трубку, поедет не домой. Во всяком случае, не к себе домой. — Хотел бы я посмотреть на то, как ты мне помешаешь, — ответил Хэ Сюань, усмехнувшись. — Не смей его обижать, — голос Уду звучал бы повелительно, если бы из-под уверенности, которую он так тщательно отыгрывал, не сквозил испуг. Простой и понятный испуг человека, полагавшего, что его семье грозит опасность, которую нельзя спрогнозировать точно. — А то что? Ты ни черта не можешь мне сделать, Уду, — с наслаждением произнёс Хэ Сюань. — Ты беспомощен как младенец. Он привязан ко мне, более того — он на моей стороне в этом конфликте, он поддерживает меня даже сейчас. А будет ещё сильнее, — тихо закончил он. — Ты что собрался сделать? — судя по голосу, Уду был взволнован. — Не твоё дело. — Хэ Сюань, мать твою, не приближайся к моему брату! Я тебе собственными руками шею сверну. — О, а вот и угроза расправы, — ухмыльнулся он в трубку. — Как удачно, что все мои беседы записываются. Пока, Уду. Перезвонишь, когда будешь готов вести разговор из той позиции, в которой реально находишься. Ши Уду напряжённо дышал в трубку, и Хэ Сюань прервал звонок. Открыл приложение такси, забил адрес, который до сих пор помнил. Дорога до квартиры Цинсюаня отпечаталась как раскадровка кино. Вот он выходит из аквариума в голубой свет фонарей, вот открывает дверь машины и садится. Вот смотрит в окно, за которым проносятся огни других машин, светофоров и вывесок. Вот его такси тормозит у нужной высотки, и Хэ Сюань заходит внутрь, кивнув консьержке, которой Цинсюань его когда-то представил. Осознание того, что он собирается сделать, настигло только в лифте, когда собственное отражение, с растрёпанными волосами и возбуждённо блестящими глазами, взглянуло на него с зеркальной стенки. Бледный как гуль мужик с добротными синяками под глазами, невыспавшийся и помятый. Он попытался хотя бы пригладить воротник рубашки, но тот всё равно торчал из-под пальто как два ножа. При плохом освещении Хэ Сюаня вполне можно было принять за маньяка. В одном проклятый Уду был прав: совершенно непонятно, что Цинсюань в нём нашёл. И тем не менее, взгляд Цинсюаня при виде него всегда наполнялся нежностью и восхищением. Тёплый, ласковый взгляд однозначно влюблённого человека. Как можно было не придавать этому значения?! Лифт прозвенел, останавливаясь на нужном этаже. Дверцы разъехались в сторону, а Хэ Сюань всё стоял внутри, не в силах сделать шаг. Зачем он пришёл? Он что, всерьёз собирается воспользоваться чувствами Цинсюаня, чтобы досадить Уду? Младший Ши улыбался в его памяти открыто, обезоруживающе, и от этих воспоминаний щемило сердце. Он почти нажал кнопку с цифрой один, когда шипящий голос Уду снова прорезался в сознании. Этот ублюдок не будет запрещать ему видеться с Цинсюанем! Много чести. Он шагнул в закрывающиеся дверцы лифта, и те многозначительно клацнули у него за спиной: решил идти — так иди. Коврик у порога всё так же прикидывался свежей майской травкой, а за дверью разлились птичьи трели, когда Хэ Сюань вжал кнопку звонка. Внутри ещё вибрировал остаточный гнев, но голова начала проясняться. Мысль о том, что он «творит дичь», как любил выражаться Цинсюань, оформилась как раз в тот момент, когда заскрежетал замок. «И ведь даже трезвый, никакого оправдания», — успел с тоской подумать он, прежде чем живот скрутило сладостным предвкушением. Дверь отворилась, на пороге стоял Цинсюань. Лампа гостиной подсвечивала его затылок, создавая нимб вокруг головы. Волосы были собраны в смешной маленький хвостик под ухом, а на лице прописались те же признаки недосыпа, которые Хэ Сюань только что видел в зеркале. Но самым удивительным было то, что он не улыбался — даже тени улыбки не скользило по лицу. У Хэ Сюаня потяжелело на сердце. Печальный Цинсюань был одновременно чем-то пугающим и гнетущим, словно последствия глобального потепления. Он был одет в безразмерную майку жизнерадостно-зелёного цвета, — совершенно целую, для разнообразия, — и серые спортивные штаны до середины щиколотки, так сильно вытянутые на коленках, словно Цинсюань не вылезал из них весь тот месяц, что они не виделись. Завершали образ тапки в виде плюшевых акул, заглотивших ступни Цинсюаня. За время их знакомства Хэ Сюань ни разу не видел его одетым настолько небрежно, и в груди кольнуло пониманием, что это не случайность. Все те цветные кардиганы и изящные рубашки по выходным, и шарфы, подчёркивающие длинную шею, и шорты, оголявшие ноги, и даже пыточная майка — всё это было для него, для Хэ Сюаня, просто он этого не понимал. Предки, какой же он осёл… Он вдохнул, чтобы сказать хоть что-то — поздороваться, например, — но смог только обескураженно выдохнуть и отвести глаза. Ладони вспотели, и пришлось вытереть их об штаны. Однако Цинсюань, как всегда, понял его без слов. Уцепив Хэ Сюаня за воротник пальто, он втащил его внутрь квартиры, ногой захлопнул дверь и, подойдя вплотную, взял его лицо в ладони. Он всматривался так напряжённо, словно искал в лице напротив подтверждение своим мыслям, и его пальцы были такими же тёплыми, как Хэ Сюань помнил. С такого ничтожного расстояния было заметно, какие длинные и пушистые у Цинсюаня ресницы. Красиво очерченные глаза покраснели, словно их тёрли или напрягали слишком долго. В прошлый раз на мостике было темно, но теперь, в ярком свете потолочных ламп, были видны мелкие, едва наметившиеся морщинки в уголках глаз и нежный пушок на щеке, и тёмный шоколад радужки. Хэ Сюань просто стоял и смотрел, пока Цинсюань позволял, пока легко поглаживал большими пальцами его щёки и глядел так пристально, словно очень сильно скучал. Возможно, сильнее, чем сам Хэ Сюань. Подумать только, целый месяц! Весь этот месяц они могли гулять по морозному городу, пить горячее вино со специями, греть ладони и сердца друг друга, а вместо этого случилась какая-то херня… Губы напротив — пухлые, нежно-розовые, — были сухими и обветренными, и Хэ Сюань, не очень соображая, что делает, облизал свои. Глаза Цинсюаня улыбнулись первыми, сверкнули весельем — будто частички апельсиновой цедры мелькнули в горячем шоколаде — яркие, оранжевые. Уголки рта дрогнули в полуулыбке, а потом Цинсюань качнулся вперёд и поцеловал. Прикоснулся шершавыми губами к губам Хэ Сюаня, провёл языком между, и тот, уступая мягкой просьбе, приоткрыл рот; руки Цинсюаня скользнули ему на шею, притягивая ближе. У него был горячий рот с ароматом зелёного чая и химической карамельки. Хэ Сюань обхватил губами упругий язык, проваливаясь в сладость, которой во рту Цинсюаня давно уже не было — но достаточно было и того, что Хэ Сюань его таким воспринимал. Цинсюань тихо ахнул, не прерывая поцелуя, и этот маленький звук сдетонировал что-то у Хэ Сюаня в мозгу. Он отмер, обнял этого невозможного, солнечного парня, ласкового как летний бриз, прижал ближе, погладил тёплую спину, скрытую футболкой. Цинсюань был потрясающе реальный, горячий и близкий, и это объятие после четырёх недель разлуки оказывало наркотический эффект — словно Хэ Сюань надышался сладкого дыма, и теперь не мог ни мыслить, ни видеть ясно. Вот только он видел — как опустились ресницы Цинсюаня, когда тот прикрыл глаза, как порозовели его щёки. Хэ Сюань опустил руки ниже — на выпуклый, мягкий зад и, сдавленно рыкнув, подхватил Цинсюаня под ягодицы и поднял. Тот вскрикнул, от неожиданности прервав поцелуй, и обхватил ногами бёдра Хэ Сюаня. Устроился так уютно, словно всегда тут был. Он оказался тяжёлый, и держать его на весу было не слишком легко, но Хэ Сюань ни на что на свете не променял бы сейчас эту драгоценную тяжесть. Цинсюань смотрел на него сверху вниз терпкими блестящими глазами, прикусывал губу в нетерпении и зачарованно гладил по щекам. Хэ Сюань с болью выбрался из обуви, соскребая задники ботинок пятками и, по ощущениям, травмируя кожу. Но всё это было неважно, потому что Цинсюань в тот момент целовал его ухо, щекоча языком раковину — очень приятно. В пальто становилось жарко, и Хэ Сюань, продвигаясь вглубь квартиры, запоздало сообразил, что надо было снять его сразу. Расположение двери спальни помнилось смутно, но в этой квартире была, кажется, только одна дверь, которую он ни разу не открывал. Возможно, никогда в жизни Хэ Сюань не двигался так быстро с такой внушительной ношей. Добравшись до нужной двери, он рванул на себя ручку, та распахнулась — и на них полетела швабра, тряпки и ещё какая-то хрень, которую впихнули внутрь очевидно небрежно. Щётка с длинной ручкой в полёте едва не стукнула Цинсюаня по затылку: Хэ Сюань в последнее мгновение успел шарахнуться в сторону — больно приложился рукой об стену, но хватки не разжал. Не хватало ещё, чтобы Цинсюань упал и наставил синяков, а то и сломал себе что-нибудь. Тот выпустил изо рта ухо Хэ Сюаня и тихо рассмеялся, уткнувшись лбом в висок. — Дальше, — прошептал он, обжигая дыханием, и длинно лизнул шею, осторожно прикусил. Было бы гораздо легче, если бы он этого не делал: от этих нехитрых, но действенных манипуляций у Хэ Сюаня подгибались колени, что в их нынешнем положении было опасно для обоих. Придержав язык, он двинулся дальше: высказывать Цинсюаню сейчас всё, что он думал о его умении складировать принадлежности для уборки, было совершенно неуместно. Дверь в спальню оказалась соседней. Вопреки ожиданиям Хэ Сюаня, здесь не было кровати-мешка, вычурных штор, хрустальной люстры и прочих неожиданностей. Зато была кровать размером с аквариум для перевозки дельфина, накрытая белым покрывалом, похожим на морскую пену. В изголовье были навалены одна на другую с десяток маленьких подушек. Хэ Сюаню прежде не доводилось видеть таких огромных кроватей. Цинсюань пусть и был парнем высоким, особой крупностью не отличался, а на этой кровати, должно быть, и вовсе выглядел миниатюрным. Промелькнула ядовитая мысль, не устраивают ли здесь оргии, и не станет ли это проблемой, но Цинсюань не дал ей развиться — шевельнулся в руках, проехался по животу Хэ Сюаня пахом, насколько позволяла поза. Толстая ткань пальто мешала ощутить это движение в полной мере, но то, как близко было гибкое тело, как пластично оно двигалось в руках, всё равно чертовски заводило. Цинсюань жарко выдохнул ему в шею, укусил под ухом, всосал кожу. Жгучее ощущение, родившееся под его губами, пустило по венам Хэ Сюаня ток. Он коротко вскрикнул, и Цинсюань разжал зубы, лизнул оставленный след. — Больно? — выдохнул он Хэ Сюаню на ухо. — Немного. — Это хорошо, — прошептал Цинсюань, оттянул зубами его мочку и отпустил. — Мне тоже было. В сознании смешались стыд и обжигающее возбуждение, такое яростное, словно он испытывал нечто подобное впервые. В каком-то смысле, так оно и было. Если подумать, в последний раз он занимался любовью с А-Мяо, и это было слишком давно, чтобы сравнивать с тем, что происходило сейчас. Захлопнув крышку на воображаемом ящике с воспоминаниями, Хэ Сюань крепче стиснул пальцы на заднице Цинсюаня и шагнул к кровати. Хотелось упрятать его в ладони всего, чтобы плавился и тёк, как шоколад, сладкий и горячий… В голове тревожно мигала мысль, что он буквально находится в шаге от того, чтобы лечь в постель с мужчиной, почти ничего об этом не зная. Только такой идиот, как он, мог добрых полгода заглядываться на мужика и ни разу не почитать в интернете про однополый секс. Кое-что, конечно, он знал или мог угадать, но нюансы... Колени уткнулись в боковину кровати, Цинсюань дёрнулся и повалился спиной на матрас, утягивая за собой. Хэ Сюань в последнее мгновение успел подставить руку, чтобы не впечататься в него всем весом. Цинсюань обнял его ногами и выгнулся, притискиваясь плотнее, утянул в поцелуй. Целоваться так, нависая на руках, было не слишком удобно, но у Цинсюаня оказался слишком вкусный рот, чтобы оторваться от него так просто. Хэ Сюань мог бы вечность целовать его, ласкать нёбо и посасывать юркий язык, невзирая на мелкие неудобства. Однако он был в этой ситуации не один. — Тебе нужно снять… хотя бы пальто, — усмехнулся Цинсюань ему в губы, тяжело дыша, и тут же поцеловал снова. — Мгм, — согласился Хэ Сюань, втягивая в рот его нижнюю губу. Всеблагие предки, с каких пор целоваться настолько приятно? Всегда так было, или Цинсюань и в этой области одарён поболее прочих? — Хэ-сюн, — позвал тот, обхватил ладонями щёки Хэ Сюаня, провёл большим пальцем по его влажным губам, — сними пальто. — Только пальто? — уточнил он, целуя тёплую ладонь. — Не только, — расплылся в соблазнительной улыбке Цинсюань, обрушивая на голову Хэ Сюаня всю силу обаяния своей ямочки. — Но пальто — обязательно. Пришлось преодолеть притяжение кровати и встать. Пуговицы упирались, будто смазанные клеем, и Хэ Сюань ругался про себя за выбор одежды. Что ему стоило надеть сегодня куртку на молнии? Пальцы дрожали и не слушались. Нужно успокоиться, ему же не пятнадцать, и это не первый его секс. И всё же от перспективы заняться любовью с мужчиной — с очень дорогим ему мужчиной — было нервно. Что, если он облажается? Если сделает больно? Стоило хотя бы спросить Хуа Чэна. Тот бы, конечно, ничего ему не рассказал, но пинок в сторону интернета выдал бы увесистый. А теперь придётся справляться силами интуиции, скудных знаний и магистерской по биологии, имеющей ко всему происходящему весьма опосредованное отношение. А что, если без одежды он Цинсюаню не понравится? Он где-то слышал, что мужчины, предпочитающие ложиться в постель с другими мужчинами, очень требовательны к физической форме партнёра, а единственное, чем в этом плане мог щегольнуть Хэ Сюань — это выступающие кости. Вроде бы сейчас это модно, хотя он не особенно следил. Он не виноват, что всю жизнь такой тощий! Хотя в зал, конечно, можно было ходить почаще. Но как, если единственное, на что его хватает после рабочей недели — это лежать морской звездой. Панический круговорот мыслей рассердил. Да какого чёрта?! Хэ Сюань рванул последнюю пуговицу, та подалась, и он, наконец, стянул пальто с плеч. Оглядевшись, опустил на спинку рядом стоящего стула и туда же отправил шарф. Взявшись за нижний край пуловера, дёрнулся было стянуть его, но опрометчиво поднял глаза — и замер. Приподнявшись на локтях, Цинсюань мечтательно улыбался и смотрел так, словно взглядом клеймил каждый сантиметр открывающейся кожи. Этот взгляд обжигал, и в его пламени полыхало смущение Хэ Сюаня, мгновение назад казавшееся совершенно обоснованным. Каким бы он ни был под одеждой — Цинсюань его хочет, облизывает губы в предвкушении, дышит часто, приоткрыв рот. И как же ему идёт быть таким: нетерпеливым и жаждущим. Горение страсти, оставленной без внимания, невероятно шло Цинсюаню. Хэ Сюань так и стоял, не в силах ни пошевелиться, ни отвести глаза. Щёки Цинсюаня разрумянились, будто кто-то оставил на его лице два мазка розовой акварелью. Хотелось попробовать эти нежные пятна на вкус, провести языком… Они наверняка очень тёплые. Он стоял и смотрел, как примороженный, сжав в пальцах край одежды, пока Цинсюань не склонил игриво голову к плечу: — Я хочу посмотреть, как ты раздеваешься. Можно? — Ты уже смотришь, — хрипло ответил Хэ Сюань и прочистил горло. Боги, какой он нелепый. — Хочу… подольше, — шире улыбнулся Цинсюань, кончик розового языка скользнул по нижней губе. — Ты очень горячо это делаешь. — В смысле? — опешил Хэ Сюань и принялся стягивать кофту, чтобы хоть на мгновение скрыть под тканью лицо. Цинсюаня заводит то, как он раздевается! С этим знанием нужно было свыкнуться хотя бы пару секунд. — Мне нравится, как ты двигаешься, — тихо продолжил тот. — Ты всё делаешь так… неторопливо и осознанно. Весомо. Очень мужественно. «Боги, — подумал Хэ Сюань, пережидая тягучий спазм возбуждения, — вот так всю жизнь считаешь, что ты просто тормоз, а потом твоему любимому человеку это кажется возбуждающим». Мысль оформилась просто и легко, словно Цинсюань уже давно числился у него в подсознании с этой маркировкой, просто до сегодняшнего вечера не было случая облечь это знание в слова. Любимый человек — вот этот, с блестящими глазами и пушистыми прядями, выбившимися из хвоста, с горящими щеками и таким огромным сердцем, что вместило даже Хэ Сюаня с его взрывным темпераментом — вобрало в себя, нежно обволокло и погасило все ударные волны. Успокоило шторм внутри. Он ослабил узел галстука, распустил концы. Медленно потянул за один, сминая в ладони ползущую с шеи ткань. С невесть откуда взявшимся артистизмом вытянул руку в сторону и разжал пальцы. Галстук с тихим шорохом упал на пол. Цинсюань прикусил влажную губу, коварно улыбаясь — ему очевидно понравилось это маленькое представление. Боги, какой же он игривый и восприимчивый… «Чем же я заслужил тебя?» — подумал Хэ Сюань и взялся за верхнюю пуговицу рубашки. Он неторопливо расстёгивал маленькие пуговки одну за одной, запуская пальцы в просветы между ними, дразняще поглаживая кожу под тонким сорочечным хлопком. Эта рубашка не слишком ему нравилась именно потому, что была полупрозрачной и годилась только как нижний слой подо что-то. Но сейчас эта особенность пришлась невероятно кстати. Можно было провести пальцем под рубашкой в опасной близости к соску и насладиться тем, как Цинсюань снова в нетерпении покусывает губу — та уже была насыщенно красной от прилившей крови. К тому времени, как Хэ Сюань дошёл до последней пуговицы и развёл полы в стороны, возбуждение стало болезненным. Цинсюань ласкал его взглядом так, как не каждый смог бы руками. Он не трогал себя, но стояк, чётко обозначившийся под тонкими домашними штанами, невозможно было не заметить. Хэ Сюань звякнул пряжкой, резким движением вытянул ремень из шлёвок. Кожаный кончик стукнул об пол. Цинсюань запрокинул голову и жалобно застонал, выставляя на обозрение беззащитную шею с выступающим кадыком. Во рту мгновенно скопилась слюна — эта шея умоляла о поцелуях и о том, чтобы на ней оставили следы. Пора заканчивать с раздеванием. Цинсюань выпрямился — резинка соскользнула с волос и теперь они прикрывали уши и спадали на глаза, когда тот наклонял голову. Взгляд, блестящий меж прядей чёлки, казался ещё более дразнящим. — Мой восхитительный мальчик, — проговорил Цинсюань, растягивая слова так, словно они были кусочками нуги. — Какой же ты… «Какой?» — чуть было не спросил Хэ Сюань, потому что мозги отключались всё стремительнее с каждой секундой. Сквознячок из двери лизнул голые лопатки, и в голове немного прояснилось. Он осознал, что уже пару минут подвисает, прожигая Цинсюаня взглядом и обводя пальцем пуговицу на штанах. Вжикнула молния, и брюки, ничем более не сдерживаемые, упали на пол. Хэ Сюань шагнул вперёд и замер в каком-то метре от кровати. — Разденешься полностью? — жадно спросил Цинсюань, как будто отказ тоже был среди опций. — Что мне за это будет? — спросил Хэ Сюань, чудом выдернувший свой мозг из коматоза возбуждения. Долго это мгновение ясности не продлится, но пока оно здесь, можно попробовать принять участие в этой игре. — А чего ты хочешь? — с хитрым смешком спросил Цинсюань, подаваясь вперёд. Он сидел теперь на краю, свесив ноги вниз и обхватив ладонями угол матраса. Кровать была такой высокой, что его носки не касались пола. Хэ Сюань хотел слишком многого, чтобы уложиться в одно предложение, поэтому выбрал самое простое: — Сними майку. — Хорошо, — улыбаясь, протянул Цинсюань — оперся на руку и забросил ноги на кровать, поворачиваясь спиной. Пока на него не смотрели, Хэ Сюань быстро стянул носки: способа эротично снять эту часть гардероба он не знал. Цинсюань обнял себя руками, из-под футболки показались длинные светлые пальцы, они подцепили край и потянули. Футболка поползла наверх, обнажая гладкую спину с выступающими позвонками и родимым пятном под лопаткой. Цинсюань отбросил одежду в сторону, повёл плечами — и светлую кожу обсыпало мурашками. Не отводя глаз от открывшейся картины, Хэ Сюань шагнул в сторону и вслепую захлопнул дверь, чтобы на Цинсюаня не дуло. Тот обернулся на звук — глянул через плечо насмешливо и поманил пальцем. И Хэ Сюань пошёл к нему, будто зомбированный. Он сам себе не мог объяснить, почему так крыло — ведь это же Цинсюань, он уже видел его полуголым, но тогда не было так: не зудело в солнечном сплетении — подойти ближе, прижаться кожа к коже, не кололо кончики пальцев от желания прикоснуться, а самое главное — не было такого чёткого понимания, что этот парень — его. Он подошёл к кровати вплотную, опустил ладонь на середину спины — та была горячей. Цинсюань длинно вздохнул, наклонил голову к плечу, и Хэ Сюань повёл руку выше — к затылку. Вплёл пальцы в мягкие волосы — и Цинсюань подался, сильнее выгибая шею. Невозможно было сдержаться и не поцеловать этот точёный изгиб. Хэ Сюань ласкал губами кожу, перебирал пальцами волосы и никак не мог надышаться свежим запахом цитруса, который здесь — у ярёмной вены — был особенно силён. Другой рукой он погладил плечо, провёл до локтя — кожа на сгибе оказалась очень нежной, и Цинсюань тихо фыркнул: — Щекотно. — Не делать так? — Делай как хочешь, — прошептал Цинсюань, касаясь губами его щеки. — Всё, что хочешь. — Ты не помогаешь, — выдохнул Хэ Сюань ему в ухо, целуя потайное местечко за мочкой. Цинсюань смешливо ахнул и закинул руку ему на шею, притягивая ближе. Так — спиной к Хэ Сюаню — ему, наверное, было неудобно. Особенно учитывая, что тот всё ещё стоял рядом с кроватью. Огладив бока Цинсюаня напоследок, Хэ Сюань отстранился и забрался на постель. Матрас мягко спружинил под ним, принимая в свои объятия. Теперь он лежал на спине, а Цинсюань сидел к нему лицом — раскрасневшийся и притягательный. Он осторожно протянул руку, словно боялся спугнуть, опустил ладонь на впалый живот Хэ Сюаня и медленно повёл вверх. Накрыл рукой правый сосок и, поймав между прямыми пальцами, несильно сжал. Возбуждение заискрилось внутри, словно закоротивший провод. Хэ Сюань выдохнул, чтобы не сорваться прямо сейчас — не повалить Цинсюаня на постель, прижав собой и жадно целуя, чтобы тот и слова вставить не мог. Для такого было рано — они только узнавали друг друга. Спешить не стоило. Но у Цинсюаня оказалось на этот счёт иное мнение. Извернувшись, он в два движения стянул с себя штаны, бросил их на пол и сел на колени рядом с Хэ Сюанем. Белья под штанами не оказалось. У Цинсюаня был довольно крупный член, обрезанный, с розовой повлажневшей головкой. Хэ Сюань видел в своей жизни не так много членов — он и не стремился, — но ему определённо нравилось то, с чем предстояло иметь дело. Прежде в его сознании временами проскальзывала тревожная мысль, не пропадёт ли у него в постели всё настроение при виде члена партнёра. Опасение оказалось беспочвенным: Цинсюаня всё так же хотелось трогать — везде. И, в отличие от секса с женщиной, Хэ Сюань точно знал, как сделать ему приятно с первого раза. — Иди сюда, — протянул руку он, и Цинсюань, улыбнувшись светло и радостно, вложил пальцы в раскрытую ладонь и ловко оседлал его бёдра. Хэ Сюань ахнул, запрокинул голову, — он только теперь ощутил в полной мере, насколько возбуждён. Задница Цинсюаня прижала напряжённый член, и от этого статичного давления — и от недостатка трения — хотелось орать. Уперевшись руками в матрас по обе стороны от его головы, Цинсюань потёрся промежностью о его пах, и Хэ Сюань с трудом удержал стон. Ухмыльнувшись снисходительно, но нежно, Цинсюань продолжил двигаться на нём — гладко и ритмично, словно набегающая волна. Хэ Сюань гладил его бока и бёдра — горячие и влажные от выступившего пота. Было изумительно хорошо, но проклятье, как же мало. Ухватив Цинсюаня за бёдра, он стал направлять его движения, теснее прижимая к себе. Плотная мошонка дразняще тёрлась о его член под тканью трусов. — Я хочу раздеть тебя до конца, слышишь? — зашептал Цинсюань, ловя губами его губы. — Раздевай, — разрешил Хэ Сюань. Он бы ему что угодно сейчас разрешил! Просияв, Цинсюань двинулся вниз по его телу — поцеловал ямку между ключиц, провёл языком до соска и, обхватив губами, немного его пососал — тело Хэ Сюаня выгнулось навстречу этой ласке само, без малейшего участия со стороны мозга. Кажется, он вскрикнул, но сам не успел этого отследить. — О, чёрт, — прошептал Цинсюань, на мгновение ткнувшись лбом ему под сердце, — какой ты чувствительный. Я готов кончить, просто наблюдая за тем, как ты реагируешь. А если я сделаю так… — он снова вобрал в рот сосок, покатал между губ и принялся покусывать. От смеси кайфа и лёгкой боли у Хэ Сюаня зазвенело в ушах. Он вплёл пальцы в волосы Цинсюаня на затылке и прижал его голову ближе. А тот приласкал растревоженный сосок языком и, отстранившись, подул на влажную кожу. Струя прохладного воздуха будто хлестнула маленькой плетью по обнажённым нервам. Хэ Сюань протяжно застонал, сильнее сжав пальцы. — Чёр-р-рт, — выдохнул Цинсюань и, мягко отведя его руку, продолжил своё нисхождение — провёл носом вдоль солнечного сплетения, лизнул выступающее ребро и, наконец, подцепил пальцами резинку трусов и потянул вниз. Тёплые ладони съехали от бёдер к лодыжкам — вернулись обратно, и Хэ Сюань понял, что лежит перед Цинсюанем абсолютно голый. Он приоткрыл глаза и взглянул вниз. Цинсюань сидел на его коленях и смотрел на него, как на воплощённое чудо. Тонкий палец очертил впадинку пупка, и ладонь легла на живот, едва не касаясь запястьем конца члена. — Такой красивый, — прошептал Цинсюань и, согнувшись, поцеловал шрам от аппендицита, — мой чудесный мальчик. — Он гладил горячими ладонями бока Хэ Сюаня, тёрся о его живот лицом, словно кот, метивший своё. Тёплое дыхание осело на головке, и Хэ Сюаня пробило дрожью. — Цинсюань, — позвал он, опуская ладонь на растрёпанную макушку, — иди сюда. — М-м, — мотнул головой тот, улыбаясь пьяно и влюблённо, — я ещё здесь не закончил. Хэ Сюань не успел поинтересоваться его планами — Цинсюань сдвинулся ниже и мягко обхватил губами головку члена. Крик вырвался раньше, чем он успел сдержаться, и пришлось закусить губу. Не хотелось, чтобы на его вопли прибежали соседи — вот кто им тут точно не нужен, а дверь не заперта. Цинсюань своими умелыми губами и языком лишал его последней выдержки: сосал ритмично и упоенно, гладил языком уздечку, и Хэ Сюань понимал, что ещё немного, и он просто спустит в этот горячий рот. Остатки контроля уходили на то, чтобы не тянуть слишком сильно за волосы. Удовольствие выламывало его и подбрасывало, провоцируя сильнее вбиваться в обволакивающий жар. Он хотел убрать руку совсем, чтобы не сорваться случайно, но Цинсюань, ощутив, что хватка ослабла, накрыл его ладонь своей, удерживая. Кажется, ему нравилось, когда Хэ Сюаню срывало якорь, нравилась случайная грубость — и это возбуждало ещё больше. Сдавшись под напором ощущений, он дёрнулся слишком резко, член проскользнул глубже — в тесную узкую гортань, Цинсюань вибрирующе застонал, и то, что Хэ Сюань не кончил в этот момент, можно было объяснить лишь чудом. Он потянул Цинсюаня от себя, и тот понял намёк — отстранился, тяжело дыша. — Так всё закончится очень быстро, — вымолвил между жадными вздохами Хэ Сюань. — Ты этого хочешь? — Ты не представляешь, сколько всего я хочу, — ответил Цинсюань, утирая рот. Он качнулся вперёд и лёгким движением улёгся сверху, так что при малейшем движении их члены соприкасались, скользя по слюне. Кожа у Цинсюаня в промежности была мягкой, без единого волоска, и только на движении вниз немного скребла пробивающаяся щетинка. Это ощущение будоражило, и Хэ Сюань всё больше терял контроль, с головой окунаясь в это затягивающее, чуть колкое скольжение. — Но больше всего я хочу, чтобы ты кончил в моих руках. Хочу посмотреть на твоё лицо в этот момент. Мне кажется, ты будешь неотразим, — Цинсюань целомудренно поцеловал его в щёку, словно это могло компенсировать то, как развратно он в этот момент двигался. Хэ Сюаня словно подпалило этим оголённым, ничем не прикрытым желанием. Он вскинулся и подмял ахнувшего Цинсюаня под себя. Прижал его запястья к кровати, жадно целуя солёные губы и проглатывая ответные стоны. — Хочу тебя, — прошептал он, оторвавшись ото рта Цинсюаня только затем, чтобы осыпать поцелуями его шею. То, что происходило сейчас, было восхитительно, но недостаточно. — Помоги мне. «Я такой идиот, я даже не знаю, что с тобой делать, спасение моё», — подумал он, проводя носом под подбородком Цинсюаня, жадно вдыхая его запах. — Не бойся, — прошептал Цинсюань, обнял его лицо ладонями и широко лизнул в губы. — Всё будет хорошо. Ляг на спину, — он мягко толкнул Хэ Сюаня в плечо, и когда тот подчинился, вновь устроился на его бёдрах. — Согни колени. — Люблю, когда ты мною командуешь, — выдал Хэ Сюань в горячечном угаре, и Цинсюань расцвёл хищной улыбкой. — Я знаю, — протянул он, прикусил краешек губы и потянулся в сторону, вслепую что-то нашаривая на покрывале. — Поласкай меня, — жалобно попросил он, и кто Хэ Сюань был такой, чёрт возьми, чтобы отказывать этому божеству, по чистой случайности оказавшемуся в его власти? Он протянул руку и коснулся члена — тот был горячий, влажный. Хэ Сюань сжал пальцы, с силой провёл вверх и вниз. Цинсюань зажмурился и тихо застонал. — Помедленней, — попросил он, глядя из-под ресниц, — ты слишком сладко это делаешь. Не спеши. Да, вот так. Щёлкнув крышкой, он выдавил себе на пальцы гель и завёл руку за спину. Прошло секунд тридцать, прежде чем Хэ Сюань понял, что именно Цинсюань делает. От нахлынувшего предвкушения сбивалось дыхание. Его собственный член, прижатый к животу, тёрся о внутреннюю часть бедра Цинсюаня, ладонь тесно обхватывала чужую головку — слишком сухо, чтобы было комфортно. Он дотянулся до тюбика на покрывале и выдавил немного на пальцы. От мокрого касания Цинсюаня тряхнуло. — О, твою ма-а-ать, так слишком… слишком… — Хорошо? — Да, — жарко выдохнул Цинсюань. — Да, очень хорошо. Так… м-м-м… На лбу Цинсюаня выступили капельки пота, волосы липли к вискам и скулам. Опущенные ресницы казались мягкими, будто перья. Он слегка покачивался взад-вперёд и жадно дышал через рот, то и дело облизывая ярко-красные губы. Цинсюань был прекрасен, как древнее божество позабытого пантеона, как разгулявшаяся стихия, как сноп света, проникший в сырой подвал через дыру в потолке. Было сложно поверить, что всё это — и румянец на щеках, и сорванные вздохи, и закрытые от удовольствия глаза — из-за него, из-за Хэ Сюаня. Он ничем этого не заслужил, но теперь ни за что не согласился бы от этого отказаться, и пропади оно всё. — Цинсюань, — мягко позвал он, и ресницы порхнули вверх, обнажая смазанный, совершенно неразумный взгляд, — дай я, — он убрал руку с белого бедра, завёл в промежность — туда, где неподатливая плоть туго обхватывала пальцы Цинсюаня. — Давай... один, — рвано выдохнул тот, не сводя с него блаженного взгляда. — Только… не спеши… Хэ Сюань не глядя сжал в руке смазку, густая жидкость полилась в ладонь, и он отбросил тюбик в сторону. Вязкие капли щекотали запястье. Мышцы входа, растянутые вокруг двух пальцев Цинсюаня, оказались горячими. Подстроившись под неторопливые движения, Хэ Сюань медленно толкнулся внутрь. Здесь Цинсюань обжигал, был невозможно мягкий, и тесный, и такой восхитительно нежный, что Хэ Сюань запоздало подумал, не слишком ли длинные у него ногти, не поранит ли случайно?.. Может, не стоит лезть в этот раз… Но тут Цинсюань вдвинул свои пальцы резче и тонко заскулил, оттягивая край отверстия в сторону, и Хэ Сюань, действуя по наитию, потянул в другую. Цинсюань схватил ртом воздух с отчаянным «А-а!». Хэ Сюань убрал руку с его члена, успокаивающе погладил бедро. Их пальцы слаженно двигались, разрабатывая мышцы, и те с каждым мгновением становились всё податливее. — Больше, — прозвучало отчаянное, и Хэ Сюань добавил второй палец. То, как тело Цинсюаня противилось вторжению, но всё равно уступало — выводило возбуждение на качественно новый уровень, хотя казалось — куда больше? То, как он вздрагивал и вскрикивал, стоило задеть простату, как надевался на пальцы — нетерпеливо и жадно, с очевидным наслаждением, пьянило не хуже алкоголя. — Однажды я усажу тебя на колени и буду ласкать пальцами, пока ты не спустишь, — прошептал Хэ Сюань, легко касаясь головки члена Цинсюаня — возмущённо-алой, блестящей от смазки. — Буду смотреть, как ты течёшь и насаживаешься, и хнычешь от кайфа, как тебе хорошо. Ну же, Цинсюань, — просяще позвал он, с силой вталкивая пальцы, — не молчи. Короткий крик рассёк тишину спальни, и Хэ Сюань улыбнулся, широко и пьяно: — Да-а-а, вот так. Покричи для меня… — Трахни меня, — вдруг отчётливо произнёс Цинсюань, открывая глаза, — пожалуйста, прямо сейчас. Нащупав на покрывале тюбик, Хэ Сюань вложил его в руку Цинсюаня: — Сделай всё сам. Сдвинувшись назад, Цинсюань выдавил ему на член столько смазки, будто намеревался вымазать с ног до головы. От прикосновения Хэ Сюань едва не закричал, но сумел ограничиться стоном — он совершенно не был уверен, что не спустит в ближайшие несколько секунд. Верно оценив его состояние, Цинсюань припал к его груди и больно цапнул у соска. От неприятного ощущения мозг словно окатили холодной водой — возбуждение чуть спало. Улыбаясь так, словно вот-вот собирался Хэ Сюаня сожрать, Цинсюань шире раздвинул ноги и, приставив член к горячему входу, начал опускаться. Хэ Сюань задыхался. Мягкие стенки обхватывали его горячим плотным коконом, и от удовольствия в глазах вспыхивали белые огни. Он приподнялся, опершись на локоть и крепко прижимая Цинсюаня к себе свободной рукой. Тот, впустив до конца, начал двигаться, и Хэ Сюань целовал его грудь, ласкал губами маленькие твёрдые соски, и тонкие острые ключицы. Зрение немного прояснилось, но голова была горячей, словно он целый день провёл на жаре. Кожа Цинсюаня пахла солью и совсем немного — сладким цитрусом. Волосы хлестали его по щекам, когда он опускался, принимая в себя член. Хэ Сюань погладил его по щеке, по искусанным губам; Цинсюань втянул в рот его палец, и его следующее движение вниз Хэ Сюань встретил на полпути. Цинсюань закричал, схватился за него, и они упали. Сжав пальцы на податливой заднице, Хэ Сюань вогнал член глубже. Руки скользили по влажной коже, Цинсюань подавался навстречу его движениям, насколько позволяла поза. В таком положении Хэ Сюань больше контролировал процесс, хотя видят боги, он был не прочь позволить Цинсюаню как следует себя объездить. — Скажи мне, как ты хочешь? — вопрос осел на искусанной шее, которой Хэ Сюань почти касался губами. — Так? Хочешь, чтобы я тебя выебал без лишних вопросов? Или хочешь сам? — член двигался в теле Цинсюаня с влажным хлюпаньем, и от этого грязного звука у Хэ Сюаня поджимались яйца. — Ну же, малыш, — прошептал он, — скажи. Я всё сделаю. Цинсюань взглянул на него почти яростно; жадно поцеловал, проникая в рот языком и до боли кусая губы. Хэ Сюань зарычал в поцелуй и вскинулся, снова усаживая их обоих. Одной рукой он упирался в матрас, а другой нашёл твёрдый, истекающий смазкой член. Цинсюань насаживался так яростно, что Хэ Сюань сквозь плотную завесу возбуждения обеспокоился, не сделает ли тот себе больно. Но судя по лицу напротив, о неприятных ощущениях речи не шло — Цинсюань смотрел ненасытно, гладил пальцами лицо Хэ Сюаня, словно желал выучить ощупью, впивался ногтями в шею под волосами. Трение и жгучая теснота выбили из сознания Хэ Сюаня последние связные мысли. Было душно и одуряюще хорошо — запах и жар, идущие от кожи Цинсюаня, словно оплетали его невидимым коконом. Тот вдруг обвил его шею руками, прижался губами к губам — не целуя даже, просто касаясь — насадился рывком, и на пальцы полилась сперма. Он кончал, выдыхая короткие стоны, и его сорванное дыхание таяло у Хэ Сюаня на губах. Эти рваные, жалобные стоны будто сняли экстаз с предохранителя — и Хэ Сюань сорвался, кусая солёную шею и вжимая голову Цинсюаня в своё плечо, словно кто-то незримый намеревался вот-вот его отобрать.

***

Они так и повалились на постель — Хэ Сюань спиной на покрывало, Цинсюань — сверху. В комнате было достаточно тепло, и даже остывающая на коже испарина не слишком беспокоила. Шевелиться не хотелось — жаль было терять приятную тяжесть тела, придавившего его к кровати. Как только сердце перестало истерично долбиться в рёбра, а дыхание выровнялось, Хэ Сюань опустил ладонь на тёплую макушку: волосы здесь были немного влажными, очень приятно оказалось их перебирать. Цинсюань, уютно прижимавшийся щекой к его груди, блаженно вздохнул. — Всю жизнь бы так лежал, — пробормотал он. — Ты такой тёплый и так приятно пахнешь сейчас… — Чем это? — спросил Хэ Сюань, который кроме дезодоранта в жизни не носил никаких ароматов. — Прямо сейчас — морем и чуточку по́том. Собой, — в голосе Цинсюаня звучала улыбка. — Очень мужской запах. — Давно хотел спросить, — осторожно начал Хэ Сюань, ласково поглаживая его пальцем за ухом. — Откуда в твоей речи все эти отсылки к мужскому полу? Все эти «хорошие мальчики» и прочее подчёркивание мужественности. Ты сам не девушка вроде. Цинсюань рассмеялся и лизнул его сосок, послав по груди стайку мурашек. — Знаешь, что мне особенно в тебе нравится? — спросил он невпопад. — Без малейшего понятия, — искренне ответил Хэ Сюань, наматывая на палец длинный каштановый локон. — По последним данным, я вроде бы симпатичен тебе внешне. Хотя возможно, виной всему мои выдающиеся социальные навыки. Цинсюань хрюкнул и потёрся носом о его грудь. — Ты замечаешь то, на что большинству людей совершенно плевать. Ты внимательный. Возможно, не всегда верно интерпретируешь информацию, которая поступает из внешнего мира, но очень скрупулёзно её считываешь. Меня это восхищает. Ну, среди прочего. — Звучит так, как будто я робот со сбившимися настройками, — нисколько не обидевшись заметил Хэ Сюань. Возможно, однажды он найдёт в себе силы выпутать пальцы из мягких волос Цинсюаня, но точно не в ближайшие полчаса. — Самый лучший робот на свете, — оповестил Цинсюань, поглаживая его бок. — Неужто я уделал даже R2D2? — Всухую. — Мне нужно как-то свыкнуться со своим новым статусом, — хмыкнул Хэ Сюань. — R2D2 мой кумир с детства. Не хочешь ответить на мой вопрос, пока я прохожу все стадии принятия? Цинсюань затих и какое-то время молчал. — Тебя раздражает эта моя манера? — спросил он наконец. — Совсем нет, — ответил Хэ Сюань, примирительно поглаживая его шею под волосами. — Меня заводит эта твоя манера. Извини, что спросил. Просто… мне показалось, что у этой привычки могут быть некие более глубокие причины. Не знаю почему. Даже если они есть, но ты не хочешь об этом говорить, мы не будем. Прости меня, — он поцеловал Цинсюаня в макушку, но тот вдруг повернул голову и умостил подбородок на сложенные ладони у Хэ Сюаня на груди. — Разумнее будет рассказать, — чуть печально улыбнулся он. — Но это… не совсем простая штука. — Цинсюань, ты что, боишься?.. — Хэ Сюань ласково провёл пальцем по щеке, с которой ещё не сошёл румянец недавнего секса. — Немного. — Чего именно? — Я боюсь, что это может оттолкнуть тебя, что ты… не захочешь иметь дело с фриком, — Цинсюань пожевал губу, вновь становясь таким же серьёзным, каким встретил его на пороге своей квартиры. — Мне было очень хреново без тебя этот месяц, и… Я бы не хотел потерять тебя из-за нюанса, который в моей жизни и не проявляется почти. Но то, что всё-таки проявляется, уже точно никуда не уйдёт. — Эй, — Хэ Сюань обнял его щёку ладонью, погладил большим пальцем губы, до которых не мог сейчас дотянуться, чтобы поцеловать, — мне тоже было плохо без тебя. И даже если бы я хотел уйти… Цинсюань, уже поздно. Странно, что я не понял этого раньше. Ты как морская вода — пропитал всё у меня внутри. Ты… ты мне нужен, хоть сам по себе, хоть с набором нюансов. Что бы тебя ни тревожило, я готов разделить это с тобой. В блестящих шоколадных глазах мелькнуло что-то, что Хэ Сюань не успел разглядеть — Цинсюань подался выше и поцеловал его, нежно поглаживая под подбородком. От резкого движения член выскользнул из растянутого прохода, Цинсюань охнул, и Хэ Сюань опустил руку на мягкую задницу — нащупал влажное отверстие, ещё не успевшее сомкнуться. — Больно? — спросил он, поглаживая растянутые мышцы. Кончик пальца легко проникал внутрь, и от этого за грудиной начинало тлеть потушенное было возбуждение. — Нет, — прошептал Цинсюань и снова поцеловал. — Просто не самые приятные ощущения. — Не трогать? — Трогать, — дразняще улыбнулся Цинсюань. — Ты вообще можешь как угодно меня трогать. Обожаю твои руки. О, боги, видел бы ты сейчас свою улыбку. Самая прекрасная улыбка в мире… Наконец-то я снова её увидел. Палец очертил контур губ Хэ Сюаня, и тот еле сдержался, чтобы не поймать его губами — для второго раунда было, пожалуй, рановато. Вместо этого он обнял Цинсюаня ладонью за шею и поцеловал сам — медленно и обстоятельно, как хотелось. — Давай залезем под одеяло? — высказал дельную мысль Цинсюань, когда поцелуй завершился, — и пришлось пошевелиться. Впрочем, лежать на подушке под мягким одеялом оказалось намного приятнее. Цинсюань устроился щекой на его плече и выводил пальцем спиральки на животе и груди. — Знаешь, что такое трансгендерность? — вдруг спросил он. — Цинсюань, я же биолог, — с мягким укором сказал Хэ Сюань. — Конечно, знаю. Это несоответствие гендерной идентичности биологическому полу. — И как ты... относишься к этому феномену? Хэ Сюань, который смутно догадывался, откуда ветер дует, огладил ладонью голое плечо над покрывалом. — Нормально отношусь, хотя в нашем консервативном социуме быть трансгендером очень тяжело, морально как минимум. Цинсюань вздохнул. — Я ощущал себя девочкой какую-то часть детства, — проговорил он, и судя по тону, это признание далось ему непросто. — Родители приняли легко: у них к тому времени уже был брат, они хотели дочку, а родился я. А тут такая удача. Я никогда не чувствовал себя своим среди других мальчишек, брат не в счёт… В четыре начал осознанно ассоциировать себя с девочками, — он поёрзал, теснее прижимаясь к боку Хэ Сюаня, и тот обнял крепче. — Мне до сих пор женское мышление местами понятнее и ближе, чем мужское. — Но ты же понимаешь, что это в некотором роде спекуляция? Мы никогда не узнаем, чем отличаются «женское» и «мужское» мышление в отрыве от социализации, и отличается ли вообще. — Понимаю. Но… ты же улавливаешь, о чём я? — Вполне, — кивнул Хэ Сюань. — Когда всё изменилось? — Когда мне исполнилось девять. В тот год умер отец, и мы переехали жить в дом маминого брата, который был… другой. Совершенно другой, не такой как отец. И он, и всё его окружение. Дядя иначе мыслил, он вёл себя и самовыражался совершенно не так, как все прочие мужчины вокруг. Наверное, его никто не назвал бы «настоящим мужиком», знаешь, как в кино, — Цинсюань хмыкнул, поцеловал грудь Хэ Сюаня под своей щекой и снова устроился сверху. — Но для меня он стал маяком. Меня начало метать ещё за год до этого, стало появляться ощущение, что я нахожусь не там, где нужно, словно деталька в неверном пазу. Условности женского гендера стали мне тесны, и просто… перестали быть созвучны, перестали отражать то, что было у меня внутри. Я не знаю, как это понятнее объяснить, прости. Но в то же время я смотрел вокруг и понимал, что быть таким мужчиной, как вот эти все, я не хочу и не могу. Я просто не такой, не вывезу программу. Дядя Цзиян, пожалуй, всего лишь показал мне, какие ещё есть варианты. И я внезапно понял, что это про меня. Классный был мужик дядя Цзиян, да благословят предки его душу. — Давно он умер? — спросил Хэ Сюань. — Когда мне было двенадцать. Иногда мне кажется, что он пришёл в мою жизнь исключительно чтобы зажечь фонарь над конкретной дорогой. Больше он ничего не успел. Последние два года он сильно болел и почти не появлялся дома. — А почему ты боялся мне это рассказывать? — Потому что я до сих пор иной раз ощущаю себя… чуть больше женщиной, чем мужчиной. Оттуда все эти обращения и слова, которые тебя насторожили. Я просто… ну, такой. Иногда оно включается у меня внутри, и выключить это ощущение невозможно, даже если бы я хотел. Но я и не хочу. Женский внутренний модус не создаёт мне никаких проблем, даже наоборот — мне в нём зачастую спокойнее и комфортнее. Но я понимаю, что не всем может быть приятно иметь с этим дело. — Цинсюань, посмотри на меня, — позвал Хэ Сюань, и тот отпрянул, сел на кровати, глядя прямо и серьёзно. — Ты один из самых умных, чутких и проницательных людей что я когда-либо знал. Иди сюда, — он потянул Цинсюаня за руку, усаживая себе на колени — так можно было гладить его плечи и смотреть в лицо. — Меня не смущает твоя гендерная флюидность, меня вообще ничто в тебе не смущает. Кроме твоего брата, — осёкся он, и Цинсюань, чьи глаза мгновение назад подозрительно влажно заблестели, издал короткий нервный смешок. — Но твой брат всё-таки отдельная личность, и как-нибудь мы с ним разберёмся. Всё остальное — полная ерунда. Обними меня, м? Цинсюань глубоко вздохнул и обнял его за шею, поцеловал висок. Хэ Сюань, прикрыв глаза, гладил его по спине и не мог поверить, что ещё пару дней назад готов был навсегда отказаться от возможности видеть Цинсюаня, разговаривать с ним и обнимать его, и слушать, как он нежно сопит на ухо. Каков идиот! Как эта безумная идея вообще могла прийти ему в голову?! — Я такой счастливый рядом с тобой, Хэ-сюн, — прошептал Цинсюань, укладывая голову ему на плечо. — Как тебе это удаётся? «Просто я люблю тебя», — подумал Хэ Сюань, и эти мысли, готовые вот-вот сорваться с языка, испугали его самого. Он промолчал, вместо ответа целуя Цинсюаня в лоб. — Кстати, — тихо начал тот, играя пальцами с короткими волосами на затылке Хэ Сюаня, — меня мучает любопытство: что так удачно брякнул гэ, что ты примчался ко мне прямиком с работы? Я, в принципе, догадываюсь, но интересно, правильно ли. Хэ Сюань напрягся, непроизвольно сжимая пальцы у Цинсюаня на бедре: — Как ты узнал? — Что именно? Что брат тебе звонил? — Мгм, — буркнул Хэ Сюань, обдумывая, как объясняться: картина ушедшего вечера предстала перед мысленным взором в своей сомнительной красе. Он поехал к Цинсюаню, чтобы переспать с ним назло его паршивому братцу, а вышло то, что вышло. Теперь получалось, что он был Уду в некотором роде должен, и это тоже не преумножало мира в душе. Цинсюань мягко фыркнул, будто читал его мысли в режиме реального времени, и поцеловал в щёку. — Он мне телефон оборвал. Пришлось взять трубку и поговорить с ним, а то он, чего доброго, явился бы лично и встал на стражу у моей двери с тесаком, за ним не заржавеет. — Он сказал тебе, что я приеду? — отвёл глаза Хэ Сюань, хмурясь от неприятных воспоминаний. — Не то чтобы. Этот вывод я сделал сам, только подготовиться к твоему приходу не успел, — он нежно провёл пальцем по спинке носа Хэ Сюаня и поцеловал кончик. — Ты же импульсивный у меня, а брат наверняка наговорил тебе всякого… Он у меня тоже не самый сдержанный в мире парень, пусть кому-то и кажется наоборот. Несложно было догадаться, в каком ключе шла ваша беседа, и что после этого произойдёт. Ты, небось, насолить ему хотел, явившись сюда, — лукаво произнёс Цинсюань, — но в последний момент передумал. Ну-ну, не пыхти так яростно, что ты, — он рассмеялся, повернул голову Хэ Сюаня к себе за подбородок и поцеловал упрямо поджатые губы. — Я рад, что так вышло. Я боялся, что ты никогда больше не придёшь... Он трогал губами губы Хэ Сюаня снова и снова. Поцелуи были короткие и лёгкие, будто скольжение лапок водомерки по поверхности воды, и эта невесомая ласка ослабляла туго сплетённые в груди сети недовольства и стыда. Хэ Сюань приоткрыл рот, уступая, и Цинсюань немедленно воспользовался этим — провёл по щёлке языком, лизнул верхнюю губу изнутри. Его пальцы лениво скользили по шее Хэ Сюаня сзади, где кожа была особенно чувствительной. И как хорошо, что отпала нужда сдерживаться — можно было притянуть его ближе, погладить тёплую спину и целовать так долго, как хочется. Цинсюань жался к нему, нежно выдыхая в поцелуи, и это было лучшее, что случилось с Хэ Сюанем за последний месяц. А может, и за последние годы.

***

Стоило им с Цинсюанем перевести отношения из ранга «друзья» в ранг «любовники», и реальность сменила цвет. Будто бы кто-то подкрутил яркость в экране жизни Хэ Сюаня, наполнив её новыми красками. Даже тёмное зимнее утро больше не казалось таким серым и безжизненным: Цинсюань пел по утрам в душе, не всегда попадая в ноты, и это было так смешно, что приходилось пить кофе аккуратнее, чтобы не подавиться, когда смех возьмёт своё. После душа тот всегда был бодрый и всклокоченный, как искупавшийся в луже воробей. Можно было войти в ванную по окончании концерта и успеть всласть его потискать, прежде чем он высушит и уложит волосы. Или войти, когда перестанет шуметь фен, и зарыться носом в пушистую макушку, пахнущую апельсином. Больше не хотелось сидеть на работе до ночи: хотя Цинсюань сам часто задерживался и брал работу на дом, Хэ Сюаня всё равно тянуло туда, где можно было хотя бы начать его ждать. Приготовить ужин, накрыть на стол, зажечь ароматические свечки, которые тот так любил и расчехлял без повода, потому что «зачем ждать праздника, когда можно создать его самим, Хэ-сюн?». И это было правдой. С некоторых пор Хэ Сюаня не покидало чувство, что самый главный в его жизни праздник они с Цинсюанем творили каждый день — находясь в ближайшем окружении и мыслях друг друга, перебрасываясь сообщениями, которые ничего не значили в отрыве от контекста, но подтверждали: их маленький мир на двоих — реален. Он существует, и Хэ Сюань — неотъемлемая его часть. Просто поразительно, насколько сильно это знание всё изменило. Поначалу они жили на два дома, но очень быстро стало понятно, что квартира Цинсюаня для совместного проживания подходит лучше — в холостяцкой норе Хэ Сюаня банально не было достаточно большого спального места. Вдвоём на его узкой кровати было неудобно, а расходиться после секса по разным комнатам — обидно. — Я куплю новую кровать, — сказал Хэ Сюань после того, как Цинсюань оседлал его на диване в гостиной, властно и восхитительно горячо. Этот секс мог бы войти в тройку лучших на его памяти, если бы диван не скрипел в процессе так сильно и не двигался так рьяно по паркету. Кажется, они почти уехали из центра комнаты к стене. Пираньи в аквариуме сгуртовались у внешней стенки как зрители уличного представления, и от этого было иррационально некомфортно. Он бы предпочёл заниматься любовью в спальне, подальше от аквариума и чужих глаз, пусть и рыбьих. Цинсюань тихо рассмеялся, послав по спине Хэ Сюаня волну сладкой дрожи, и шутливо укусил за ухо. — Будет кстати, — ответил он. — Хотя я и на этом печальном топчане ужасно тебя хочу. Он повёл бёдрами, сжал в себе обмякший член, и Хэ Сюань ощутил, как искрит внутри угасшее было возбуждение. Цинсюань не кривил душой: в его чувствах сомневаться не приходилось. Стоило этому жгучему желанию вырваться наружу, и оставалось лишь поражаться, как Цинсюань сумел удерживать его внутри так долго. Сохранять дистанцию и сугубо дружескую манеру общения, держать при себе руки и мысли. Хэ Сюань ловил его ласкающие, горячие взгляды и не уставал поражаться. Как, ради всего святого, можно было скрывать тягу подобной силы?! — Ну, иногда было нелегко, — с улыбкой ответил Цинсюань, когда Хэ Сюань всё-таки спросил. — Особенно когда ты был слишком... собой. Они сидели на диване в гостиной Цинсюаня и выбирали, какой бы фильм посмотреть. Настроение было расслабленным и ленивым. — То есть? — не понял Хэ Сюань. — Ну, например, когда ты пишешь диссер, ты часто говоришь сам с собой, а иногда и споришь, шевелишь губами, брови хмуришь сердито очень, — он улыбнулся так светло и влюблённо, что Хэ Сюань покраснел бы, пожалуй, если бы мог. — И в этих движениях и мимике настолько много тебя, что у меня дыхание спирает. Так хочется в этот момент подойти и зацеловать тебя, но нельзя. — Почему нельзя? Можно, — пробормотал Хэ Сюань, у которого от этих слов теплели уши. — Хэ-сюн, — Цинсюань улыбнулся шире и склонил голову к плечу, — ты тогда не напишешь ничего, точно тебе говорю. Или, когда ты готовишь — ужасно сосредоточенный, как волшебник над котлом, — снова воодушевился он. — Когда ты пробуешь приготовленное и тебе нравится, у тебя становится такое торжествующее лицо, и на губах появляется нечто вроде улыбки — но не она. Знаешь, как у котика, который лежит на солнышке и его приятно гладят. Видно, что ты собою доволен, и это так чертовски мило. А ещё… — О, предки, — он уже пожалел, что спросил, оставалось только прятать лицо в ладони, — ты следил за мной. — Не то чтобы следил, — рассмеялся Цинсюань, — но у меня же есть глаза. И когда ты рядом, они чаще всего смотрят на тебя. Ты… ты правда очень нравишься мне, Хэ-сюн. — Это взаимно, — он опустил руку на щёку Цинсюаня, и тот потёрся о пальцы — движение, успевшее за последние пару недель стать привычным. — Чем докажете? — хитро спросил Цинсюань, прикусывая губу, и невозможно было не поцеловать его в этот момент. Губы были прохладные и сладкие от мороженого, которое они только что ели. Придётся целовать, пока не согреются… Цинсюань тихо застонал в затянувшийся поцелуй, притянул Хэ Сюаня ближе за шею, царапнул затылок ногтями, и стало понятно, что поцелуями они не ограничатся. Хэ Сюань не собирался даже пытаться противиться его желаниям: слишком упоительно было им потакать. Порой создавалось ощущение, что Цинсюань хотел его всегда, причём — любого: вымотанного после работы, потного и грязного после тренировки, чересчур ворчливого в пасмурный день и злого из-за рабочих авралов. Особенно злого. Его сжатые губы и рубленые фразы пробуждали в Цинсюане развратное божество, и Хэ Сюань уже не помнил, когда удавалось всласть позлиться после работы. С некоторых пор само чувство гнева и раздражения начало ассоциироваться с постелью, и это было довольно странно, хотя и приятно тоже. Либидо Цинсюаня могло бы, наверное, озадачить своей силой, но вопреки здравому смыслу внутри лишь пухло и цвело удовольствие. Ощущать, что тебя хотят настолько сильно и безусловно, оказалось не просто приятно — это чувство словно оживляло что-то у Хэ Сюаня внутри, заставляя выше держать голову. Будто привязанность Цинсюаня делала его чуть более значимым в своих собственных глазах. Звучало довольно глупо, но делать что-то с этим новым чувством Хэ Сюань не собирался. Они с А-Мяо мало что успели, но она и была совсем другая — не такая открытая в своих желаниях, как Цинсюань, более тихая и скромная. Её страсть проявлялась мягко и вкрадчиво, в ласкающих прикосновениях и вопросительных взглядах, в чуть более открытой одежде и тихом шёпоте на ухо. Она была очень нежной, его девочка, — мягкой и пьянящей, как аромат плюмерии. Он любил в ней это до дрожи. Мяо-эр пробуждала в нём желание защищать и оберегать, заслонить собою ото всех бед и забот. Должно быть, ещё и поэтому его так перекорёжило, когда он не справился с этой задачей. Своей единственной задачей. Хотя и знал, что она ни за что не стала бы винить его в произошедшем. Она вообще никогда ни в чём его не винила и во всех его поступках видела резон, напоминая этим Се Ляня: тот тоже скорее поверил бы в собственную непроницательность, чем в то, что Хуа Чэн налажал. Мяо-эр была хрупкой и тоненькой, как цветок, а он был её стеклянным куполом, и прилетевший ниоткуда камень уничтожил их обоих. Цинсюань оказался совсем другой. Своевольный и непредсказуемый, как ветер, он одинаково любил и бережно подчинять своими порывами, и налетать, будто ураган, не давая Хэ Сюаню слово вставить — особенно когда видел, что тот настроен побрюзжать. Хэ Сюань был безоговорочно влюблён в обе его ипостаси. Цинсюань не был ни слабым, ни хрупким, пусть порою жизнь и пригибала его к земле. Однако потребовалось бы что-то гораздо серьёзнее рабочих провалов и бытовых неудач, чтобы сломить его. Цинсюань, как воздух, находил выход из любой клетки. Младший Ши многим на первый взгляд казался недалёким и даже поверхностным, но стоило задержаться с ним рядом чуть подольше, и становилось ясно, насколько обманчиво это суждение. Цинсюань неспроста пользовался среди коллег уважением: он был умён, да, но помимо этого умел искать подход к самым разным людям, обладал колоссальным терпением и любил совать нос в сложные дела. Если Цинсюань хотел встать на чью-то защиту, отговорить его от этой идеи не мог никто, судя по рассказам — даже брат, которого тот обожал. Всякий раз, когда Цинсюань рассказывал про особо сложное дело, к этому рассказу прилагалось «брат был против, конечно же», и Хэ Сюань уже даже не удивлялся. Судя по общей картине, Уду порывался защитить своего младшего ото всех возможных угроз, даже воображаемых и тех, которые исходили от самого Цинсюаня. — Я понимаю, что такое быть старшим братом, но это переходит всякие границы, — не сдержался Хэ Сюань однажды. Цинсюань как раз закончил рассказывать, как в студенчестве они с приятелями отправились вызволять подругу из дома её парня, сына небезызвестного мафиози. Юноша оказался любителем БДСМной групповушки; девушка не оценила, но уйти ей не позволили. Завязалась драка, компания Цинсюаня не без потерь одерживала верх, а под занавес штурма крепости явился Уду, злой как тысяча гулей, насильно запихал побитого Цинсюаня в машину и увёз до того, как на место стычки подтянулись родственники обиженного парня. — Ну, он был в чём-то прав, — пожал плечами Цинсюань. — А-Ли к тому времени уже сбежала, мы дрались просто из чувства долга, и, насколько я знаю, дело закончилось пальбой. Чудом никого не убили. Но один мой приятель два месяца провалялся в больнице с огнестрелом. — Вы знали, на что шли. — Это да, — усмехнулся Цинсюань. — Но мы были дурные и не понимали, когда следует остановиться. Страшно представить, в каком состоянии был бы гэ, если бы я словил пулю. Чем я только думал… Он пуганый у меня. — Все старшие братья так или иначе пуганые, — хмыкнул Хэ Сюань вспомнив, как А-Тянь забралась на огромное гинкго за застрявшим котёнком, застряла там сама, и они орали на пару — маленький котик и ревущая сестра. А он бегал под деревом в панике и умолял держаться крепче, пока ехали пожарные. Это не говоря о том, как маленькую Мэйтянь оставили ночевать у подружки, но буйные кнопки поругались, и сестра пошла домой одна, через полгорода ночью, в пижаме и тапках-кроликах. Так и явилась, вся грязная, в слезах и соплях. На тот момент мать с отцом уже успели найти в каждой комнате пятый угол и позвонить в полицию, а Хэ Сюань с другом и папа той девочки прочёсывали окрестности каждые в своём районе. Хорошо, было лето, и мелкая не замёрзла, только очень устала. — Она меня обидела, гэ, посмеялась надо мной, — поведала ему Мэйтянь, уже лёжа под одеялом. Хэ Сюань сидел у её постели и ждал, когда этот проблемный цыплёнок наконец заснёт, и можно будет выдохнуть. — А ты говорил, нельзя позволять людям осок.. оскро… обижать себя. Нужно попросить так не делать, а если не будут слушать, надо уходить. Ну я и ушла. Отец, зашедший в комнату ни раньше, ни позже, взглянул на него укоризненно и насмешливо. Хэ Сюань опустил глаза и поправил на Мэйтянь одеяло. В нём боролись два чувства: гордость за то, что мелкая запомнила его слова, и стыд, что философия, которую он искренне считал верной, подвергла его малютку-сестру опасности. — Но тебе разве не было страшно? — Было, — прошептала сестра, устраиваясь на подушке поудобнее, — но ты говорил, что гордость должна быть сильнее страха. Там такие страшные собаки у дороги, гэ! Пришлось бросить камушек, чтобы их отвлечь. Хэ Сюаня пробило испариной запоздалого ужаса. Он оглянулся: отца в дверях больше не было, слава богам. — Ты молодец, А-Тянь, ты очень смелая, я горжусь тобой, — он погладил сестру по голове, укладывая за ухо гладкую прядь. — Только давай в следующий раз ты скажешь мне, когда решишь сделать что-нибудь рискованное, хорошо? Мы все очень сильно испугались. Вдруг с тобой что-то случилось бы? Ты бы видела, как испугался папа. — Как Муфаса?.. — Мне кажется, даже больше, чем Муфаса, — хмыкнул Хэ Сюань. — Муфаса смог помочь Симбе, а мы даже не знали, где ты и куда бежать, если тебе вдруг понадобится помощь. Я хочу знать, куда бежать. Поэтому в следующий раз скажи мне, уговор?.. — Уговор, — А-Тянь зацепила его крупный мизинец своим маленьким и немножко потрясла. Он поцеловал сестру в лоб, в сотый раз поправил на ней одеяло и поднялся с кровати. — Гэ, ты мой самый лучший друг, — сонно пробормотала А-Тянь. — А ты мой, — он потушил ночник и, выходя из комнаты, замер в дверях. — Спокойной ночи, Тянь-Тянь. Но сестра уже спала, вымотанная своим марш-броском. Она ещё не раз порывалась на эмоциях сделать какую-нибудь глупость — наверное, это было семейное. Но до самого последнего года звонила Хэ Сюаню, чтобы тот устроил её идее «краш-тест», называла его своим голосом разума. Иногда у него даже получалось её отговорить. Ну, или хотя бы подготовить к последствиям. Мэйтянь была совершенно безбашенной девочкой и упрямой притом. Почти такой же упрямой, как Цинсюань, но у того сверху накладывалась стальная вера в себя, подкреплённая десятками выигранных дел. Иногда за подобную самонадеянность жизнь выдавала Цинсюаню на орехи, и тот проваливался на чёрное дно отчаяния, чему Хэ Сюань уже однажды был свидетелем. Вероятно, до их ссоры Уду был тем самым человеком, которому приходилось удерживать на плаву Цинсюаня в минуты раздрая. Поэтому Хэ Сюань хоть и не одобрял его гиперопеки, но в глубине души понимал откуда она берётся. Пусть чувствовать солидарность с Уду и было отвратительно. — Он особенно пуганый, — добавил Цинсюань, поколебавшись. — Я не помню, рассказывал тебе или нет… Меня однажды преследовали в детстве, до того, как наша семья обеднела. — Не рассказывал, — насторожился Хэ Сюань. — Мгм, ну так вот. Нашёлся какой-то мутный тип, который забрасывал отца моими фотографиями и описаниями, что плохого со мной вскорости случится. Все жутко перепугались после того, как меня чуть не сбила машина на перекрёстке. Тот псих как раз накануне днём писал отцу, что я «едва не погибну на дороге». Так и случилось. Меня потом год никуда не отпускали одного, пока его не поймали. — Мрак какой, — у Хэ Сюаня в голове не укладывалось, что кому-то вообще может прийти в голову подобное. — Хорошо, что обошлось. — Да, повезло, — улыбнулся Цинсюань. — Но брат в тот год буквально глаз с меня не спускал. Помню, мне это казалось подарком: я в детстве был им совершенно очарован. — С тех пор мало что поменялось, — пробормотал Хэ Сюань. Цинсюань взглянул виновато, и немедленно стало стыдно. Какого чёрта он втыкает в Цинсюаня шпильки за то, что тот любит своего брата? Разве должно быть иначе? Каким бы ублюдком ни был Уду, для Цинсюаня он — семья и самый близкий родственник, более того — последний, оставшийся в живых. Какое ещё отношение здесь возможно? — Он часто был занят, — робко продолжил Цинсюань. — А тут мы стали больше времени проводить вместе, я был рад. Наверное, именно тогда я понял, как он на самом деле любит меня. Гэ не очень умеет выражать любовь, особенно если видеть его раза два в неделю… Мы очень сплотились в тот год. Но условия, в которых это произошло, не лучшим образом сказались на его психике. — Да уж. У кого бы не, — не сдержался Хэ Сюань. Ши Уду начинал приобретать человеческие черты в его глазах, и это бесило. Гораздо проще было ненавидеть его как безвольную, циничную машину судебного делопроизводства. Углядеть в этом гадком персонаже мотивацию, слабости и даже, кто бы мог подумать, травмы, оказалось некстати. Как бы он ни хотел ненавидеть Уду по-прежнему, делать это становилось всё сложнее. Даже не потому, что Цинсюань говорил о нём — тот, на самом деле, щадил нервы Хэ Сюаня и почти этого не делал. Но жизни братьев Ши настолько переплелись друг с другом, что имя Уду то и дело всплывало, всегда в разном контексте и мельком, но каждый раз высвечивая что-то новое. И Хэ Сюань всё чаще ловил себя на предательской мысли, что понимает мужика. Уду был жёсткий и авторитарный сукин сын, но он любил брата до потери пульса и ради его блага готов был пожертвовать самым дорогим — отношениями с ним. А ещё в его поступках всегда была логика, игнорировать которую не получалось — и это бесило отдельно. Цинсюань обожал брата, безо всякого сомнения, это давно было ясно. Но теперь стало очевидным и то, что чувство это взаимно. Уду трясся над братишкой словно над фарфоровой вазой, и каким бы сильным, ярким и устойчивым ни вырос Цинсюань, для старшего брата он всё ещё оставался крохой, за которым из кустов следил больной тип со злостными намерениями. Ощущать себя этим самым типом в кустах было странно, местами смешно, а местами откровенно обидно. После того их разговора Уду ему больше не звонил. Хэ Сюань был уверен, что Цинсюань так или иначе брата успокоил, в противном случае тот уже давно набил бы Хэ Сюаню рожу или, как минимум, перезвонил бы с новыми, более действенными угрозами. — Прости, Хэ-сюн, — смешался Цинсюань, — зря я об этом начал. Знаю же, что тебе неприятно… Сегодня в обед они вышли выпить кофе в то самое кафе, где встретились впервые, на Цинсюане даже был тот самый салатовый свитер, и Хэ Сюаня нещадно крыло воспоминаниями. — Не парься, — пожал плечами он, густо засыпая кофе корицей. — Однажды я привыкну. — А ты собираешься? — изумился Цинсюань. — А куда я денусь, интересно знать? У меня же нет выбора. — Ну, почему… Я стараюсь не упоминать его, со временем я научусь, — Цинсюань собрал ложечкой пенку с кофе и отправил в рот. На Хэ Сюаня он не смотрел. — Я признателен, но… мне кажется, это неправильно, и я в любом случае меньше всего хочу, чтобы ты наступал на горло своим желаниям, — Цинсюань поднял на него взгляд, в котором изумления и восхищения было поровну, и это несколько сгладило неприятные ощущения от упоминания Уду. Превосходить ожидания Цинсюаня было даже приятнее, чем купаться в его внимании. — Просто давай как-то… дозированно, что ли. — Хорошо, Хэ-сюн, — улыбнулся Цинсюань. — Договорились. Отдельной болью с некоторых пор стало общение с Хуа Чэном. Тот, услышав, что их с Цинсюанем отношения перешли на новый уровень, сказал лишь скупое «Ага», но Хэ Сюань слишком давно его знал, чтобы на такое купиться. А-Чэн ещё достанет его подколками, как пить дать. Интуиция, как и раньше, его не подвела: теперь при любом удобном случае Хуа Чэн именовал его «вы» и интересовался мнением «его парня». — Так что, вы поедете куда-то на календарный Новый год? — Не знаю. — А что по этому поводу думает твой парень? — Спроси его сам! — огрызнулся Хэ Сюань. — Ты заебал. Хуа Чэн злорадно рассмеялся в трубку. — И ничего смешного, — буркнул Хэ Сюань. — О, ты себе не представляешь, — на его беду, у Хуа Чэна было хорошее настроение. — Жду не дождусь, когда увижу вас вдвоём. Уверен, это будет тот ещё цирк. — Я тебе фокусник? — Ты рыба-клоун. — А-Чэн, иди нахер, — беззлобно послал его Хэ Сюань, пролистывая отчёты с выходных: стажёры в этот раз подобрались на редкость толковые, и теперь следить за поведением обитателей аквариума удавалось без перерывов, что было весьма кстати: так было в разы проще отследить аномалии. — Ты позвонил, чтобы поёрничать? — Не только, — судя по звукам, друг всё ещё ухмылялся. — Я сегодня еду в особняк, принять кое-какую работу и раздать пинков. Хотел предложить тебе присоединиться. — К пинкам? — Можно и к ним. Надо? — Спасибо я, пожалуй, воздержусь. — Какая досада. Но если что, обращайся. — Да ты настоящий друг. — Несомненно, — А-Чэн в трубке щёлкнул зажигалкой и закурил. — Гэгэ хотел, чтобы ты посмотрел пруд. — А, чёрт, точно. Я забыл. — Зато я нет. Поэтому выбирай, когда тебе удобнее ехать: в пять или в шесть. Раньше я не могу, а позже не хочу. — Всё равно. Выбери сам, я сегодня пришёл пораньше, на твою удачу. Могу хоть в четыре уйти. — А чего это ты? Никак твой парень постарался? — У него сегодня раннее слушание, подорвался с петухами, — неожиданно для себя самого разворчался Хэ Сюань. — Не знаю, что он там хочет нарешать, поспав пять часов. Смылся, даже не позавтракал. Вернётся наверняка по ночи, выжатый как лимон и оголодавший. И пообедать у него сегодня времени не будет... Рабский какой-то график, как так можно, я не понимаю. — О, предки, — А-Чэн в трубке подавился дымом и закашлялся, — у меня сейчас случится глюкозный удар. Заткнись немедленно! — О-о-о, не дождёшься, — протянул Хэ Сюань. — Тебя настигла кармическая отдача. Я годами ждал этой возможности. Знаешь, сколько всего я знаю про Се Ляня, что хотел бы забыть? Много! Я даже знаю, с каким выражением лица он спит. Нахера мне эти знания, спросишь ты? Так вот, понятия не имею. Но заткнуть твои влюблённые рулады, когда на тебя находит, попросту невозможно, а у меня, к сожалению, хорошая память. Теперь моя очередь, терпи. — Надеюсь, ты понимаешь, что только что практически прямым текстом мне признался, что влюблён? — с усмешкой в голосе ответил вероломный Хуа Чэн. — Нет, — рявкнул Хэ Сюань, теряя терпение. — И вообще, это не твоё дело. — А твой парень знает? Хэ Сюань закатил глаза, и Хуа Чэн рассмеялся, будто угадал его реакцию. — Готов спорить на деньги, что не знает. Теперь ты будешь нарезать вокруг него круги ещё полгода, прежде чем решишься озвучить очевидное. — А-Чэн, просто скажи мне, во сколько заедешь, и отъебись, — ответил Хэ Сюань, даже не пытаясь скрыть раздражение. Нашёлся тут оракул. — В пять, хочу домой пораньше. — Замётано. — До встречи, придурок, — попрощался А-Чэн и отключился. Хэ Сюань понадеялся, что до вечера друга успеют как следует вымотать на работе, и у него не останется энергии на раздражающие беседы. Впрочем, слишком обольщаться не стоило: господин Хуа был чертовски энергичной занозой в заднице. Однако вопреки его опасениям, разговор не возобновился. Хуа Чэн заехал за ним ровно в пять, точный как швейцарские часы, невзирая на пробки и подкрадывающийся час пик. Друг отличался раздражающей пунктуальностью, что в их многомиллионном городе было феноменальным навыком и неизменно Хэ Сюаня поражало. От открытых окон на трассе его спасли зима и холод, а вот персонального рок-концерта избежать не удалось. Но слава всем богам, в этой машине был хотя бы нормальный звук. Как и во всех прочих машинах Хуа Чэна: он, как и положено мальчишке, выросшему на улицах крупного города среди парковок и заправок, неровно дышал к роскошным авто и держал неплохой автопарк. Хэ Сюань давно уже не вдавался в подробности, какие марки друг приобретал и как часто. Но от того, что А-Чэн в принципе мог себе позволить это делать, у Хэ Сюаня внутри вспухала неуместная гордость. Хуа Чэн за какие-то пятнадцать лет сумел подняться из пыли под ногами власть имущих почти к самой верхушке, и нынче мало кто мог диктовать ему условия. Когда Хэ Сюань вспоминал его ободранным, грязным мальчишкой, на чью сторону встал когда-то в уличной драке, то ощущал себя дряхлым сентиментальным стариком. Мелкий вырос и даже перегнал его на жалкие двенадцать сантиметров, чем до сих пор не упускал случая прихвастнуть, как последний семилетка. А-Чэн распихал всех локтями на своём пути к славе и свету, набрал мощи и, в общем, давно уже не нуждался в Хэ Сюане. Но почему-то до сих пор был рядом. Кто бы мог подумать, что случайная встреча выльется в такую крепкую дружбу. Странную, да. Но всё же крепкую. Устойчивую. Река жизни меняла свой темп и ландшафт, люди приходили и уходили, и только Хуа Чэн оставался константой. Ради этого можно было, чёрт возьми, потерпеть AC/DC на полной громкости часок. Тем более с таким хорошим звуком. Салон машины приятно пах кожей и каким-то пряным освежителем, а приборная панель была такой блестящей, что в ней можно было увидеть своё отражение. Весьма вялое и помятое в случае Хэ Сюаня. — Красивая машина, — сказал он, когда А-Чэн припарковался у посёлка на окраине и заглушил мотор. — Да, это так, по городу таскаться. Едет и хорошо, — отмахнулся тот подчёркнуто небрежно, и Хэ Сюань едва сдержался, чтобы не закатить глаза. Всю дорогу, поди, ждал, когда что-нибудь скажут. Обычно А-Чэн предпочитал рисоваться исключительно перед Се Лянем, остальных аура его показательного великолепия затрагивала по касательной. Но иногда перепадало и Хэ Сюаню. «А вот нечего было музыку врубать так громко, — подумал он. — Не все удовольствия сразу». Хуа Чэн искренне считал хорошие авто произведением искусства, а к искусству относился неизменно трепетно: сам в свободное время писал картины, занимался резьбой по камню и даже где-то выставлялся, если Хэ Сюаню не изменяла память. Он, к стыду своему, так и не выбрался ни на одну выставку друга. Надо бы это исправить… — А-Чэн, у тебя выставок не намечается в ближайшее время? — спросил он, рассматривая, как закатное солнце ласкает бок красной Теслы. Металлик красиво искрился в свете тёпло-золотых лучей, отчего машина выглядела ещё более роскошно. Самое то пускать алмазную пыль в глаза, очень в духе Хуа Чэна. — Нет, теперь только в будущем году, — удивился друг. — А чего это ты вдруг? Неужто твой парень пробудил в тебе, наконец, тягу к прекрасному? Хэ Сюань не выдержал и всё-таки закатил глаза. Вот на кой он спросил? Можно же было по-тихому узнать у Се Ляня. — Хотя да, о чём это я, — усмехнулся А-Чэн, забрасывая за плечо спортивную сумку, чем-то плотно набитую. — Единственная тяга, которую он сейчас заинтересован пробуждать, это тяга к прекрасному себе. — Так говоришь, будто это плохо. — Отнюдь! Но ты не представляешь, как занятно всё это наблюдать, почти как кино, — Хуа Чэн нажал кнопку на ключах, и машина мигнула фарами. — Почему же, отлично представляю, — как можно более ядовито ответил Хэ Сюань, но друг пропустил его шпильку мимо ушей. — Идём, — махнул рукой тот, направляясь по дорожке к коттеджам. Посёлок выглядел очень уютным. Технически это был всё ещё район города, но от высотных домов его отделял ботанический сад, и рядом текла река, которая здесь, ближе к окраине, становилась шире. Дома жались к берегу и кромке леса. Пахло лесом и пресной водой. Прохладный ветер принёс издалека запах жжёных листьев, и стало совсем хорошо. В глубине души Хэ Сюань понимал, почему А-Чэн так настойчиво уговаривал Се Ляня переехать. Сюда не долетал шум города, а вечером наверняка не мешало световое загрязнение и ярче сияли звёзды. Отличное место. Он пошёл за Хуа Чэном, бодро шагавшим впереди, и порядком опешил, когда тот остановился около маленького невзрачного домишки без малейших признаков реновации. — Этот? — неверяще спросил Хэ Сюань. — Обижаешь, — фыркнул А-Чэн и толкнул ветхую деревянную калитку, которая оказалась не заперта. — Просто хочу тебе кое-что показать. — А ты уверен, что мы не нарушаем сейчас закон? Это же частная собственность, и нас явно не звали. — Уверен, — коварно улыбнулся друг, глянув через плечо, и Хэ Сюань заподозрил неладное. — К тому же, это не частная собственность. — Почему? — Этот дом проклят, — прошелестел Хуа Чэн трагичным шёпотом, идя спиной вперед по заросшей травой дорожке и не отводя глаз от настороженного лица Хэ Сюаня. — Смотри под ноги, — буркнул тот. — Мало ли, что там в траве. — Боги, ну ты и зануда, — возвёл очи горе А-Чэн и отвернулся. Дом был старый, возведённый, пожалуй, ещё в середине двадцатого века. Но строили тогда добротно, только поэтому, наверное, коттедж до сих пор не рухнул. Краска на стенах облупилась и облезла, из-за чего домишко выглядел как полысевший дед, окна были заклеены газетой, а кое-где — выбиты. Когда-то во дворике перед входной дверью был разбит сад, но сама земля уже этого не помнила — по зимнему времени здесь осталось лишь пожухшее разнотравье, меж которого торчали куски вросших в грунт клумбовых ограждений. Зрелище было печальным, как, впрочем, и любое запустение. — Ты чего там завис? — крикнул Хуа Чэн, успевший уйти на задний двор. — Дуй сюда. Хэ Сюань пошёл на его голос по едва заметной тропинке, тянущейся вдоль стены, завернул за угол и замер. Позади дома двор был больше, он спускался пригорком к реке, которая в этом месте подточила берег, образуя небольшой залив. А может, его создали люди, но тогда это был не очень умный шаг: река с каждым годом неминуемо станет крошить берег и однажды доберётся до фундамента. Но пока брешь в почве угрозы постройке не представляла. Через мини-залив был брошен ветхий деревянный мостик, на который Хэ Сюань не рискнул бы зайти и который в принципе на его взгляд всё только портил. Под защитой берега, будто в ладони, буйно разросся камыш и кувшинки, а ближе к телу реки робко развернули лепестки две речные лилии. Слева и справа у бетонного забора, отсекавшего границы участка, росли старые деревья, такие высокие, что нижними ветвями касались щербатой черепицы. Сейчас они стояли голыми, но летом наверняка не пускали в комнаты достаточно света. Будь здесь жильцы, деревья неминуемо срубили бы. Однако, судя по состоянию дома и земли, людей этот коттедж давно не видел, что и спасло столетних великанов от смерти. Хэ Сюаня всегда охватывало чувство иррационального благоговения рядом с такими старыми деревьями: сколько они всего видели, сколько пережили. Пилить такие было кощунством. Но всё же в городе их почти не осталось, если только в совсем глухих двориках и в парках. — Ничего так, а? — бодро заметил Хуа Чэн, ступая на мостик. Тот жалобно скрипнул, и у Хэ Сюаня в голове немедленно возникла картина, как они с мокрым и злым А-Чэном, упавшим в реку, возвращаются к машине, так и не дойдя до нужного дома. Потому что этому балбесу нужно будет переодеться. Закатное солнце лило золото в воду. Хуа Чэн, дойдя до середины мостика, обернулся: — Отсюда крутой вид на реку. Я вижу рыбок. — Конечно, здесь вода не так загажена, как в центре, их должно быть много, — Хэ Сюань прошёл дальше. Двор был завален опавшей листвой, под которой прела подмороженная трава — её густой запах мешался в воздухе с запахом течения. Он обернулся: дом пучил на реку бельма заклеенных окон. Краска на этой стороне почти совсем слезла со стен, лысые лапы деревьев скреблись в стёкла, на которых застыли потёки грязи, многолетних дождей и птичьего дерьма. Из-под козырька крыши торчали прутики заброшенного гнезда. В целом, коттедж выглядел как пристанище призраков из бульварной книжки ужасов. Отчего-то это заставляло Хэ Сюаня ему симпатизировать. Это место стояло и ждало, пока кто-то принесёт сюда жизнь. Сожжёт старую траву, сотрёт пыль с беспризорных стёкол, откроет дому глаза. Он подошёл и приложил к стене ладонь — камень был холодным, но добротным. Дом льнул к руке как старый беспризорный пёс — ни на что не надеясь, но бессознательно мечтая дожить свои дни в заботе и любви. — Вижу, тебе тут тоже нравится, — вкрадчиво, как гуй из сказки, произнёс А-Чэн. — Что мы здесь делаем, напомни? — мотнул головой Хэ Сюань, отталкиваясь от стены. Он подошёл ближе к мостику и приметил выдру вдалеке у противоположного берега. Над водой возвышалась маленькая усатая морда, оставляя позади себя дрожащую дорожку. Хэ Сюань хмыкнул: всего лишь час езды от центра, а насколько больше жизни в природе. Хуа Чэн вздохнул, как старый уставший педагог. — Тебе же приглянулось это место? — наполовину спросил, наполовину констатировал он. — Не то чтобы для тебя это сюрприз, — отозвался Хэ Сюань. — Ты что, и этот дом купил? Хочешь облагородить залив? — Пфф, нет, зачем мне второй дом, тем более… такой, — закончил друг несколько пренебрежительно, отчего стало внезапно обидно за маленький всеми презираемый домик. Ладно, может, не такой уж и маленький. — А-Чэн, используй слова, — начал терять терпение Хэ Сюань. Иногда Хуа Чэн переоценивал его способность читать между, а то и вместо строк. — Знаешь, сколько стоит недвижимость здесь? — зашёл издалека друг. — Знаю. Дохера. — Да, — не без самодовольства отметил А-Чэн, и понадобилось сделать усилие, чтобы не вздохнуть устало: вот не может не покрасоваться! — Но из всех правил есть исключение. Эта развалюха как раз из таких. — Это не развалюха, — вступился за постройку Хэ Сюань. — Ты вообще трогал его? Да он нас всех перестоит. — Думаешь, я повёз бы тебя смотреть дом, который даже не проверил? — недовольно заметил Хуа Чэн. — Ты за кого меня принимаешь? Я же знаю, что ты в архитектуре не разбираешься ни черта. — Что?.. — нахмурился Хэ Сюань. Догадка, посетившая его, была слишком безумной, чтобы оказаться правдой. Да и с чего бы Хуа Чэну идти на такое?.. — Так вот, этот сарай стоит примерно в три раза дешевле, чем все дома вокруг, а знаешь почему? — глаза друга загорелись восторгом. — Нет, почему, — меланхолично подал реплику, которую от него ждали, Хэ Сюань. — Потому что люди верят, что тут живут призраки! — торжественно крикнул с мостика Хуа Чэн, как ребёнок с табурета на утреннике. — Народец у нас ушлый. — И что, правда живут? — За те пару недель, что я тут ночевал, не видел ни одного. Весьма досадно, должен признать. Но даже если они постеснялись ко мне выйти, мужик, ты себя в зеркало видел? Вы точно подружитесь! Они примут тебя за своего. — Ты здесь ночевал? — опешил Хэ Сюань. — Зачем? И как тебя отпустил Се Лянь? — Он был в Венгрии, — пожал плечами А-Чэн. — А я как раз искал место, чтобы опробовать бросковую технику. Увидишь, что всё внутри в краске — не удивляйся. Агент тратит уйму денег, чтобы поддерживать эту лачугу в хоть сколь-нибудь пригодном для просмотра виде. Не теряет надежды его продать. Так что мне сдали дом на пару недель без проблем. Трубы там, ржавые, конечно, и проводка ни к чёрту, надо менять. Ну и так, по мелочи — отделка, ремонт. Но в целом, ты прав, старик крепкий: сразу видно — на совесть строили. Пора было признать: Хуа Чэн хотел, чтобы он купил дом. Дом! С крыльцом, двориком и даже куском речки. Что поражало больше — история дома или то, что А-Чэну вообще пришла в голову мысль поселить здесь Хэ Сюаня — он выбрать не мог. Идея на первый взгляд казалась совершенно безумной. Недвижимость? Недалеко от города? С его зарплатой? Хорошая шутка. И всё же он спросил: — И сколько? Хуа Чэн назвал сумму, и энтузиазм, слабым огонёчком затеплившийся внутри мгновение назад, немедленно потух. Этот дом однажды найдёт хозяев — не может быть, чтобы никого не очаровало это прекрасное место — вот только это будет не Хэ Сюань. Даже если он продаст квартиру, это едва-едва покроет стоимость объекта. А ведь ещё ремонт, мебель… Всё это удвоит сумму. Он хмыкнул и развернулся: — Я подожду тебя за воротами. — Стоять! Мы ещё внутрь не ходили. — И не пойдём. — Ты что, не хочешь посмотреть на мои шедевры, оставленные на стенах? Вот только про выставку спрашивал! Это лучшее, что я могу тебе предложить на данный момент. — Я лучше подожду полноценной выставки. Хуа Чэн обогнал его, взбежал по ступеням на крыльцо, проворный и ловкий. Подумалось, что если бы он был зверем, то непременно лисом — лёгким в лапах и с искрящейся рыжей шубой. Даже его красный пиджак в свете закатного солнца отливал рыжиной. Когда Хэ Сюань поравнялся с крыльцом, А-Чэн уже ждал его в дверях. — Пойдём, снулая рыбина. Ты ничего не теряешь, — и скрылся внутри, паршивец. Хэ Сюань поковырял пальцем облупившуюся краску на перилах. Заходить было отчего-то стыдно: словно дом понадеялся на него, а Хэ Сюань не оправдал доверия. Но А-Чэн был прав, он ничего не теряет. Внутри оказалось более мрачно, чем снаружи: солнце проникало сквозь выбитое окно в прихожую, но этого не хватало, и на первом этаже царил полумрак. Обои свисали со стен как шкурка банана, а старый паркет был весь покрыт пятнами. Здесь пахло пылью, высохшей бумагой и немного — краской. Он прошёл дальше. На первом этаже было всего две комнаты. Судя по следам на полу и потолке, когда-то прихожая и кухня были разделены, но очередные жильцы решили это исправить и снесли перегородку. Хэ Сюань этот поступок одобрял: получившиеся две комнаты вместо трёх создавали иллюзию простора в невеликом, в общем-то, доме. И всё же здесь было больше места, чем в его квартире или даже в квартире Цинсюаня, пусть и ненамного. На пыльном кухонном гарнитуре валялись старые газеты и стоял букет искусственных цветов в пластиковой вазе. Сверху вырос такой толстенный слой пыли, что на нём можно было рисовать. Приблизившись, Хэ Сюань начертил поверх старого журнала символ «будущее» и сфотографировал. Их фото-переписка с Се Лянем так разрослась, что пришлось недавно выгружать накопившиеся фото в облако: слишком много места занимали на телефоне. Лепестки на искусственной лилии измахрились от времени, а среди пестиков паук сплёл паутину. Захотелось сфотографировать и это тоже, но из соседней комнаты донёсся голос Хуа Чэна: — Ты где застрял? Хэ Сюань убрал телефон и пошёл дальше, миновал лестницу, ведущую на второй этаж, и остановился в дверях гостиной. В этой комнате все окна были заклеены, на южной стене притаился забитый сажей камин, а на северной висел пожелтевший плакат с комбайном и призывом трудиться. Здесь запах краски был особенно силён, хотя ничего окрашенного видно не было. Разве что пара больших пятен на полу. — Смотри, сколько места, — раскинул руки в разные стороны А-Чэн, бросив сумку на вытертый паркет. — Твои рыбёхи смогут привольно бегать! — Так и вижу, — пробормотал Хэ Сюань. — Давай наверх, — друг прошёл к лестнице, пихнув его по пути локтем. Ступени скрипели под их шагами так оглушительно, что Хэ Сюань поморщился. В половицах тут и там зияли щели, и однажды ему показалось, что в одной мелькнул хвост ящерицы. А может, это была мышь. Второй этаж оказался более тесно слеплен: два санузла, три комнаты. В самой большой окна выходили на дорогу и макушки ботанического сада, над которыми небо уже подёрнулось нежным фиолетом. — Что-то тут есть, я не знаю… — протянул Хуа Чэн, глядя в окно. — Может, прав народ, и здесь действительно живут духи. Но в таком случае, они отличные. — Мгм, — кивнул Хэ Сюань. На А-Чэна иногда находило лиричное настроение, всегда внезапно, и Хэ Сюань не умел на такое реагировать. Однако в этот раз был солидарен. Дом будто обнимал их со всех сторон своими обшарпанными стенами и скрипучими досками, и объятие это было своеобразное. Наверное, не для всех оно оказывалось приятным. Но Хэ Сюань кожей и кровью ощущал, насколько это место его. Даже уходить не хотелось. Хуа Чэн заскрипел задвижкой и открыл окно, вынул из-за пазухи блестящий портсигар из какого-то светлого металла и достал сигарету. — Отпадное место. Даже странно, что так долго пустует. Агент, когда забирала у меня ключи, такими глазами на меня смотрела. Мол, некоторые жильцы тут на постоянке так долго не продержались. Под кем-то лестница проломилась, а кому-то мешали жить странные шумы, — он выпустил клуб дыма и тихо рассмеялся. — Мыши, небось? — спросил Хэ Сюань. — Мгм, в том числе летучие, — ответил А-Чэн и затянулся до впалых щёк. — А ещё красивейшая сова. Такая… с ушами. — Да ладно? — Мгм, — кивнул друг. — На чердаке живёт. У неё проблема с координацией: иногда не вписывается в поворот и бьётся об водосток, но пока ни разу не падала. Боец. Хэ Сюан фыркнул. — Нормально тут. — Я тебе говорю. Мне агент изнамекалась вся, мол, может, заберёте. Но нахрена мне второй дом, да ещё и по соседству с уже имеющимся? Недвига, конечно, хорошо, но не в случае этого дома. Его нельзя просто иметь: тут нужно руки прикладывать, иначе посыпется окончательно. Он уже начал, но сейчас этот процесс ещё можно затормозить. — А-Чэн, это астрономические суммы, — покачал головой Хэ Сюань, укладывая локти на подоконник. Свежий ветер, забегая в комнату, приятно гладил его по лицу. — Я могу дать тебе беспроцентный кредит. — Нет уж, знаю я твои кредиты. Хуа Чэн усмехнулся, перехватывая сигарету другой рукой. — Ну, лет за тридцать расплатишься, поди. Или даже раньше, когда выиграешь суд. — Не напоминай. И пока нет гарантий, что я выиграю его без потерь. — Вообще-то есть, — ухмыльнулся А-Чэн. — Кстати! Ты так говоришь, словно один будешь тут жить. А ведь в этом уравнении присутствует и твой парень. Просто накинь ему идею, и никаких кредитов брать не придётся. — А-Чэн, побойся предков, — возразил Хэ Сюань. — Мы встречаемся меньше месяца, это не тот срок, когда уже можно предлагать приобрести вместе недвижимость. К тому же, я не знаю, захочет ли он остаться со мной надолго, — от осознания этой неопределённости во рту стало кисло. С Мяо-эр можно было планировать отдаленное будущее: они собирались пожениться, построить семью — это не оставляло места сомнениям. А что собираются делать они с Цинсюанем? Есть ли в долгосрочных планах смысл или всё это лишь кратковременная интрижка к обоюдной радости?.. И какого чёрта это его вообще волнует? — Нда, — протянул Хуа Чэн, — хорошо, что Цинсюань не в курсе, как плохо ты о нём думаешь. — Я очень хорошо о нём думаю, — возразил Хэ Сюань. — Но его планы мне неизвестны. — Так, блин, спроси! — сорвался друг. — Если хочешь какой-то гарантии совместного будущего, то купить дом тем более достойная идея. Если он согласится инвестировать, это само по себе многое скажет. Раз уж трусишь спросить его о главном прямо. — Что за бред, я не стану просить Цинсюаня купить дом, — нахмурился Хэ Сюань. — Я тебе не содержанка. — Вообще-то, я говорил о совместном приобретении, — зло прищурился Хуа Чэн. — но раз уж на то пошло: по-твоему, гэгэ содержанка?.. Ведь мы сейчас живём на мои деньги. Хорошо подумай, прежде чем ответить. — Не мели чушь, — отмахнулся Хэ Сюань, уже ощущая, что ляпнул лишнего. — Се Лянь делает очень важное дело. Он не виноват, что в нашем больном мире за это не платят денег. — О, ему бы платили, — ухмыльнулся друг, — ещё как. Но это бы навесило на него лишний стресс и обязательства, а я этого не хочу. Он пережил за свою жизнь достаточно стресса. Я хочу оградить его от боли и сложностей настолько полно, насколько могу. В чём вообще смысл зарабатывать большие деньги, если я не смогу скрасить его жизнь? Нахера мне-то всё это? — Ещё скажи, что тебе не нравится, — хмыкнул Хэ Сюань, щёлкая пальцем по портсигару, который Хуа Чэн до сих пор держал в руках. — Очень нравится, — самодовольно улыбнулся тот. — Но это не первостепенно. И кстати, ты вообще в курсе, сколько зарабатывает Цинсюань? — Нет, — пожал плечами Хэ Сюань, — никогда не спрашивал. — Так спроси, — А-Чэн забычковал об угол рамы, где ещё лежали капли прошедшего дождя, и по-босяцки отправил окурок щелчком в кусты. — У вас отношения или где? Если хочешь узнать о своём парне больше, тебе придётся начать задавать вопросы, мой асоциальный друг. Ладно, пора идти. Суть моей мысли ты понял. Хэ Сюань потянулся закрыть окно. Шершавая металлическая ручка, чуть влажная и подъеденная коррозией, лизнула ладонь, будто ласковый кот. Створки рассохлись, и пришлось осторожно приложить силу, чтобы их закрыть. Паркет в спальне выцвел из тёмно-орехового в шоколадный, и поневоле представилось, как славно здесь смотрелась бы монструозная кровать Цинсюаня. Это восточная сторона, а значит, с утра лимонное солнце станет щекотать лицо и ресницы, и можно будет целовать тёплую щёку и не спеша просыпаться, глядя на маячащие за окном деревья. Он хмыкнул, погладил дом по прохладной стене и пошёл к лестнице. Глупая идея. Зачем только А-Чэн его сюда притащил? Возмутитель спокойствия обнаружился в гостиной: переодевшись в спортивную куртку и кроссовки, он аккуратно складывал в сумку любимый пиджак. — С чего ты вообще взял, что я захочу дом? — спросил его Хэ Сюань. — В смысле? Ты же вырос в доме. Логично, что это твой идеал, — пожал плечами тот. — К тому же ты мне говорил. — Когда? — Не помню. На одной из наших пьянок, когда ты чуть не залез на участок дикого на вид дворца в центре. Ужасный был дом, как вспомню, так вздрогну. Его создатели про вкус и баланс, похоже, даже не слышали. — А чего меня туда понесло? — Да чтоб я помнил! Ты был кривой как сабля, и я тоже, кстати. Но я каким-то чудом снял тебя с того забора. — Спасибо, — хмыкнул Хэ Сюань. — Спас меня от административки. — А то, — ухмыльнулся А-Чэн. — Двинули, а то стемнеет, а тебе ещё пруд смотреть. Здесь недалеко. Он подхватил сумку и вышел. Хэ Сюань шагнул к окну, приподнял газету, которая оказалась не закреплена снизу. Дворик отсюда смотрелся совсем небольшим, и речных цветов было не видно — только камыш и высоченную осоку. Зато над рекой и над щёточкой дальних деревьев огромным оранжевым апельсином садилось солнце, забрызгивая небо соком. Жаль, что этого не видит Цинсюань… Он опустил газету, развернулся уходить и застыл, глядя на противоположную стену. Она была вся в потёках, словно в неё бросали наполненные краской воздушные шары, и те лопались, соприкасаясь с камнем. Наверное, так и было. Цвета были самые разные, но ближе к центру оставались только спокойные синие и зелёные тона морской глубины. Посередине стены был изображён огромный мультяшный удильщик с зубастой пастью и выпученными глазами. И пусть все особенности неприглядной морды были соблюдены, рыба казалась скорее нелепой и печальной, чем пугающей и уродливой. Большие глаза косили вниз, где рядом с удильщиком плыл, перебирая тонкими щупальцами, небольшой оранжевый кальмар с весёлыми шоколадными глазами. Эти глаза улыбались так знакомо, что у Хэ Сюаня затрепетало внутри. Всё-таки А-Чэн был очень талантливым художником. Он ещё раз окинул взглядом всю картину и, не сдержавшись, рассмеялся. Вместо светящейся приманки на луче удильщика горел тёплым жёлтым светом колокольчик абажура с ниткой. Ровно такой, как стоял когда-то в первой съёмной квартире Хэ Сюаня.

***

Дом Хуа Чэна оказался именно таким огромным и роскошным, как он и предполагал. Это вообще был скорее замок-пагода в старинном стиле, а не дом. Даже ворота были оформлены как сторожевой пункт — с каморками для стражи и возвышениями в виде башен лучников. Хэ Сюань не сдержал смешка, за что получил кулаком в плечо. «Прудик», как его ласково назвал Се Лянь, оказался огромным озером на территории. Дом стоял в отдалении от реки и с берегом не граничил. Поверхность озера затянуло ряской и тиной. — Почистить, для начала, — ответил Хэ Сюань на вопросительный взгляд Хуа Чэна, и тот остановил его ладонью — царственный жест, который зверски бесил. Но всё же чуть меньше чем тот, которым А-Чэн подозвал какого-то мужика. — Это Чжу Шуай, он занимается ландшафтом, — лениво, будто бы делая одолжение, представил работника он. — А это господин Хэ, он биолог. Послушайте всё, что он вам скажет, и сделайте выводы, — повелительно бросил Хуа Чэн и удалился вглубь стройки. Пока Хэ Сюань с Чжу Шуаем бродили вокруг пруда и составляли план действий, успело стемнеть. У дорожек зажглись симпатичные круглые фонари, стало уютно. Господин Чжу, закончив записывать советы в блокнот, раскланялся и убежал. Хэ Сюань присел на камень. Где-то у противоположного берега завели свою песню лягушки. Прав оказался, когда предрекал их здесь. Хэ Сюань улыбнулся в темноту. Приятное место. Здорово, что скоро друзья будут здесь жить: можно будет время от времени приезжать. — Я сказал, закрыть немедленно, — разъярённый Хуа Чэн возник будто из воздуха и, махнув Хэ Сюаню рукой, пошёл на выход. — Да, буду через час. Ну так задержите. Не мне вас учить, — он прервал звонок и убрал телефон. — Придётся вернуться в казино. Вот блядство, за что я только деньги им плачу. Телефон пиликнул коротко, и А-Чэн, приняв сообщение, посветлел лицом. — Ну, хотя бы гэгэ тоже задерживается. Иначе разгребали бы свой срач сами. — Лихачить будем? — меланхолично спросил Хэ Сюань. Очевидно было, что обратно они поедут в спешке. — У меня нет выбора, — зубасто улыбнулся Хуа Чэн, обожавший погонять на трассе. — Чёрт, — прошипел он, разглядывая огромное грязное пятно на рубашке. — Надо было застегнуться. Заедем в магазин, куплю новую. Иногда Хэ Сюань спрашивал сам себя: почему после всего, случившегося с семьёй, ему не страшно садиться в машину? Ведь должно же быть страшно… И тем не менее, когда А-Чэн вдавил педаль газа, в нём не шевельнулось ничего, кроме, может быть, лёгкого интереса: удивительно, как такая небольшая машинка может ехать настолько быстро. До города они добрались за полчаса. «Магазин», который Хуа Чэн так невзначай упомянул, оказался люксовым бутиком с полами настолько чистыми и блестящими, что на них было жалко наступать, особенно после прогулки в почти что деревне. Хэ Сюань сам не понял, почему увязался за другом, а не остался ждать в машине, но что-то дёрнуло. Теперь он угрюмо тёрся среди зеркального великолепия и пугающих ценников, пока А-Чэн крутился перед зеркалом в абсолютно одинаковых на вид белых рубашках. — Ворот повыше, — требовательно бросил он девочке-консультанту, и та торопливо убежала искать нужное. — Какая тебе разница? — спросил Хэ Сюань. — Они все одинаковые. — Не разбираешься — не лезь, — отбрил Хуа Чэн, и Хэ Сюань отстал. Кто он такой, в конце концов, чтобы мешать другу предаваться гедонизму? Он прошёлся мимо рядов костюмов и рубашек, мимо манекенов в отглаженных разноцветных поло и светлых брюках, какие любил Се Лянь, и вышел в небольшой зальчик, где лежало всякое странное — рваные джинсы, растянутые майки и прочий модный шмот, прикидывающийся секонд-хендом. В таких тряпках что-то понимал Цинсюань, но никак не он сам. Внимание привлёк возвышающийся над стойкой манекен в коротких шортах с бахромой и свободной чёрной майке. На майке спереди был нанесён принт — белый скелет рыбы, из которого прорастали цветы — они торчали из глазниц, обвивали шипастыми стеблями острые рёбра. Картинка чертовски напоминала цветные байкерские татуировки. Мелькнула мысль, что Цинсюаню такое понравилось бы — мотив очень явно ассоциировался с мощными бородатыми мужиками, грозными снаружи, но романтичными внутри. Всё как он любит. К тому же, Цинсюань в последнее время повадился таскать его майки. Такую он точно утащил бы. Хэ Сюань отвёл взгляд, походил немного — и вернулся к стенду. Потрогал майку — та оказалось ужасно мягкой на ощупь. В ней должно быть очень уютно… — Хотите примерить? — подскочила к нему консультант. — Нет, спасибо, — ответил Хэ Сюань, и когда она отошла, украдкой перевернул ценник. Дорого. Но не баснословно. Просто он никогда не покупал себе одежду по таким ценам: всегда считал это глупой роскошью. Это, чёрт возьми, всего лишь одежда, она не стоит подобных трат. Если только она не женская, конечно: несколько раз он ходил с Мяо-эр выбирать платья, и не мог не признать, что чем дороже те были, тем лучше сидели и красивее выглядели. Хэ Сюань никогда не жалел на подобное денег, когда те у него водились: его девочка должна была носить всё самое лучшее. К сожалению, нарядить её по-настоящему роскошно он не успел. Майка манила своей рыбой и розами. Цинсюань предпочитал цвета помягче и мотивы поизящнее. Одеть его в такое — то же самое, что повесить табличку с именем Хэ Сюаня на шею. Он развернул майку с ярлычком «S». Судя по виду, ему она была бы как раз, но Цинсюаню его футболки всегда оказывались маловаты. Пришлось откопать в пачке эмку — та выглядела подходящей. — Господин, ваш размер — вот этот, — деликатно возразила консультант, указывая на отвергнутую эску. — Люблю, когда посвободнее, — угрюмо ответил Хэ Сюань, и девица любезно заулыбалась. — А, вот ты где, — вплыл в зал А-Чэн, облачённый в новую рубашку. Было похоже, что её даже погладили на месте: кажется, господин Хуа был здесь любимым клиентом. Он окинул взглядом стенд, манекен и майку, которую Хэ Сюань сжимал в руках, и ухмыльнулся: — Эта тебе будет велика. — Ничего, меня устраивает, — процедил Хэ Сюань, и пошёл на кассу под говорящим взглядом друга. — Тут рядом шоу-рум Харлея, — насмешливо сказал Хуа Чэн, когда они уже садились в машину. — Давай подброшу тебя, купишь себе аксессуар к новой шмотке. — Отстань, — буркнул Хэ Сюань. — Кстати, ты никогда не думал сесть на байк? Мне кажется, тебе бы пошло, — А-Чэн крутил головой, выруливая с парковки на дорогу. В узком зеркале заднего вида на мгновение отразился его тёмный, смеющийся глаз с игривым изгибом и блестящая кожа нашлёпки. — Нет, не думал. — Почему? — Да я вообще не хочу за руль. Мне лень. До работы я сонный, а после уже ничего не соображаю. О каком внимании на дороге может идти речь? — О, предки, какой же ты аморфный, — заворчал А-Чэн. — Нужно было нарисовать тебя медузой. — Круто вышло, кстати. — Стиль не мой, — поморщился друг. — Но вроде ничего так. Хэ Сюань успел заметить, как дрогнул уголок его губ, прежде чем А-Чэн пресёк так и не родившуюся улыбку. Это, конечно, не похвала Се Ляня, но тоже что-то. Комплименты друг любил, пусть почти никому и не давал возможности это приметить.

***

— О, новая майка! — радостно провозгласил Цинсюань, найдя покупку в шкафу через пару дней. — Живанши? Неплохо, Хэ-сюн, неплохо, — он с улыбкой взглянул на Хэ Сюаня, который всё ещё обминал собою необъятные бока кровати: была суббота, и этим надлежало воспользоваться. Что он и делал. Цинсюань только что вернулся с пробежки, румяный и энергичный, принял душ и как раз выбирал, какую бы футболку стащить у Хэ Сюаня сегодня. Несмотря на то, что его гардероб был раз в пять обширнее, он крайне редко носил на выходных что-то своё. Стоило, пожалуй, привезти сюда ещё футболок. Не забыть бы. — Хуа Чэн затащил меня с собой в магазин, — немедленно свалил «вину» на друга Хэ Сюань, обняв для храбрости подушку: сработает или нет? — Всегда знал, что у Хуа-сюна отличный вкус. Это он тебе выбрал? — Нет, — смазанно ответил Хэ Сюань: подушка прижимала щёку. — Это я сам, — можно подумать, он не умеет выбирать одежду! Было даже немного обидно. Впрочем, Цинсюань быстро загладил прокол: — Какой молодец! Суперская майка. Но она же велика тебе?.. — Мне нравится так, — проворчал Хэ Сюань, зарываясь лицом в пухлое подушечное пузо. Они сговорились, что ли? Что за полиция моды?! С каких пор нельзя покупать вещи на размер больше? Большая не маленькая, как всегда говорила мама. — И вообще, вдруг я потолстею. Цинсюань звонко расхохотался и хлопнул дверцей. — Я купил булочки с карри на завтрак, — Цинсюань запрыгнул на постель, обнял его прямо поверх одеяла и поцеловал в макушку. — Приходи на кухню, а то съем всё без тебя. — Мгм, — сложно было думать о том, что нужно куда-то идти, когда его целовали в щёку и ухо, в закрытые веки и так нежно дышали в висок. От Цинсюаня после душа особенно сильно пахло апельсином, и этот запах пробуждал в Хэ Сюане самые разные желания. Стоило завалить провокатора на лопатки, но спросонья делать это было ужасно лень. Цинсюань слез с постели, и Хэ Сюань, глядя ему в спину, заметил свою старую университетскую футболку с принтом в защиту китов. Да в смысле?.. Какие ещё киты?! Он жевал булку с кофе и буравил взглядом призыв делать пожертвования. Цинсюань намазывал на тост пасту из бобов и рассказывал ему про очередное удачно завершённое дело. — И представляешь, даже со свидетелями говорить не пришлось! — Тебе не понравилась майка? Фразы прозвучали одновременно, и Хэ Сюаню стало немного стыдно: ему тут о важном рассказывают, а он думает обо всякой ерунде. — Прости, — пробормотал он, запивая кофе последний кусок булочки. — Я всё слушал, тебе удалось расположить к себе вторую сторону и… — Очень понравилась, — Цинсюань улыбнулся той самой улыбкой, хитрой и нежной, от которой у Хэ Сюаня вот уже почти месяц — хотя кому он врёт? полгода — тонко звенело в солнечном сплетении. — Тогда почему киты? — здесь же совершенно точно была какая-то закономерность. Хэ Сюаню казалось, что он её нашёл: футболка должна быть попросторнее и помягче, так он думал. Все предыдущие подходили под эти критерии. Киты тоже подходили, но новая ведь красивее! Где логика? Цинсюань приложил к лицу ладонь и тихо рассмеялся. — Так ты её для меня купил, что ли, Хэ-сюн? — он лукаво склонил голову, и Хэ Сюаню на мгновение стало жаль, что он действительно просто не купил шмотку в подарок. Тогда в магазине эта идея даже не пришла ему в голову. А ведь она была такой очевидной: у него теперь есть любимый человек, которому можно, чёрт возьми, дарить подарки. Просто так! А он тут занимается какой-то хернёй. Но с другой стороны: дарить вещь, которая приглянулась ему, казалось неверным. Что, если Цинсюаню она не понравилась бы? — Нет, — он сделал вид, что выбирает, какую булочку съесть следующей, но судя по смешку напротив, провести Цинсюаня не удалось. — Это моя майка, — добавил он для убедительности и сам ощутил, как незримо возросла комичность ситуации. — Но она же новая, — вкрадчиво заметил Цинсюань со смешинкой в голосе. — И что? — непонимающе поднял глаза Хэ Сюань. Как тот факт, что вещь новая, может мешать её носить? Ему казалось, зависимость обратная. Нет, было дело, ребята на курсе откладывали старые футболки, чтобы ездить в научные экспедиции, но это же совсем другое дело: там палатки, грязь, пыль и местами игра на выживание. А дома-то чего бояться? Цинсюань пытался пить свой кофе, но получалось плохо — мешала улыбка, с которой он никак не мог совладать. — Твоей она станет только после того, как ты её хотя бы раз наденешь, — сказал, наконец, Цинсюань. — А пока она ничья. — М-м-м, — протянул Хэ Сюань, — понятно. Кажется, он упускал важные детали. Пришлось идти переодеваться под тихий смех Цинсюаня. Закрывая шкаф он поймал в зеркале своё отражение. Майка действительно была ему велика, но не критично — выглядело вполне достойно. Вот только Хэ Сюань не учёл, что сам он на байкера не походил ни разу. Спасибо хотя бы руки не болтались в прорезях рукавов лапшой: в последнее время в аквариуме приходилось много плавать, и на нём даже проявились кое-какие мышцы. Но с отросшими волосами и в любимых домашних джинсах, истрепавшихся по краю штанин, он всё равно больше походил на участника любительской рок-группы, чем на человека, хотя бы раз в жизни оседлавшего байк. Дурацкая вышла затея… Он запустил пятерню в волосы на макушке, чтобы хоть что-то поменять, но вид стал лишь более нелепый, а булочки на столе теплее не становились. Так что Хэ Сюань плюнул и пошёл обратно в кухню. Цинсюань, поднявший голову от телефона на звук его шагов, на пару мгновений замер, а потом начал расплываться в улыбке, даже не пытаясь что-то с этим сделать. Он поднялся навстречу, и когда Хэ Сюань с ним поравнялся — поймал того за край майки и притянул к себе. — Огненный парень у меня на кухне, звоните пожарным, — тёплые руки проникли под майку, жадно облапали спину, и Цинсюань приник ближе, целуя его в подбородок. — Размечтался, — ответил Хэ Сюань, подхватывая его под ягодицы. — В случае пожара — горите. Он сам до сих пор не понимал, откуда в нём это внезапное желание таскать Цинсюаня, но почему-то при любом удобном случае подхватывал его на руки. Тот, кажется, не возражал. Длинные ноги привычно сомкнулись у Хэ Сюаня на пояснице. Рука Цинсюаня пробралась через бок на грудь и теперь ласково обводила сосок. Другой он держался за шею, крепко и когтисто, что отдельно заводило. Улыбаясь соблазнительно и пьяно, Цинсюань сжал растревоженный сосок под футболкой и впился острым поцелуем в основание шеи. Хэ Сюань с силой втянул воздух и чуть расслабил руки, позволил Цинсюаню съехать по бёдрам пониже, но тут же подхватил. Это был самый непростой способ подрочить из всех, что он когда-либо пробовал, и похоже, им пора было двигаться в спальню: Цинсюань упоённо ставил на его шее засосы и заслуживал самого основательного отмщения. Для начала хотелось зацеловать его до сорванных стонов и как следует потрогать, а дальше по обстоятельствам… Конец недели выдался безумный, и секса не было уже дня четыре, что для них было совершенно неслыханно. Хэ Сюань чувствовал, что подсел на регулярность, и теперь, когда Цинсюань наконец оказался в его руках после такого длительного перерыва, хотелось воспользоваться этим на все сто. Тот оторвался от измученной шеи и, забрав лицо Хэ Сюаня в ладони, принялся целовать. Он покусывал его губы, дразнил языком, но никак не давал его поймать, отчего в Хэ Сюане всё сильнее расходился азарт. — Поставь меня, — жарко выдохнул Цинсюань ему в рот. Выпускать его из рук оказалось досадно, но долго это страдание не продлилось. Обретший свободу Цинсюань плавно стёк к ногам, вжикнул молнией на джинсах. Прижался щекой к бедру и погладил налившийся член под тканью плавок. Хэ Сюань запустил руку ему в волосы, и Цинсюань облизал покрасневшие губы. — Скучал по тебе, — влажно выдохнул он, и не понятно было, кому предназначалась эта фраза — Хэ Сюаню или его члену; он не стал уточнять. Цинсюань широкими движениями огладил его бедра и задницу, щёлкнул его резинкой трусов, заставив сильнее сжать пальцы, а потом сноровисто спустил плавки до колен и длинно лизнул член. Пухлые, мягкие губы то вбирали под корень, то выпускали, сходясь на головке. Цинсюань пьяно смотрел на него снизу вверх, и Хэ Сюаня вело от того, сколько кайфа было в этом взгляде. На щеках и ресницах Цинсюаня оставались влажные мазки, когда он тёрся о член лицом, и это зрелище было настолько непристойным и восхитительным, что Хэ Сюань то и дело срывался на стоны. Губы Цинсюаня чуть припухли и налились цветом, он закрыл глаза — пушистые ресницы едва заметно дрожали, когда член входил особенно глубоко. Он брал в рот покорно, подавался навстречу редким рывкам, но вместе с тем его пальцы так жадно и собственнически мяли зад Хэ Сюаня, что никаких сомнений насчёт того, кто тут всем заправляет, не оставалось вообще. Во всяком случае — у самого Хэ Сюаня. Сильные пальцы оттягивали и нежно перекатывали его яйца, язык скользил по члену, и было хорошо до невнятных воплей, которые он каким-то чудом по большей части удерживал внутри. Он чувствовал себя в руках Цинсюаня куском послушной мягкой глины. Непривычное ощущение, но от того не менее восхитительное. И когда Цинсюань в очередной раз втянул щёки, создавая сладкую тягу, Хэ Сюань кончил, вскрикнув и до боли сжав рукой барную стойку, на которую опирался. Цинсюань с влажным звуком выпустил его член, капли спермы падали ему на ресницы и щёки, и от этого у Хэ Сюаня внутри ворочалось что-то первобытное, желающее пометить этого человека на коленях как своего, оставить как можно больше следов. Причём сделать это так, чтобы стало ясно всем окружающим. Цинсюань открыл глаза. Длинные ресницы слиплись паучьими лапками, на щеках белели потёки. — Иди сюда, — хрипло позвал Хэ Сюань, и Цинсюань поднялся. Усадить его на барную стойку оказалось не так просто: после оргазма Хэ Сюаня всегда размазывало. Но это же был Цинсюань — которого вело, когда он проявлял силу, который жадно обнимал его и льнул всем телом, который пах им сейчас так остро и пряно, что хотелось урчать. Горячий, твёрдый член лёг в ладонь, и Хэ Сюань впервые за всё время их постельных игрищ поймал себя на желании коснуться его губами. Попробовать на вкус нежную кожу головки с выступившей смазкой. Во рту скопилась слюна, и он сплюнул в ладонь, чтобы лучше скользило. Цинсюань вцепился в его плечи и жарко задышал в шею. Хэ Сюаню было видно кусочек его щеки с пятнами румянца и потёками семени. Повинуясь неясному импульсу, он широко лизнул матовый след и сжал пальцами головку. На языке стало солоно и странно. Цинсюань закричал и до боли сжал его плечи, изливаясь в ладонь. Он крупно дрожал, и густая влага текла у Хэ Сюаня меж пальцев, с глухим стуком падала на пол. — Я тоже скучал, — прошептал Хэ Сюань и нежно поцеловал его под ухом. — Мне тебя мало. — Ты… не представляешь, — рвано ответил Цинсюань, переводя дыхание, — насколько это взаимно. Он отстранился и обнял лицо Хэ Сюаня руками, глядя довольно и сыто. На вкус Цинсюань был сейчас как сам секс, и Хэ Сюань тихо зарычал в поцелуй, ловя зубами его язык. Думать о том, что впереди целых два дня наедине, было упоительно как никогда. Кажется, он начинал понимать, почему Хуа Чэн так не любил уезжать из дома в нерабочие дни. Майку они не уделали лишь чудом, и весь оставшийся день при взгляде на него у Цинсюаня загорались глаза. — Ты как плохой мальчик из соседнего двора, — сказал он, забравшись к Хэ Сюаню на колени после ужина. Они собирались посмотреть фильм, но Цинсюань так искушающе к нему льнул, сжав коленями бёдра, что киносеанс был под угрозой. — Опасный, но ужасно соблазнительный. Того и гляди научишь меня плохому. — Кто ещё кого научит, — усмехнулся Хэ Сюань, загребая в ладони его задницу. — О, боги, — Цинсюань закрыл лицо ладонями и посмотрел на него сквозь раздвинутые пальцы, — когда ты ещё и улыбаешься так, я теряю волю. — Как «так»? — спросил Хэ Сюань, сжимая пальцы и выдавая то, что у себя в голове считал злодейской ухмылкой. Это была довольно бестолковая игра, а он не Хуа Чэн, чтобы качественно вживаться в роль, но не подыграть Цинсюаню было выше его сил. Наверное, получилось неплохо, потому что Цинсюань тонко застонал, впился в его губы и повалил на диван. Кино они посмотрели, но значительно позже. Впрочем, вид Цинсюаня в коленно-локтевой, охотно подающегося на член, был несравнимо лучше любого кино. Он уснул у Хэ Сюаня на плече во время просмотра, размякший после их спонтанного секса, и пришлось нести его в спальню на руках. За последние несколько недель Цинсюань не стал легче, но отказаться от ощущения драгоценной тяжести в руках было всё так же немыслимо. Теперь Цинсюань спал, закинув на него ногу, а Хэ Сюань целовал его лоб и гладил по волосам — очень осторожно, чтобы не разбудить. Он сроду не верил ни в каких богов, но сейчас как никогда хотелось помолиться, чтобы это тихое счастье продлилось подольше. Чтобы Цинсюань побыл с ним ещё немного. Сколько именно — Хэ Сюань не уточнял даже про себя. Майку у него стащили через неделю. Байкер из Цинсюаня тоже вышел так себе, но странная чёрная шмотка настолько громко кричала о том, кому на самом деле принадлежит, что собственнические инстинкты Хэ Сюаня от восторга пели хором. Покупка однозначно себя оправдала.