***
Полина шла вдоль заснеженной дороги в одиноком переулке и давала волю слезам, что и так очень сильно терзали её сердце. «Ненавижу! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!!! Придурок, идиот… которого я до сих пор люблю… Но, черт возьми, как сильно я его ненавижу!!! — стоило только показаться образу Максима перед глазами в окружении тех девиц, как слёзы с новой силой лились с её глаз. — Я думала, он другой, не бегающий за каждой юбкой… Бабник! Ну уж нет, не дождёшься моих слёз! Хотел конкуренции? Будет тебе конкуренция! Только пощады не жди!» — злость блеснула в её глазах, и она поспешила домой, вновь садясь за материалы и учебники, хотя выбор снятия стресса был весьма специфичен (и причем тут конкуренция с Максом?..) и не понятен. Алиса Владимировна, как только увидев свою дочь, когда та вбежала в дом, заметила её покрасневшие от слёз глаза, в которых плескались боль, злость и обида (ну как увидела — материнское чутье подсказало), на что тихо ужаснулась. Набрав знакомый номер, мать девушки предложила встретиться вместе с Михаилом Петровичем и обсудить их детей, ведь Волков-старший тоже заметил кардинальные изменения в своём сыне.***
Сидя в уютном кафе за столиком, женщина потягивала кофе с круассаном и ожидала мужчину, машина которого показалась за поворотом. Не прошло и пяти минут, как этот самый мужчина, в полном расцвете сил и лет, сел перед Лисицыной и начал разговор: — Алиса, здравствуй. Ты тоже заметила изменения в поведении своей дочери? Женщина лишь кивнула и повернула голову к окну, где на небе стали появляться грозовые тучи. Грустно вздохнув и отпив глоток кофе, слегка обжигающий горло, Алиса начала рассуждать: — Что же могло между ними произойти? Они же так славно веселились вместе все каникулы, а то, какой я видела свою дочь сегодня, не видела ещё никогда, даже на повестке о том, что Эдвард… — воспоминания больно кольнули по сердцу, в сознании всплыл образ повестки из морга, где извещалось о смерти ее мужа, на что она тут же прикрыла глаза рукой, будто отгоняя болезненные воспоминания, а её плечи непроизвольно задрожали, — Эдвард погиб… В успокаивающем жесте Михаил Петрович положил на её руку свою, а другой в дружеском жесте погладил по голове, нагнувшись через стол, после чего сказал: — Если тебе станет легче от слёз, я стану твоим надёжным плечом, — сказав это, мужчина пересел поближе к женщине и слегка приобнял её за плечи. — Мне тоже до сих пор больно вспоминать о смерти Эмили, но мы должны жить дальше, Лис… Хотя бы ради них и наших детей. — Спасибо тебе, Миш, за то, что всегда рядом, — тихо произнесла она и слегка приобняла мужчину рядом с собой, отчего последний вздрогнул, немного неловко и неуверенно, но приобнял ее, своим теплом души разделяя ее и свою боль разбитого сердца, тихо плача о давней утрате любимых. Просидев так около десяти минут, они всё же отстранились друг от друга и стали вести активные переговоры с целью докопаться до истины и узнать, что же произошло на самом деле. Атака в лоб сразу отпадала, ведь тогда дети точно ничего говорить не станут, но как пойти косвенным путём? Сидеть им пришлось довольно долго, отметая разнообразные варианты, опираясь именно на повадки и характерные черты собственных детей, пока не была выявлена некоторая закономерность — истории о прошлом собственных родителей интересовали их куда больше, чем всякие наборы конструкторов, комиксы, мультфильмы и даже учеба. Идея у Лисицыной появилась необычная: рассказать детям об истории знакомства двух семейств, с чего все начиналось — так сказать, поделиться собственным опытом и, если и не узнать причину ссоры, то хотя бы подтолкнуть к разговору по душам и показать, что разговоры лечат (на самом деле, это был план «Б», если бы не сработал план «А», заключавшийся в том, чтобы просто поговорить, без всяких манипуляций и прочего, хотя было понятно, что подобное может не сработать). Будто соглашаясь со словами людей, солнце вышло из-за туч, освещая своими лучами землю, покрытую искристым снегом. — Вот мой план, Миш… — погрузив собеседника в пучины своих мыслей, Лисицына не могла не отметить, что разговор с близким ей человеком помогает самой не впадать в отчаяние и помогать не впадать в отчаяние другим. План был одобрен единогласно, и было принято решение отпраздновать подобное завершение мозгового штурма чашечкой свежесваренного кофе, на что Михаил чуть ли не просиял в лице, после чего отбыли к своим детям, чтобы разведать тайну их ссоры и разрыва отношений или хотя бы просто поговорить по душам.***
Двое взрослых, живущие в соседних домах, в данный момент старались выманить детей из их комнат, дабы выпытать, какая же кошка меж ними пробежала. Проницательная женщина быстро сменила тактику ведения боя, прекрасно осознавая, что её дочь с самого детства интересовали лишь три вещи: учёба, которой она при любом удобном случае прикрывалась (сегодняшний день — не исключение); соседний мальчик, на которого сейчас была в обиде и о котором хотела поговорить женщина; и, конечно же, рассказы, которыми Алиса Владимировна делилась мастерски, зажигая тёплое пламя свечи, греющей душу. Пропустив пару десятков твёрдых стуков в дверь, Полина соизволила показаться в проёме, потупила голову и вяло поплелась на кухню, давно наученная распознавать этот способ вызова на разговор. Две родственницы уселись напротив друг друга. На кухне повисло неловкое молчание, прерывавшееся свистящим звуком закипающего чайника. — Ты хотела о чём-то поговорить? — без доли энтузиазма сказала девушка, на которую старшая Лисицына в неверии косилась, точно проверяя, не подсунули ли ей фальшивую дочь. Однако эту грустную, вымученную полуулыбку не узнать было невозможно. — Поль, что стряслось? — погладив подростка по ладони, обеспокоенно спросила женщина. — Я тебя не узнаю: прямо перед тобой стоит тарелка с моим фирменным пирогом, — она кивнула на выпечку, — а ты не ешь. — Не хочу об этом говорить. — Тогда можно скажу я? — Полина встрепенулась и всмотрелась в глаза матери, различая в них оттенки волнения, горечи и заботы. — Я помню, как тебе нравилось слушать истории из прошлого, — блаженно сомкнув веки, вспоминала Алиса Владимировна, — поэтому надеюсь, что ты послушаешь ещё одну. Это будет история о маленькой девочке, которая так же, как и ты, боялась перемен, но постепенно приняла их, открыв дверцу в новый яркий мир, полный любви и доброты. Полина не забыла, с каким упоением поглощала те крохи информации о маминой молодости, юности, скрытой за семью печатями. Никогда не забывала. — Она была твоего возраста, когда в её жизни наступили перемены, будто ворвавшийся ураган перевернул и смешал все внутренности. Девочка обожала учиться, читать книжки, быть лучшей в школе, — женщина покачала головой, как бы перечёркивая сказанное: — нет, она не обожала всё это, а люто ненавидела. Ненавидела ложь, обман и притворство, ненавидела лицемерие и лесть. Ненавидела себя за то, что ей приходилось быть такой в угоду родителям. Отличиться девочка могла и другим образом, но ей вздумалось разыгрывать из себя стерву, дьяволицу во плоти, как её стали называть за спиной. На удивление, с такой стервой захотели пообщаться поближе многие парни. И она встречалась с ними, сама же очаровывала и сама же бросала. В комнате повисло молчание. Полина раньше не слышала от мамы столь откровенного рассказа и невольно затаила дыхание: — Что было дальше? — Шло время, и однажды девушка столкнулась во дворе с пареньком. Помню эту нелепую случайность, как вчера: он стоит босиком на едва высохшем после дождя асфальте и тянется к ветке яблони, стараясь ухватить за край тетрадку. Я спрашиваю, зачем он парится из-за макулатуры, ведь можно купить новую, и он отвечает: «Это не моя тетрадь, я взял её у друга и должен вернуть», — женщина мягко улыбнулась, устремив взор куда-то за спину собеседницы. — Меня тогда поразила его ответственность, не присущая парням его возраста, — она замолчала, словно задумавшись о том времени и ненадолго вернувшись назад, в прошлое, где была наивно-глупа и так счастлива. — Мы подружились. Почему-то одноклассники, да и все в школе, решили, будто я с ним встречаюсь. Никто не приглашал меня на свидания (что стало для меня огромным бонусом), парни вообще стали обходить стороной «отличницу-дьявола» и её не то раба, не то подмастерье, честно, уже и не помню его прозвища, — Алиса Владимировна хихикнула, как малолетняя школьница, получившая записку от мальчика, в которого втрескалась и который позвал её погулять. Её смех был приглушённым, притом искренним настолько, что Полина улыбнулась не натянуто, а по-настоящему. — Зато нам было весело, и в какой-то момент всех остальных перестало это волновать, пока в классе не появились переведённые ученики: Эдвард и Эмили, — Полина, долго не слышавшая об отце, вздрогнула при упоминании о нём и его сестре. — Боги, они были совершенны во всём: начиная с банальной физкультуры и зачётов по истории, препод которой жутко недолюбливал весь наш класс, и заканчивая выступлениями на всевозможных школьных мероприятиях и участии в конкурсах международного уровня. Я влюбилась. Не желала признавать величайшего соперника возлюбленным, но признала. Он был давним приятелем моего лучшего друга, которому, я заметила, безумно нравилась его сестра. Потихоньку я подружилась с Эмили. Отнюдь не из корыстных целей, а потому, что у нас нашлось много общего, в том числе безответная любовь к парням, от которых мы отдалялись. Поначалу мы скрывали друг от друга имена любимых, но в один день всё решилось: нам обеим признались первыми. Потом всё закрутилось, завертелось, и мы, некогда компания лучших друзей, позже лишь две пары старых знакомых, изредка устраивавших совместные двойные свидания и праздники, погрязли в личных проблемах, погоне за амбициями, быту. У меня больше не было лучшего друга, больше не было лучшей подруги. Однако у меня был дорогой муж и милая малышка, — тысячи солнышек разом вспыхнули, когда женщина улыбнулась. — А потом… — Я понимаю, можешь не продолжать, — прошептала Полина и, встав и подойдя к ней со спины, крепко-крепко обняла. — Спасибо, Поль, — с трудом сдерживая порыв разрыдаться, произнесла Лисицына, — только не повторяй моих ошибок. Если ты будешь несчастна, я не переживу. Какие ошибки подразумевала мама, Полина не имела ни малейшего представления, но в мыслях рассудила: «Не грусти, мама. Я обещаю всё исправить. Я непременно выясню правду и тогда решу, казнить этого Волкова или миловать»***
Ну, а что с Волковыми, спросите вы? А здесь, кажется, начинается буря… А может, и штиль на горизонте? Кто его знает…
Михаил Петрович очень редко (от силы пару раз за десять лет) говорил о своём детстве или юности, а то, что он приоткрывал сыну, всегда казалось чем-то банальным (может быть? Может, именно в банальности и заключалось счастье?), но таким знакомым и смешным, отчего думалось, что Михаил Петрович из одной нелепой ситуации, будто назло самому себе, сразу же попадал в другую, ещё более смешную. И каждый раз, когда он говорил, что хуже быть уж точно не может, тут же понимал, что жестоко ошибался, попадая в инцидент, в разы хуже предыдущего. Зайдя на личную территорию сына, как на заминированное поле во время войны, боясь ненароком задеть одну из важных вещей подростка, словно одну из вражеских мин, с предварительным стуком и разрешением войти, Волков-старший сел на кровать рядом со своим чадом, что пустым взглядом смотрел в потолок и практически никак не реагировал на происходящее вокруг, после чего слегка погладил по голове и начал разговор: — Максим, — ласково протянул он, улыбаясь уголками губ, чем и привлёк внимание своего сына. — расскажи мне, что случилось? — Ничего особенного, что ты должен знать из моей личной жизни, — сухо ответил парень, смотря в точно такие же глаза, как и у него самого. — Эх ты, Максимка, совсем своего отца не любишь… — устало протянул мужчина, но руку с головы сына так и не убрал, да и последний был не против. — видать, с Полинкой поссорился… — Вовсе нет! — вспыхнул парень и хотел было отвернуться, да только отец не позволил, убрав руку с головы и мягко надавив на плечо, непроизвольно заставляя «мученика» вернуться в исходную позицию. — Я же понимаю тебя, сынок. В юности на тебя похожим был… — улыбнувшись нахлынувшим воспоминаниям, Михаил Петрович всё же решил открыть некоторые события и тайны прошлого. — Давно это было… Лет эдак двадцать пять — тридцать назад, а учился в то время один парнишка. Интересным собеседником он был, умён, атлетичен (ну, как сказать? Спортсмен еще тот, правда, неуклюжестью настолько был одарен, что учителя порой боялись и даже крестились на всякий случай, а не стукнется ли он головой, если будет бежать вдоль турникетов, не упадет ли он на ровном месте, каким-то чудом поскользнувшись, и так далее), с юмором, да и остёр на язык, но не общался с ним никто, так как был он из бедной семьи с проблемными родителями. В полной мере его воспитала улица и бабушка, класса так до десятого — одиннадцатого, уже не помню точно, какого именно, пока не произошёл один случай… — тут Михаил выдержал паузу, чем очень заинтриговал сына, на что тот сказал: — Ну что там дальше? Пап, прошу тебя, расскажи! — воскликнул парень, подсев поближе к отцу и скрестив ноги по-турецки. — Ладно-ладно, — усмехнулся Волков-старший, примирительно подняв руки, признавая свою моментальную капитуляцию, после чего вновь с любовью погладил своего отпрыска, погружаясь в события того времени. — Помню, как будто это было вчера. Мальчишки из моего класса играли в какую-то игру на желание, только вот не вспомнить, в какую именно: то ли в дурака играли, то ли в бутылочку (из-под лимонада, конечно же), — протянул мужчина, закрыв глаза и вспоминая все детали того дня. — В общем, проиграл тогда Костя Сидоров… — Тот самый Константин Сергеевич, что преподаёт у нас сейчас физкультуру? — ошеломлённо спросил Макс, поражаясь открытым фактам из жизни отца всё больше и больше. — Он самый. Так вот, загадали тогда ему желание, чтобы выкинул мой портфель из окна — я же тогда тихоней был, да и не поддерживал взгляды своих одноклассников на игры во время учебы. Полетел мой портфель, как бабочка из окна, — «вжих», и всё тут. Правда, пока он летел, открылась кнопка (ну как кнопка — застежка лучше подойдет), из-за чего все содержимое, словно по мановению волшебной палочки, раскидало по всему школьному двору. Обиделся я тогда сильно на них, ведь им-то не понять, как трудно зарабатывать деньги на жизнь… — Михаил тяжело вздохнул, но вскоре продолжил, едва почувствовав руку сына на своём плече, — хотя я им всё же благодарен: не выкинь они тогда его из окна, не встретил бы я её… — Маму? — тихо спросил Макс, даже не представляя, насколько он далеко от истины. — Нет, вовсе не её… — его тихий смешок наполнился какими-то странными нотами, которые Макс никогда не слышал от своего отца, — то была милая девочка с ангельской внешностью, но характером дьяволицы…***
Алиса Владимировна невольно чихнула, отчего Полина тут же приложила свою руку к её лбу, пока она ненадолго оторвалась от рассказа, чтобы заварить чай. — Всё в порядке, мам? — Да, милая. Просто кто-то меня вспомнил, вот и всё, — мило улыбнулась она, мысленно думая над тем, что ее кто-то явно вспоминал, и она даже догадывалась, кто именно.***
— Тогда я собрал все учебники и другие школьные принадлежности, но тетрадь по русскому я нашёл не сразу. Она оказалась на дереве, как раз-таки подле того окна, откуда полетел мой портфель. Была на нижней ветке яблони, но вскарабкаться я по этому дереву не мог: не выдержало бы деревце меня и сломало бы свои ветки. Тут-то как раз и появилась Алиса… — А я-то думал, кого это ты имеешь в виду… — протянул Макс, подозрительно пытаясь сдерживать кашель, но увидев праведный гнев и что-то, колеблющееся за ним, в глазах мужчины, он неловко улыбнулся и сказал: — Ладно, молчу-молчу! Можешь продолжать. — Так вот, спросила она меня тогда, почему я из-за какой-то макулатуры парюсь и не легче ли было купить новую тетрадь. Ну, а что я мог сказать? Что я не могу себе такое позволить, при этом задев собственную гордость? Хотя какая гордость может быть, когда за душой ни копейки, а позволить себе что-либо из импортного невозможно? — горькая усмешка на миг исказила его лицо, сделав куда старше и отчаянней, но он вновь вернул себе прежнюю улыбку и продолжил свой рассказ. — Тогда я ей солгал, впервые в своей жизни… Наверняка хотел произвести впечатление на девушку, что впервые со мной заговорила… Хах, даже вспоминать это стыдно… — На самом деле, мне важна была не сама тетрадка, а её содержание. Никто никогда не подумал бы, но я зарабатывал на жизнь не только подрабатывая подмастерьем у одного уже бывшего сапожника, но и успевая писать небольшие сказки для детей, — Михаил Петрович слегка смутился, но лицо осталось таким же, хотя Макс не мог не отметить счастливый блеск в его глазах. — Так мы и подружились. Правда, я ей всё же рассказал о том, что иногда писал сказки, чтобы она не держала на меня зла за мою маленькую ложь, но, как выяснилось, для неё они стали капелькой радости в серых школьных буднях. Мы всегда встречали друг друга на школьной крыше, где садились на скамейку, и я ей зачитывал очередную, придуманную мною сказку, а она во время перерывов угощала меня своим чаем и бутербродами… Уж такова была дружба между противоположностями: она, демонесса в обличие ангела, и я, оборвыш и ботаник. В школе только и ходили слухи о наших похождениях и любовных связях, хотя на деле это было не так. От неё отстали парни, хотя она об этом и не сожалела — нам было весело и хорошо вдвоём, и всё было бы ничего, если б в классе не появились переведённые ученики: Эдвард и Эмили. Они были лучшими друзьями, хотя вешали другим лапшу на уши, что родные друг другу брат и сестра, а многие им даже действительно верили. — Странное чувство дежавю… Получается, вы с ними подружились? — озадаченно спросил парень, не ожидав в этом контексте узнать о матери, на что мужчина лишь едва заметно кивнул и продолжил свой рассказ: — Да, так и есть: маленькая ложь, что была сказана вскользь, объединила наши сердца (как иронично, не правда ли? А ведь многие из нас приверженцы правды…), и мы стали друзьями. Первое время мне приходилось несладко: я тогда настолько привык, что мы с Алисой одни, отчего не мог нормально общаться с переведёнными, безумно ревнуя… — увидев ещё более заинтересованный взгляд сына, мужчина поправился: — Я имел в виду, что безумно её ревновал к ним, как брат ревнует свою сестру, когда она уделяет больше внимания подружкам, чем ему… — Ага, сделаем вид, что поверили, — протянул Макс, хитро усмехаясь и косо поглядывая на мужчину перед собой, на что его отец лишь беспомощно пожал плечами, вновь принимая свое поражение перед проницательностью собственного сына. «И в кого же он такой?» — подумал про себя Михаил Петрович, как будто полностью игнорируя собственные гены, после чего начал свое откровение: — Ладно, признаю, Алиса была моей первой любовью, — тихо произнес он, будто не веря, что говорит это, но после сразу же стараясь найти отговорку от собственного признания. — но её сразу же затмила Эмили, стоило мне только поближе её узнать! Тогда я болел, но Алиса об этом не знала. Меня навещала Эмили каждый день и делилась частичкой своего тепла и сердца, в котором Алиса занимала теперь только роль сестры (но сестры ли? Не знаю…). Безумным было тогда время: все эти ошибки, ожидания, встречи, приключения… Мы веселились и отрывались на полную катушку, наслаждаясь каждым мигом, которым жили. Вскоре, после окончания школы и ВУЗов, я сделал предложение Эмили, а Эдвард — Алисе, предварительно обговорив это с ним, и мы, как закадычные друзья, отметили свадьбу в один день. Уже потом мы обзавелись такими милыми ангелочками, как вы, — Михаил Петрович тепло улыбнулся и, притянув сына к себе, с насмешкой потёр его макушку. — Всё было бы ничего, если бы не эта чёртова поездка Эмили и Эдварда в Уфу, на ту злосчастную конференцию профессоров… — тут Михаил Петрович вновь тяжело вздохнул, на что Макс тепло улыбнулся и обнял своего родителя. — Спасибо тебе, пап, за то, что ты у меня есть, — обняв его в последний раз ещё сильнее, Волков-младший выбрался из объятий и напоследок кинул отцу: — я постараюсь не совершать тех ошибок, что когда-то совершил ты, и обязательно узнаю всю правду, что укрылась от меня! Спасибо тебе ещё раз, папа… — вновь тепло ему улыбнувшись, подросток скрылся за дверьми. Послышался хлопок входной двери и скрежет ключом. Михаил Петрович поднялся с кровати и потёр переносицу. — Удачи тебе, сынок. Я всегда найду способ поддержать тебя, пусть это порой и может приносить горечь, — тихо прошептал он в совершенно пустую квартиру, оставаясь наедине с самим собой. Прозвучал звонок сотового, и мужчина тут же принял вызов: — Как всё прошло? — послышался знакомый голос оттуда. — Он готов. А у тебя? — Она тоже готова, Миш. Как думаешь, скоро внуков нянчить будем? — Ха-хах, ну, Алиска, ну ты даёшь! — усмехнулся директор гимназии, а у самого на душе весна настала, будто и не было только что никакого плохого настроения и одиночества. — Дай им школу и ВУЗ хотя бы закончить. — Опять ты за своё!.. — послышалось обиженное сопение по ту сторону трубки, а после послышался прекрасный смех, на что Михаил вновь улыбнулся. — И я тебя люблю, Алис, — с усмешкой выдал он и отключился, хоть сердце и колотилось, как бешенное. Остаток дня обещал быть весёлым.***
Ещё минуту назад снег комьями опускался на промёрзлую землю, от ветра разлетелся по всему городу и кружился вокруг продрогших людей, кутавшихся в куртки, шубы. Теперь же он отражал падающие лучи заходящего солнца, приобретая нежно-розовые оттенки. Опершись на заграждение, на одной из крыш эту картину созерцала блондинка. Её волосы струились по плечам, контрастируя с угольно-чёрным полушубком, а её мысли парили высоко, возносясь к небесам, где занимался закат и показалась первая звёздочка, точно беленький маячок. «Отчего я стою здесь, на холоде, будто жду чего? — Полина устало вздохнула. — Уже час, как ничего не происходит, а мне всё неймётся, — она стукнула пальчиками по пушистому снегу, покрывавшему металл. — Холодно, однако, — осмотрев слегка посиневшую кожу рук, заключила девушка. — Следовало взять перчатки и внимательнее слушать маму. Но я не была бы Лисицыной, если б хоть на миг задержалась после принятого решения разобраться в ситуации, — вновь вздохнула. — И всё-таки сейчас перчатки бы пригодились». На руках Полина почувствовала мягкую ткань, похожую на шерсть. Ткань была очень тёплой, что пришлось весьма кстати. — Кажется, тебе их не хватало, — разлился голос, тёплый, знакомый до дрожи в теле. — У этих перчаток, конечно, нет девчачьих милых штучек, типа страз или бусин, но, думаю, при температуре минус пятнадцать они идеально подходят. Она сглотнула, охваченная порывом разреветься, тысячу раз попросить прощение за пощёчину, но гордость не позволяла ей подобной дерзости. У сердца, тем не менее, оставалось право выбора. — Знал бы ты, как мне не хватало тебя, — развернувшись к нему вполоборота, пролепетала она. В глазах предательски защипало. — Ты плачешь? — не зря говорят: слёзы — сильнейшее оружие женщины. Устоять перед слезами подруги Максим был не в силах, способный лишь тараторить, активно размахивая руками: — Пожалуйста, не плачь. Можешь опять меня ударить, только не плачь. Ты не виновата, что те парни оказались рядом и понравились тебе. Я пойму, если ты больше не хочешь общаться со мной и хочешь общаться с ними. Только не плачь, прошу, — парень путался в словах, повторялся, сбивался, тщетно стараясь успокоить Полину. — Э-это я виновата, — шмыгнув носом, запротестовала она. — Не стоило мне бить тебя, ещё и при твоём фанклубе: свою репутацию угробила и тебя в их глазах осквернила. — Никто из нас не виноват, — трепетно приобняв девушку за плечи, прижимая её, хрупкую, уязвимую, шептал он. — Слышишь, Поль? Никто. Это простое недоразумение, и мы только что с ним разобрались, верно? — ощутив поглаживание на волосах, Лисицына утихла, размеренно вдыхая морозный воздух и выдыхая потеплевший на шею собеседника. — Ну вот и славно, а теперь давай вернёмся домой: уже поздно, да и тебе лучше погреться дома, в тёплой ванне. — Да, ты прав, нам нужно погреться в тёплой ванне, — машинально повторила Лисицына, размышляя о своём. Спустя пару мгновений, когда до них дошёл смысл сказанного, оба подростка с головы до пят покраснели, как недавно спрятавшееся за линией горизонта солнце. На небе появились первые огоньки — видать, подружки той маленькой звёздочки, что видела Полина буквально только что, — но подростки, как партизаны, продолжали молчать. Было слышно только их дыхание, но и этого хватало, чтобы тишина была не такой уж навязчивой. Лисицына вновь посмотрела на Волкова, и картины недавних событий повторно прошерстили перед глазами, заставляя сердце болезненно сжиматься. Максим сразу заметил эту перемену во внешности девушки, иначе бы не передёрнул плечами от зябкого холода, что на мгновение пробрался в его душу. Словно кусочек черного зеркала, попав в их сердца, заморозил здравый порядок мыслей и эмоций, стремительно ухудшая атмосферу между ними, накаляя обстановку и выпуская наружу негативные эмоции, накопившиеся за эти дни. — Максим… — приторно-сладко протянула блондинка, только вот голубые глаза стали похожими на лёд в пучине океана, — так зачем ты так мило всех девушек из своего фанклуба учил кататься, м? Зачем ты их держал за талию, словно фарфоровых куколок? Тебе меня мало, что ли?! Ладно бы это, но ведь помимо этого ты просто игнорировал меня и отказывался объяснять происходящее! — теперь стало понятно, чего боялся Макс. Ну, а кто бы не испугался ревнивой девушки, чья гордость и самолюбие чуть ли не в грязь были втоптаны? А глаза сияли до такой степени, что, казалось, мечут молнии. Тяжело взглотнув, парень решил принять вызов, ведь его тоже начала бесить эта недосказанность и неопределённость в ситуации. — Также, как и тебе мало меня. Вон, уже на других засматриваешься, смеёшься с ними так, как никогда не смеялась со мной… — на этом моменте он слегка вздохнул, наблюдая за довольно-таки ошарашенным лицом Полины. — и нет, чтобы сразу сказать, что не любишь меня, нет, ты до сих пор продолжаешь мучить нас обоих! — Вообще-то я никогда не заигрывала с другими парнями, и мне глубоко наплевать на то, что у тебя было тогда на уме! — Максим хотел было что-то вставить, но блондинка залепила ему мощную пощёчину. — Даже если я и смеялась с другими, хотя не знаю, когда это было, то ты обнимался с другими девушками на моих глазах!!! — глубоко вздохнув, Лисицына набрала в лёгкие побольше воздуха и выдавила из себя то, чего хотела меньше всего: — Наверное, мы с тобой слишком разные друг для друга… — Согласен, нам нужно поставить точку в наших недоотношениях, — холодно продолжил за неё парень, оттягивая её руки от своей куртки и также холодно смотря ей в глаза. — Всё, что было между нами, всего лишь ошибка. Да, пусть Полина и понимала, что сейчас его слова уместны, но какую боль они принесли именно с его уст, с таких родных и любимых губ человека, которого она любит, но теперь уже наверняка ненавидит. — Прощай, — сухо сказал он и ушёл, даже не обернувшись в её сторону. Девушка опустилась на скамейку на крыше, слегка припорошенную снегом, и слёзы горечи разбитого сердца вновь показались на её лице. Устремив свой, полный тоски и горечи взгляд на луну, Полина, горько усмехнувшись, прошептала: — Он разбил мне сердце… Во второй раз… Снег медленно падал на её блондинистую голову и лицо, укрывая от спутника Земли слёзы ещё одной брошенной души, которой разбил сердце избранник…***
Волков шёл домой под хруст снега, создаваемый благодаря его ботинкам, и не мог поверить в то, что они с Полиной больше не пара, не родные друг другу люди — теперь их практически ничто не объединяет. Было трудно смириться с этой пустотой, что вновь наполняла его душу вместо уже привычной любви. «Как ты могла, Полина? — думал он про себя, хотя глаза предательски щипало. Но он мужик, а мужики не плачут! — Я не могу принять то, что ты, моё милое маленькое солнышко, теперь не моё… Эта наша глупая ссора, основанная всего лишь на какой-то чёртовой ревности, разрушила наши отношения… Может, мы действительно не подходим друг к другу?.. — выдохнув большое облако пара, парень посмотрел на луну и звёзды, отчего нахлынули тёплые воспоминания. — Помню, как под таким же небом мы впервые поцеловались. Жаль, конечно, что я никогда не признавался тебе, что ты слишком дорога мне, не предлагал встречаться, ведь ты предложила это первой… Но почему я сказал ту фразу недавно, словно Полина действительно была мне никем? Возможно, так оно всегда и было… Чёрт, уходи из моих мыслей! Уходи из моей головы!» — Уходи из моей жизни!!! — прокричал он на всю округу. Его крик разнёсся настолько далеко, что отголоски его голоса услышала девушка, сердце которой так сильно полоснули ножом, что теперь его, скорее всего, не залечишь. — Дурак, — тихо сказала она, решительно поднимаясь со скамьи. — Теперь-то я уж точно на тебе отыграюсь, устроив ту еще «сладкую жизнь»…***
Жизнь складывалась действительно «сладко», причём у обоих: подозрительный тип из параллельного класса репейником приклеился к Полине, которой мало того, что приходилось прятаться от Максима, подобно преступнице, так ещё и надо было с двойным рвением налегать на учёбу в связи со сформировавшимися факторами; Волкову же особого дела до девушки не было — во всяком случае, неуёмное любопытство и неконтролируемое желание оберегать он старался держать при себе, — его честь нуждалась в тщательнейшей полировке, иными словами, доказательстве собственной компетентности отцу (доказательства которой ему были вовсе не нужны, ведь он и так знал, что сын может со всем справиться), поступлении на желаемый факультет и, безусловно, первом месте в рейтинге, вопреки хотению Лисицыной. — Поль, может, на перекус прервёшься? — обеспокоенно вопросила Алиса Владимировна, в пятый раз взывая к дочери, взгляд которой упорно приковался к стопке книг, с остервенением изучая их содержание. Из комнаты раздалось приглушённое: — Да, сейчас приду, — отвечала она уже в пятый раз. Женщина привычно вздохнула и вернулась на кухню, готовая через полчаса вновь позвать непришедшую. Однако Полина взаправду вынырнула из омута увлекательных учебников и, лёгким движением руки подлив кипятка в остывший чай, примостилась за столом. — Я понимаю, конец четверти и так далее, но ты не хочешь погулять? Я тебя дома не запираю, а от учёбы следует отвлекаться, делать хоть небольшую передышку. — Мам, хватит. Ты же знаешь, как мне важен этот рейтинг. Если я проиграю, возможности выйти победителем не будет: у нас с соперником ничья. Но это пока. Он форы давать мне, по всей видимости, не планирует. — Ты про Максима, что ли? — Полина закатила глаза, опосля просверлив дыру на лице собеседницы. — Что, уже и про твоего друга спросить нельзя? — Я ничего не сказала, — подняв руки вверх, произнесла Поля. Затем строго сказала: — И он мне не друг. — Ох, и кто же тогда? Враг? Согласиться с мамой Полина не сумела, задыхаясь во внезапно накатившихся слезах, глотая их и поддаваясь случаю выплеснуть переживания. — Нет, не враг, — содрогаясь всем телом, лихорадочно шептала девушка, — он не враг, не может быть врагом. Я, — последовал протяжный всхлип, — Мы не враги, — мотание головой точно подтверждало её слова, придавало им твёрдость. — Мне хочется быть друзьями… Хотя бы друзьями… А ведь мы уже были друзьями, — в задумчивости добавила Полина, резко сорвавшись на крик: — И я всё испортила своей глупостью! А он тоже хорош. Пока не осознает свою вину, даже говорить с ним не стану! — подскочив с места, воскликнула она и хлопнула по столешнице, как бы закрепив клятву. Лисицына-старшая покачала головой, вспомнив о себе, когда была столь же глупой и вспыльчивой. «Всё так, как и должно быть. Это её жизнь, и мне пора прекращать в неё вмешиваться. Ребята уже взрослые, сами разберутся, — она кивнула собственным мыслям, взглядом проводив дочь и подавляя желание вновь вмешаться, вновь все изменить, хотя чутье и подсказывало, что ничем хорошим это не кончится, как это было в прошлый раз. — Надо Мишу отговорить от моего плана». Трубку никто не брал.***
— Сын, что-то ты больно смурной ходишь — дождь, случаем, нагоняешь? Третий день уже идет, — попытался было пошутить отец, но не дождавшись хоть какой-нибудь реакции, обеспокоился. — Стряслось ли чего? Максим вдумчиво буравил учебник по физике, погрызывая карандаш, прерываясь лишь на рваные вдохи-выдохи. В голове была каша, и вовсе не из-за терминов, теорий, задач и формул, а из-за одной девушки, которую непременно надо было обойти. Его отец, кажется, третий час силился достучаться до ребёнка, но натыкался на угуканья с редкими киваниями. С этим следовало заканчивать. — Волков Максим Михайлович, или Вы незамедлительно отвечаете на поставленный вопрос, или директор гимназии, то есть я собственной персоной, устроит Вам такую взбучку, какую даже учителя в день проверки не видывали! Подросток непроизвольно дёрнулся и ошарашенно уставился на родителя, будто уточняя, какой именно вопрос задавался. — Что у меня стряслось? Да так, ничего особенного: каждый день расстаюсь с девушкой, тире подругой детства, даже толком не начав встречаться. Всё, как обычно, — пробурчал юноша под нос, не особо желая, чтобы его слышали, но не сопротивляясь этому. Михаил Петрович смолк, совершенно не вслушиваясь в мелодию телефона, звонившего где-то в коридоре.***
— Да что опять с ним не так?! — вспылила Алиса Владимировна, вновь набирая Михаила Петровича. — Сколько раз ему говорила, чтобы он не пропадал вот так просто, а он всё за своё! — пнув ближайший стул ногой, отчего тот упал набекрень, женщина, наконец, медленно начала сбавлять свои яростные обороты и, в коем-то веке, вернуть его в исходное положение. Раза эдак с сто первого Михаил Петрович всё же соизволил взять трубку. Алиса Владимировна «налетела» на него и начала свою грозную речь, упрекая мужчину в том, что тот совсем её не ценит. — Лис… — тихо раздалось с той стороны трубки, на что Лисицына замолчала, — дело серьёзное… — Насколько оно серьёзно по шкале от одного до десяти, и почему ты только сейчас мне соизволил ответить, Волков Михаил Петрович? Такого холодного тона от своей, всегда яркой и солнечной, подруги юности Михаил не ожидал, поэтому ненадолго впал в ступор, даже не зная, что и ответить. Нерешительность, что он долгие годы отгонял от себя, вновь дала о себе знать, заставляя нервно дышать и со скоростью света собираться в одну кучу вместо неоткуда взявшейся лужицы из какой-то странной субстанции. — Эм… В общем, наши детишки опять что-то не поделили… Походу, даже сделалось только хуже, — кинув долгий и печальный взгляд на уже запертую дверь собственного сына, он тяжело вздохнул и продолжил. — Знаешь, что ещё интереснее? Что мы с тобой оплошали… — Необычный подход к ситуации, Михаил Петрович, — продолжила «замораживать» своим голосом Алиса Владимировна, иронично похлопывая в ладоши. — Дай догадаюсь — он сейчас сидит и занят тем, чтобы заниматься, верно? Можешь не отвечать — итак знаю. Только учти, что план провалился, и мы больше не можем вмешиваться в их дела, так что сворачивай подобную компанию и сделай хоть что-нибудь, чтобы оторвать ребенка от учебников. — Женщина, имей совесть! Я тут, вообще-то, в данные дела влезать не должен, а как директор… — Не забывай, ты ещё и отец, Волков! — Алиса явно была недовольна тем, как долго «загружался» Михаил, на что сделала достаточно громкий жест «рукалицо», что он не мог не услышать. — Знаешь что? Такими темпами ты меня точно в могилу сведёшь! На долю секунды повисло молчание, которое, казалось, затянулось на целую вечность, пока Алиса вновь не решилась взять дело в свои руки: — И вообще, шовинист ты эдакий, время видел?! Ноги в руки и спать пошёл, а то снова будешь жаловаться, что не высыпаешься! Приду — проверю, и если ты не будешь спать, то будешь жестоко наказан! — В смысле? — раздался его голос в пустоту, стоило только услышать короткие гудки. — Пап, ты там не с Алисой Владимировной случаем разговаривал? — спросил Максим, стоило только увидеть отца, что с недоумением смотрел в телефон и «грузился». — А? — мужчина перевёл непонимающий взгляд на сына, отчего тут же пришёл в себя и сказал ровным голосом: — Да, и, как ты уже мог догадаться, она снова «заботилась» обо мне в своей фирменной манере, когда становится слишком перевозбужденной от избытка негативных эмоций, — Михаил слегка улыбнулся, отчего казался более добрым и… домашним, что ли? Так подумал Макс, наблюдая за тем, как его отец буквально расцветает на глазах, стоит ему только пересечься или пообщаться с Алисой Владимировной, да и последняя, впрочем, тоже хорошела от контакта с ним. «Истинная дружба во всём её проявлении… А может, тут нечто большее? — на долю секунды эта мысль показалась здравой, но парень тут же от неё отмахнулся. — Наврядли мой отец сделал бы нечто подобное, хоть и был влюблен раньше… Я уверен в нём»***
Алиса Владимировна вновь крутилась на кухне, готовила поздний ужин, пытаясь отрешиться от проблем, но в голову так и лезли непрошенные мысли: «Интересно, что же всё-таки между ними произошло? Почему этот разрыв вообще случился? Всё же было так хорошо и замечательно, они вместе так мило и гармонично смотрелись… Как там Мишутка? Уснул ли он, или снова сел за свою писанину? Я же волнуюсь за его здоровье — нехватка сна вредила многим людям…» Послышался скрежет ключа в замочной скважине, лёгкое поскрипывание двери при ее открытии и топот родных ножек, что тихо вошли на порог квартиры. — Мам, ты дома? — спросила Полина, отряхиваясь от снега на волосах и лице, как можно скорее снимая заснеженное пальто и вешая его на вешалку, предварительно очистив от снега. — О, снеговичок вернулся! — усмехнулась Алиса, выглянув из-за угла, осмотрев дочь и улыбнувшись ей. — Как в школе день прошёл? Михаил Петрович недавно звонил по поводу тебя и… — Да знаю я, знаю, что моя успеваемость упала, отстань! — вспыхнула Поля, сняла ботинки и стремглав полетела наверх в свою комнату. — Вот это сюрприз… Да что же за день такой?! — только и сказала она, когда выключила духовку, в которой только что подгорел их сегодняшний ужин. — Сегодня на меня определённо наложили какое-то роковое проклятье…***
— Ненавижу этот день! — крикнула Полина на всю комнату, стоило только в неё зайти. — Ненавижу день, этого Максима, который не вылезает у меня из головы, его большие карие глаза и тёплую улыбку… — её губы тронула лёгкая улыбка, пока не пришло осознание того, что он теперь не вместе с ней. Со всей силы ударив кулаком об стенку, девушка тихо всхлипнула и вскоре начала рыдать, медленно сползая на пол и придерживая рот рукой, чтобы мама не слышала её плача. — Я его ненавижу… — обняв свои колени, она положила свой подбородок на них и уставилась в окно, где чуть ли не напротив находился дом, где жил Макс. — Но почему я его так сильно люблю? Взгляд скользнул к старому биноклю, что достался Полине от дедушки, отчего в голову забилась странная мысль: отчего бы не подглядеть пару раз за Волковым? Мысль оказалась безумной, но вполне выполнимой.***
Первый день слежки особого результата не принес, разве что ещё больше мыслей о том, что именно потеряла Лисицына. Из-за довольно странных мыслей девушка не смогла нормально уснуть и на утро следующего дня на уроках клевала носом, в то время как одна девушка вновь начала приударять за Максимом. Эта девушка была Дианой Зайцевой — подругой детства (если так можно, конечно, сказать) Волкова и Лисицыной. Если бы не дружелюбие и доброжелательность Максима, то не познакомились бы эти двое вообще. Стоило им только впервые встретиться взглядами лет десять назад, как эти двое поняли, что между ними началась война, и война эта за одного мальчишку. Макс всячески старался делать вид, что не замечал напряжения между девочками (его актёрская игра была выше всяких похвал — юные леди так и не догадались, что Волков-то всё знает), хотя внутри него роилась куча мыслей, иногда приводящих его к слишком странным умозаключениям. Например: и Ди, и Поля — это инопланетянки с двух разных планет, что хотят увести подходящего кандидата с Земли для установления контакта с ними, но цивилизации этих планет вечно воюют между собой, отчего и жители между планет также агрятся друг с другом. Другой пример: девочки ненавидят друг друга, потому что они девочки и опять не поделили какую-то безделушку между собой. Хотя причина, как таковая, кажется немного сумасшедшей — по крайней мере, такая теория не очень устраивала Макса, но иногда она казалась логичной и единственно правильной в определённые моменты. Пусть и нелегко было признавать, но Диана была идеальной девушкой: она была женственна, элегантна, вежлива и добра со всеми, а то, насколько она была очаровательна и мила, заставляло многих парней штабелями падать к её ногам, но и недостатки у неё были… Один из недостатков у Зайцевой было то, что она была стеснительной, выходя на сцену или перед огромной толпой в школе, другой же — девушка обожала компьютерные игры и была заядлым отаку, но по какой-то странной причине оставалась хороша в учёбе. Полина же была полной противоположностью Зайцевой: она была довольно груба и резка со всеми, замкнута и необщительна, но чуть ли не самая прилежная ученица во всёй гимназии. Также она была красива, но из-за этой привлекательности девушка всячески старалась построить между собой и парнями стену, закупаясь в местной столовой огромным количеством еды и поглощая её во время чтения очередной научно-публицистической литературы. Возможно, если бы эти двое захотели бы найти общий язык, то они бы его безусловно нашли, лишь стоило бы им этого захотеть, но Полина не хотела сближаться с Дианой после одного случая из детства, который сказался на ней в дальнейшем.***
Было это давным-давно, примерно годков так десять назад, когда Полина и Максим были карапузами лет пяти или шести, в старом, но очаровательно красивом парке, сохранившем атмосферу прошлых веков. Входя в арку, сделанную из живой изгороди, словно переносишься на два-три столетия назад, когда были времена великих царей и цариц, когда страна только начала меняться, расширив собственные горизонты. Детскому уму представляется, что в этом парке раньше были сражения легендарных рыцарей на мечах, битвы магов за лучшие способности и силы, дуэли рыцарей и драконов за прекрасных принцесс — детскому воображению словно были подвластны время и пространство, как будто на их глазах происходили битвы и сражения, всегда кончавшиеся «хэппи эндом», где никто не умирал и все жили в дружбе и согласии. Нередко на местах этих героев были дети, создававшие себе легендарных героев и способности и сражающихся за красивый цветок, чтобы подарить его симпатичной девочке и вызвать ее улыбку!.. Но времена проходят, дети вырастают и забывают о старом парке, где все началось, забывают о счастливой поре детства и погружаются в рутинную монотонную жизнь, где зачастую нет места воображению и мнимому счастью, где нет доблестных рыцарей и прекрасных принцесс и где уже не прозвучит детский смех… Но иногда случаются исключения, и о старом парке вспоминают, куда приводят своих детей, чтобы и у них была своя волшебная и сказочная пора о рыцарях и принцессах, о магах и драконах, ведьмах и волшебниках… Примерно так и зародилась новая нить судьбы, объединяющая четыре другие между собой, там и познакомились четыре детские души, где и началась их новая глава истории… В один из таких редких летних дней, когда на небе сияет яркое солнце и не беспокоят комары да мошки, когда погода не меняется ежесекундно, лишь бы позлить горожан города, Волковы и Лисицыны, дабы отметить день рождения одного из родителей, а именно Алисы Владимировны, отправилась на отдых в старый парк, который каким-то чудом оставался открытым. Не описать словами, как радовались этакому «походу» дети, как на их лицах сияли улыбки, а глаза так и наполнялись столь простым, но таким родным сердцу счастьем. Атмосфера уюта и тепла так и царила между ними, отчего так и хотелось улыбаться, наблюдая за их смехом и улыбками, как будто становясь пусть и небольшой частичкой этого безграничного тепла. Расположившись на одном из холмов под тенью большого раскидистого дуба, Михаил Петрович и Алиса Владимировна принялись сервировать простой стол, в то время как Полина и Максим придумали интересную и понятную только для них игру в «Приключения мага и принцессы в бегах», где роль принцессы, как бы странно это не звучало, была у Макса, хоть он и утверждал, что был принцем под прикрытием. Представив, что за ними гонятся толпы злых великанов, ведьм и обозленного короля со своими рыцарями, дети, смеясь, бежали и бежали по полянке, пока не наткнулись на кусты. Они представали перед детьми зарослями, где находятся сокровища пиратов и магические артефакты, которые охраняет злая ведьма, являющаяся заколдованной принцессой. Ловко обходя ветви, словно когтистые лапы животных, пусть и слегка обдирая себе кожу, Поля и Макс оказались в небольшой чаще, где им тут же представилось, что они попали на сражения магов и рыцарей. — Призываю чудище, что разгромит твою стражу, принцесса! — крикнула Полина, размахивая подобранной с земли веточкой направо и налево, в то время как Макс ловко уворачивался от «ударов» и шуточно контратаковал такой же в ответ. И, действительно, словно из ниоткуда на них выскочил огромный и пушистый белый пес Волковых по имени Джемини, что с веселым лаем начал наворачивать круги вокруг детей, весело виляя хвостом и время от времени подпрыгивая, на что ребята дружно расхохотались и вмиг забыли о своей воображаемой игре, дружно переключившись на Джемини. — Кстати, Макс, — протянула Полина, получая порцию слюней от пса. — А почему ты Джемини назвал Джемини? — Хмм… — Максим ненадолго призадумался, поглядывая на смеющуюся Полину, из-за чего спонтанные мысли, приходившие в его голову, постоянно путались и переплетались между собой, создавая одну сплошную кашу, из-за чего разобраться в чем-то было слишком трудно и сложно. «Если я ей скажу, что просто так придумал имя для пса, скрестив имена своих любимых персонажей, Джерри и Мини Маус, то она может меня не так понять…» — его щеки слегка покраснели, когда он напрямую столкнулся с ее счастливым взглядом, после чего отвернулся и принялся лихорадочно придумывать какую-то отмазку. — В общем, это такая американская космическая программа, написанная для космического корабля с аналогичным названием, имеющая продолжение в серии кораблей «Меркурий», — пробубнил Макс, почесывая затылок и зажмуривая глаза, боясь представить, если Поля разоблачит его маленькую ложь. «Дурак, дурак! Конечно же она не поверит в такую чушь!» — думал про себя Макс, ожидая ее реакции и считая, что все пошло прахом. — Так ты тоже увлекаешься космосом и космической техникой? — восторженно проговорила Полина, с искренним удивлением и счастьем смотря на Макса, не веря в услышанное или отказываясь в него верить. — А я-то сначала подумала, что ты скрестил названия своих любимых персонажей, Джерри из «Том и Джерри» и Мини Маус из вселенной «Микки Мауса»… — Ха-ха, не-е-е-е-е-ет, — нервно усмехаясь, пробормотал Макс. — Как ты могла такое подумать? Я же не ребенок какой-нибудь, а всамделишный взрослый! — сказал мальчишка, ловко задирая нос и облегченно выдыхая. «Чуть не опозорился, — пронеслось в его голове, пока они вместе засмеялись над не очень удачной шуткой Макса. — Иначе бы она…» Не успев до конца закончить свою мысль, Макс заметил, как Джемини резко навострил свои уши и поспешил в очередные кусты, радостно виляя своим хвостом, после чего раздался детский крик. Услышав детский крик, тело словно само подорвалось, и мальчишка побежал в сторону через кусты, куда только недавно ушел его пес, крикнув Полине, чтобы она шла за ним и не отставала. Как оказалось, кричали недалеко, так что найти «потерпевшую» было куда легче, чем изначально планировалось. Это была маленькая, но очаровательная девочка примерно того же возраста, что Максим и Полина, с прекрасными серыми глазами, кучерявыми светлыми волосами и заплаканным лицом, на котором отражался ужас при виде огромной собаки. — Джемини, к Полине! — коротко отдал приказ мальчишка, строго смотря в глаза своему псу, который, жалобно скуля и опустив хвост, медленно поплелся к вылезшей из кустов и тут же замеревшей там же Полине. — Ты в порядке? — тихо спросил Максим, протягивая руку девочке и нежно улыбаясь, как бы успокаивая ее свои присутствием. — Не бойся, Джемини тебя не тронет, он хороший пес, — все также улыбаясь, говорил он, помогая ей подняться. — А я и не боюсь, — тихо протянула она, но так и не отпустила руку парнишки, лишь крепче сжимая его ладонь в своих и потупляя взгляд в зеленеющий дерн. Полина все это время стояла рядом и шокировано переводила взгляд с Макса на девочку, с девочки на Макса и на их переплетенные руки, долгое время не воспринимая происходящее в реальности. В очередной раз взглянув на девочку, она столкнулась с ее прямым взглядом, видимым из-за широкого плеча Максима, в котором отражались насмешка и такое подавляющее превосходство, что Лисицына тут же молча отвернулась, чтобы вновь повернуться и заметить ее смущенный и мягкий взгляд. «Показалось? Или же нет? — подумала про себя Полина, нервно вздрагивая и завистливо глядя на взятую девочкой руку Максима, которую уже давно лелеяла взять. — Наверняка просто на солнце перегрелась…» — Как тебя зовут? — весело спросил Максим, поворачиваясь к ней и разрывая телесный контакт их конечностей. — Я Макс, — указал он на себя и тут же широко улыбнулся. — Это моя лучшая подруга, Полина, — тут же указал на Полину. — А это Джемини, наш пёс, — добавил он, указывая на большого белого пса, с интересом наблюдая за происходящим. «Не хватает попкорна и чипсов — так и читалось в его взгляде, в то время как здесь намечался целый любовный треугольник, пусть и в столь юном возрасте. — Чувствую себя третьим, вернее четвертым лишним, так что пойду-ка я отсюда» — словно в подтверждение своих собачьих мыслей (если и имелись таковые в принципе), Джемини, ловко виляя хвостом, направился в сторону забытого детьми пикника, где старшие шутили между собой и распивали прохладный лимонад в столь жаркий и ясный день. — Я Диана, — смущенно ответила она, скрестив позади себя ручки и не смотря напрямую в глаза Максиму. — Будем знакомы! — задорно подмигнув, ответил Максим и тут же, словно вспомнив что-то, спросил. — Пойдешь с нами? Тут недалеко! — дождавшись утвердительного кивка с ее стороны, он взял ее за руку и тут же скрылся в кустах в сторону родителей, крикнув Полине, чтобы она их догоняла. — Вот же ж дурак… — буркнула Полина, глубоко оскорбленная тем, что про нее чуть ли не забыли. На протяжении всего того дня, что они провели втроем, Полина все время чувствовала себя лишней, про нее словно забыли. Максим постоянно шутил и общался с Дианой, время от времени краснея и смеясь над ее неумелыми шутками, играл вместе с ней и, казалось, полностью игнорировал Полину, хотя на самом деле все было не так. «Интересно, а Полине понравится эта шутка? Надо попробовать рассказать ее Диане, ведь если рассмеется она, то Поля и подавно!», «А если ей показать этого жучка, она не испугается? Надо попробовать на Диане, потому что Полина может испугаться», «Это мороженое выглядит вкусным, но оно может оказаться горьким, как у меня… Надо дать Диане, потому что Полина достойна лучшего!» и так далее — именно такие мысли и посещали Максима, сознаваться в которых перед девочками он не мог. Здравый смысл утверждал, что он поступал нехорошо, потому что использовал одну и, по сути, игнорировал другую, в то время как непонятное чувство говорило о том, что все в полне нормально и ему тоже свойственно ошибаться. Отгоняя подобные мысли куда подальше от себя, Максим словно пародировал героиню одного американского романа, загоняя собственные мысли куда подальше той же фразой: «Я подумаю об этом завтра. Завтра будет новый день». На удивление, ближе к концу дня, к ним присоединился и еще один участник: маленький курчавый мальчишка с огромными очками, представившийся Дениской, тут же очаровав скучающую Полину своим шармом умного и интеллигентного мальчишки. — Говоришь, тебя Дениской зовут? — спросила она, гневно наблюдая за Максимом и Дианой, что «весело бежали друг за другом и смеялись» (на самом деле Максим пытался догнать убегающую от него Полину, так как на ее беленьком платьице был жучок, а она верещала от страха на всю округу). — Что тебя интересует? — Д-да, я Д-дениска… — неуверенно протянул мальчишка, сидя рядом с ней на покрывале и наблюдая за бегущими. — И-интересуюсь техникой и п-приборами… — после чего он тут же смолк, боясь продолжить разговор. «Как же скучно с этим… как его… Денисом, точно! А Максим, так вообще… И чего он к этой выскочке, Диане (или как там ее? Не важно…) прицепился? Дурак он!» — думала Полина про себя, словно прожигая дыру в затылке Максима, хоть и понимая, что этот мальчишка не может принадлежать только ей, хотя детская жадность и эгоизм утверждали обратное. — Слушай, Максим, — весело смеясь, спросила Зайцева, когда мальчишка, наконец, снял бедного жучка, наверняка потерявшего слух (а есть ли у него слух-то вообще? Неважно…) из-за ультразвуковой атаки и дезориентированного в пространстве и времени, и более-менее ее успокоил. — А я тебе нравлюсь? — Что-что? — спросил Макс, смотря на то, как Полина «оживленно» разговаривала с Денисом и «игнорировала» его взгляд. — Ах да, да… Верно… — И ты всегда-всегда будешь меня защищать? — еще тише спросила Диана, на лице которой сияла счастливая улыбка. — Да-да, буду… — также не осознавая, что он несет, отвечал Макс, покусывая внутреннюю сторону щеки и грозно смотря на вздрагивающего Дениску, которому и так было не по себе от его взгляда. — И про Полину забудешь? — чуть ли не смеясь, ожидая своей сокрушительной победы, спросила Зайцева, загоняя бедного Волкова в ловушку. — Ага, да… — тут словно что-то щелкнуло в его сознании, и он по-новому посмотрел на стоящую перед ним девочку. — Погоди, что? — Ты сам сказал, что я тебе нравлюсь и что ты забудешь про Полину, — улыбнулась она, наблюдая за быстро мелькавшими эмоциями на лице мальчишки, пока тот «усваивал» информацию. — Стоп, погоди, — тяжело дыша от внезапно откуда-то накатившей на него ярости, сказал Максим. — Я не говорил, что забуду Полину! Я не могу ее забыть, — словно доказывая это самому себе, чем утверждая это, прошептал последнее предложение Максим, будто сомневаясь в своих словах. — Значит, я все-таки тебе нравлюсь? — поинтересовалась Диана, начиная медленно к нему приближаться. Со стороны Максима не раздалось ни звука, ни жеста. — Максим, а ты знаешь, что Полине не нравишься? — как бы нарочно спросила Зайцева, еще больше приблизившись к нему, отчего их лица находились на расстоянии нескольких десятков сантиметров. — С чего ты так взяла? — неуверенно то ли спросил, то ли утвердил Волков, пусть и не особо веря в ее слова, но внимательно к ним прислушиваясь. — Нам, девочкам, и не такое можно понять! — гордо ответила она, широко улыбаясь и заглядывая в его карие глаза. — Правда? — дрогнувшим голосом спросил он, разрывая зрительный контакт и печально смотря на Лисицыну, что смеялась вместе с Курочкиным. — Правда-правда, — уверенно ответила Зайцева, еще больше приближаясь к нему, отчего их носы практически соприкасались друг с другом. — Но что мне надо сделать, чтобы понравиться ей? — шепотом спросил Макс, боясь, что Полина услышит их разговор. — Тебе просто надо стать взрослее, — серьезно ответила Диана, отстраняясь от Максима и отворачиваясь в сторону, даже и не подозревая, насколько она была права. «И зачем я вообще ей помогаю? — сердито думала про себя Диана, понимая, что, возможно, она упускает свой последний шанс. — Раздражает…» — И всего-то? — радостно смеясь, ответил Максим. — Тогда это проще простого! Спасибо, Диана! — крепко обняв ее и благодарно поцеловав в щёчку, он радостно побежал в сторону кустов, где, по его мнению, цвели красивые цветы, которые могут понравиться как Диане, так и Полине. «Вот же ж дурак! — смущенно подумала про себя Зайцева, слегка краснея и касаясь места, где коснулись ее щеки губы Максима. - Понятие личного пространства ему что, незнакомо, что ли? Хотя… Это приятно…» Полина, видевшая эту картину и переставшая смеяться над собственной шуткой на пару с Курочкиным, только хватала ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. В голове вертелась лишь эта увиденная сцена, которая так и стояла перед глазами. Отчего-то глаза начало щипать и некогда хорошее настроение окончательно испортилось. — Что-то не так, Полина? — практически без заиканий спросил Денис, слегка касаясь ее головы и немного поглаживая ее, чтобы успокоить Лисицыну, хотя у самого волнение лилось через край. — Да нет, все в порядке… — тихо произнесла та и легла на спину, пустым взглядом смотря на начавшее пасмурнеть небо. «Я… Я не нужна ему… — мелькало в ее голове, а слезы так и лились из ее глаз. — И эта Диана… Да как она могла так быстро забрать у меня его…» — Послушай, П-полина… — тихо сказал Денис, слегка смутившись и отвернувшись в сторону. — У Максима с Полиной… все серьезно? Хотя оно и неудивительно — Диана очень красивая и милая. Не осознавая этого, Курочкин только усугубил ситуацию для самой Полины, которая уже плакала на протяжении нескольких минут. Лисицына только горько усмехнулась, смотря на мрачнеющее небо и понимая, что прежние отношения с Максимом уже будет не вернуть. «Хах, я никому не нравлюсь (мама и дядя Миша не в счет), даже этому Денису — ну и ладно! Я им всем еще покажу, на что я способна! Всем им покажу, что я намного ценнее, чем эта Диана — они еще будут просить прощения за то, что выбирали ее вместо меня!» — думала Полина, продолжая смотреть на уже пасмурное небо, а слезы так и продолжали идти по ее разгоряченным щекам. — Дети, пора собираться и по домам! — крикнула Алиса Владимировна, заметив резкие изменения в погоде и предчувствуя, что с детьми что-то случилось, так как их смеха уже не было слышно. — Пикник окончен! — Жаль, что они так и не поздравили тебя толком, Лис, — усмехнулся Михаил Петрович, помогая собирать оставшееся. — Ну, поздравить они меня поздравили, рисунки со мной мне подарили — чего же еще надо для счастья матери, помимо здоровья и счастья самих детей? — улыбаясь, спросила она, когда все уже было собрано и упаковано. — Как знать, как знать, — загадочно прошептал Волков-старший, качая головой и ласково улыбаясь, прекрасно понимая, что Алисе было немного грустно, пусть она и улыбалась — не зря же он ее уже долгое время знал. — Ладно, пора детям по домам. — Это точно, — на мгновение, Алиса Владимировна тихо застыла, смотря на Михаила Петровича и вновь поражаясь тому, как его лицу идет улыбка, но, тут же встряхнув головой и прогоняя появившийся там образ, потянулась и пошла в сторону детей. Полина к этому времени успокоилась, но лицо так и не успело восстановиться из-за пролитых слез, что не могла не отметить Алиса Владимировна. Понимая, что сейчас не самое подходящее время для разговора, она только взяла своего ребенка за руку и нежно погладила большим пальцем ее тыльную сторону ладошки, как бы успокаивая и давая понять, что мама рядом. Максим же, так и не успевший найти цветы, видел, как за Полиной «ухаживал» Денис, так что тоже был не в самом хорошем расположении духа. Михаил Петрович, заметив перемену в сыне, тихо усмехнулся и потрепал того по голове, после чего взял за руку и тихо сказал: — Не переживай, мой мальчик, все образуется…***
Воспоминания словно ножом полоснули по сердцу, отчего глаза вновь начало щипать. Полина прекрасно понимала, что для Максима лучшим выбором была Диана, которая питала к нему нежные чувства, чем Полина, которая вечно ему недоверяла, боясь похожего случая, связанного с детством. Нередко сравнивая саму себя с Зайцевой, Лисицына понимала, что проигрывает по всем фронтам: искренностью, открытостью, фигурой, характером — все это, по мнению самой Полины, у нее было ужасным. В средней школе, когда Максим резко уехал от них, а Зайцева попала с ней в один класс, Полину вечно с ней сравнивали, и всегда побеждала именно Диана. Лисицына постоянно чувствовала, что вечно ей во всем проигрывает, кроме учебы, и это стало ее толчком, страстью к какой-никакой, но победе над «идеалом». Отличные оценки стали ее маской, спасением и заточением одновременно, ведь теперь, получив авторитет среди одноклассников, ей надо было прикладывать больше усилий, чтобы не ударить в грязь лицом, и следить за своей успеваемостью. Да, Полина была первой во всем, что не касалось спорта и общения с одноклассниками: конкурсы, устраиваемые школой за звание лучшего класса (признаться честно, парочка наград была выиграна только благодаря Полине, причем года эдак два-три подряд); внешкольные, где Лисицына довольно часто занимала призовые места; «Школьные Артисты», где в вокале ей не было равных; учеба и некая власть над другими одноклассниками — пройдя столь долгий тернистый путь, Полина завоевала их расположение и доверие, после чего стала старостой (на самом деле все было не совсем так, но история об этом умалчивает). В это же время и Диана перевелась в другую школу, и одноклассники в ней нуждались — столько факторов сложилось воедино, чтобы Полина смогла, хоть ненадолго, почувствовать себя счастливой и нужной другим, как бы давая понять, что то пари, которое Лисицына поставила сама себе, она смогла сдержать и выполнить. Даже такие моменты, как собственные минуты славы, меркнут на фоне сенсационных новостей, колыхающих общественное мнение, или теряются в рутине жизни — таково правило жизни, и Полина не стала исключением: после девятого класса, когда многие уже уходят из школы в колледжи, а другие остаются в десятом, наивно полагая, что времени еще много, стало заметно, что авторитет Лисицыной постепенно сходил на нет. Становилось все труднее контролировать одноклассников и поддерживать дисциплину, что была присуще годами ранее, былой авторитет терял силу, держась только на оценках и оказываемой помощи одноклассникам. В итоге, все привело к тому, что Полину попросту начали использовать, стараясь особо не прислушиваться к ее речам, хотя все равно слушали: как-никак, а от нее оценки могут зависеть, причем в большей степени, чем от самих учителей — удивительно, честное слово! Хоть Лисицына и понимала ситуацию, однако ничего поделать с собой не могла — это вошло в привычку, стало неотъемлемой частью ее школьной жизни и повседневности, Полина смирилась со своим положением и менять что-то не особо хотела, хоть и говорила сама себе, что не могла. Приезд Максима застал ее врасплох, она вообще не была к нему готова: вся былая рутина рассыпалась на кусочки, в ее жизни подул ветер перемен, которого она и не ждала вовсе: весь былой уклад, все, к чему она так долго привыкала — этого уже не было, она вновь отходила на второй план. Но, как говорится, беда не приходит одна — вскоре вернулась и Диана Зайцева, которая полностью завладела вниманием Максима (так казалось самой Лисицыной, даже не удосуживающейся узнать правду, решив просто поверить своим глазам) и всех, или почти всех, одноклассников Полины, в принципе, как и сам Максим. Полина боялась Максима и Дианы, боялась, что ее полезность вновь уйдет на второй план, что про нее снова забудут, и она снова останется одна — это и стало поводом к ее нестандартной, практически болезненной конкуренции, лишь бы доказать самой себе, что она не померкнет на фоне этих светил, что тоже внесет свою лепту… Ослепленная подобными чувствами, она не замечала очевидного — от нее зависели многие, в том числе и сами «светила» (одно из которых к ней явно неровно дышало), но ее «стена», которую Полина выстроила вокруг себя, не давала ей заглянуть за нее и увидеть, что к ней не раз тянулись с добрыми намерениями и улыбками, протягивая руки помощи, но она жестоко от них отказывалась. Этот барьер как держался с начала выпускного класса (да и не только с него, если честно), так и продолжал не сдавать своих позиций.***
«Может, я все же дура?» — мысленно спросила Лисицына, смотря на ночное светило и думая о своей жизни, решившись открыть окно и выглянуть из него после изнуренного учебного дня. Ночной воздух отрезвлял горячую голову, наконец, приводя мысли в порядок, а легкое дуновение ветерка, что слегка колыхало пряди ее светлых волос, при свете луны больше похожие на пепельный блонд, чем на солнечное пятно днем, умиротворяло и помогало расслабиться. По коже пробежали мурашки, а на лице появилась слабая улыбка. «Красиво… — ненадолго мелькнуло в голове, а после вновь остались лишь пустота и вселенское умиротворение. — И тихо…», — единение с природой как никогда ощущались в её душе и сознании. На мгновение показалось, что она сейчас, если только захочет, то сможет взять, отрастить крылья и улететь туда, к звездам, стать частью этого необычного и тайного мира природы под надзором луны. Еще чуть-чуть, и она сможет познать все тайны, что сокрыты во мраке, а все тревоги, что терзали ее сознание и душу до этого, уйдут на второй план в самый темный и пыльный ящик ее сознания, оставляя наедине с величием и красотой этого необъятного мира!.. «Полина!.. - прозвучал в ее голове знакомый голос, сердце пропустило удар, а та мимолетная связь с природой была утеряна. — Полина!..» — вновь прозвучал голос, а Лисицына вздрогнула и несколько раз повернула голову из стороны в сторону, будто бы убеждаясь, что в три часа ночи все спят и никому нет дела до ее времяпрепровождения. — Хах, я брежу… — закрыв глаза своей ладонью, Полина устало усмехнулась и новь вдохнула полной грудью свежий воздух, прежде чем вернуться в свою комнату из этого мира природы. — Даже здесь меня не оставляешь, Макс… Дурак ты… — в шутку тихо произнесла она, оставляя окно открытым на ночь, чтобы комната наполнилась свежим воздухом ночной прохлады, а сама легла в кровать, покрепче закуталась в одеяло и, прикрыв глаза, тотчас заснула.