Заинтересованный

      — Мне всегда нравилась тема неразделённой любви. Это прекрасно с эстетической точки зрения. И в глубине души мне всегда хотелось испытать её. Не то, чтобы я мазохист или извращенец, просто, как и раньше, любопытство и жадность к эмоциям сделали свое дело, — парень сделал очередной глоток обжигающей жидкости и ненадолго завис, разглядывая тающие кубики льда в стакане. Его собеседник откинулся на спинку кресла и обвел взглядом комнату, в которой они сидели, про себя делая первые отметки.       — Решил начать издалека? — лёгкая улыбка и стаканы в руках снова полные, послушно ожидают своей очереди.       — Тебя не было почти четыре года, а я рассказываю трагическую историю своей любви, к которой нужно морально подготовиться, — блондин кидает подушку в сторону кресла, на котором сидит его друг, и хмурится всего на несколько секунд, играя складками между бровями. — Расскажешь, кстати, где пропадал-то?       — Это история ещё дольше твоей, так что начнем по порядку, король драмы Бэкхён-а, — собеседник смеётся и протягивает парню полный стакан, взяв себе в ладонь такой же. — Я весь во внимании.       — С чего бы начать, чтобы не спутать последовательность... Только обещай, что мы останемся друзьями, Чондэ-я, несмотря ни на что, — серьёзный голос парня слегка напряг друга, но он только скривился в полуусмешке и приник губами к стакану с алкоголем.       — Только если ты никого не прикончил.       Бэкхён закатил глаза.       — Дело началось весной года три назад. Я только устроился на работу после университета и надеялся на прелести взрослой жизни. Самостоятельное проживание, прожигание жизни в субботу и воскресенье, море новых знакомств и океан возможностей. В общем, все как у всех.       Ожидания разбились о реальность в первый же день "взрослой жизни".       По дороге на работу наш автобус застрял в огромной, казалось бы, нескончаемой пробке из-за того, что какие-то две курицы не вписались в свои повороты. Их истерику и выяснение, кто самая тупая, слепая и так далее, было слышно с другого конца пробки. Меня тошнило от волнения, так как не хотелось опаздывать в первый же рабочий день, было жарко от ещё зимних курток в оттепель, еще и дурацкая ситуация с этими... дамами — в общем, полный букет. Мозг уже отчаянно подкидывал идеи, как бы свалить поскорее из этой парилки целым и невредимым.       Пришлось слёзно просить водителя открыть дверь и выпустить меня, хотя ехать было ещё с три квартала. В любом случае, как я подсчитал, даже пойти пешком было бы быстрее, чем ждать приезда полиции и пока рассосётся это автомобильное столпотворение.       Я на всех парах летел в новый офис, уже представляя, как буду работать над новыми фотографиями. Первое рабочее место всегда окрыляет и теплит надежду: на быстрый карьерный рост, добрых коллег и понимающее начальство. В общем, сейчас понимаю, что я был тем ещё инфантильным придурком.       В голове вырисовывались картинки, как я прихожу, беру в руки новенький фотоаппарат и все охают от качества. Знаешь, как это привычно бывает у людей, которые только начинают свою карьеру — фантазии у меня были самые изощрённые: вплоть до того, как за год становлюсь ведущим фотографом журнала и открываю свою фотогалерею. Банально до одури, но именно это заставляло меня ускоряться каждую минуту и не падать духом.       Только вот все равно опоздал минут на пятнадцать-двадцать, и меня даже не пустили на рабочее место. Директор со словами, что в первый день такая безответственность непозволительна, попросил меня на выход, осуждающе качая головой. Слушал ли кто-то мои жалкие оправдания? Конечно нет, и это естественно от директора такого крупного издательства, но обида все равно хлестала по щекам, заставляя их стыдливо краснеть, а глаза щипать от непрошенных слез.       Пришлось позорно возвращаться домой, поглаживая висящую на шее камеру в попытках успокоиться. Пешком, кутаясь в ту жёлтую дутую куртку, и стуча зубами от холода, обволакивающего вспотевшее тело. Приятные фантазии осколками разлетелись, оставшись под ногами уже бывшего босса. И что дальше, куда? Я об этой работе всю жизнь мечтал!       Люди вокруг спешили на рабочие места, оставляя улицу в распоряжении пенсионеров и таких же безработных, счастливых, или может несчастных, как я. Разглядывая вывески и спешащих людей, в голову пришла гениальная мысль, которая помогла бы убить двух зайцев: избавиться от щемящей обиды и пополнить свою коллекцию. Подумал, а буду тогда предпринимателем, вдруг попаду однажды в список Forbes. А начать решил с малого...       Коллекции фотокарточек я начал собирать, как ты помнишь, ещё в лет в шестнадцать. И, думаю, ты уже заметил новую особенность моей квартиры... Думаешь, я сталкер?       — Думаю, что пока ещё не понимаю, почему на фотографиях именно этот парень.       — Тогда я продолжу.       Ничего не оставалось в этот день, кроме как фотографировать. Пустынные улицы, витрины магазинов, дороги, детей и безоблачное сероватое небо. Дойдя до ближайшего парка, я сел на лавочку, и начал бесцельно наблюдать за лебедями на озере, снова задумавшись о том, чтобы найти себе кого-нибудь. Ведь даже лебеди попарно плавали, а я сидел один: без любви, без работы — ни с чем, мягко говоря.       Заводить отношения ради отношений это, конечно, изначально было тупой идеей, но все же. Я просто хотел быть не один. Хотел, чтобы кто-то встречал после (проёбанной) работы, готовил ужин, слушал мое нытье и бесконечные истории о взглядах с фотографий. Хотел быть с кем-то, кто примет меня, кто утонет во мне. Так романтично и эгоистично, что сейчас тошно. Потому что тогда я думал о неразделённой любви только в случае, когда любить будут меня, а не наоборот.       В голове на эту тему был рой философских вопросов. Я мнил себя ученым, рассматривающим образец под микроскопом.       Каково это, чувствовать пустоту? Знать, что человек любит тебя до крышки гроба, а ты чувствуешь абсолютное ничего. Или все же есть чувство благодарности? Привязанности? Вины? Ведь чего-то ради люди продолжают тянуть лямку односторонних отношений даже тогда, когда уже давно в глазах горит осознание, что взаимности не будет. Чего ждет или боится человек, который остается в отношениях, когда уже не любит?       Я никогда не любил раньше на то время, поэтому не мог принять какую-то сторону. Надежда ли порождает терпение к невзаимности? Надежда ли порождает терпение к любящему? Заранее спойлер: именно слепая надежда.       Я усмехался своей глупости на подобные мысли уже тогда, в парке, но все же хотел этого, как полоумный. Возможно, я просто хотел чувствовать себя любимым, как и каждый взрослеющий человек в этом мире.       Сделав ещё несколько фотографий в тот вечер, я побрел в обратную сторону. Чтобы ты понимал, те аварийные курицы все ещё стояли на обочине, только уже в окружении полицейских. И я подумал о том, что лучше бы не пошел на работу сегодня, а продолжил любоваться женскими разборками.       В общем, если ближе к сути рассказа, моя самая забавная мысль в тот день была, что я хочу девушку, но абсолютно никуда не выхожу, чтобы встретиться с ней. Это как хотеть купить гитару, но не ходить за ней в магазин. Или как хотеть выпустить книгу, не написав ни строчки. Искренне надеялся, что она сама придет ко мне в руки, повиснет на шее и утянет в умопомрачительный поцелуй — для нее умопомрачительный, конечно, я-то непробиваемый, как скала.       И что самое смешное, Чондэ, так и получилось.       Я уже открывал дверь в подъезд, когда меня окликнул женский голос, а затем какая-то девушка присосалась к губам. Прости за мой французский, но я охуел. Как будто желание Джину загадал, а он мимо пробегал и услышал. И суть даже не в том, что на деле, как выяснилось, они поспорили с подругой, а в том, что эта девушка правда пришла ко мне сама. И мне стоило сделать хоть миллиметровый шаг вперёд, потому что тогда я был уверен, что её послала мне судьба.       — Почему тогда здесь нет ни одной женской фотографии? — собеседник достает вторую бутылку виски, вглядываясь в фотографии на стене, пока Бэкхён зашторивает окна, скрывая от случайных прохожих пределы своей квартиры.       — Потому что я ошибался. Ты ещё не устал слушать? — парень устало потёр виски и вернулся на место, подставляя под горлышко бутылки свой стакан. Коричневая жидкость плескалась по бортам, обещая расслабление и забытие — то, чего так хотелось Бэкхёну. И его друг не возражал, обновляя полупустой бокал и внимательно слушая рассказ.       — Не устал, продолжай.       — Так вот... Я сразу же взял ее номер телефона, немного пофлиртовал и провел дам до квартир (потому что, как оказалось, они живут в моем доме). Напоследок Юра — так зовут мою будущую "девушку" — послала мне звонкий воздушный поцелуй и скрылась за пределами своей квартиры, глупо хихикая. Льстило, что я смог заинтересовать девушку с нескольких фраз и успел за пару пройденных этажей пригласить на свидание. И еще больше радовало, что мой своеобразный эксперимент — ближе, чем я мог предполагать.       Я спешил, но это не смущало ни меня, ни её. Если вселенная дала возможность наладить личную жизнь, почему бы и нет? Как там в песне поётся: "Не везёт мне в смерти — повезёт в любви"? Наверное, так я и думал, выброшенный на произвол судьбы из места, где так хотел работать, в городе, в котором у меня никого нет.       По сути, у меня на тот момент за душой и правда не было ничего, кроме нового фотоаппарата. Сейчас к нему, родному, приклеилась ещё тупая и слепая любовь, заставляющая каждый день желать вернуться в тот день, когда посетила мысль о том, что страдать может быть интересно, и разбить голову о ближайшую стену.       Чувства — не то, с чем можно играть. Это то, что может радовать, окрылять, заставлять грустить или смеяться. Это то, благодаря чему ты чувствуешь себя живым. Но когда ты играешь с ними, всё положительное испаряется над призрачным столом для препарирования, оставляя после себя горечь и черноту. Я уже доигрался, больше не хочется.       — Все настолько плохо?       — Возможно, я приукрасил, ты сможешь рассудить, послушав.       В тот же вечер я просматривал фотографии и мне понравилась одна из сделанных на озере. На ней случайно в кадр попал парень в черной толстовке, сидящий на камне у самой воды. Верхний угол справа, фотография с красным стикером... Что-то в нём казалось таким знакомым, словно он тоже потерянный, каким был я. Поэтому мне захотелось добавить этот кадр в коллекцию на память, и сейчас она висит там со стикером с датой.       На самом деле, знаешь, Юра — хорошая девушка. Мне даже стыдно, что я подверг её тем же чувствам, которые выжигают сейчас меня. Но стыдно только сейчас, спустя столько времени. Тогда мне было весело до задницы, будто на день рождения подарили самый дорогой набор юного алхимика.       Возвращаясь к рассказу, мы пошли на свидание на следующий же день. Я надел на себя те джинсы, которые ты называешь гейскими — и вообще нарядился, как на светский раут, а она была лёгкая, словно пушинка, даже в огромном плюшевом пальто.       Мы прогулялись по парку, погрелись в кафе, попивая карамельный латте, и в целом провели это время, как обычные парочки. Я старался быть внимательным и обходительным, чтобы не остаться ни с чем и, думаю, это подкупило Юру. К концу вечера она вела себя чуть свободнее и ещё шире улыбалась, слушая мои плоские шутки. Первое правило поведения с девушками всплыло в голове само собой: задавать больше вопросов и бесконечно слушать, поддакивая и кивая головой, как китайский болванчик.       Узнал, что живёт она с родителями, и что у нее есть старший брат. Что у них есть небольшое кафе в соседнем районе, что девушка любит кофе, рисовать и подслушивать игру брата на гитаре, когда он приезжает в гости, потому что тот стесняется играть при ней, ну или по какой-то причине не хочет.       Узнал все о подружке, с которой они сидели на лавочке в тот день, об их споре "на слабо", который и привел ко мне. В целом, мне казалось, что мы стали достаточно близкими для следующего шага. Юра по-детски смущалась, когда мы в неспешном шаге касались пальцев друг друга, но руку не одергивала, тем самым дав мне зеленый свет.       Очевидно, что первое свидание закончилось поцелуем со вкусом вишнёвой конфеты.       Второе свидание было таким же ванильным и мечтательным: мы ходили в тематическое кафе и играли в настольные игры, пока я поил девушку любимыми кофейными напитками и постоянно смешил. Правило второе (и сразу третье), как расположить к себе девушку: угощать тем, что ей нравится, и заставлять смеяться.       Как ты уже понял, конец второго свидания сопровождался не менее сладким поцелуем со вкусом сахарной ваты.       Возвращаясь с исцелованными губами после третьего свидания, я думал о том, что Джин точно верно истолковал мое желание: я не чувствовал к этой девушке ничего романтичного. Меня забавляло, как она реагирует на мои слова и касания, как улыбается и рассказывает сокровенные истории из жизни. Но не было трепета, щекочущего чувства в животе или покалывания в пальцах. Было лишь пустое желание развлекаться, заполнить ею пространство и греть свою холодную душу в её теплых, хрупких руках. Эксперимент продолжался.       Я вёл себя, как индюк, влюбляя её сильнее с каждым днём, но не говоря о своих чувствах. Звал на свидания, но за это время официально так и не предложил встречаться. Целовал для того, чтобы поцеловать — своеобразный ритуал прощания. Выйди вместо неё какая-то старушка, я бы по привычке потянулся целоваться, ощущая в этом психологическую потребность: поцелуи — признак любви, защиты, нужности.       Дальше поцелуев, к слову, пока не заходило — не думал, что она была готова к этому, да и я был совсем не готов. Одно дело — целоваться, играясь, как в игре в бутылочку, другое — касаться её тела и морально хотеть.       По-человечески могу сказать: "Не вставало на неё". Не знаю, как в физическом плане на начальных этапах отношений было — не проверял, но в психологическом — я не хотел её никак. И тогда, когда она сидела на моих коленях спустя месяца четыре наших недоотношений, я понял, что это как-то тупо.       Тупо целоваться, когда не любишь. Заниматься сексом ещё тупее. И я определенно не возбуждался эмоционально, когда мои ладони скользили по её талии. Когда она касалась прохладными пальцами моей шеи и сексуально закусывала губу, глядя в глаза. Мне впервые не хотелось вестись на женские провокации, и это было странно.       В тот вечер я впервые задумался о правильности своих решений. Может, конечно, и от ее смелых действий, но скорее всего от того, что, прощаясь, она шепнула на ухо, что любит меня и, краснея, убежала за дверь. Скорее всего, именно в тот момент во мне что-то звонко треснуло...       — И ты даже не пытался поговорить с ней об этом? — как-то расплывчато спросил Чондэ, бросая в рот остывшую креветку в кляре. Бэк кинул на него нечитаемый взгляд и снова уткнулся в стакан, кусая внутреннюю сторону щеки.       — Как? Я не знал, как сказать ей все, чтобы не обидеть. Да, я определенно не хотел делать ей больно. И то, что произошло дальше, запрещало моей совести проснуться снова. Оно душило меня, и так сильно душит сейчас.       Мне вдруг стало так жаль её, себя, что я даже не захотел возвращаться домой, зная, что там все ещё витает запах вишнёвых конфет Юры, и стоят стаканчики из ее любимой кофейни. Вышел из подъезда и бесцельно побрел по улице, разглядывая случайных прохожих.       И буквально в квартале от дома, мимо меня прошел парень в знакомой чёрной кофте и капюшоне, обронив из кармана брелок в форме крыла вместе с застёжкой от кофты. Видимо, зацепился за что-то и держался на соплях, а я окончательно оторвал. Тот брелок, что на гвоздике возле фотки висит. Не знаю, как я его заметил, скорее по характерному звуку падения, но вспомнил, что у Юры был похожий, если не такой же, поэтому и подобрал.       Мне показалось, что судьба подсказывает, что я все делаю верно. Разве может быть такое совпадение? Знакомая кофта с другого района, брелок. Я принял этот звоночек, отбросив подальше мысли о расставании с Юрой. Конечно, я не рассказывал ей об этой истории, потому что нечего, да и в целом я мало что рассказывал, предпочитая больше слушать. Удивительно, что такой болтун, как Бён Бэкхён, молчал, но сейчас почти всегда молчу, так что это уже в порядке вещей.       В общем, как ты понимаешь, первый секс Юры был со мной. Буквально через пару недель после этой истории. И я, черт возьми, ненавижу себя за это. Потому что она была такая невинная, все её тело было со вкусом тех конфет, что она любила есть. И только я виноват в том, какая она сейчас... Чондэ-я, я такой придурок, но расплачиваюсь за это. Ежедневно плачу по счетам, как по графику, чёрт возьми.       Несколько глотков напитка усмиряют пыл и парень выдыхает, сжимая ладони в кулаки до побеления костяшек. Желание рыдать снова накатывает, но он умело подавляет его, откидывая голову на спинку дивана.       — Каждый день я проводил примерно одинаково: писал клиентам, проводил фотосессии, чтобы было на что жить и сводить концы с концами. Потом приносил Юре кофе и либо забирал её к себе, либо мы ходили гулять. Редко она отказывалась, оправдываясь учебой или прогулками с подругой. Но в дни, когда это происходило, я находил третье занятие: бесцельно разглядывал потолок, терзая себя мыслями о своих ощущениях. Одно время даже вел дневник в надежде, что он поможет мне понять себя. Ну и эксперимент закрепить, как-никак. Но записи там день за днём не меняли содержание, так что я быстро забросил это дело. Что же я чувствовал?       Наверное, благодарность за её любовь. Чувствовал себя нужным и делился этим чувством. Моей благодарностью были поцелуи, постель, подарки и комплименты. Чем дальше заходило, тем больше я превращался в огромный ком, состоящий из благодарности, а не желания, и уж тем более не любви. И меня перестало веселить все, что происходило между нами. Я даже задумывался о том, что хотел бы превратиться в тот ком любви, коим была Юра, но даже не знаю, кому было хуже, на самом деле.       Я так и не смог сказать ей "люблю", кинув однажды что-то типа: "Я плохо говорю слова любви, поэтому стараюсь показать свои чувства действиями". И мои поступки действительно было не отличить от поступков любящего человека. Всегда забирал её с университета и провожал домой, когда она заканчивала поздно. Дарил цветы стабильно раз в месяц в день нашей встречи. Покупал ей шоколад и вишнёвые конфеты, оставляя иногда по утрам такие корзинки под дверью. В целом, правило номер четыре мигало в моей голове ежедневно, напоминая: "Не забывай вызывать её улыбку милыми поступками".       Короче, Чондэ, я был как сошедший с небес ангел, только пустой внутри, как самый красивый расписной воздушный шарик. Я наполнялся её рассказами и улыбками, а ночью сдувал их в окно, как надоедливых мошек. И любой бы влюбился за столько времени — девушка-то правда классная. А я ежедневно думал о расставании...       И я бы расстался с ней, но блять...       — Этот парень связан с Юрой, да? — собеседник ободряюще похлопал по колену парня, когда заметил его состояние. — Ты можешь продолжить не сегодня, я подожду...       — Нет-нет, я дорасскажу, — перебил его Бэк, выпрямляясь и подбирая ноги на диван в турецкой позе, положив подушку между бедер и цепляя её длинными пальцами. — Этот парень — её брат.       Перенесёмся день рождения Юры — день, когда я должен был официально познакомиться с её родителями и братом. На тот момент я уже сотни раз в день жалел о своих поступках, но не мог найти возможность, хотя бы малейшую зацепку, чтобы свернуть назад.       Я чувствовал себя куклой, мразью, животным. Каждый раз, касаясь её нежной кожи, я себя ненавидел. За каждый её стон, смех, каждый прямой и мимолётный взгляд. И каждый гребаный раз обещал себе всё остановить, но не останавливал. Язык не поворачивался сказать ей кривое слово, когда она так ярко улыбалась и тянулась за очередным поцелуем каждые пару минут.       Это как спираль, закручивающая меня в самую бездну... Я уже не чувствовал себя человеком. Не чувствовал себя живым.       Бублик. Вот как я мог бы себя описать. Снаружи есть что-то, держащее в форме, благодаря чему я есть — что-то не мое, подброшенное. Потому что внутри — пустота. И сам я пустота, которую все пытаются бесполезно заполнить кусочками себя.       Или... Плед, который шьют из старых лоскутов. Не пригодилось воспоминание, мысль, чувство — отдай Бэкхёну, без задней мысли. И неважно даже мне, что уже похож на бесформенную кучу, живущую по не прописанному нигде расписанию, которое сам по глупости составил в свое голове: проснулся, умылся, оделся. Поел, поработал, купил что-то для Юры и пошел домой. Оставил ей, поцеловал, прогулялись, либо остались у одного из нас. Но, к слову, я предпочитал первое, потому что так она реже касалась меня и не провоцировала на продолжение поцелуям.       Эта привязанность каждую минуту лишь сильнее сжимала меня в один комок, обернутый в несчастные лоскуты, а я был слишком слаб, чтобы сбросить их с себя.       Я пришел вовремя, не поверишь, в классическом костюме и с двумя букетами мелких цветов в руках: Юре и её маме. Старался выглядеть бодро, дружелюбно, и половину вечера расхваливал стряпню, которую приготовила мама. Брат опаздывал, так что пока я лаконично отвечал на вопросы родителей, чувствуя, как Юра ободряюще сжимает мою ладонь под столом.       Когда в дверь позвонили, девушка вышла открыть, ненадолго оставив меня одного. И я на эти пару минут задышал относительно спокойно, даже нашел в себе силы шутить с её отцом.       Но у меня будто язык к нёбу присох, когда я увидел торчащую из-за угла черную кофту, без застёжки на кармане. А под черной кофтой подкаченное тело её брата, и черные глаза, оценивающие меня с ног до головы. Я забыл, как дышать, когда наши взгляды пересеклись. Словил себя на мысли, что те лоскуты, которые все на меня набросали, сейчас плотно перевязал веревкой человек, стоящий в дверях. Я вспомнил его.       Мы виделись буквально всюду, но я никогда не обращал внимания. Мы сталкивались раньше в лифте, виделись в пекарне, черт возьми, я видел его играющим на гитаре вечером в парке через улицу чаще, чем слышала его игру Юра. Я видел его постоянно, но только тогда, когда наши взгляды впервые пересеклись, то, что когда-то надкололось от слов Юры, окончательно разбилось, оставляя глубокие порезы на пятках. И эта неприятная щекотка поднималась от пяток до затылка, пронизывая, будто иголками.       Сердце забилось, как сумасшедшее; я думал, что оно остановится тогда. И для меня миг, пока мы смотрели друг на друга, показался вечностью. Я даже к девушкам никогда не чувствовал подобного — волнение, дрожь, страх сказать что-то не то. Но я ведь гетеросексуал, как такие яркие эмоции может вызывать у меня парень?       Сначала я попытался найти оправдание в виде волнения перед родителями, но, кому я врал, мне было абсолютно плевать на то, что они на самом деле обо мне думают. У меня не дрогнул ни один мускул в приступе волнения, когда мы знакомились напрямую с родителями. Так почему я так реагирую на брата Юры?       Пришлось уйти рано в тот вечер, пытаясь унять бешено бьющееся сердце и объяснить самому себе, почему так хотелось смотреть на него, не отрывая взгляда. Таращиться во все глаза и запоминать каждый жест, чтобы потом вспоминать и млеть...       Это лютый пиздец, Чондэ.       Я просто лежал всю ночь, даже не раздевшись, прожигал взглядом потолок. Как перед похоронами: в костюме, лакированных туфлях, с идеальной укладкой. Анализировал, прокручивал в голове каждый взгляд, сухое приветствие, тихий и властный голос. А ближе к утру, совсем истерзав себя, впервые достал из тумбочки ту фотографию и брелок с замком. Паззлы потихоньку складывались воедино, ударяя таким озарением, что я почву потерял под ногами. Знаки, блять, конечно...       Я долго разглядывал мужскую спину, затылок, спрятанный под свободным капюшоном, все время сжимая и поглаживая пальцами крыло. А потом просто откинул обратно и снова уставился в потолок.       Не могло такого быть, чтобы я влюбился в парня, да еще и с первого взгляда. Я — человек, трахающий исключительно дам, который даже к дамским(!) попкам примкнуть не смел, не то чтобы свою давать на растерзание. Это глупости, глупости, глупости!..       Чондэ пересел ненадолго на диван и приобнял парня, поглаживая его по голове, плечам, спине, стараясь успокоить. По щекам Бэкхёна текли слёзы, и друг не знал, как их остановить, поэтому просто решил побыть рядом, параллельно наливая очередной стакан напитка. Вторая бутылка потихоньку допивается, но в голове практически не мутится, видимо оставляя место под историю Бэкхёна.       — Но ты всё-таки влюбился в него? — шепчет Чондэ, легонько покачивая в объятиях младшего и анализируя все вышесказанное.       — Ты презираешь меня?       — Нет.       — Ненавидишь?       — Нет.       — Осуждаешь?       — Нет, Бэкхён. Я принимаю тебя любым, — тихий мелодичный голос Чондэ, говорящий такие нужные слова, заставляют парня успокоиться и продолжить рассказ.       — Влюбился.       Чуть позже от Юры я узнал, что Чанёль поживет немного у них. Около месяца или типа того. И меня так накрыло...       Сначала я старался избегать Юру. Говорил, что много работы; кофе и сладости оставлял у двери или бросал в почтовый ящик, чтобы не пересекаться. Для нее это были милые знаки внимания, пока я занят работой, но для меня... Я пытался откупиться, что ли. Каждый раз радуя её шоколадом все дороже, даря огромные букеты цветов и охапки игрушек. Я готов был спустить на это все деньги, лишь бы не спускаться к ней в квартиру самому.       Черт, я искренне хотел забить на парня, чей взгляд чувствовал даже ночью сквозь прикрытые веки, хотел завалить себя работой по подбородок, но силы таяли с каждой минутой.       Однажды решил спуститься за кофе, но мы с ним который раз пересеклись — в лифте. Минута в минуту, как по расписанию. Ни слова от него, кроме сухого приветствия, ни одного взгляда, от желания которого меня трясло, как при горячке. Липкий пот пробежал по спине, когда он вышел первый, оставляя после себя в кабине лифта лишь тонкий шлейф цитрусовых духов и осознание — яркое, как стикер, который приклеен к той фотке.       Даже если мы оба будем самыми законченными пидорасами города, мы никогда не сможем быть вместе из-за боли, которую я причинил и причиняю его сестре. Я ебаный мудак, который не достоин даже взгляда в сторону того, кто мне правда понравился. Джин, видимо, решил здорово надо мной приколоться, дав вволю насладиться каждой стороной неразделённой любви. Только вот я не просил об этом, чёрт возьми.       — Но просил же, — пытается разрядить обстановку Чондэ, убирая пальцами челку с глаз друга. — Просто не думал, что все будет так, да?       — Мне казалось, что это интересно и романтично. Искать встречи, драматично плакать по ночам, а потом в один прекрасный день бах — она заметит мои чувства и влюбится, и мы оба станем самыми счастливыми людьми. Блять, говорю это вслух и чувствую себя принцессой, которой на ночь сказок перечитали, — парень вздыхает, осушив за пару глотков стакан и недовольно отмечая про себя, что с продолжением рассказа алкоголь больше не расслабляет, а наоборот — раздражает глотку и заставляет дрожать от неприятных ощущений после каждого сглатывания.       — Каждый хочет чувствовать себя особенными, и как в сказке. Но это ебола для детей, которым мамы внушают, что они единственные в своем роде цветочки...       — Я и есть единственный!       — Бесспорно, — поднимает руки вверх в жесте "сдаюсь" и тоже делает несколько глотков, откинувшись на спинку дивана. — Думаешь, у вас бы никак ничего не получилось?       — Думаю, что это было очевидно.       Он хорош собой, думаю, ты сам прекрасно видел все фотографии. Модельная внешность, голос гипнотизирующий, и взгляд такой, что током прошибает. Не могло быть без подставы.       Одним утром я словил себя на мысли, что пока Юра и Чанёль в одной квартире, у меня есть возможность дышать с ним одним воздухом. Быть ближе, чем в два этажа. Хоть украдкой видеть его фигуру, глаза, слышать голос...       Бил себя до синяков и ран, конечно, когда в темечко была мысль о том, что использую милую Юру который раз ради своего эго. Но остановиться не мог. Я чувствовал себя наркоманом, который срочно нуждался в дозе. Выжидал несколько дней, анализируя свои ощущения, делая пометки с изменениями в блокнот. Ощущение было, будто принял экспериментальный препарат и записывал побочные действия.       А их был нескончаемый список.       Начиналось все с банальных скачков настроения. Потом подавляющее желание прийти снова к ним в квартиру, даже если ушел оттуда полчаса назад. Липкий пот, желание плакать, скачки температуры от тридцати пяти до сорока за сутки. Ломало так, что я готов был взорваться. Было физически больно смотреть на него, а он будто специально, он издевался надо мной.       Мог войти без футболки в гостиную, когда мы с Юрой там пьем чай, кинуть на меня ухмыляющийся взгляд и уйти, заставляя тело сгорать от желания. Проливал на меня кофе, случайно прижимал бедром к стене, когда мы вместе застревали в проходе. И всегда смотрел на меня испытующим взглядом из-под ресниц, будто спрашивая "ты ничего не хочешь сказать мне?"       Какой-то частью мозга понимаю, что мне, должно быть, показалась серьезность всего, что произошло за эти несколько недель. Но я продолжал рисовать картинки и надеяться, как мамонтенок из мультика. Чувствовал себя, будто плыл на плоту по океану гетеросексуалов, да приплыл на остров заднеприводных. Снял трусы перед Чанёлем и бегаю счастливый, натянув их на длиннющую палку в попытках обратить на себя внимание.       Я был таким тупым, каких свет не видовал.       — Да почему ты так говоришь, будто все совсем потеряно? — непонимающе протянул Чондэ, легонько пнув носком ножку столика. Младший на его комментарий только тяжело вздохнул.       — В день, когда Чанёль должен был уезжать, за ним приехали... Беременная жена с трехлетним ребенком за ручку. Теперь понятнее? Я ещё хуже, чем мог себе подумать.       Поигрался с его сестрой почти год, влюбился в него самого так сильно, что каждый день думал о том, как увести его из семьи. А закончил сам видишь чем. И самое тупое, что я не могу остановить это. Как бы не хотел, не могу.       — И правда, потому что не хочешь...       — Сейчас я не уверен, что уже прошел все стадии принятия неизбежного. Скорее, завис на предпоследнем, особенно если анализировать мои ежедневные действия. Но если вернуться в то время... Моя ориентация не давала сбоев до того момента, так что я просто не мог в это поверить. Я же всегда был любителем женщин, гетеросексуальный натурал, ну. А теперь что? Подработка геем на полставки на несколько часов в день для одного единственного человека.       Сначала, помню, не выпускал Юру из постели в попытках доказать себе, что все ещё могу. Для неё, наверное, это было прекрасным временем, но я физически страдал от каждого оргазма. Она стонала на ухо, а я слышал хриплый стон Чанёля, режущий уши. К слову, закончилось все тем, что в голову приходил полный образ Чанёля даже тогда, когда я жадным взглядом ловил глаза Юры. Они так похожи, что тошно.       После этого в наших отношениях с ней пошла первая трещина, но, честно, было так плевать на это. Она спрашивала ежедневно, что случилось, стала тихоней и скрыто страдала, а меня накрывала вторая волна: гнев. Я злился на неё за то, что они были так похожи. Злился на её смех и хорошее настроение. Злился на себя, на Чанёля, спокойно живущего в нескольких кварталах от меня. Даже белый потолок, который раньше я уперто сверлил взглядом, теперь вызывал раздражение и злость. Дневник ощущений, который я от отчаяния снова начал вести, не спасал от навязчивых мыслей, и я впервые в жизни начал засыпать в молитвах и мыслях о смерти.       Потом я торговался сам с собой. Уговаривал себя то оставить Юру и украсть Чанёля, то ставил на чашу весов быть с ней и хоть иногда видеть его образ. Но как бы мне не хотелось первого, план был наполовину невозможен, а второе уже сводило с ума. Сейчас говорю вслух об этом и думаю, что это точно ненормально. Почему не рассматривал вариант "оставить обоих" — в душе не ебу. Просто я — гребаный маньяк. А Юра продолжала ежедневно сводить меня с ума в прямом смысле этого слова, рассказывая о брате и его жене, племяннице, родителях.       Закончились такие невинные рассказы глубокой депрессией, из которой я ещё не вышел. К психологу, правда, ходить желания совсем нет. Думал, что справлюсь сам, а теперь свыкся с гложущим ежедневно голосом совести. Научился игнорировать приплывы нормальности. Каждый день думаю о том, что хотел бы пройти мимо этой девчонки, рассмеяться в ответ на её поцелуй, оттолкнуть, сделать хоть что-нибудь отличное от того, что делал сейчас.       Мы ругались почти ежедневно, если это можно назвать руганью. Она просто приходила ко мне по вечерам и тихонько плакала. Говорила, что чувствует изменения во мне и не может их обратить, что бы не делала и как бы не старалась. А я сидел рядом, разбитый и потухший, смотрел, как она потухает со мной. И снова не рискнул сказать "прощай". Язык не повернулся сказать, что дело совсем не в ней и ей не нужно ежедневно копаться и подбирать стили поведения. Возможно, это бы спасло её, но я такой кретин, думающий только о себе.       Мне было плохо. Я страдал от любви. Только я, да? Дебил. Мы в ответе за тех, кого приручили, даже если это люди. Чанёль не влюблял меня в себя, ничего не обещал, чтобы быть за меня в ответе. А я влюбил Юру и не влюбился в ответ. Это я, и только я(!) кормил её призрачными надеждами вприкуску с шоколадом и давал запить глотком счастья со вкусом любимого кофе. Не только я страдал, но почему-то не думал об этом. Да и в целом, согласись, кому есть дело до чьих-то чувств, когда свои создают такой пожар в лёгких, что дышать трудно.       Я пытался забыть его, но как тут забудешь, если практически его копия ежедневно трётся рядом. Их торчащие уши, огромные глубокие глаза и одинаковые складки на небольшом лбу. Они как Инь-ян, тесно переплетённые во все, что я создал внутри себя.       И я бы, Чондэ, честно сказать, ещё бы очень долго носил все в себе и так и не сказал бы ничего, если бы не цепочка случаев.       В одну из ночей мне впервые приснился Чанёль. И это не было просто сном: мне казалось всё настолько реальным, что я утонул. До сих пор могу с точностью до секунды вспомнить последовательность событий: как он толкнул меня на кровать и навис сверху, горячий поцелуй за ухом, на щеке, а затем на губах. Я точно помнил, как скользят по рёбрам его руки, заставляя сердце пропускать удары и стремиться навстречу настойчивым рукам. Помнил его стояк у своего бедра, как прохладные пальцы касаются кожи, вызывая дикое возбуждение.       И когда я уже был готов отдать свой зад на растерзание, лишь на долю секунды коснулся влажным поцелуем его шеи. Она была вкуса вишневых конфет...       Это был всего лишь сон, но именно он немного отрезвил меня.       Действительно ли я влюбился в Чанёля, или это просто мои призрачные желания любить? Я ведь задумывался о влюбленности, когда украдкой наблюдал за Юрой. Я завидовал ей, видя её счастливые глаза, потому что сам не чувствовал себя таковым. А обстоятельства подкидывали мне почву для размышлений в виде её брата. Я ведь много кого видел помимо него, это ли не глупо было — сделать его центром своей Земли только из-за воспоминаний?       Эта мысль успокоила меня и я уже отчалил в своей голове от острова Чанёлефилов.       Искренне думал, что это была последняя стадия принятия неизбежного и я освободился от этого тягостного чувства. Дышать стало немного легче. Нет любви к Чанёлю — есть желание любить так же сильно, как Юра. Звучит правдоподобно, да?       Набрал снова работы больше, чем обычно, извинился перед ней за скверное поведение, объяснив все тяжёлым временем и тоской по дому родителей в Китае (не знаю, как додумался до этого, но просто примем, как факт). После очередной фотосессии купил в кондитерской шоколадных эклеров и пошел за Юрой, чтобы забрать ее на просмотр сопливой мелодрамы. Дверь мне открыл Чанёль... И мое сердце снова пропустило удар.       Сейчас я понимаю, что тогда мои оправдания были продолжительной стадией торгов с собой, а депрессия пришла после.       Он стоял передо мной: красивый, домашний, даже улыбнулся, увидев меня, и протянул руку для рукопожатия. Меня ударило током вольт в двести двадцать, когда наши руки соприкоснулись. Думаю, выглядел я таким загнанным и забитым зверьком, что испугал парня, иначе как объяснить, что он испуганно отшатнулся и быстро ретировался вглубь квартиры (мысленно, я уже во всю целовал его и прижимался к мужественной груди). Буквально через пару минут вышла Юра, и реальность вернулась. Надеюсь, он не подумал ничего дурного в тот момент, потому что четкие воспоминания немного расплылись в тепле от его руки.       В этот вечер, дрожа от страха неведения и новых чувств, я решился на серьезный разговор. Мы вышли на ту лавочку и подъезда и меня понесло. Сказал ей, что мне очень жаль, но чувства не такие, как раньше, и дело не в ней. Что ей не стоит винить себя, а просто продолжить жить. Не смейся, я просто много читал в книгах, как красиво расставаться. И все же... Мое сердце обливалось кровью при виде её слёз, несмотря на то, что камень с души постепенно рассыпался, заставляя дышать свободнее.       Она такая глупая, но любила так искренне. Чондэ, я мразь. Самая слабая и безвольная мразь планеты.       — Я все же горжусь, что ты смог сказать ей правду. Хотя бы частично, — Чондэ прикрыл ненадолго глаза, собирая рой мыслей воедино. Бэкхён тем временем вытер слезы и положил голову на плечо старшему, вздыхая.       — Я был горд собой первое время, когда не выходил никуда из дома и не видел её. Но выходить все же пришлось, работа не ждёт. Потом гордость сменилась жалостью. К слову, это она — основатель этой коллекции, что висит на стене.       — Она их сюда повесила?       — Нет, подкинула идею. Думала, что я совсем глупый и ничего не замечу. Это она начала следить за мной и фотографировать, ещё до того, как все эти фотографии были сделаны. Понимаешь, о чем я?       — Она повёрнутая не меньше тебя, — удивлённо протянул парень.       — Она просто так же сильно любит, — выдохнул Бэкхён.       — А я все же думаю, что повёрнутая. Думаю, мы подошли к кульминации сюжета? — Чондэ старался говорить тихо, поглаживая парня по плечу или колену, когда тот начинал от эмоций нервно раскачиваться в стороны.       — Не уверен, что вообще есть кульминация в этой истории.       С того дня мы не виделись, как я сначала думал. Я много спал, совсем не ел и слабо мог совладать с собой. И ненавидел себя особенно сильно за то, что не чувствовал ни капли тоски по Юре. Мое состояние было напрямую связано с тем, что я больше не увижу Чанёля так близко. Да и вообще не факт, что увижу.       Я думал, у меня разорвется сердце. Каждую секунду в сутки ждал этого момента, но оно до сих пор целёхонькое, насмешливо толкается в ребра и издевается надо мной.       Но, как не крути, жизнь нужно жить, и по счетам платить, так что приходилось выбираться на фотосессии, встречи и так далее. Неохотно, скрипя зубами и наглотавшись валерьянки, я выходил на улицу ежедневно, зарабатывая на жизнь. Уже даже не старался любимым делом перекрыть тоску, они хорошо сплелись между собой, открывая новые стороны в моих фотографиях: от этого даже клиентов больше стало, по секрету скажу.       В груди давно была огромная дыра, разрастающаяся в Бермудский треугольник, который утягивает за собой все живое, включая и саму жажду к жизни. Я не замечал ничего вокруг до тех пор, пока это не стало физически невозможно.       Сидел одним днём на веранде кофейни после встречи с клиентом и вдруг заметил шевеление за деревом напротив, потом черную толстовку с капюшоном и убегающую фигуру. Не обратил внимания, ибо мало ли, в центре города сижу. Но потом увидел ту же фигуру на фотосессии неподалеку. Потом у озера за деревом в парке, где после особенной встречи так любил проводить время. И в конце дня, когда я уже шел домой и отчётливо слышал шаги Юры за собой, осознание накрыло волной негодования, страха и... вины. Паззл сложился и я вспомнил, что видел её ещё много где ежедневно до этого.       Укол вины был таким глубоким, что я снова пару дней не выходил из дома, утонув в пучине безразличия ко всему. Уже даже сердце, казалось, не болело, смещая боль по всему телу. Заебалось справляться одно, наверное... Только со временем боль притупилась, будто всегда была со мной. Я не искал счастья, не пытался вылезти из депрессии — просто привык к боли, которая сделала меня той безвольной амёбой, коей я являюсь сейчас.       И не смей отговаривать меня от этого статуса, пока не узнаешь всю историю до конца. Потом сам с короной из капусты ко мне придёшь, величая главным козлом отпущения у вселенной.       В общем, когда моя душа вдоволь настрадалась, а я, естественно, позволил, в голову стрельнула сумасшедшая идея. Ведь если Юра следит за мной, потому что ей так спокойнее, либо хочет быть ближе, и так далее, то что мне мешает следить так же за Чанёлем? Так же выбираться по утру, когда он выезжает на работу и провожать его автомобиль взглядом. Делать фотографии украдкой, чтобы любоваться им потом до потери сознания.       Это казалось самой гениальной идеей, что когда-либо приходила мне в голову. Господи, сейчас я понимаю, что это была тупейшая идея, но она же дарит мне кусочек счастья даже сейчас. И она, проспойлерю, помогла мне в будущем.       В общем, не буду глубоко уходить в душевные терзания, история не дремлет.       Так я и решил: буду подсматривать за Чанёлем, и, заодно, присматривать за Юрой. Так сказать, убить двух зайцев одним выстрелом. Со стороны, думаю, выглядело максимально нелепо. Будто киллер пасёт другого киллера, который в свою очередь высматривает жертву. Но мне плевать как-то: душевное спокойствие важнее.       В общем, в такой непонятной слежке, кадры из которой ты можешь видеть на стене в центре, я провел ещё два месяца. Пока случайно не столкнулся с Чанёлем лоб в лоб у выхода из подъезда. Лучше бы я сидел дома, правда.       Увидев меня, он силой схватил за шиворот и повел обратно к моей квартире. Молчал, даже не удосужился окинуть взглядом, но мое сердце уже выпрыгивало из груди: не от страха, а от волнения, что он так близко и что его пальцы слегка касаются моих шейных позвонков. Я заулыбался, как дебил, пока меня, словно нашкодившего котёнка, тянули в сторону квартиры. Дрожащими руками я открыл дверь и позволил войти незваному, но такому желанному гостю.       Жаль, он не дал мне опомниться и сразу зарядил между рёбер. Боль скрутила узлом органы, и пелена слез стала перед глазами. Я опустился на колени, утыкаясь взглядом в чужие кроссовки, пока один из них резво приблизился к моему носу, смачно его отцеловав. Я понимал только косвенно, за что отхватываю, пока он не начал говорить. Я помню каждое слово, будто это произошло вчера. Помню несмотря на то, что звенело в ушах от боли.       — Ты хочешь, чтобы мой племянник рос без отца? Испугался ответственности? Жалкий трус.       Слова хлестали меня по щекам, каждой буквой. Какой племянник, думаю, рассказывать не стоит? Юра была беременна от меня и следила, чтобы рассказать. Но каждый раз не решалась подойти, а потом привыкла к тому, чтобы быть в тени. К слову, это я узнал от нее спустя время.       На тот момент не помню точно, сколько Чанёль меня колотил, но на утро меня можно было сравнить с тетрадью двоечника: белые листы, то бишь моя кожа, с кляксами в виде огромных синяков.       Я не раздумывал ни секунды над своим будущим, потому что за свои поступки нужно отвечать, под каким бы эффектом ты не находился.       Через неделю, когда следы от моих "посиделок" с Чанёлем сошли, я пришел к Юре. И как только она открыла дверь, мое убитое и растоптанное сердце издало первый скромный стук. На ней было длинное светлое платье, через которое уже был виден округлившийся небольшой животик.       Я упал на колени и, кажется, даже пустил слезу. Очень долго извинялся, пока она не подняла меня на ноги и не обняла, крепко-крепко. И знаешь, что сказала? Что видела меня, когда я смотрел за НЕЙ. И знает, что я сожалею. Знает, что я ЕЁ люблю.       Да, она совершенно неправильно все поняла относительно моей слежки, но, может, это и к лучшему. Я не смог ничего сказать, кроме: "Ты права. Я вас очень люблю."       И в этот момент я осознал, что именно надежда заставляет людей верить и ждать, заставляет любить и принимать. Потому что Юра искренне надеялась на мое возвращение, как я когда-то искренне верил в то, что у нас с Чанёлем могло бы что-то получиться.       Парень смотрел в одну точку перед собой, кусая и без того измученные зубами губы. Собеседник протянул ему стакан с водой и сжал губы в полоску, задумавшись.       — И чем все закончилось? Вы сейчас вместе с Юрой? А Чанёлю ты рассказал?       — Я женился на Юре, конечно. Потому что нужно нести ответственность за свои поступки. А Чанёль... Ему я ничего не скажу, предпочитая оставаться в тени. Раз в месяц вру жене, что уезжаю в другой город по работе, а сам приезжаю на эту квартиру и пополняю коллекцию на стене. Я продолжаю всем сердцем любить Чанёля, но никогда не брошу Юру, и, наверное, по-своему люблю ее как спутницу и мать моего ребенка. И уверен, что научу нашего с ней Исина быть внимательным к чувствам других, а не заинтересованным, как его дурак-папаша.       — Не жалеешь?       — Нет, я учусь быть счастливым. И завтра хочу познакомить тебя с ними... Думаешь, я поступил правильно?       — Думаю, твоя заинтересованность — твой дар и проклятие. Но ты точно сделал правильный выбор, если чувствуешь себя на своем месте.       Бэкхён ничего не ответил, растягивая губы в полуулыбке. Камень с души упал, оставляя после себя мелкий песок на дне. Но этот песок не мешает дышать так сильно, как до этого. И оба парня думают о том, что жизнь такая непредсказуемая штука. И в ней важно думать не только о себе, а всегда обращать внимание на того, кто вокруг тебя. Заинтересованность в этом подарит настоящее счастье и верных людей рядом.       — Так а ты, где говоришь, был столько лет? — протянул Бэкхён, поворачивая голову к другу.       — Знаешь... Я обязательно расскажу тебе чуть позже. Потому что у нас уже закончился алкоголь, а там без ста грамм не разберёшься, — постарался засмеяться Чондэ и Бэк потянул его на себя, заключая в объятия.       — Это напрямую связано с любовью, да?       — И заинтересованностью.       — Тогда лучше сразу четыре бутылки возьмем. А... Сейчас ты приехал надолго?       — Сейчас я приехал навсегда.