Смешение и разрушение

Оказавшись на лестничной площадке, Лин сперва обратил внимание на окно в лестничном пролёте, что делает каждый раз, выходя из своей квартиры, и увидел там алый рассвет, которым, судя по в миг ставшим радостными глазам и постепенно нарастающей улыбке, любил наслаждаться, а поскольку монет на автобус, всего каких-то тридцать три рубля, местной валюты, так и не нашлось, лицезреть такую красоту Лин будет гораздо дольше, чем планировал, хотя и придётся немного поспешить, чтобы случайно не опоздать. Даже несмотря на то, что подъезд уже наполнялся постепенно светом, всё так же было достаточно темно. Висящие на потолках каждого пролёта и этажа автоматически включаемые при движении датчики света не только не работают, видимо, из-за отсутствия ламп, но ещё и не реагируют вовсе ни на кого, будто помимо давным-давно выкрученных лампочек были каким-то магическим образом вопреки включенному электричеству вырезаны и провода. Удивляет, что сами датчики до сих пор на месте, и выглядят совсем новыми, словно их никто не трогал. Спускаясь по шероховатым от грязи и пыли серым бетонным лестницам и касаясь бледно-бирюзовых стен двенадцатиэтажного здания, он останавливался на каждом пролёте, чтобы в очередной раз хоть немного понаблюдать за восходящим солнцем. В такие моменты Лин неосознанно вслушивался в тишину подъезда, отклоняя уши в сторону той самой квартиры, где до сих пор крикливая парочка выясняла свои отношения, а чуть выше скрипела кровать. Такая стабильность пусть и не радовала никого в этом старом доме, но зпозволяла не думать о том, что ещё могут выкинуть соседи на следующий день, чтобы испортить всем утро, потому никто особо не жаловался на крики, вспоминая прошлое, когда одна громкая семья сменилась из-за соседей другой, ещё более раздражающей. Будучи уже на пятом этаже, том самом, где из дальней двери, которую Лин мог подробно разглядеть с такого расстояния в полутьме, рассматривая чёрную кожу, натянутую на дверное полотно, доносился неприятный звук, зверь остановился, как это делал уже множество раз, впадая в раздумия не то о характере этих людей, не то о желании прервать их агрессию. «Надеюсь, у них всё будет хорошо, ведь это когда-нибудь должно случиться. Не будут же они годами вот так каждый день, прямо во время того, как все собираются на работу, и дальше, до конца утра, ссориться. Это должно закончиться, хотя бы, тем, что они, наконец, съедут. Может, стоит поступаться? — тут он ненадолго замолчал в своих мыслях, затем продолжил. — И что я им скажу? ''Здравствуйте, не могли бы вы кричать тише? '' И что взамен услышу? Меня же пошлют, как остальных!». — с этими мыслями Лин в который раз за это утро вздохнул и продолжил спускаться по тёмным лестницам вниз, стараясь не слушать раздражающие звуки, что у него получалось достаточно слабо в силу высокой чувствительности ушей. Скрыв их под чёрным капюшоном, он ускорил шаг, попытавшись даже не смотреть в сторону той квартиры. Чуть ниже, начиная с третьего этажа, пошло нечто ужасное, происходящее с каждым домом в округе: датчиков нет от слова «совсем», рисунки на стенах различными цветами, надписи корявым подчерком или вовсе ужасными огромными буквами, переплетающимися между собой с названием каких-то то ли группировок, помечающих свою территорию, то ли просто бред малолетних выродков с первых этажей или близстоящих зданий, коих давно подозревают в подобном. Также, на фоне тёмных стени цветастых букв выделяются белые надписи, явно со ссылкой на некие каналы или аккаунты, ботов и просто людей, чья деятельность выходит за рамки закона, но никто, опять-таки, не жаловался, не закрашивал, не требовал этого от местного управления и молчал, будто всё понимал и даже, возможно, активно подьзовался, о чём недавно догадывался Лин, используя свой нюх, но позже прекратил ощущать экзотические ароматы, посчитав это становлением на путь исправления. На втором этаже в очередной раз кто-то подрался, или ещё что-то, и теперь там можно наблюдать мелкие кровавые следы на стенах и немного на полу и ступенях. Произошло это так давно, что даже Лин не в силах определить жертву. Наконец, первый этаж — самое испорченное место подъезда. Ко всему прочему добавился неприятный аромат сигаретного дыма, разложения и гнилых листьев, который пусть и не был столь сильным, но Лин всё равно был вынужден перекрываться рукавом, чтобы не ощутить его. Стены с облезлой краской, что, скорее, плюс, ведь на них почти нет никаких надписей, разве что чёрные обгорелые пятна. Пройдя через всё это, минуя водянистые и грязные следы от самого входа, Лин открыл дверь и оказался на улице, где его вновь встретил алый рассвет, постепенно подходящий к своему завершению. Снаружи его ждал родной район, сильно опустевший поутру, в отличие от дневного времени, когда безработные, выходные, люди в декрете, мамы с детьми и просто вынужденные по собственной профессии ходить по разным местам покидают своё место нахождения и начинают заполнять улицы старого города, создавая тем самым у стороннего наблюдателя ощущение его жизни. А под вечер, в то время, как все они устают ходить, домой возвращаются огромные толпы рабочего населения, что может длиться до самой ночи. Все они зажигают в квартирах свет, продолжая поддерживать видимость оживлённости. А затем наступает сон, чтобы были силы утром, ещё до рассвета, вновь подняться с постели и расползтись по ещё освещённым фонарями улицам, в очередной раз оставляя их пустыми, как сейчас они предстали перед Лином. Он пошёл, вернее сказать, медленно побежал, задействуя широкий шаг и чуть согнувшись, с трясущейся сумкой под боком на перевес вдоль стены своего дома, выходя на каменную дорогу между соседним зданием, представляющим из себя совмещённый с аптекой и почтой отель в четыре этажа, и небольшой детской площадкой, песок из которой после недавнего ливня смог как-то выйти за пределы каменных оград и оказаться на ближайших дорогах, включая ту, по которой сейчас ступал Лин, а вдали находилась приличных размеров парковка, даже в этот момент практически заполненная транспортом. Оказавшись на повороте, он свернул, выйдя тем самым на границу квартала, улицу Ленина соответственно, повернув налево. И хотя сам Ленин уже давно находится за пределами той страны, в которой расположена эта улица, переименовывать никто её не стал, решив сохранить достояние истории своего города. Дальше путь был до первого перекрёстка. Лина и ближайшие машины разделяли только бетонные блоки, тянущиеся вдоль дороги неровной полосой, кусты и около трёх метров травяной поляны. Он глядел на транспортное двустороннее движение, видя быстрые авто продолговатых форм и тусклых цветов с тонированными стёклами. «Так быстро ездят. Здесь точно можно с такой скоростью гонять? Они, вообще, видят, куда едут? Такое чувство, будто я если на дорогу выйду, меня собьют и не заметят даже. Стоило зайти домой за мелочью…» — думал он, обратив свой взгляд на остановку с синим мокрым навесом, дальше по пути, к которой со стороны Лина приближался общественный транспорт — древнейший автобус из прошлого века на сотню посадочных мест, больше половины из которых уже были заняты. Сожалея о том, что машина так и не остановится около него и не заберёт с собою вдаль, зверь с сожалением глубоко вздохнул и пошёл дальше. Идя по серому асфальту среди луж и жёлто-коричневых листьев, опавших с уже голых деревьев, зверь, наконец, в полной мере пользовался своими животными чувствами: его слух охватывал весь район, были различимы даже не очень громкие звуки вдали от него, но воспринимать он мог только один, на котором необходимо было сфокусироваться и оставить весь остальной шум в фоне, мысленно занижая его громкость. Нюх же его способен уловить запах в соседних зданиях, например из кафе на другой стороне улицы, где сейчас готовили вкуснейшие омлет с мелко нарезанной ветчиной и помидорами и наливали крепкий кофе с молоком, или в рядом стоящем музее, откуда разило холодной старостью и спиртом, будто в аптеке, коих поблизости помимо соседней было ещё две штуки, до каждой из которых дотягивался нюх, но, опять-таки, для таких больших дистанций необходимо было сосредотачиваться на конкретном запахе, игнорируя остальные. Однако, были и минусы в его чувствах. Так, например, громкая музыка из открытых окон машин или сирена полиции, пожарных или скорой сильно раздражали уши Лина, заставляли его отвлекаться от всего и внимательно следить за громким объектом. То же происходит при громких, но непродолжительных звуках, вроде хлопка или свиста, в сторону которых каждый раз направляется его морда, зависая в таком положении на короткое время. Аналогично с запахами — Лин их воспринимает гораздо сильнее людей, и если плохой аромат находится слишком близко к нему, как, например, прокуренный подъезд или некие медицинские препараты на нижних этажах квартиры, он вполне может начать давиться ими, кашлять и всячески изображать, будто он вдохнул отраву. Около светофора Лин вновь застал пролетающие в последние секунды красного света машины, так и норовящие кого-нибудь сбить, благо на перекрестке в принципе не было никого, кроме Лина, который лишь глубоко вздохнул с некоторым страхом за свою жизнь и продолжил движение по бело-черным полоскам на асфальте, свернув потом направо и вновь пройдя через дорогу того же перекрёстка. Ещё один поворот налево, и Лин продолжает свой путь по прямой. Сворачивая в дворы соседних районов, его маршрут становится угловатым, с поворотами то направо, то налево, чтобы в конечном итоге, минуя заборы некоторых дорожных проходов и шлагбаум в одном из районов, он выходит на улицу Марковского, на которой долго не задерживается, снова передвигаясь зигзагом по кварталам, оказываясь, перед улицей Республики, где недавно рядом с парковкой отстроили столовую, которую Лин так и не успел посетить за целый год. «Там пахнет, как в кафе. Ещё и этот запах сладкого чая с травами лесных ягод, смешанного с рядом стоящим медовым компотом из, кажется, яблок и винограда. Нет! Это сливы, а не виноград, по-моему. Как же я хочу это проверить!» — словно крича, от произносил внутри себя эту мысль с пониманием того, почему ему туда не попасть. Сотня метров по немного кривой улице, поворот на очередном перекрёстке, и Лин у моста через речку Качу, что за долгие годы сменила свой оттенок с ярко синего, практически, прозрачного, на бледный, илистый, будто всё то, что было на дне, поднялось, заполонив собой воду. Лин ступает на каменный мост и переходит реку, смотря на неё и, кажется, даже не взирая на её ужасный окрас, словно уверен, что так и должно быть. По ту сторону оставалось пройти только самый длинную и однообразную часть всего пути, сперва по улице Достоевского, память о котором сохранялась до сих пор, пусть и только в качестве улицы, до первого поворота, прямо на улицу Чехова, затем оттуда выход на Брянскую, самую искривленную из всех улиц Красноярска, вместе с тем очень пустую, по которой надо пройти чуть ли не полкилометра, до самого моста через всё ту же реку, что делает крюк и изворачивается, в аккурат подходя к Брянской и пересекая её. Сама по себе Брянская достаточно красивая, даже не смотря на то, что всегда достаточно пустая, как весь город утром, однако именно это делает её особенной: она отделена от города рекой и состоит из двух рабочих кварталов, жилого района в крюке Качи и самого большого скопления филиалов компаний по ремонту электротехники в одном месте, от транспорта до комнатных кондиционеров. Помимо зданий, на старой улице крайне близко, чуть ли не впритык, расположены водонапорные колонки, около шести высоких чёрных гидрантов с большими вентилями и длинным золотистым краном на каждые сто метров дороги, чего нигде больше не встретишь. И на всё это приходится только одна заправочная станция, бывшая когда-то очередным представителем нефтяной компании, продавая бензин, но теперь питающая автомобили электричеством, как и все остальные заправки в городе и, кажется, стране. «Тихо, чисто, почти без запахов. Как обычно, — думал Лин, смотря на речку и восхищаясь подходящим к концу восходом солнца, догорающего свои последние ало-жёлтые лучи. — Надеюсь, я не опаздываю?» — он достал из кармана телефон и, удостоверившись, что до начала ещё есть время, оторвался от местного пейзажа и уже медленно пошёл дальше. Лин подходил к огромному комплексу, состоящему из более чем семи высоких зданий разной высоты, одно из которых находилось впритык к Каче и соединялась с неким сооружением на реке, через которое проходила вода, другие соединялись между собой каменной стеной и были окружены забором. Найдя у себя в сумке проходную карту, он аккуратно провёл ею по электронному замку на высоком стальном заборе между ближайшими двумя домами. Внутри была будто своя собственная атмосфера: здания создавали своим окружением свободную область, которая тут использовалась, видимо, в качестве места для отдыха, с зелёной и ухоженной травой и белым фонтаном в центре с чистейшей водой, словно взятой не из реки. Это всё на фоне серых кирпичных коробок выглядело чуть хуже, чем задумывалось изначально, но функцию свою выполняло — тут действительно было достаточно уютно. Пройдя по каменным плитам, выполняющим роль тропинок к каждому зданию, Лин оказался у самого дальнего, за которым следовало ещё три стоящих друг за другом здания, тянущихся к Каче. Он учуял внутри знакомый аромат, открыл тяжёлую бледно-синюю дверь и вошёл внутрь, дав начало своему рабочему дню.