***
Трек: Duncan Laurence – Arcade Из квартиры доносится непонятный шорох, а потом, кажется, что-то с грохотом падает. Со сжавшимся от тревоги сердцем Бэлла вбегает внутрь, спотыкаясь о коробки из-под обуви. - Это, мать твою, что?! Она топчется с ноги на ногу, потому что на полу буквально нет живого места, а их квартира в целом напоминает Помпею в её последний день. Но Костья выглядит ещё хуже – потерянная и уставшая. И абсолютно не реагирующая на вопросы – она сидит на диване в ворохе вещей, вперившись в Бэллу пустым отстранённым взглядом. - Кость? Та, будто очнувшись, встряхивает головой и натягивает фальшивую улыбку: - Вещи собираю. Поможешь? – она настойчиво игнорирует шок в глазах Бэллы и невозмутимо возвращается к своим делам, расправляя очередную скомканную вещь. – Жесть, я не помню, чья это футболка. Блядство! - Да что происходит, блять?! Сорвавшись на крик, Бэлла вмиг оказывается рядом и вырывает несчастную футболку из рук девушки. - Я улетаю в Челябинск, - спокойно говорит Костья и принимается за валяющиеся сверху кучи из вещей джинсы. - Ты улетаешь куда? Зачем?! - Мне надо к сестре. И Бэлла прекрасно знает, каким тоном разговаривает её девушка, когда пытается обмануть или что-то скрыть. - Не ври мне. Медленно подняв на мелкую взгляд, Костья говорит без капли злости: - Не смею отбирать у тебя работу. Бэлле нечем возразить. Костья права на все двести процентов: врать – её прерогатива. Но настало время быть честной. - Мне надо с тобой поговорить. - О вас с Настей? Купер отодвигается в сторону, освобождая место Бэлле, и та опускается на диван с отрешённым видом. - Ты давно в инст заходила? Шестерёнки в мозгу мелкой усиленно заработали, и она в два счёта поняла, какие публикации она увидит в своей ленте. Чем она только думала, когда тёрлась о Настю в клубе, где полно людей и потенциальных фанатов? И не только её. Блять. - Мы не целовались. И ничего не было, - отрезает она, испугавшись, что всё это время Костья не находила себе места, будучи уверенной, что ей изменили. - Это не имеет никакого значения, Бэлл. - И почему? - Открой любую фотку и поймёшь, - Костья кивает на телефон. - Да что я должна понять?! - То, как вы смотрите друг на друга. И то, что ТАК ты не смотрела на меня никогда. Я верю, что ты не стала бы целоваться с кем-то ещё, пока…пока мы вместе, - её голос предательски дрожит, потому что осознать, что они не вместе, в полной мере ей только предстоит. – Но это не имеет никакого значения. Никакого смысла. Понимаешь? Какая разница, изменила ли ты мне физически, если не переставала этого хотеть? Бэлле вновь нечем возразить, нечем крыть. Да и не хочется. Уже – нет. Поэтому она просто выдыхает, сдаваясь: - Выслушай меня, окей? Костья кивает. Она не злится: понятно стало всё сразу, и Бэлла, как бы этого Купер в глубине души ни хотелось, не виновата в том, что влюбилась. - Прости меня. Эти слова эхом отдаются в сознании. Но Бэлла продолжает: - Я не хотела этого, но это оказалось сильнее меня. К сожалению. И ты ведь знаешь, меньше всего на свете я бы хотела делать тебе больно. Ты ведь знаешь это? Костья слабо улыбается, умиляясь надеждой в голосе и мольбой во взгляде. Она действительно знает: что-что, а делать ей больно нарочно, специально Бэлла никогда не захотела бы. - Но я виновата не только за это… Прости меня и за то, что притворялась, обманывала тебя и пыталась избежать того, что уже давно произошло. - Я всё знала с самого начала. Я слишком тебя люблю, чтобы не замечать таких вещей. Но я не держу на тебя зла. Просто помоги собрать мне вещи. - Мы расстаёмся? Эти слова эхом отдаются в создании, и Костья говорит: - Бэлл, посмотри мне в глаза и скажи честно, любила ли ты меня когда-нибудь. У Костьи красивые глаза. Наверное, Бэлла замечает это только сейчас. Серые, чистые, озорные, глубокие, разные но непременно смотрящие на неё с огромной заботой, нежностью и обожанием. Она ни разу не встретила в них гнева и раздражения, но и страсти, увы, она так ни разу и не нашла в этих глазах. Она внимательно рассматривает причудливый узор на радужке, моргает в такт и не спешит: это последний раз, когда она может вот так, просто смотреть на неё не отрываясь. Это их последний день вместе. Пока что она имеет право сидеть так близко, сминать в руках её футболку и заглядывать в глаза. Но Бэлла знает: она скажет сейчас то, что должна, и всё исчезнет. Исчезнет, испарится право быть рядом – Костья будет всё дальше и дальше… Она ускользнёт из её жизни, из её рук, из её постели, из её кухни по утрам, из её снов навсегда. Сначала исчезнет её улыбка, потом потухнет огонь в серых озорных глазах, а потом дом опустеет. И снова навсегда. Она пытается вспомнить их первый поцелуй и – не может. Он остался где-то там, в пьяном угаре и сигаретном дыму, в сиплом смехе в разгар летней ночи. Но ей так нужно, так важно запомнить хотя бы последний. Этот прощальный поцелуй останется где-то здесь, в захламленной комнате, в лучах осеннего холодного солнца, на которых игриво танцуют пылинки, в их последний день Помпеи. Она тянется к Костье и, закрыв глаза, мягко прижимается губами к её губам, будто боится, что её грубо оттолкнут, отвергнут в отместку. Но ей отвечают, так же мягко и невесомо касаясь холодных, но родных губ. Прикосновение Бэллы заставляет вздрогнуть и отстраниться. Но Костью возвращают в поцелуй, утешая, давая понять, что ей благодарны, что она важна, даже если ей так не кажется. Бэлла целует трепетно, осторожно и мокро, потому что ей жаль, и она не может сдержать слёз. Она прижимается к Костье лбом и, проведя напоследок ладонью по щеке, наконец говорит: - Никогда. И нет, Костья не меняется в лице и не краснеет от злости. Она не плачет и не кричит. Но она ускользает, исчезает и испаряется, как видение. Она больше не реальна. Она больше не с ней. - Я тебе противна? Потому что Бэлле противно от самой себя: она знает, что поступила правильно, но она также знает, чувствует (и не может избавиться от этого навязчивого чувства), что что-то упускает. Точнее уже упустила. Что-то хорошее навсегда покинуло её жизнь. Что-то, что есть только в девочке по имени Костья Купер. - Нет, - она тихо смеётся и заботливо смахивает крупные слезинки с лица Бэллы. – Ты не сказала ничего нового. Но знаешь, я поняла это только сейчас. - Ты не вернёшься? - В Москву – да. Сюда – нет. Бэлла хлюпает носом и опускает голову. - Ну какая же ты соплячка, Кузнецова, - смеётся Костья. – Не реви, ну. Просто будет странно, если я буду здесь жить. - Я не реву, - бурчит Бэлла и вытирает рукавом глаза. - Ну-ну, - вновь усмехается Купер и легонько трёт мелкую по спине. – Давай, вставай. Она поднимается сама, но мелкая, схватив её за локоть, заставляет сесть обратно. - Подожди. Я давно хотела сказать. - Сейчас самое время. - Я тебя никогда не заслуживала. - Ты заслуживаешь всего самого лучшего, бейбик. Рассмеявшись такой глупости, Костья стукает её по раскрасневшемуся кончику носа, а у Бэллы сердце щемит от этого простого обращения. I spent all of the love I've saved We were always a losing game Small-town boy in a big arcade I got addicted to a losing game***
В гробовом молчании они быстро собирают вещи, но вот на уборку этого бедлама, в который превратилась их уютная квартирка, уходит дохуя времени. Бэлла ещё раз десять успела споткнуться о злосчастные коробки из-под обуви, пока Костья, качая головой, заботливо не убрала их обратно в шкаф. Они закончили только к пяти часам. - Фух, ебать, как долго ты устраивала тут это? – согнувшись пополам и пытаясь отдышаться, спрашивает Бэлла. - Не драматизируй, а, - цокает языком Костья, падая в позе звезды на диван. – Дышишь так, будто кросс пробежала. - На себя посмотри, умник. Трек: Sarah Brightman – Time to say goodbye До Бэллы доносится короткий смешок, и от этого, если честно, теплеет в груди. Выпрямившись, она замечает на белой стене розоватый широкий луч и подходит ближе к окну: закат. Давно такого не было. - Через сколько у тебя самолёт? - В девять. Тридцать. - Пойдём, - решительно говорит Бэлла, с силой задёргивая штору. - Не сломай карниз, блять. Я чинить это не буду. Мелкая закатывает глаза, в очередной раз поражаясь педантичностью своей девушки. Бывшей девушки. По правде говоря, она давно не является её настоящей. - Просто вспомнила кое-что… - Ну? – нетерпеливо спрашивает Костья, натягивая кеды в прихожей и облокотившись для равновесия о бедро шатающейся Кузнецовой. - Помнишь те бетонные развалины? Купер вмиг напрягается, но берёт себя в руки. Она помнит: как-то они напились в говнину, и Бэлла, как это обычно бывает именно тогда, когда напьёшься в говнину, предложила поехать на рандомную станцию метро, ткнув с закрытыми глазами пальцем в карту, и бродить там, пока не протрезвеют. И кто после этого скажет, что она не способна на романтику?! Кто именно ткнул пальцем в карту, они уже и не вспомнят, но каждая помнит главное: Шатаясь и заливая пустынные улицы окраины Москвы своим смехом, они стоптали в тот день все кроссовки, пока не забрели на какой-то заброшенный участок. Красивый заброшенный участок. Закат, безумный, дьявольски алый, что даже немного страшно, на который открывался лучший вид в этом Богом забытом месте, пьяные поцелуи, запах бетона и уходящего лета. - Давай купим здесь квартиру. - Давай. И сейчас, держа в руках по бутылке пива, будто желая, насколько это возможно, воссоздать тот день, они сидят на тех же бетонных балках. Жалкая пародия: вместо опьянения в говнину – лёгкое пиво, вместо смеха до боли в животе – усталые улыбки, вместо аромата вишнёвых деревьев – запах пожухлой листвы. Только закат такой же алый. Они молча смотрят, как, торопясь расстаться с этим скучным днём, садится дьявольское солнце. Оно коварно наблюдает, как эти двое не торопятся расстаться друг с другом навсегда. - Ты должна знать, что я желаю тебе только счастья, - Костья нарушает тишину первой, постукивая ногой по балке и вспоминая, как Бэлла тогда так сильно о неё ударилась, что даже вмиг протрезвела. – Я не злюсь на тебя, - и это правда. Она пытается, но не находит в своей душе ненависти и желчи. Она находит только тупую, немую боль. – Хоть мне и плохо. Очень плохо. Мне хуёво, Бэлл. Хуёво и больно. И сейчас ей даже как-то легче, что она сказала об этом вслух. Бэлла бы хотела заверить, что она чувствует то же самое, но это было бы гнусной ложью. Ей нечего ответить и нечего предложить. - И я не знаю, когда эта боль утихнет достаточно, чтобы мы смогли нормально общаться. По-дружески. Я не знаю, когда настанет тот день, когда я не буду вспоминать этот закат и не умирать внутри. И на этот раз чувства и мысли абсолютно взаимны. - Мы ведь никогда друг другу не подходили, - грустно усмехается Костья. - Но было весело? Взгляд теплеет и в серых глазах, где потух внутренний огонь, отражается пламя сгорающего заката. Она треплет мелкую по плечу и кивает головой: - Да, было весело. Было очень весело. Бэлла колеблется, но всё же накрывает своей рукой её ладонь. И это – настоящее спасение, потому что сейчас, хотя бы сейчас и только сейчас, Костья реальна. Тепло чужого тела не исчезает, не испаряется, оно дарит себя. В последний раз. - Я любила тебя больше жизни, - шёпотом, будто боясь развеять магию этих заветных слов. – Ты знаешь, я ведь люблю тебя сейчас. Когда это изменится? Когда это пройдёт, Бэлл?! – она поворачивается к ней всем корпусом и заглядывает в глаза. Бэлла не знает. - Я не знаю. - Дело в том, что эта любовь стала приносить мне только боль. Я очень устала. Бэлле хочется плакать: от невозможности ничего изменить, от отвращения к самой себе, от жалости к любящему его человеку, хотя она не заслуживает этого. - Бэлл, спасибо, что была в моей жизни. Ты была в ней всем самым лучшим и самым худшим одновременно. Костья как сейчас помнит тот день, когда впервые увидела этого дохуя дерзкого, самоуверенного, обозлённого на весь мир ребёнка с потерянным взглядом, в котором она прочла «спаси меня». И она протянула ей руку и отдала своё сердце, не требуя ничего взамен. Она подарила ей всё, что у было у неё за сердцем, не пожалела всех закатов ради одной улыбки. - Стой, но я и сейчас могу быть в твоей жизни… Потому что Бэллу пугают все «навсегда» и «никогда». Но, кажется, ей придётся их принять. - Можешь. Но я больше этого не хочу.***
А потом был полупустой аэропорт, холодный кофе и долгие минуты в молчании. - Время прощаться. Бэлла бросается ей на шею, прижимаясь и шепча на ухо: - Прощай. Спасибо, что была в моей жизни. И прости, что уходишь. Она закрывает глаза, а когда открывает – Костьи уже нет. Она ускользнула из прощальных объятий и испарилась. Самолёт отрывается от земли и уносится ввысь, к новым алым закатам. Она не оставила ничего, кроме опустошения и грустного взгляда серых глаз. Прощай, позабудь и не обессудь. А письма сожги, как мост. Да будет мужественным твой путь, да будет он прям и прост. Да будет во мгле для тебя гореть звёздная мишура, да будет надежда ладони греть у твоего костра. Да будут метели, снега, дожди и бешеный рёв огня, да будет удач у тебя впереди больше, чем у меня. Да будет могуч и прекрасен бой, гремящий в твоей груди. Я счастлив за тех, которым с тобой, может быть, по пути.