* * *
— Много денег заработал? — сощурился Оби-Ван, садясь напротив ордо. Тот — Калеб сейчас, Ручей в прошлой жизни — смотрел на них, зло сощурив рыбьи глаза. Острые плечи торчали вверх, жилистые пальцы сжимались в колючие от выступающих костяшек кулаки. — Достаточно. Я не республиканский подданный и отвечать перед вашим судом не собираюсь. Энакин кружил вокруг Калеба со спины и навис над ним: — Ты открыл огонь по генералитету. А у нас война. Работа на Конфедерацию… — Не знаю я нихрена про Конфедерацию! — подпрыгнул Калеб. Откинувшись на стул так, что тот скрипнул, он отвернулся от обоих джедаев, сверля взглядом угол. Энакин посмотрел на Оби-Вана. А вот здесь его стройная теория о решившем взяться за бывших соратников Дуку начинала трещать. Калеб был парнем о войне осведомленным, и раз заговорил — Дуку бы покрывать не стал. Оби-Ван задумчиво потер подбородок и, положив ладонь на стол открыто, приглашая к разговору, спросил: — А кто тебе платил? — Частник. Нашел меня, дал заказ на устранение и кайбер-винтовку. — Кристаллы тоже он поставлял? — Да. По одному на жертву. Заказов было два. О’Хан чем-то ему насолила, а вас, мистер, он вообще терпеть не может. — А имя у этого «частника» есть? — Он назвался Сидиус.* * *
Энакин готовил корабль к отправке. Оби-Ван с интересом наблюдал, как он перекинулся парой слов с принцем, накинул немного кредитов Лейсане сверху — и вот первый уже сам, личным курьером, сгонял до границы и пригнал корабль, а вторая помогала монтировать защищенный отсек. Энакин учился переговорам. Вел их, правда, в своей манере. Оби-Ван оставил его за ремонтом корабля, у самого оставалось еще одно незавершенное дело. Муакай стащил склянки на стол и оборачивал одну за другой в мягкие ткани, пихая без разбора в походную сумку. Та пухла на глазах, распертая банками и шлангами в разные стороны. Укладывай он аккуратнее, влезло бы больше, но Муакай метался по комнате, ни на миг не распрямляя напряженных пальцев. Его торопливые шаги были слышны еще из коридора — весь остальной особняк пустовал. Граф еще не вернулся в свои владения, не перевез прислугу — ночевал в королевском дворце. Но Муакай спешил, словно стены его старой лаборатории сжимались и задержись он на миг — уже не уйдет. Оби-Ван его понимал — не без оснований боится. Потому и пришел сюда сам. — Все собрал? Нам пора бы. — Мне нужно положить желатин в сыворотку, иначе не довезу. Сейчас. Минуту. — Из-под рук Муакая шел пар. В гулкой тишине особняка было невозможно подкрасться, но за всеми перестуками и пыхтением Муакая Оби-Ван не заметил Силота-старшего. Тот вырос в дверном проеме и стоял там черт знает сколько, пока не обнаружил себя резким: — Сбегаешь? Муакай вздрогнул, но не повернулся. Его руки дернулись к другим пузырькам, принимаясь отчаянно смешивать что-то новое. Оби-Ван вышел на центр комнаты, ненавязчиво разделяя ее на две части. Ту, где трясся над столом Муакай — за своей спиной, и ту, где просверливал пространство глазами широкоплечий граф — перед собой. — А вам бы лишь руки в чужое запустить. Отойди. Это мой сын. — Вы талантливый политик, граф. Но нельзя просчитать будущее, выкинув из расчетов чувства других людей. Мы не тронем Миин, как обещали. Но выбор вашего сына — это его решение. И я буду его защищать. Старший Силот уставился прямо Оби-Вану в переносицу. Когда набуларцы смотрели так, они приковывали к земле тебя, но сами становились той цепью. И как тяжело было соврать в эти черные точки, так и самому смотрящему становилось нелегко юлить. Это было орудие набуларской прямоты. — Знаю. Отойди. Это. Мой. Сын. И он сегодня уезжает из дома. Оби-Ван в одно движение слился со стеной, освобождая от себя проход, комнату, вынося себя из этого разговора. Он был готов выйти и за дверь, но это значило вмешаться своими шагами в повисшее, мгновенно затопившее комнату ожидание. Силот встал за спиной сына. — Ты же не плеснешь мне этим в лицо? — Нет. Это предназначалось окну. — Повернешься уже наконец? Муакай неохотно, не переставая держать выставленным вперед плечо, встал лицом к отцу. Тот положил руку на этот незатейливый щит и надавил, заставляя Муакая встать прямо. Оглядел его несколько раз. Тряхнул. — Надеюсь, ты будешь счастлив. — Я над этим работаю, — тихо ответил Муакай — теперь отцу в лицо. Тот неприятно оскалился и, с досадой оттолкнув Муакая к столу, пробормотал: — Соберись как следует. В этой комнате будет бильярдная. Его шаги — шумные на этот раз, выразительные — уже стихли в коридоре, а Муакай все еще смотрел стеклянным темным взглядом на дверь. Оби-Ван осторожно приблизился к кожаной сумке, принимаясь перекладывать оборудование.* * *
Дыры в обшивке прикрыли новыми листами. Вместо краски на них плеснули негорючий бактериальный раствор. Хватит на пару перелетов — заверили набуларцы. Энакин с рук-то его отмыл с трудом и только какой-то дрянью из бутылки, протянутой Ленаем, так что верил. Решетки за Лейсаной проверил — приварены крепко. Провода подпаяны к аварийной сигнализации корабля. Калеб был заперт надежно. Корабль был готов взлетать. Ждали только Оби-Вана. В ожидании Энакин проверял лопасти взлетно-посадочных движков, а присевший возле на корточки Ленай наблюдал. — Не скучно с ними возиться? — Скучно. Типовые, — согласился Энакин. — Но без них остаться не хочу. Садиться на одних маневровых задних мне не понравилось. Наперекор словам Леная его глаза изучали каждый проводок с жадностью. — Ты за атмосферу Миина-то совался? — Вожу мать по системе порой. Лейсана завод на второй планете строит. На третью совались — не подошла. Я умею пилотировать в открытом космосе, — сузил глаза Ленай. — Да было бы что там уметь, — фыркнул Энакин. — Даже Оби-Ван справляется. Не до конца поняв шутку, Ленай все же усмехнулся. Оби-Ван не заставил ждать себя еще дольше — он приближался со стороны дворянского квартала. Рядом с ним шел, подобравшись и вцепившись в тяжелую сумку, Муакай. Ленай медленно поднялся, и улыбка стекла у него с лица, словно он случайно отпил своего растворителя вместо воды. Пропустив Оби-Вана мимо себя, он вклинился перед Муакаем, замерев лицом к лицу. — Ты куда-то собрался? — Я улетаю. Ленай двинулся вперед еще сильнее, оттесняя Муакая от корабля грудью, и тот прошипел: — Я больше не твой подданный. Ленай отступил на шаг. Посмотрел на корабль. Под ноги себе посмотрел. Сжал и разжал кулаки. Его глаза так же сжались и разжались, подтянулись выше желваки. — Ты им и не был никогда. Жалею сейчас об этом. — Про… — Замолчи. — Ленай отступил еще на несколько шагов назад, расчищая место для взлета. Его лицо снова стало серьезным и спокойным. — Просто улетай. Давайте уже, вы и так подзадержались. Гостеприимство набуларцев не резиновое. Разве что… Энакин… следующий год? — Может. А может ты на Корусантский чемпионат? — На Корусанте не проводится чемпионатов по гонкам на подах, — с подчеркнутым непониманием, почти вопросительно сказал Оби-Ван. — Ну да, — сощурился Энакин, последний раз махнув Ленаю и закрывая дверь до щелчков запоров. — Ну да.* * *
К Хорео вело мало гиперпространственных маршрутов, и все они больше походили на оборванные щупальца, тычущиеся в разные части местного звездного скопления. Но, проскользив по двум пространственным коридорам, корабль смог выйти в поле связи и наконец пробиться к ретранслятору, связавшему их с Корусантом хотя бы текстовыми сообщениями. Их направили к крейсеру Дзани, который под командованием Ки-Ади-Мунди двинулся им навстречу. Там они сдали в нормальную камеру Калеба, бесполезный балласт летел огребать решение трибунала. Совет надеялся вытянуть из него что-то еще, но энтузиазма ни в ком не чувствовалось, всем было ясно — Сидиус перед простым наемником лица не засветил. Даже устройство связи, найденное при обыске, оказалось деактивировано. А еще на Дзани приготовили каюту для Муакая. После рассказов Оби-Вана Ки-Ади-Мунди приписал его к медицинскому крылу, минуя формальную стадию обучения. Хотя она все равно парня ждала — крейсер Дзани, пыхнув голубыми огнями гипердвижков, продолжил следовать к Корусанту. Энакин смотрел на все это с задней смотровой площадки новой канонерки. Поначалу план был прост: подлатать корабль в техническом отсеке крейсера, лично показать новые дома Муакаю и Калебу, лично же отчитаться перед Советом — а значит, многое, очень многое сначала обсудить между собой, потому что у Энакина слов кроме как «а на Миине с нами случилась сарлачья жопа» не было. Винду бы не оценил. Но отчет перед Советом случился сразу и вышел коротким. Едва они поздоровались с Ки-Ади-Мунди, тот повел их в комнату связи. Беспрестанно поправлявший пропыленные волосы Оби-Ван стоял в тени, отвечая на вопросы идущего волнами помех Совета односложно — и держать этот темп было нетрудно. Совету, так любящему долгие беседы, сегодня было достаточно наметок отчета. Винду торопил, торопился сам, потому что для Оби-Вана и Энакина нашлось новое задание. Ну как новое. Клоны — целый отряд, которым Ральди О’Хан командовала перед отлетом на Турталимар — были убиты. Зверски, если бы звери умели сносить головы так гладко. Весь отряд. В своих кроватях на базе. Голов так и не нашли. Так что новая канонерка, новые координаты в бортовом компьютере и пара дней пути до базы. Энакин смотрел на неторопливо проплывающие мимо звезды. Пред-гипер скорость ощущалась только на старте, а спустя полчаса ходу забываешь, что каждый из едва покачивающихся фонариков на самом деле огромный раскаленный шар, сжигающий тонны материи. Все замедлялось, превращалось в осторожные блики на темной глади космического пространства. Пахнуло свежестью и теплом — разгоряченный и обласканный освежителем Оби-Ван встал рядом. Ничего не сказав, он вместе с Энакином смотрел на то, как окружающее их мерцающее кружево стекает с корабля, как оно становится плотнее и ярче, перестают различаться отдельные горячие огни, слипаясь, и вся махина звездного скопления все больше напоминает игрушечную сферу, удаляясь, — далекий светящийся шарик с тысячью систем.* * *
Они улетели с Миина около суток назад, но только теперь, когда точка шарового скопления затерялась среди подобных себе, Оби-Ван почувствовал, как узел в груди, который он пытался развязать еще на Миине и десять раз потом: взойдя на корабль, поднявшись в атмосферу, оторвавшись от гравитации планеты, системы, нырнув в гиперпространственный коридор… узел, не поддавшийся дружескому пожатию рук с Ки-Ади-Мунди — даже наоборот, затянувшийся встречей и разговором с Советом, не растаявший под теплыми струями — как наконец этот узел слабнет. Как вместе со светом звезд тускнеют, оборачиваются воспоминаниями взгляды и тычки Силота, пот, вздернутые губы набуларцев и затянутая на шее удавка. — Мы улетели, — тихо сказал Энакин. — Да. Да… И пусть все случившееся на Миине там и останется. Энакин не ответил сразу. Он оперся на покатый подоконник ладонями, надавил на них, качаясь вперед, вглядываясь в иллюминатор пристальней, словно мог в едином свечении различить один пыльно-красный мир. — Разве мы сделали там что-то дурное? — он был тверд и серьезен, и Оби-Ван улыбнулся его затылку — пусть не увидит, но должен услышать это в голосе: — Ты сам видел, во что я превращаюсь, когда моих щек месяц не касается бритва. Острый быстрый взгляд из-за плеча. Оби-Ван растерялся. Он говорил одно — в его голове болталось одно, легкое, предлагающее улыбнуться и подхватить, но Энакин слышал другое — что-то давило на его плечи, сводило зубы. Оби-Ван снова попытался показать всем собой, что имел в виду. Шутливо кривясь, он потер щеки: — Не так должен выглядеть член Совета Ордена джедаев. — Мне казалось, у тебя была причина пойти на это, — заметил Энакин с прохладой льда, под которым уже дрожала вода, и, отвернувшись, закусил губы, упираясь взглядом не в темное стекло — в свои же руки. Оби-Ван повторил за ним: облизнул губы. Поглядел на ладони. — Да, Энакин. Была, я… Но Энакин не дал времени подобрать ответ, он резко развернулся, оказываясь близко — сразу весь: навис, ладонь сжала щеку, будто сгребая в горсть, а губы ткнулись в шею, обжигая горячим, сорванным шепотом: — Ты обещал! Оби-Ван закрыл глаза, осторожно обнимая Энакина. Глупо. Стыдно. Хотел сказать что-то другое — так и сказал бы прямо.* * *
Энакин не шевелился. Даже не дышал, вжимаясь носом под челюсть Оби-Вана. На спину легли тяжелые ладони, но все это еще ничего не значило, и Энакин продолжал жаться и ждать. — О Сила, — выдохнул Оби-Ван, обнимая Энакина сильнее. — Я не это имел в виду. То, что произошло между нами, наши чувства — они наши, они не принадлежат Миину. Даже отношения никакого к нему не имеют. Не хочу, чтобы имели. Шепот Оби-Вана плавил мышцы, заставляя Энакина обмякать в его руках. Энакин провел под линией челюсти носом и поднял голову, целуя Оби-Вана в губы. Прижался, обхватил нижнюю… Когда Энакин коснулся светлых губ языком, Оби-Ван отстранился, снимая ладонь Энакина со своей щеки. — Что? — прошипел Энакин. — Опять неподходящий момент? — Нет. — Оби-Ван продолжал удерживать Энакина объятием и упертым лбом вдали от своих губ, но близко к себе. — Все дело в моменте. Не убегай от него. Почувствуй его. Целиком. Пальцы Оби-Вана надавили на центр ладони. Сильно. До пульсации. Не до боли. Энакин шумно вдохнул носом, борясь с прорывающейся в голос дрожью. Как перенапряженные мышцы, так и его терпение — оно не выдерживало. — Я хочу почувствовать тебя. Целиком. — Так и я никуда не убегаю, — сказал Оби-Ван с выбивающей пол из-под ног уверенностью. С той уверенностью, в которую Энакин наконец поверил не только головой, но и телом. И изможденным, истрепанным ожиданием нутром. Снова прижавшись к этим — теперь во всем уверенным — губам, Энакин двумя рывками расцепил пояс Оби-Вана и скинул с его плечей плащ. Оби-Ван, словно перехватив реплику в диалоге, ответил. Не пуская язык Энакина в рот, он отвечал не поцелуями толком, а касанием губ о губы. Он нежно ощупал плечи и, подцепив ткань плаща, повел сжатыми ладонями вниз, снимая плащ медленно, с натяжением — складка ткани очертила плечи, соскользнула к локтям, застряв в них, и поползла ниже. Энакин принялся за тунику Оби-Вана, и тот остановился, так и не сдернув повисший на запястьях Энакина плащ. Энакин сам стряхнул его, недовольно фыркая, но заработал все ту же уверенную, неумолимую, проникающую под кожу улыбку. Пока руки Энакина дергали за завязки, распахивая ткань на груди Оби-Вана, тот стоял, молча телом, не отвечая ни одним жестом. Он оживал лишь тогда, когда замирал Энакин. Шаг в обмен на шаг. Целиком, Энакин хотел почувствовать целиком — он прижался обнаженной грудью к груди Оби-Вана, продавливая пальцами позвонки, хаотично скользя по спине, пока рот вместо нового поцелуя не накрыли пальцы. Красноречиво. Энакин выдохнул в них, замедляясь. Прорисовывая каждый позвонок большим пальцем. Так давно. Так давно… Сколько раз он видел это тело — раненным, усталым, готовящимся к тренировке — и не мог коснуться, не мог… А теперь вот оно, в руках Энакина, пока сам он — так же целиком — в руках Оби-Вана. И от поцелуев в ключицу кружится голова. Энакин откинул ее, подставляясь, предлагая шею, и Оби-Ван коснулся губами каждого сантиметра кожи, очерчивая ими кадык и прижимая их к ямочке между ключицами, не давая вдохнуть. Энакин сгреб его волосы, впиваясь пальцами в голову, кусая себе губы, и вместо того чтобы вылизать эту ямочку, вместо того чтобы сорвать еще один вдох Энакина, Оби-Ван отстранился, снова кладя палец на губы. Беззвучное, не дающее пререкаться «тш-ш-ш». Энакин сглотнул, опуская глаза, и, мягко прихватив палец губами, так же мягко взял Оби-Вана за запястье, потягивая вниз. Не отпуская, Энакин сел на пол. Оби-Ван наклонился, оставляя выдох на виске и подталкивая носом. Самое невразумительное указание в жизни Энакина. Самая глухонемая и странная просьба. Самая понятная. Лопатки коснулись пола, и Оби-Ван оказался сверху, упираясь ладонями по обе стороны от плечей. Он нависал, снова оставляя между ними пространство и давая прочувствовать, как оно исчезает: вот его ноги впутались в ноги Энакина, вот живот прижался к животу, грудь легла на грудь, и сплелись наконец языки. Оби-Ван вел своим медленно: обрисовав контур губ, проник внутрь, рисуя новый круг уже там. Язык Энакина метался как язычок пламени и пытался быть сразу везде. Энакин давил на голову Оби-Вана, заставляя стать еще ближе, но вместо этого Оби-Ван замедлялся. И вот вместо его желанного, почти настойчивого языка Энакин снова чувствовал губами терпеливую улыбку. Энакин сжал зубы, шепча: — Да, да… хорошо… Он расслабил спину, осторожно поглаживая затылок Оби-Вана, не подаваясь навстречу следующему поцелую, только принимая его. Многими ночами мечтая о них, он никогда не представлял, какими они могут быть. Какими мягкими будут казаться губы, если прежде них тебя коснется свежеостриженная щетина. И каким настойчивым умеет быть Оби-Ван. Как каждое прикосновение будет превращаться в печать. Здесь. Сейчас. Этот момент. Оби-Ван прибавил к поцелуям руку. Она надавила на грудь, прошлась по животу, лаская его с нажимом, кружа, проезжаясь по ткани штанов и вновь уходя выше. Энакин вцепился пальцами в спину Оби-Вана. О чем, сарлакк его побери, тот твердил? Какое глубокое чувство момента? Если Энакин сконцентрируется на одном ощущении, если даст себе почувствовать еще один такой круг ладонью острее, он просто кончит. Энакин приподнял бедра, но Оби-Ван, все понимая, все, конечно же, чувствуя, водил рукой по верху живота, не опускаясь больше ниже. Надавив основанием ладони на солнечное сплетение, он снова опустил Энакина на пол. И Энакин зашарил по его спине, сжимая бока. — Как же это тяжело. — Что? — спросил Оби-Ван, прикусывая мочку уха. — Слушаться тебя, — усмехнулся Энакин, зарабатывая поцелуй в уголок шально раскрытых губ. Оби-Ван дернул бровью, снова смыкая зубы на ухе и шепча: — Я твой учитель. Энакин хлопнул ртом, моргая. Не такого ответа он ждал. И от того, с какой легкостью и в то же время тягучестью Оби-Ван сказал это, виски сдавило. Да читай таким голосом Оби-Ван учебник по астрофизике, Энакин все равно бы возбуждался, но эта шутка — здесь и, о Сила, сейчас! — была просто за гранью. Оби-Ван повел основанием ладони от солнечного сплетения вниз одновременно с Энакиновым вдохом, давая наполнить им живот, и, будто собрав его пальцами, снова провел вверх, выдавливая. Энакин, прикрыв глаза, дышал во влажную шею и покусывал кожу, перекатывая ее между зубами, но не сжимая. Он перестал думать о том, что будет дальше. И перестав торопить Оби-Вана, перестав видеть в его движениях только нарочитую медлительность, Энакин разглядел и то, насколько тот тоже возбужден. Оплетя его тело руками, скрестив их на спине, прижав Оби-Вана к себе, Энакин заговорил, продолжая перебирать по коже пальцами: — Я понимаю, о чем ты. Я много раз обнимал тебя, но сейчас это ощущается совсем иначе. Думаю, я вполне усвоил урок. Можем мы теперь?.. Энакин снова приподнялся, потираясь бедрами об Оби-Вана. Тот сбился с дыхания, прикусывая губу в такт Энакиновым движениям, но ладонь на животе опять поползла вниз, возвращая Энакина на пол. Скользя, она собирала капельки пота, пока не оказалась в паху. Подцепив пальцами край штанов, Оби-Ван ответил: — Ты всегда был горазд сбегать с уроков. Сегодня я тебя не отпущу. Не отпускай. Пожалуйста. Не отпускай. Энакин закрыл глаза, хватаясь за плечи Оби-Вана и не делая ничего, пока штаны скользили по бедрам, проходясь по коже тканью вместо желанных рук. Оби-Ван наклонился к лицу, покрывая поцелуями подбородок, скулы, водя губами по коже, но не давая их поймать, а его рука обхватила бедро, гладя его, смещаясь к промежности. Медленно, не давая заподозрить себя в нетерпеливости, Энакин развел ноги в стороны, сгибая одну в колене, идя навстречу Оби-Вану в его плавном движении. Когда пальцы Оби-Вана проникли внутрь, Энакин задержал дыхание. Это было непривычно и не так пьяняще сводило с ума, как все предыдущие прикосновения. Уступало им. Но лишь по первости. Потому что непривычная растягивающая ласка будила совсем другие чувства. Глубокое желание единения, которое не могло утолиться только прижатой к коже кожей или трением языка об язык. Энакин сжимался, но он хотел получить удовольствие именно так. Оби-Ван висел над ним, гладил большим пальцем по лбу, закапываясь в волосы, вглядываясь внимательно. Его осторожные движения внутри были едва заметны. И Энакин приоткрыл рот, прося о поцелуе, а сам высвободил руку и обхватил себя, заставляя тело расслабиться и принять эту ласку, полюбить ее, откликнуться на нее. Оби-Ван дал и поцелуй, и близость, наваливаясь грудью, вжимая пальцы до основания, становясь настойчивым и ими тоже. Не торопливым, не суетливым, но настойчивым. Энакин стонал под весом Оби-Вана, пытаясь сохранить его ритм в движениях. Тело все сильнее наливалось жаром, напрягающим бедра, прихватывающим живот. Энакин отдернул руку, закидывая ее на шею Оби-Вана, и прошептал: — Хочу тебя. Твоими руками. Подари мне этот момент. Оби-Ван откинулся на пятки, и Энакин потерял его, но в следующее мгновение груди коснулась щетина, и Энакин почувствовал руку. Влажная от слюны, она сомкнулась и задвигалась в том же ритме — теперь идеально в том же — что и пальцы внутри. Оби-Ван был с ним. И давал Энакину все то, что ему было нужно, пока тот отдавался сам. Энакин чувствовал Оби-Вана всем собой. И как бы Энакин не хотел остаться в этом моменте, это был лишь момент. Острый, яркий, невообразимый. Момент. Глотая его, Энакин выплескивался Оби-Вану в руку. Оби-Ван что-то шептал. Его губы перемещались по груди, бережно обходя тонкий шрам, он терся о ключицу носом и что-то шептал, но Энакин не мог различить. Он лежал, поглаживая Оби-Вана по бокам, и под его прикрытыми глазами успокаивался необлекаемый в слова шквал, который он только и мог что — прочувствовать — и начинали появляться связные мысли. Оби-Ван. Здесь. И все еще возбужден. Энакин медленно перевалился. Сместившись ниже, он оперся на локти и, целуя покрытый нежными рыжими завитками живот, смотрел, как растекается по полу Оби-Ван, одновременно с этим напрягая руки, давящие подушечками пальцев в пол. Энакин сдвинулся еще ниже, покрывая слюной не руку, а сразу член Оби-Вана. Вбирая его в себя и чувствуя, как от этих прикосновений изменяется все. Как когда человек вдыхает носом, а ощущается это в животе, так и здесь — Энакин обхватывал покрасневшую головку губами, а от этого затылок Оби-Вана терся о пол и выдохи становились стонами. У секса был запах, вкус и заданный Оби-Ваном темп: тягучий, вытаскивающий наружу стоны, а не выбивающий их. И Энакин после каждого круга языком давал Оби-Вану пустой вдох — без касаний. Все как учил. Энакин приподнялся, спрашивая у живота Оби-Вана, но так, чтобы тот услышал — услышал все, до сопровождающей вопрос косой улыбки: — Я все делаю правильно? Энакин и отсюда увидел, как дрогнули ресницы, как растерянно Оби-Ван посмотрел. — Да. Да, — дрожащим голосом ответил Оби-Ван, и Энакин снова обхватил его ртом, не собираясь дразнить. Может быть. Когда-нибудь. Но сегодня Оби-Ван, как бы Энакину поначалу не хотелось разодрать одежду на них в клочья, не играл с ним. Он говорил. Он отдавал. И Энакин поступал, как тот учил. Как тот просил.* * *
Бортовой компьютер выдал на экран краткую характеристику планеты. Бывший ледяной мир, подогретый орбитальными зеркалами до вменяемых температур. Воды — полно, сплошные плоскогорья. Удобно для производств, и для перебросочной военной базы место нашлось. Оби-Ван протянул Энакину куртку с меховым подкладом вместо плаща. Доспехи дали бы тепла не меньше, но Оби-Ван хотел говорить с начальником базы — не клоном — сначала не как генерал. Бортовой компьютер замигал входящим голо-сообщением. Это был Ки-Ади-Мунди. — Дзани прибудет на Корусант сегодня вечером. Муакая ждут в Залах Исцеления, мне подтвердили, что его готовы обучать в хирургии. А Калеб… — Мунди наклонился над проектором, хмурясь. — Миинец Калеб был отравлен этой ночью в своей камере. Гранд-мастер Йода и Мейс поручили мне расследование. Вам все еще необходимо разобраться с убийством клонов. Но и о случившемся вы должны знать.