ГЛАВА 13
Укрытия Орочимару всегда отличались своей специфичностью. Каждый раз, следуя по коридорам-лабиринтам, сталкиваясь с разного рода шумами, напоминающими шорохи призраков, по спине должны проходить мурашки. Лаборатории, покоящиеся где-то под землей, в пещерах, под водой, зачастую не несут в себе что-то гуманное для чужих глаз. Все-таки, Змеиный Саннин и не отличался благосклонностью к подопытным. Миром правят деньги, а Орочимару правит интерес: такой, что высохнут реки и лягут горы. Небольшие каблуки собственной обуви отстукивают похоронную мелодию по широким коридорам с отменной акустикой — каждый в близлежащих комнатах услышит, что в лабиринтах кто-то бродит. Правда, этих «кто-то» в их убежище по пальцам пересчитать. Свободно передвигаться по всей предоставленной площади могут лишь трое. Саске всегда ненавидел то, что происходит в этих местах. Его не пугали жадные эксперименты своего учителя, но каждый раз он, видя Саннина за наблюдениями, хмурил тонкие брови и воротил нос. Не брезговал, этому есть иное объяснение — мягкость. Орочимару привык называть это именно так. Каждая тренировка заканчивалась побоями подопытных, но ни в коем случае не их кончиной. «Я убью только того, кто заслуживает смерти», — Змеиного Саннина всегда веселил этот ответ. И каждый раз в голову приходило очередное предположение такого поведения. Нет, ответ здесь очевиден — воспитание и науськанное мировоззрение. Однако имея чересчур богатую фантазию, Змей перебирал и другие факты, описывающие юного Учиху с разных сторон. В конце концов, Саске здесь тоже своего рода подопытный. Капризный, вредный и высокомерный подопытный, но самый любимый. Факела на стенах создавали атмосферу мрака. Пахло здесь не самым лучшим образом — могильщиной и разлагавшимися трупами. Учихе, имеющему особую брезгливость, крупно повезло заниматься совершенно в другом крыле, не чувствуя всего смрада здешних уголков. Для Орочимару же, напротив, было забавой частенько находиться именно в таких местах, чтобы Саске заходил, уведомляя о том, что они идут на тренировку. «Вы слишком мягко к нему относитесь», — говорил как-то Кабуто между делом, делая очередную порцию лекарства для Саннина. Орочимару отвечал незамысловато: «Потому что он особенный». Змеиный Саннин привык к подобного рода запахам и зрелищам — он живет этим, потому и не обратил внимания на то, как они начали медленно выветриваться. Путь до левого крыла был долгий, ведь коридоры плутали и уходили куда угодно, лишь бы не до нужной цели. Этап вонючих коридорных стен пройден, значит, ступая в область левого крыла, Орочимару вторгается во владения Учихи. Саске явно в курсе об этом. Каким бы высокомерным человеком он не был, на уступки пойдет ради собственной выгоды. Следовать минимальным правилам, выставленным Учихой кажется жутко смешно. Даже выполняя чужие просьбы (хотя звучали они как чертовы приказы) по типу «заткнуться», Саннин понимал — он выше всего этого, чтобы начать разбираться по поводу прав и обязанностей. Его ученик — распоясовшийся ребенок, которого Змей привык не трогать по пустякам, чтобы не капризничал. Мертвецки-бледная, измотанная бинтами рука, слегка подрагивающая на весу, касается костяшками поверхности двери, отстукивая хаотичную мелодию — своего рода предупреждение. А следом эта самая дверь открывается с характерным скрипом, который следует дальше по коридору, словно по цепной реакции пропадая эхом в глубине. В предоставленной Учихе комнате слишком темно и безжизненно, чтобы предполагать, что здесь кто-то обитает. Однако одно неспокойное дыхание все же чувствуется где-то в глубине помещения. — Саске-кун, пора выбираться на воздух, — спокойный хриплый голос, будто заставляющий поверить в то, что находиться рядом с ним безопасно, словно проваливается во тьму, пока собственные глаза предательски щурятся, смотря на еле заметный силуэт на кровати — так Саннин выражает свой интерес. Темно-болотного цвета глаза рассматривают пустоту вокруг, явно видя нечто большее, бегают туда-сюда медленно, изучающе, будто находящийся перед ними объект — настоящая диковинка. Верно, таких важных и нужных больше не осталось. Тишина приятно давит на уши, пока ее не нарушает возня юного Учихи. Дверь открывается шире, впуская в комнату чуть больше света, чтобы, скорее, подарить его Саске, а не себе. Орочимару же, удобно устраиваясь рядом с проемом, лишь заинтересованно изучает каждое действие своего ученика. До его прихода наследник Учих без единого движения лежал на кровати спиной к двери, словно спал, видя беспокойные сны. Но как только учитель подал голос, юноша все-таки соизволил обернуться, поднимаясь с кровати. Этот взгляд Змей узнает из тысячи — мальчишка лежал и размышлял о чем-то не столь приятном. Зачастую после таких дум у Саске нет настроения. Все это Саннин проходил тысячу раз. О чем думает юнец? Что его гложет? Истинные чувства Учихи Орочимару никогда не узнает и, если быть откровенным, не нужно ему это вовсе. Он ценит Саске не за это. Опьяненный стремлением обрести долгожданную вечность, Саннину не мудрено не задумываться о эмоциях, которые испытывает его любимый эксперимент. — Выйди. Мне не нужны сопровождающие, — чужой тон пропитан сталью. Из-за слабого освещения можно подумать, что юноша сильно хмурится, однако это не так. Даже без этого по лицу Саске можно понять, что в этой комнате здесь не рады любому, кто пришел по пустому делу. — Я подготовил для тебя новую тренировку в другом месте. Без меня ты туда не дойдешь, — объясняет мужчина, не отводя собственные глаза от капризного юнца, которому тут до фени абсолютно на все, кроме собственных тренировок. Сколько Саске уже здесь? Чуть меньше полутора лет. Он вырос как на дрожжах, обрел мужественные черты и более скверный характер. И даже несмотря на все вышеперечисленное, Саннину интересно возиться с ним. Кроме высокомерия, которое родилось в Саске (и с каждым днем растущее, видать, понабрался и от учителя), в нем появилась ужасная гордость и упертость. Впрочем, это сродни всем Учихам. Потому юноша просто молча поднимается, наспех поправляя собственную одежду, успевшую сваляться из-за лежачего положения. Выходя на свет, Саске предстает перед учителем во всей красе, глядя на Орочимару так, будто переживал его и выплюнул, а затем полил дерьмом. Саннин предполагает, что это просто стандартное выражение лица его подопечного. Что ж, если у Змея постоянное выражение лица — изучающее, то у Саске — унижающее. — Так веди, — проговорил юный Учиха, выходя первым из его скромной обители. Белая рубашка с длинными рукавами, распахнутая на груди, шла ему не по годам. Пусть это тело и принадлежало пятнадцатилетнему юноше, но Саннин ощущает подкожно, как мальчик взрослее всех своих сверстников в раза два. Сильный ум и опасное хладнокровие всегда привлекали Змея. А в этом мальчике собрались все самые лучшие качества — неограненный алмаз. И самое восторгаемое Саннином — желание юноши постигать новое и неизведанное, принимать в себя информацию в энных количествах и грамотно ей располагать. Чужая личность требует особых восхвалений. И все это принадлежит ему. Саске весьма терпелив, ведь каждый раз, когда старший зовет его практиковаться, удерживает всепоглощающее молчание, ожидая, когда ему сами расскажут план тренировок. Немногословность и собранность этого Учихи поражает. Саннин невольно сравнивал его принципы с принципами Сасори, с коим ему приходилось работать в прошлом: «Не опаздывай, не опоздаю и я». У Саске же немного иначе: «Я не присяду на уши, и ты, будь другом, не докучай». Покидать привычное темное убежище вошло в привычку. Пусть на этот раз они на территории Звука, окруженной лесом и собственными шиноби, Саннин опасается, что их могут потревожить настырные коноховцы. Знает он на своей шкуре, что эти люди пролезут в любую дыру — особенно наследник Четвертого, лишь бы вытащить того, кто в спасении и не нуждается. Саннин движется первым, пряча поврежденные руки в рукава хаори, лишь взглядом заново оглядывая знакомую местность. На этот раз им придется отойти значительно дальше, поэтому со временем следует разогнаться. Впрочем, проблемой это не будет ни для кого. А вот когда они постепенно начали покидать территорию Звука, Орочимару все-таки соизволил обернуться, заглядывая в чужие глаза. Саске лишь мельком пробегался взглядом по сторонам, пока в глубине его темных глаз было абсолютное спокойствие. Это и нужно было старшему — убедиться, что мальчишка останется непоколебим при любых обстоятельствах, даже самых незначительных. — Помнишь ты говорил про желание воспользоваться всей природой своей стихии молнии? — старший говорит напрямую о том, зачем они отошли так далеко от убежища и теперь стоят на возвышенности горных пород, хаотично расположенных по территории. Ответа услышать от Учихи не требовалось, лишь увидеть блеск в черных очах. Саннин продолжил: — Я подумал над тем, как можно воплотить это. Больше говорить ничего не стоило. Саске останется лишь выстроить из предположений Орочимару собственную идею и отработать до привычного идеала. Но для начала следует выучить азы, ведь единение с природой — отдаленная практика сендзюцу. Саске является чересчур целеустремленным человеком. Он будет сдирать кулаки в мясо, пока не отточит что-то до того состояния, которое лично для него и будет приемлемым. Орочимару видит его именно таким и, можно сказать, уважает такую упорность. Все-таки, чем больше он усвоит, тем же лучше будет Змеиному Саннину. Тренировка, которую он подготовил для Учихи изначально рассчитана не на один день. — Как долго я буду это изучать? — как раз кстати поинтересовался младший, видимо, прикидывая что-то у себя в голове. — Если будешь учить в привычном для тебя ритме, то управишься за три месяца. Полностью. Контроль природы своей чакры стоит золота, — поясняет старший, смотря точно наверх, на чистое безоблачное небо. Молния зачастую требует непогоды, но с катоном Саске и в этом не будет особой потребности. Впрочем, юнец и сам поймет все это. Наблюдая за его успехами, Саннин постоянно убеждался, что выбрал именно того самого. Его условия были чересчур выгодными для них обоих, чтобы потерянный Учиха отказался. Впрочем, Саннин, должно быть, должен благодарить еще и убийцу кузена его ученика, ведь этот мальчик пришел к нему ровно после смерти Шисуи. Орочимару помнит, будто это было вчера: нервозный Учиха, сжимающий кулаки от любых звуков, злящийся абсолютно на любое дуновение ветра. С ним было тяжело работать в первое время, но воспитатель из Змея что нужно. «Дай мне как можно больше тренировок, чтобы я с головой утонул в них», — так и говорили его глаза, полные ужасного безразличия. Орочимару видел, что это чувство — не единственное, которое пребывало в душе у мальчишки. За хмурыми стекольными глазами он прятал нечто большее, что готово превратиться в оружие только по одному зову ребенка. Сила, которая заставит высохнуть море — горькая обида и ненависть. За всеми изматывающими тренировками юнец пытался подавить то, что так разрывало душу — Саннин наблюдал за ним и четко слышал, как пахнет мальчишка. Спора и быть не может, это именно оно. И Змей давал ему захлебнуться, без возможности на выход из этой бездонной ямы залитой кровью, потом и слезами. Орочимару не говорил ему ни слова, ведь в его же интересах было то, чтобы Саске в принудительном порядке осваивал все подчистую. Зачем останавливать процесс быстрого самосовершенствования? И вот, в итоге юный Учиха вырос таким, каким его видел учитель. «Саске мог бы перерасти даже меня», — как-то ударяло в голову Змея, однако там и оставалось. Юный наследник Учих мог бы, но дальнейшее самосовершенствование тщательно останавливает план Саннина. «Это тело будет моим». Рассвет не за горами. Тьма всегда преследовала этих двоих как самый верный товарищ. Им обоим было комфортно находиться в тени: один хотел спрятаться в ней, закутаться, будто в одеяле; другой же жил ею и дышал, словно воздухом — во тьме он свой, здесь его пристанище. И пусть Саске свыкся и с компанией Змея, и с постоянной темнотой, сейчас он, будучи почти что единым с природой, поглядывал на учителя иначе. Будто с неким подозрением, словно Орочимару знает что-то важное для него. Мальчишка день напролет тренировался, а потом мочил собственное тело под водопадом, руша всю мощь природного источника на собственные плечи. Промок до нитки и замерз, судя по слегка подрагивающим рукам, но ни разу не пискнул. Орочимару же, сидя все это время в стороне, наблюдал и поправлял собственного ученика, не скрывая привычного любопытства в глазах. Змеиный Саннин буквально видит, как природная энергия потихоньку гармонирует с чужой чакрой. Осталось отточить это, поработать над формой и трансформацией и дело сделано. — Дети твоего возраста склонны к частым болезням, — делится Змей выводом из собственных исследований. Уж ему-то как никому другому об этом известно. Саске смолчал, желая оставаться выше этого стеба. Вот только Орочимару не стебал. Он намеренно отвлекал, уча Саске не прерывать контроль в любых ситуациях. На эту уловку он не клюнул, что было ожидаемо. — Обычно ты неразговорчив, Саске-кун. Все Учихи такие же? Твой брат тоже не отличался особой болтливостью, — решает зайти с этой стороны, припоминая Итачи. Он знал его еще ребенком, видел, как юный гений рос и совершенствовался. Орочимару так же и наблюдал его в Акацуки, пусть не так долго. Отстраненный и неразговорчивый ребенок, в глазах которого отражалось безразличие и холод. Саске такой же. И он точно так же как и его брат активно прячет свои эмоции и чувства от всего мира, не желая высказывать больше скупых двух слов. Не то, чтобы Орочимару метил на место того, кто поймет этого ребенка — ему это не нужно. А вот тут Саске, до этого игнорировав присутствие учителя, открывает глаза. Тут же щурится, правда, когда брызги из холодного водопада летят в глаза и на веки. Орочимару отчетливо почувствовал некий вздрог с чужой стороны. Он коснулся запретной темы, за которую ему готовы выдернуть язык. Но Саске молчит, прищуренными глазами, полными безразличия, смотря на Орочимару. Превосходно. Этот взгляд — то, чего добивался Змей. Учиха не дурак — тут же все понял, стоило Змею открыть рот. — Если у тебя хватает времени болтать без дела, то лучше займи его планом моего обучения, — Учиха всегда был синонимом слова «холод». Однако Саннин на двести процентов уверен, что существует хотя бы одна вещь, способная растопить эту ледяную глыбу внутри его подопечного. Что же это? Впрочем, и это Орочимару знать не обязательно. Главное, чтобы тренировки Саске-куна проходили без проблем. Змей лишь кривит губы в ухмылке, прикрывая глаза. Вздох вырывается из легких самостоятельно, а подрагивающие руки поднимаются, разводясь в стороны. С каждым днем этот Учиха заставляет его радоваться все больше и больше.***
— И куда ты полез, ттебайо? — устало-недовольный голос ребенка слышался буквально за спиной, а затылком читался его взгляд: «Ну и кретин». И когда Наруто понабрался такого скептицизма? Впрочем, если хорошенько подумать головой, то можно понять этого ребенка, ведь связался он с самым настоящим извращенцем. «Я бы даже сказал: королем извращенцев!» Вот только Джирайя сейчас думает далеко не головой. — Тихо ты. Это для книги. Ничему ты так и не научился от меня, — шуточно-разочарованным тоном шикнул Саннин, даже не оборачиваясь на источник голоса. То, что находилось впереди — гораздо интереснее какого-то там Наруто, сложившего руки на груди и активно борющегося с мыслью повторить за старшим. Ноги и бока колят какие-то кусты, похожие на репейник, клеятся к одежде и волосам, однако мужчина активно игнорирует это препятствие. Вот-вот, еще немного, еще чуть-чуть и он будет на седьмом небе от счастья. Еще бы продвинуться на дюйм и слегка отодвинуть кусты, выходя точно на столь дивный источник звонкого смеха. Джирайя не был тем, кто так легко сдается. Подпираясь рукой, чтобы не испачкаться в пыли, отталкиваясь правой ногой от земли, мужчина-таки двигается вперед, облегченно выдыхая. К черту, он слишком большой для таких плотных зарослей. Двигая рукой колючую траву, Саннину открывается шикарный вид на озаренную солнцем речку. Прозрачно-чистая вода, до дна прогретая огромным огненным шаром; восхваляемая художниками картина природы: ярко-зеленое полесье, уходящее куда-то вглубь настолько, что можно потеряться, так и не дойдя до ближайшей деревни. А запах какой! Природа так и манит своей привлекательностью. Впрочем, Жабий Саннин так и сказал бы, не будь у него совершенно иной цели. В теплых омутах жары у самых окраин речки, плескались три красавицы, брызгаясь водичкой. Бледнолицые, чернобровые, худенькие и миниатюрные. Зато груди-то какие. Такие мягкие на вид, прыгающие от любых действий, будто так и зазывающие их потрогать. Руки сами сжимаются, пока щеки наливаются алым румянцем. Похотливые глазенки щурятся, то ли от восхищения, то ли для того, чтобы четче все рассмотреть. А какие бедра! Широкие, отлично смотрящиеся с осиными талиями красавиц. Да им в модели следует идти тотчас, а не играть в воде. Округлые, приятные — глаз радуется. А если прикоснуться к ним, то явно почувствуешь дурманящую мягкость. — Извращенный отшельник… — голос Узумаки звучал на фоне, пока основные мысли были заняты столь прекрасной картиной. Джирайя, будем откровенны, даже не обратил внимание на опасливый тон ученика. — Не до тебя, Наруто, — махнул рукой старший, чтобы мальчишка поскорее отвязался от него и не отвлекал от созерцания произведения искусства. Стройные длинные ножки, аккуратная попа, явно уверенно бы поместившаяся в руку полностью. Ох, одна из них повернулась лицом. — А где маменька? — вдруг прекратили смеяться сестрицы, но так же улыбчиво начиная оглядываться по сторонам. И тут Жабьего Саннина вдруг потянули обратно, заставляя опешить ровно на секунду. С такой силой потянули, что мужчина бы пожал руку тому, кто возвращает его в реальность. Ногу больно дернули, рывком вырывая его из кустов, всего усеянного репьями, растрепанного, но довольного от увиденного. Однако возвращаться в реальность — не самая приятная вещь, как показывает годовалая практика. Над ним стояла большая из-за роста и веса женщина. Густые брови, длинный нос с горбинкой и тонкие, скривленные в недовольствии губы. Одетая в длинное безвкусное платье, в сильных руках держала широкую скалку. «А вот и маменька», — мелькнуло в голове. Однако в реальности мужчина сказал совершенно иное: — Да ты же карга, — удивленно воскликнул мужчина, тут же смотря на Узумаки, ища в нем поддержку. Да как же такая страшная женщина могла породить на свет таких красавиц? Однако Наруто, явно напуганного одним видом старушенции, точно не волновала такая мелочь. Единственное, что запомнил Саннин напоследок — лицо Наруто, выражающее эмоции неверия. Мол, ты совсем с ума сошел такое говорить, она же убьет тебя. Следом мужчина почувствовал боль в районе всего своего лица. И сегодня Джирайю избила женщина. На этот раз скалкой. Убегал он уже с Наруто на плече и звонко смеялся, пока под глазом и на щеке расцветали бордово-синие гематомы. И слышал, как на плече смеется этот дурной ребенок, тут же приняв позицию Саннина. Кричал там что-то этой бабке про то, какая она страшная, пока она гналась за ними еще более озлобленная. Еле удрали. Оба запыхавшиеся, красные от смеха, довольные. И глядя с беззаботной глупой улыбкой, Джирайя понимает, что выбрал именно того ребенка. Сколько поселений они уже обошли? Немеренное количество за этот год. Саннин не запоминал их особо, если там не было писаных красавиц, однако Узумаки помянал каждое за хорошую еду, интересные места и глупые воспоминания по типу таких, в которых они убегали от чьей-то маменьки из-за извращенного отшельника. По глазам было видно: Наруто жил этими моментами и искренне улыбался, вспоминая каждое. Вообще-то, не только на развлечениях было поставлено их путешествие. Мальчик отточил собственные навыки, обрел почти идеальный баланс с телом. Правда, все так же не думал головой и бежал напролом, но это поправимое дело. — Я хорошенько проголодался, пока убегал, — задрав нос, произносит старший, пока солнечный мальчик щурит глаза. Глядит с недоверием. — Ты опять за мой счет собрался есть, старик? — со всем присущем недовольствием уточнил мальчик. И прижал свой рюкзачок к груди, как бы давая понять, что без боя он не отдаст свой кошелек. — На этот раз угощаю я, — самодовольно хмыкает старший, выглядывая из-за угла. Пусть они и прибежали в поселение, близ лежащее от реки, не исключено вообще, что именно здесь живут те красавицы. Может быть, следует поискать их? Этим Саннин и займется после отличного перерыва на обед. — Так чего же ты раньше молчал, ттебайо, — загорается дитя солнца, что аж в глазах блестит золото. Светлый мальчик, а еще глупый. Джирайе ведь облапошить его как пить-дать, а он ведется. Саннин усмехается, глядя на сорванца, треплет его по солнечной макушке и выходит из импровизированного укрытия. Им следует поскорее найти место, где они смогут подкрепиться. Наруто и след простыл. Джирайя уверен — у того радар на местный рамен. В маленьких деревушках, еле населенных, но радушно приветствовавших туристов, даже воздух иной. Вздыхать полной грудью хочется все чаще и чаще, чтобы услышать всю примесь местных ароматов: густая трава, цветущие листья, местная кухня и запахи проходивших мимо женщин. Саннин сказал бы, что именно за такие моменты любит свою жизнь, если бы не «открывал охоту» на красивеньких девочек на досуге. Малой, расположившись справа на стуле, активно набивал желудок местным раменом, крича о том, какой он вкусный. Этот беззаботный ребенок кажется таким забавным на фоне того, что происходит вокруг. Дурной пример заразен. Минато бы не погладил по головке за то, что Джирайя испортил ему сына, а Кушина уж точно бы прибила на месте. Впрочем, это уже не важно. Главное, чтобы этот солнечный мальчик был рад. — Надо снять комнатку на ночь, чтобы отдохнуть, — мыслит вслух старший, изредка поглядывая на Узумаки, закончившего есть. После того, как Наруто набил пузо, в идеале его лучше не трогать — дурак дураком, не понимает ничего, пока переваривает пищу. — Ага, — довольно протягивает, поглаживая свой живот. Все-таки, как Саннин и обещал, расплачивается он, решая в следующий раз все-таки обдурить юнца. Чтоб неповадно было. — Пойдем, говорю, — усмехается старший, благодаря хозяина заведения за сытный обед, — ключ оставлю у тебя. Ты пока позанимайся сам, а я пойду по делам. Зная некоторые тонкости характера Узумаки — грех не воспользоваться положением. Стоит ли говорить, что ближе к вечеру до Наруто-таки дошло сказанное? Бедный мальчишка в привычном ему крикливом тоне принципиально бегал за сенсеем, пытаясь заставить его обучить некой крутой технике, которая «валит всех противников с одного удара». Наверное, и это можно было назвать тренировкой, ведь намеренно скрывающемуся Джирайе было в радость таким образом и «обучать» ученика, и разговаривать с красавицами из местного «квартала красных фонарей». — Это не вас там зовут? — удивлялись девочки, обольстительно улыбаясь, а потом переглядываясь друг с другом, отчетливо слыша крики на всю улицу: «Извращенный отшельник!». — Вам показалось, — усмехался Саннин, приобнимая дам за узкие талии, заглядываясь в глубокий вырез кимоно на груди. Все-таки, брать Наруто на эти пару лет под собственное попечительство было верным решением.