***
Надо сказать, сложившейся ситуации не рады они оба. Они — это Куроо, самый свободолюбивый и, по совместительству, сумасшедший профессор департамента химии, и Цукишима — самый одарённый и, несомненно, угрюмый аспирант факультета естественных наук. Не считая взаимного обмена любезностями с ректором на тему «Сколько раз я говорил, что мне не нужен ассистент» и «Неорганическая химия? Вы, должно быть, шутите — мне, по-вашему, пятнадцать?», между ними нет ничего общего. Совершенно. Абсолютно. Ноль реакции — и речь даже не о химии. Куроо наслаждается работой: общается со студентами на «ты» и предпочитает превращать занятия в эдакие игры, обожает ставить опыты, в результате которых, как правило, что-то взрывается, и Цукишима даже не удивится, если однажды Куроо задаст в качестве домашней работы приготовление коктейля Молотова или начнёт лекцию с объяснения, как правильно варить мет в подпольных условиях. Цукишиме плевать на студентов — если бы не обязательные нормы выработки часов для аспирантов, ноги́ его на семинарах этих олухов бы не было. Он проверяет задачи, слушает монотонный бубнёж докладов и мечтает хоть о минутке спокойствия среди этого хаоса из похмельных первокурсников и нытья из-за внеплановых контрольных. Между ними ноль реакции — так думает Цукишима. Думает, пока не ловит смущённого и красного как рак преподавателя, вылетающего из лаборантской. Той самой удалённой лаборантской, в которой так любят уединяться Акааши с биологического и Бокуто с социологии. Любопытно. Против воли он замечает. Не нужно иметь встроенный гей-радар, достаточно обычной наблюдательности — Куроо игнорирует хихикающих студенток с огромным декольте, но спешно отворачивается во время волейбольного матча университетской сборной — хотя, если не кривить душой, наколенники Бокуто и правда — преступление. Куроо отмахивается от любых вопросов про личную жизнь и как-то криво улыбается в ответ на замечание Мориске о второй половинке. Он тщательно чистит историю браузера после каждого использования компьютера в преподавательской. На летний фестиваль Куроо надевает чёрную шёлковую рубашку и… Господи, как Цукишима мог не заметить всю эту кричащую латентную гомосексуальность прямо у себя под носом? Цукишима не спешит делиться с Куроо своими наблюдениями — гейская драма профессора химии его не касается, не говоря уже о каминг-ауте. Япония — далеко не самая толерантная страна, на однополые пары смотрят с презрением и эдакой скрытой жалостью, и пусть баров и клубов для ЛГБТ+ сообщества в Токио полно, никому не охота слушать шепотки о своей «поломанности» за спиной, но Куроо… Куроо выглядит так, будто он в ужасе. Будто отчаянно стыдится этого. Будто… — Что ты теперь планируешь делать? Расскажешь всем? — Куроо напряжённо сжимает губы в тонкую нитку и впервые смотрит на Цукишиму без привычной покровительственно-кривой улыбки. …Будто не готов признать, что он гей, даже перед самим собой. — А смысл? — Цукишима кладёт на стол кипу не иначе как слизанных из интернета контрольных работ и достаёт красную ручку — из-за этих идиотов чернила почти закончились. — Я же сказал, что и сам гей. Давайте обойдёмся без дешёвых стереотипов из двухтысячных, Куроо-сан. Почти первая же работа заставляет Цукишиму кипеть от злости — кажется, у Хинаты вместо мозгов мяч. Он жирно зачёркивает реакцию хлорида натрия с водой при нормальных условиях и борется с желанием поставить отрицательную оценку, потому что «ноль баллов» слишком круто для волейбольного придурка, каким бы спортивным стипендиатом тот ни был, и едва не пропускает практически беззвучное «Спасибо» от Куроо. В тишине слишком отчётливо слышно, как от удивления он перестаёт черка́ть бумагу, и Цукишиме ничего не остаётся, кроме как бросить взгляд на притихшего профессора. — Для человека, который с пеной у рта доказывал ректору, что учит студентов открытым взглядам на мир, после того эксперимента со слоновьей зубной пастой на парковке, вы крайне глубоко забились в свой шкаф. — Звучит очень злопамятно, Цукки, — кривая ухмылка Куроо выглядит слегка болезненно — и поделом. — Вы всё ещё должны мне велосипед. Но не переживайте, — Цукишима улыбается так сладко, что на зубах начинает скрипеть, — я подожду. Просто я очень добрый человек. После обмена любезностями проходит больше месяца, и Цукишима почти забывает о нелепом недоразумении под названием «Сексуальная ориентация Куроо Тецуро», пока тот не напоминает ему сам. — Как ты понял, что ты гей? — шёпот Куроо вызывает у Цукишимы чуть ли не мученический стон. Это была чертовски длинная неделя, и откровенные разговоры на работе в пятницу в половину одиннадцатого вечера явно не похожи на то, что Цукишима может назвать хорошим началом долгожданных выходных. — Дегидрировал сахар серной кислотой и увидел, что углеродная змея похожа на отличный чёрный член, — едва ли не огрызается Цукишима. Куроо пристыженно давится воздухом и Цукишима удовлетворённо хмыкает. — Простите, Куроо-сан, что-то не так? — Куроо мотает головой, очевидно пересматривая свои подходы к обучению студентов и навеки вычёркивая этот опыт из программы. На долю секунды Цукишима проявляет жалость и пожимает плечами: — Переспал с парнем, конечно. Как ещё это можно понять? Цукишима возвращается к проверке ненавистных конспектов буквально на пару минут, пока Куроо снова бесцеремонно не влезает в чертоги его разума. — Предположим… А если у человека не было однополой близости, может ли он считать себя геем? Вопрос заставляет Цукишиму зависнуть на несколько долгих секунд. Он медленно поднимает глаза и поправляет очки, гораздо придирчивее оглядывая Куроо, чем когда-либо. Серьёзно? Куроо сосредоточенно всматривается в монитор, словно не он только что сбросил между ними бомбу нетрадиционного характера. — А этот предположительный человек хоть раз целовал парня? Или было хоть что-то, что заставило его отойти от… гетеросексуальности? Куроо старше его лет на пять, от силы — семь. Это не должно быть настолько неловко. Но Цукишима не может избавиться от ощущения, что даёт добровольно утащить себя на дно того самого шкафа. Кажется, у Куроо за дверью не просто скелеты, а целая Нарния. — Был поцелуй. Почти. Как-то раз, — с каждым уточнением Куроо глаза Цукишимы закатываются всё больше, пока едва не выходят за пределы солнечной системы. — А может, вы просто никакой не гей? — цыкает Цукишима. — Послушайте, если бы вы действительно были геем, у вас бы не возникало таких вопросов. — Эх, Цукки, это же гипотетически, — Куроо разводит руками, словно не он тут мучает собственного ассистента беседами уровня шестнадцатилетки. — Гипотетически, я бы советовал этому парню собрать яйца в кулак и пойти в гей-клуб, а не изобретать велосипед. Подобное притягивает подобное, слышали, Куроо-сан? — Цукишима встаёт, захлопывая очередную невнятную тетрадь — опять Хината, чтоб его — и собираясь прервать этот невероятно увлекательный гипотетический разговор. — Цукки, ты… — Куроо приподнимается, словно собираясь броситься вдогонку, — ты случайно не знаешь нормальных гей-клубов? Изо рта Цукишимы всё-таки вырывается мученический вздох.***
Цукишима внимательный. Вежливый. Въедливый. Но не настолько, чтобы вести своего коллегу в гей-клуб. Впрочем, судя по всему, именно это он сейчас и делает. — Вы из какого века, Куроо-сан? — Цукишима разглядывает Куроо, облачившегося в костюм-тройку и галстук для похода в клуб, и хочет стереть из памяти последние три месяца. Куроо выглядит неплохо для светского раута на сотню персон, но застёгнутая на все пуговицы рубашка разве что не кричит: «Посмотрите, я нормальный и случайно сюда зашёл, честное слово!» — Так плохо? Цукишима демонстративно указывает на свои узкие джинсы и пуловер, оголяющий ключицы, а затем внимательно и крайне скептично смотрит на Куроо. Тот вздыхает, опуская перенапряжённые плечи. — Снимите галстук и пиджак, — командует Цукишима и, когда Куроо повинуется, шагает ближе, ловко расстёгивая две верхние пуговицы. — И расслабьтесь, ради бога. Если это место и наполнено геями, то это не значит, что каждый из них собирается оттрахать вас прямо на барной стойке. А даже если и так — попробуйте получить от этого удовольствие. Чисто гипотетически. — Легко тебе говорить, — вымученно улыбается Куроо на очередную шпильку. — Для меня такое впервые. — Больно только в первый раз, и то если сделать всё неправильно, — Цукишима позволяет себе толику двусмысленности, наслаждаясь откровенной растерянностью Куроо. — И закатайте рукава. — Нравятся мои запястья? — Куроо повинуется, обнажая манжеты одну за другой. — Просто будет жарко, — парирует Цукишима. Но запястья у Куроо и правда ничего. Внутрь их пропускают со скрипом — хорошо, что охранник узнаёт завсегдатаев. Там ожидаемо душно, оккупирован бар и прорва людей. «Геев», — сам себя поправляет Цукишима, бросая быстрый взгляд на Куроо — тот озирает пространство, стараясь не пялиться на парней в чулках и коротких шортах. И это Цукишима привёл его в одно из самых приличных заведений. Ловко маневрируя в толпе, он пробивается к стойке, заказывает им шоты и командует: «Пейте». После дозы алкоголя Куроо вроде бы немного расслабляется, хотя его кадык так и ходит, притягивая внимание Цукишимы к загорелой коже, покрытой бисеринками пота. — Какой у вас типаж? — Цукишима прыгает с места в карьер, разрывая этот нелепый зрительный контакт. — Милый? Спортивный? Сексуально-развратный? — Я не знаю, — Куроо слабо смеётся. — Никогда даже не думал об этом. Цукишима давит желание предложить Куроо подумать своей головой хоть раз хотя бы гипотетически, но выдыхает раздражение прямо в бокал. К сожалению, от его острот мало толку, а вот если Куроо будет зажиматься и дальше и окончательно засунет голову в песок, то спокойной жизни Цукишиме явно не видать. — Тогда пойдём потанцуем, — предлагает он неожиданно для себя. Куроо неуверенно кивает, и они пробираются в зал, стараясь отыскать свободный клочок. По дороге на Цукишиму едва не напрыгивает Нишиноя, с которым они несколько раз пересекались на общих тусовках, но видит Куроо и понимающе улыбается. А затем показывает большой палец. — Это он мне? — напрягается Куроо. — Мне, — хмыкает Цукишима. — Что, понравился? — Предпочитаю менее активных, — признаётся Куроо, наблюдая за совершенно сумасшедшими движениями Нои на танцполе. — Звучишь как тот, кто любит быть сверху. А ведь даже не уверен, нравятся ли тебе парни, — поддевает Цукишима и остро выдыхает, когда понимает, что замутнённый разум позволил ему перейти с Куроо на «ты». Куроо вроде ничего не замечает, подстраиваясь под ритмы музыки и неловко перебирая ногами. Он наталкивается спиной на целующуюся парочку и немедленно извиняется, чуть ли не кланяясь. — Ближе. — Цукишима притягивает Куроо к себе за тонкую ткань рубашки и облизывает резко пересохшие губы. Куроо осторожно опускает руки на талию Цукишимы, почти не касаясь её. — Не настолько близко, профессор, — язвит Цукишима, сжимая кулаки. Ладони горят огнём. — Думаю, от тебя не убудет, Цукки. — В темноте клуба глаза Куроо кажутся почти чёрными. — Мы, кажется, пришли проверить чью-то ориентацию. — В горле Цукишимы словно пустыня. Куроо пару секунд смотрит на него, а затем медленно отпускает талию. — Верно. Через пару песен Куроо расслабляется и начинает двигаться вполне сносно, а Цукишима танцует так, словно его облили бензином и подожгли. Он видит, как Куроо то и дело скользит взглядом по парням, как ему призывно улыбается смазливый брюнет в паре шагов, и Цукишиме то и дело хочется схватить Куроо за подбородок и прошипеть: «Смотри только на меня». Когда Куроо посылает улыбку в ответ брюнету, Цукишима кричит ему на ухо: «Пойду освежусь». Он уходит с танцпола, надеясь, что Куроо сегодня определится с ориентацией исключительно гипотетически. Ему требуется около десяти минут плескания водой в лицо, чтобы признать, что он сам — идиот похлеще Хинаты Шоё. Не то чтобы Куроо раньше не был непривлекателен, а теперь вдруг расцвёл как аленький цветочек, — нет, Цукишима вполне отдавал себе отчёт в том, что профессор довольно хорош. Но одно дело видеть того на парах и в университете, а совсем другое — замечать плавные движения бёдер и томный взгляд на расстоянии руки. Цукишима знает, что означает заглядываться на парня, сомневающегося в сексуальной ориентации, но если этот человек ещё и коллега… «Просто оттого, что кто-то гей, он не набросится на вас», — вспоминает Цукишима собственные увещевания. Как же. — Соберись, — говорит он своему отражению. — Это всего один раз, а дальше он справится и сам. Отражение криво скалится в ответ. На баре ему приходится растолкать пару лоботрясов, строящих глазки бармену, локтями. — Асахи-сан, ещё пару Б-52, — заказывает он, нетерпеливо стуча пальцами по столешнице. Смотреть на танцпол совершенно не хочется. Он благодарно кивает бармену, когда тот поджигает рюмки, и опрокидывает первый шот. Затем берётся за второй, но крепкая рука перехватывает запястье. — Я думал, ты поделишься со мной, Цукки, — голос Куроо пробирает почти до дрожи. Почти. — Закажите себе сами, Куроо-сан. — Цукишима освобождается из захвата и опрокидывает второй шот. На языке плавится горько-приторный калуа. Куроо мычит что-то подозрительно похожее на «а как же уважение к семпаям» и окликает Асахи, показывая на шот и затем два пальца, и обхватывает Цукишиму за плечи. — Ты был прав, — дыхание Куроо щекочет кожу, и Цукишима как в замедленной съёмке видит, как тот снимает с его волос одинокую каплю. — Тут и правда жарко. — Что, больше не боитесь гей-клубов? — Цукишима отшатывается и морщится, безуспешно пытаясь скинуть чужую руку. — Нет, — медленно отвечает Куроо. — Кажется, больше не боюсь. Знаешь, — он искоса бросает взгляд на танцпол, — я столько раз представлял себе, как иду в клуб или целуюсь с парнем, а потом знакомые рассказывают обо всём в университет или, что гораздо хуже, родне, и у меня от страха всё сжималось. Я напридумывал себе столько всего, но и подумать не мог, что эта свобода, всё это… может быть просто весело. Благодаря тебе. Цукишима хочет съязвить, что Куроо давно пора перестать быть гипотетическим геем и опасаться реакции семьи и знакомых, но осекается на полуслове, глядя на широкую и беззаботную улыбку Куроо. — Хах, — воздух застывает в горле, пока Цукишима отсчитывает удары сердца. Один, два... — Так что, нашли свой типаж? — Думаю, да. — Пока один палец Куроо словно невзначай обводит его костяшки, другая рука Куроо плавно ложится на талию, подталкивая к танцполу. Щёки Куроо горят огнём. — Пошли танцевать, Цукки. За вечер, проведённый вместе, никто из них так и не решается на что-то большее. И никто больше не отводит глаз. К утру Куроо достаточно трезв для того, чтобы сесть за руль машины, предусмотрительно припаркованной в паре кварталов. — Эй, Цукки, хочешь, подвезу? — Куроо словно ещё не стряхнул лёгкую дымку раскованности, но Цукишима уже видит, как тот настороженно оглядывается при выходе из клуба, как и лёгкую морщинку между бровей. Двери шкафа лишь чуть-чуть приоткрылись. — Спасибо, но я всё же предпочту получить свой велосипед, — Цукишима скалится в ответ на чистое удивление на лице Куроо и поворачивает к станции. — До завтра, Куроо-сан. Он чувствует, как тот смотрит вслед, и гордо вскидывает голову. Цукишима внимательный. Вежливый. Въедливый. И до смешного влюблённый. Однако уступать так просто он не собирается.