***
Центр Мифуне кишел людьми даже в такой поздний час. Не обращая внимания на пьяные окрики и грубые комплименты подвыпивших «сарарименов» и иностранцев, я свернула на менее людную улицу. Я шла, повинуясь интуиции (или охотничьему инстинкту, это как кому больше нравится), не выбирая дороги и не прокладывая специальных маршрутов. Насколько я знала из новостей и из рассказов Кокуто, который все же навел справки о смерти жены Накамуры, жертвы были найдены в разных концах города и отличались по характеру преступления друг от друга. Жена мастера была найдена в реке, вниз по течению от дома, где они жили вместе с мужем, что заставляет полицию полагать, что она была убита не так далеко от собственного дома, или в самом доме, пока муж, Накамура Гэндо-сан, находился в больнице, приходил в себя после аварии. Кроме того, первая жертва сопротивлялась: на ее теле было найдены многочисленные следы насилия и побоев — в том числе ножевых, зубы выбиты, а лицо же было начисто срезано. Остался только голый кровоточащий череп с выпученными яблоками глаз… Полиция заподозрила связь с ремеслом Накамуры-сана, однако железное алиби мастера, отсутствие врагов и последовавшее вскоре второе убийство внесло в эту версию некоторые коррективы. Вторая жертва, учительница женской гимназии двадцати семи лет Кёко Ямада, была найдена в метро, сидящей на станции Уэно в ожидании поезда. Спешащие на работу пассажиры далеко не сразу заметили, что с ней что-то не так, поскольку она сидела на скамье, отвернув лицо. Будто спала, как говорили свидетели. В общем, кто-то все-таки ее задел, и труп упал, являя миру улыбку неестественной глубины: лицо было разрезано пополам поперек черепа, челюсть вывихнута, а отрезанные вплоть до ушей губы дополняли ужасную картину. Отсутствие крови на одежде, говорило о том, что убийца — довольно аккуратный малый. И вот, несмотря на различия, двух изуродованных лиц хватило, чтобы заподозрить в этих убийствах серию. Однако я без всяких умозаключений знала, что речь идет об одном и том же человеке, если конечно, его можно назвать человеком. В том, как он оставил последний труп, можно заподозрить и позёрство, на чем настаивала полиция, но мне всё же чудилась в этом неуверенность. В отличие от размаха Ширазуми Лио, этот убийца будто сомневался, хотел вернуть всё на место. Как ребенок ставит разбитую вазу обратно на полку, надеясь, что никто не заметит. Может, убийца даже надеялся, что его жертва волшебным образом оживет и поедет на работу в свою гимназию? Я усмехнулась. Что ж, если так, то речь идет о дилетанте. Из бара в конце улицы вынырнула шумная компания офисных служащих, загоготала, сбилась в кучу, а потом рассеялась по переулкам. Я остановилась невдалеке от фонаря и огляделась, пытаясь определить, где я нахожусь. Вдруг мое внимание привлекла фигура человека, который, видимо, тоже вышел из того же бара. Сгорбленный, со вздрагивающими плечами и сбитым на бок пиджаком, мужчина ничем не отличался от других припозднившихся пьяниц, но было в нем что-то, что показалось мне знакомым. Я пошла вслед за ним, все более ускоряя шаг по мере того, как во мне крепла уверенность. — Накамура-сан? — позвала я, и, оказавшись, рядом, протянула руку и тронула его за плечо. — Накамура-сан… Он повернулся слишком резко. Я дернулась, словно просыпаясь от кошмара, и, прежде чем успела подумать, уже отпрыгнула, в прыжке активируя «глаза» и вынимая нож. Мерзость! У Накамуры или того, что мне сначала показалось мастером Накамурой Гэндо, совсем не было лица. Только бледная зыбкая поверхность под налипшими от пота волосами. Я сжала нож в ладони, ощущая пальцами знакомую гладкую поверхность рукояти. «Наверное, оно на ощупь, как слоновая кость, — подумала я, и едва не сплюнула от неожиданно нахлынувшей на меня брезгливости, — нет, оно мягкое и податливое, как мертвое тело…» Существо не нападало, оно стояло, зияя своей пустотой, и будто глядело на меня — печально и безучастно. И даже глазами смерти я не видела его лица, только горшок из незастывшей белой глины на месте головы, расходящийся разломами трещин — линий смерти. Тогда сама я побежала к нему, целясь для точного удара. Но призрак не шелохнулся, словно был готов принять смерть от моей руки. Если только он не был уже мертв. Я застыла в шаге от него с занесенным ножом. — Кто ты? Он не ответил. Постояв несколько секунд, он повернулся и, как обычный припозднившийся пьяница, побрел вперед, своей, только одному ему известной, дорогой. Только его плечи, казалось, как-то осели — как оседает земля при взрыве, и одежда провисла, как на вешалке. Нет, всё же он мало напоминал человека. Не знаю почему, но я не стала его преследовать. Когда он скрылся из виду, я просто повернулась и пошла домой с отчетливым пониманием, что на сегодня охота закончена. В моих окнах горел свет. Покопавшись в памяти, я вспомнила, что не включала его в этот вечер. Значит, Кокуто? В такое время? Я почему-то ощутила укол совести. Но, в конце концов, я ведь ему ничего не обещала. Облегчение от того, что нежданным гостем оказался все-таки Микия, сменилось неприятным тревожным предчувствием. Он выглядел чересчур странно даже для самого себя: каким-то помятым и всклокоченным, даже испуганным. — Кокуто? — я закрыла за собой дверь и сбросила дзори. — Ты что тут делаешь? — Шики… — с чуднóй смесью радости и удивления на лице, он неожиданно шагнул ко мне навстречу и сгреб меня в охапку. — Наконец-то ты пришла. Высвободив руки, которые оказались прижаты к его груди, я осторожно обняла его за плечи. — М…м-микия, что случилось? — спросила я, чувствуя, как во мне самой уже начинает крепнуть испуг от такого поворота событий. Происходящее казалось каким-то нереальным, словно вот-вот из-за угла выпрыгнет Аозаки и заорет: «Сюрприз!» или «Вас снимает скрытая камера! Скажите «Сыыр!» Я не понимала ровным счетом ничего. Мы стояли на пороге, Микия прижимал меня к себе, будто боялся, что я вот-вот исчезну, а в моей душе копошились непрошеные воспоминания о том, как мы вот так же обнимались на промозглом складе в феврале. Когда я думала, что потеряла его… Я нахмурилась и ткнулась носом в его плечо. Почему-то всегда, когда я вспоминала этот эпизод, что-то сдавливало внутри и не давало дышать. Дурацкий, дурацкий Микия… С ним всегда так тяжело. Но я знала, что никогда себе не прощу, если вдруг потеряю его снова. И плевать я хотела на его безопасность, на Азаку и ее упреки, будь она даже тысячу раз права. Я неуклюже погладила его по волосам, задевая дужки очков. — Ты чего, а? — наконец, выдавила я, отстраняясь, чтобы видеть его лицо. Микия странно на меня взглянул и обхватил мое лицо ладонями. Его лицо было так близко, дыхание касалось моей кожи, и длинная челка щекотала нос, а я только и могла что удивленно хлопать глазами. Он что меня сейчас поцелует? Так и не определившись, стоит ли мне закрыть глаза или нет, я вопрошающе уставилась на него. Но он ничего не сделал. Только прислонился лбом к моему лбу и закрыл глаза. — Я просто испугался за тебя, — сказал он тихо и устало. — Теперь все хорошо. Мои плечи опустились, и я выдохнула с облегчением. — Бака ты, я думала, что-то серьезное случилось. Со мной всё в порядке. Да и что со мной может случиться? — пробормотала я, вздыхая, думая, что озвучиваю очевидный факт. Микия выпрямился, и мы снова встретились взглядом. — Ты из плоти и крови, Шики… — как-то безнадежно сказал он и, отвернувшись, потянулся к каким-то пакетам на полу, которые я даже сначала не заметила. — Но это ведь не только из-за моей прогулки? — я удержала его, заставляя выпрямиться и посмотреть на меня. — Что-то произошло? Скажи мне, — потребовала я, теперь уже сама сжимая его плечи. Не нравилось мне что-то в его тоне, не нравилась вся эта ситуация: какая-то дикая и тревожная. И мне совсем не нравилось, что я ничего не понимаю и не знаю, как себя вести. — Я сегодня вечером случайно наткнулся на новую жертву убийцы. Я думал, она спит… Что ей плохо. Она лежала на скамье, словно случайно задремала. И когда я ее развернул ее… у нее не было лица… — его пальцы мазнули по моей щеке, и прежде, чем он успел с собой справиться, я заметила на его лице выражение — даже не испуга, а боли. Словно он потерял что-то очень дорогое. Или кого-то. — Я испугался… Я нахмурилась. Я видела уже этот его взгляд, и мне больно было видеть его снова, особенно применительно к незнакомой жертве убийцы. Я разжала пальцы, отпуская его футболку, за которую недавно сгребла его, требуя ответа. — Ну да, — я кивнула сама себе. Что ж еще это могло быть? Кокуто всегда умудрялся встретить нужного человека в нужном месте, стать свидетелем самоубийства или наткнуться на труп в серийного убийцы в многотысячном и, в общем-то, довольно благополучном городе… Привязался к девушке с раздвоением личности и непреодолимым позывом к убийству уже в старшей школе. Что это? Судьба? Везение? Или злой рок? — Какое совпадение, — иронично хмыкнула я, хотя, честно говоря, мне было совсем не до смеха. — Это мне впору за тебя переживать, Микия. С твоим-то везением. — В той изуродованной девушке мне почудилась ты, — сказал он таким тоном, что я устыдилась собственных слов и мыслей. — Я представил себе это как наяву — что если бы это случилось с тобой. — Это случилось не со мной, — отрезала я, чувствуя, что меня все-таки смутили его слова. Мне хотелось стукнуть его чем-нибудь тяжелым, чтобы он прекратил так смотреть на меня. Микия стоял совсем рядом, словно невзначай, бездумно, касаясь моего лица, перебирая пряди моих волос, то убирая их за ухо, то снова вытягивая и скользя по ним пальцами. В другой ситуации я бы, наверное, покрутила пальцем у виска, но сейчас, после его слов, после этого объятия на пороге, я поступила иначе. Поднявшись на носочки, я мягко впечаталась в его губы губами. Черт его знает зачем. От того ли, что подумала секунду назад, что он сделает это первым, или потому, что желание его прикончить было на самом деле чем-то другим? Наверное, все дело было в его взгляде. В нем читалось то загнанное выражение, что и тогда, четыре года назад, когда он не хотел верить, что убийства дело моих рук. Когда зимними вечерами стоял в бамбуковой роще перед особняком Рёги, пытаясь мне самой доказать, что я — не убийца, что он верит в меня несмотря ни на что. Что за дурак… Он причинял мне боль своей добротой, своей любовью, своей верой в меня. Прежняя Шики не в силах была это выдержать. Она не верила, что достойна этой любви, зато в это верил ШИКИ, потому и заслонил ее собой. От них не осталось теперь ничего, кроме воспоминаний и теплого нежного чувства по отношению к нему, к неуклюжему и настырному однокласснику в нелепых очках. Мой поцелуй был мимолетным, но Микия не позволил мне отстраниться. Он провел большим пальцем по моему подбородку, по губам, будто не веря тому, что я только что сделала, потом лукаво, с прищуром, посмотрел мне в глаза. Словно спрашивая меня о чем-то. Вокруг его правого глаза наметились лучики улыбки, и я, протянув руку, убрала челку с его лица и потянула на себя его очки. Улыбнувшись еще шире, он повел головой, позволяя снять с себя очки, и с неожиданной силой притянул к себе. В первую секунду я хотела его оттолкнуть, остудить пыл и сказать что-нибудь едкое, но сдержалась. Это опять будет бегство, а я, кажется, уже решила для себя, что не буду убегать. Я решила это еще тогда, на складе, когда язык Лио Ширазуми осквернял мое тело, оставляя склизкие следы слюны на моей коже, когда я поняла, что только благодаря Микии я — другая, не такая как Ширазуми. И Микия… Он тоже другой. Поэтому я закрыла глаза и встретилась с ним губами. Я чувствовала себя глупо и неуверенно. ШИКИ не мог мне помочь. Я всегда безотчетно обращалась к нему, к его смелости и открытости, когда сама пребывала в нерешительности. Даже спустя год… годы, как его не стало. Но теперь я должна была открыться сама, я, а не ШИКИ, и не та испуганная девочка, только поступившая в старшую школу. Сама того не замечая, я сжала пальцами плечи Микии, сгребая черную ткань его футболки. Мне было нечем дышать, и я теряла опору в прямом и переносном смысле — единственное, что мне оставалось, это держаться за него. Поверить в него, как он верил в меня. Усилием воли, я заставила себя расслабиться, ослабить хватку и просто обнять его, как несколько минут назад, когда он выскочил мне навстречу, словно не надеялся увидеть меня снова. Микия ослабил напор, выравнивая дыхание и глядя на меня странным потемневшим взглядом. Он попытался изменить положение, и я поняла, что он опирается на больную ногу, а тут еще и я повисла на нем. Я хотела отстраниться, но он обезоруживающе улыбнулся и притянул меня к себе снова, легко и нежно касаясь губами уголков моих губ, щек, подбородка. Мне стало щекотно, я поморщилась. Микия рассмеялся, неожиданно свободно и чуть смущенно, словно и не было того испуганного выражения в его глазах совсем недавно. Взяв за руку, он увлек меня в комнату. Остановившись возле кровати, Микия осторожно убрал прядь с моего лица и очертил пальцами контур моего подбородка. — Я люблю тебя, Шики. — Я… — от нелепости этой ситуации, которую я могла представить скорее на экране кинотеатра, чем в собственной квартире, мне захотелось провалиться сквозь землю, но я все-таки закончила, — я знаю. И давай уже делай что-нибудь, а то я глупо себя чувствую. Он снова рассмеялся, словно с облегчением, но в общем вполне оптимистично, и, сев на край кровати, притянул меня к себе. Обреченно вздохнув, я села рядом, закрыв глаза, и поддалась вперед, вслепую подставляя губы. Его пальцы зарылись в мои волосы, и наше дыхание вновь встретилось. Микия обнял меня, его ладонь скользнула по моей спине, к туго стянутому оби. Я чувствовала, как непонятное тепло разливается по всему телу. Всё было совсем не так, как я думала. Я не знала, что нужно делать, сбивчиво и неловко отвечая на поцелуи Кокуто, стараясь выглядеть уверенно, хотя новые ощущения и чувства совершенно сбивали с толку. Вскоре пояс ослаб, и я почувствовала пальцы Микии на своем обнаженном плече. Юката, повинуясь ему, послушно съехала с моих плеч, представляя его взгляду всё мое тело. Я чувствовала себя глупо, но в этом всем было и нечто захватывающее. Совсем не те чувства стыда и омерзения, которое я испытывала, когда меня облизывал Ширазуми. Это было… Это было даже приятно. Кокуто сбросил одеяло на пол, и я легла спиной на прохладную простынь. Уже закрыв глаза, я вспомнила, когда я видела его без очков. Всё в том же промозглом феврале, когда думала, что потеряла его навсегда. Он наклонился надо мной, почти как сейчас, и капля крови упала мне на щеку. Тогда я приняла решение быть с ним, несмотря ни на что, а он сказал, что понесет мои грехи вместо меня… Глупый, их тяжесть ничто по сравнению с одиночеством. Я была теперь с ним, хотя всегда считала это нелепым. Единственная страсть, которая мне была доступна — это страсть к убийству. Только в нее я верила, чувствуя ее в себе все эти годы. Но я боялась себе признаться, что не только борюсь с ней, но и цепляюсь за нее в надежде, что она защитит меня от боли и одиночества. От пустоты, что была моим истоком. Мне казалось, что Микия — это моя слабость. Из-за него моя боль увеличилась во сто крат, потому что он давал мне надежду, которую я боялась принять. И чем больше я ему сопротивлялась, тем больше становилась дыра в моем сердце. Но только он мог заполнить ее. Это я поняла в феврале, но по-прежнему медлила и колебалась. Не боль и не одиночество я чувствовала, когда Микия пытался стать ближе, а страх. Банальный страх. И сейчас, чувствуя его горячее дыхание на своей коже, я ощущала себя натянутой струной, которой чуть-чуть дали слабину, позволили звучать мягче… Я снова смотрела на Микию снизу вверх, только на этот раз не было кровавых слез. Его рука крепко сжимала мою ладонь, дыхание опаляло мою шею, и уже было не так щекотно от его мягких прикосновений. — Я тебя… никогда не отпущу, — Микия обнял меня, еще плотнее прижимая к себе. Я нерешительно улыбнулась в ответ и, протянув руку, убрала влажную челку с его лица, слегка касаясь глубокого шрама на щеке. — Бака…2.2
12 сентября 2013 г. в 16:49
Вечер того же дня, ночь на 31-е
Больше не в силах противостоять бликам клонившегося к закату солнца, от которых я во сне забаррикадировалась подушкой, я проснулась.
Чёрт! Взвыв от эпилептично скачущего по лицу луча, я перевернулась носом в стену и укрылась сверху подушкой, но вскоре отбросила ее в другой угол комнаты. В моей квартире солнце сияло и утром, и вечером — многократно отраженное и усиленное стеклами дома напротив, что в сочетании с сорокаградусной июльской жарой порой вызывало во мне жгучее желание порезать это чертово солнце на кусочки. Прикрыв лицо рукой, я, щурясь, посмотрела сквозь балконную дверь на небо, но от его высоты и ясности головная боль только усилилась. Сев на кровати, подвернув одну ногу под себя, я зажала ладонями виски. Ох, черт возьми, что за муть в голове. Не спать на закате, купить шторы и установить кондиционер… Нет, проще будет уничтожить солнце.
Но научиться спать по ночам всё-таки надо, тогда и просьба Кокуто не покажется столь невыполнимой… Вспомнив о Микии, я вспомнила и Азаку, и всё давешнее утро — и скривилась еще сильнее. Неудивительно, что мне снилась такая ересь.
Стоило закрыться двери за спиной Микии, Азака тут же накинулась на меня.
— Я ему звонила позавчера, он снова трубку не взял. Я тебя уже предупреждала! Когда ты рядом, он постоянно подвергается опасности. Нечего ему у тебя ночью делать! Или тебе мало его изуродованного лица и ноги?
Мне кажется, я даже побледнела от злости. Последние ее слова сразу же достигли цели.
— Почему бы тебе не сказать это ему, Азака? — спросила я ее, надеясь, что моя улыбка приморозит ее к полу. — Меньше всего мне бы хотелось, чтобы он подвергался опасности. И я сделала всё, чтобы он не был рядом со мной, — я шагнула к ней, и Азака попятилась. — Я убила себя, чтобы не подвергать его опасности. Так может, ты лучше сама поговоришь со своим братцем? Привяжешь его к батарее или что ты там хочешь с ним сделать?
— Он не слушает! — запальчиво заговорила она, но тут же осеклась, и лицо ее пошло багровыми пятнами. — Что?.. К батарее привязать.? Да ты… да как ты смеешь такое говорить! — Азака еще пуще залилась пунцом, на сей раз уже от гнева, от нее ощутимо пахнуло жаром. Я явно попала в точку, и теперь Азака, боясь возможного разоблачения и жестоких насмешек, начала психовать. Атмосфера реально начала накаляться, но положение, как обычно, спас Кокуто, заявившийся с кипой бумаг и с самым невинным выражением на лице. Конфликт при его появлении сошел на нет сам собой, но Азака добилась того, чего хотела: ткнула меня мордой в грязь и испортила настроение на целый день. И пофиг, что я весь день проспала.
Самое мерзкое в моем положении было то, что эта гадкая надоедливая девчонка была права относительно меня. Кокуто действительно подвергается опасности находясь рядом со мной. Так было раньше, и мало что изменилось сейчас. Наоборот, после событий в феврале это стало еще более очевидным. Толку злиться на Азаку за то, что она всего лишь озвучила правду? Теперь я уже сомневалась, что моя злость была вызвана ее словами, а не собственным бессилием что-либо изменить, под которым они убедительно подвели черту. Азака права, будь я настойчивее в попытках оттолкнуть Микию, он, возможно, не попал бы в лапы больного ублюдка Ширазуми, не потерял бы глаз и вообще был бы жив-здоров и весьма счастлив. Но я… Я просто не могла, точнее не хотела этого делать. Да и вообще, разве я виновата, что он все время вертится у меня под ногами? Он сам. Всё сам.
Прошлепав босыми ногами до холодильника, я открыла его и взяла бутылку воды. Никаких других продуктов там опять не было. Сделав пару глотков, я поставила бутылку обратно. Обозрев всю свою небольшую квартиру, особенно остановившись взглядом на автоответчике, я прошла обратно в комнату и села на пол, оперевшись спиной о кровать. Под кроватью нащупался оставленный Кокуто журнал, и я его лениво пролистала, не особенно вчитываясь в статьи.
И как он себе это представляет? Не гулять по ночам? Я же умру… Умру от скуки.
Спустя полчаса, журнал снова оказался под кроватью, а я, растянувшись на полу головой к балконной двери, смотрела в темнеющее небо. Мои мысли то и дело возвращались к сегодняшнему утру, к Азаке и Кокуто, к его просьбе не выходить ночью, к его словам о Накамуре. Я бы и забыла уже об этом грустном мастере-масочнике, если бы Микия постоянно его не вспоминал. Если считать жену мастера, то в городе произошло уже второе убийство подобного типа: молодая женщина убита, лицо изуродовано. Как говорят в полиции — почерк на лицо. Тьфу ты, дурацкий каламбур… Так или иначе, Кокуто, похоже, поддерживает версию полиции о серийном убийце. И, видимо, это доставляет ему массу неудобств.
Я вздохнула и перекатилась на живот. «Терять любимого человека от рук убийцы» или как он там сказал? Конечно, я понимала о чем он, вот только мое место в этом уравнении не там, где он думает. Я — не жертва, я — убийца. Моя природа, мое воспитание, да что там — всё мое существо — заточено под эту единственную цель: видеть и причинять смерть живому. И неживому. Можно научиться забивать гвозди чайником, но едва ли я когда-либо научусь жить вопреки своему предназначению.
А-а-а, плевать!
Я поднялась с пола, наскоро одевшись, и, захватив со стола ключи, вышла из квартиры.
Микия прав. Убийца должен быть пойман и наказан, значит, я его поймаю и убью.