Муза для художника.

Боль. Просто адская боль, словно череп раскроили надвое и изрезали мозг на мелкие кусочки. Именно с этим чувством Андрей очнулся достаточно рано утром от чьих-то криков на улице. Парень, жутко сощурив глаза и нахмурившись, пытался привыкнуть к дневному освещению. Глаза сильно щипало, из-за чего они ужасно слезились. Во рту было такое ощущение, словно его по самую глотку набили сухой, колючей соломой. Всё тело казалось нечеловечески тяжёлым и нелепым, пошевелиться удавалось с трудом. Желудок будто свернулся комом. Эти признаки неплохого похмелья были хорошо знакомы Андрею, с учётом того, что он всегда быстро пьянел, а отходняк был просто жутким. Кажется, он даже помнил, при какой обстановке и по какой причине вчера напивался. А ещё помнил жуткий холод. Низкий, хрипловатый голос. Чьи-то руки. Человеческое тепло и смесь запаха сигарет, дорожной пыли и дождя. Что ж, довольно неплохо для начала. Знать бы ещё, что конкретно произошло после того, как парень дошёл до той кондиции, которая не позволяет памяти исправно работать. Когда глаза, с большим усилием, наконец удалось открыть, Князев дождался, пока взгляд немного прояснится, а затем осмотрелся. В первую очередь его нервно дёрнуло от осознания того, что он находится не в своей комнате и даже не у себя дома. Представшая взгляду спальня была совсем другой. Не было бесконечных стопок бумаги, гор смятых листов на полу, засыпанного карандашными стружками стола, огромного количества раскиданных красок и кистей, которые либо находились в чашках, либо просто валялись под ногами. Тут не царил творческий беспорядок. Эта комната была куда меньше, чем у Андрея. На стенах висели побледневшие плакаты популярных рок-групп или исполнителей, в одном углу стоял небольшой гардеробный шкаф, а в другом — книжный. К слову, книжный был забит под завязку. И, несмотря на это, даже на полу и на столе валялись всякие книжки. Гордо опираясь о стену, стояла достаточно старая, но отличная гитара. У другой стены стояла кровать, на которой и лежал Князев. Он приподнялся, неуверенно приняв сидячее положение, придерживаясь при этом за больную (во многих смыслах) голову, и повторно огляделся. Может, он в гостях у кого-то из своих друзей, но просто ещё этого не понял? Однако, как ответ, Андрей наткнулся взглядом на предмет мебели, который не заметил, когда лежал. Это было тоже достаточно старенькое, обитое пушистой тёмной тканью кресло небольших размеров. И на нём, свернувшись в клубок, словно котёнок, посапывал парень. Князев сдавленно застонал, разглядев в этом парне Мишу. Тот был едва одет. На нижней части тела одни трусы, стопы босые. Надета лишь очень свободная рубашка в вертикальную чёрно-белую полоску и расстёгнутая аж до половины. Тощие ноги согнуты и поджаты к груди, скрещенные руки лежат под головой, которая расположилась на подлокотнике кресла. Тёмные волосы частично спадают вниз. Рот приоткрыт, добавляя образу какой-то наивности. Веки сомкнуты, а длинные ресницы то и дело подрагивают. Андрей замер, рассматривая Горшенёва и безмерно восхищаясь. Такой светлый, несобранный, открытый и наивный во сне. Словно маленький ребёнок, которого легко можно обвести вокруг пальца и заставить расстроиться. Сколько домашнего уюта, сколько доброты в этом образе. Спохватившись и поддавшись неожиданному порыву, Князев вытащил из кармана смятые лист бумаги и карандаш. Он почти всегда таскал подобные вещи с собой, поэтому знал, что найдёт их и в этот раз. Слегка разгладив лист бумаги на коленях, парень принялся поспешными, но достаточно чёткими движениями создавать набросок. Всё получалось будто само собой, казалось, что открывшаяся взору картина сама переносится на бумагу, а Андрей лишь бессмысленно двигает рукой, стараясь ей помочь. Чистое вдохновение и ничего больше. Даже на помятом листе и со слегка притупленным карандашом всё получалось идеально. Без стёрки, без огромного количества попыток. Сразу и без проблем. Набросок был готов целиком, осталось лишь до конца дорисовать контуры кресла, когда Миша вдруг завозился. Андрей, заметив это, резко скомкал листок и пихнул его в карман вместе с карандашом. Затем он закрыл глаза и откинулся назад, активно изображая спящего. Даже пыхтеть стал погромче, чисто для убедительности. Он услышал, как Миша вздохнул, окончательно просыпаясь. Затем зашуршал, поднимаясь с кресла. Потом едва слышно скрипнули половицы. Судя по всему, парень подошёл ближе, чтобы взглянуть на «спящего» Андрея, который знатно занервничал, боясь, что его вот-вот рассекретят. Но этого не произошло. Немного постояв у кровати, Горшенёв снова куда-то пошёл. Шаги и поскрипывание полов отдалились, а это значило, что он ушёл из комнаты. Князев приоткрыл один глаз, а затем и второй. Действительно, в спальне никого не осталось. Где-то в доме зашумела газовая плита и тихонько хлопнула дверца холодильника. Видимо, Миша пошёл готовить завтрак. Потом, пока нарастал гул закипающего чайника, начала шуметь вода. Парень умывался или принимал душ. Когда чайник начал шуметь так, что в голове всё затряслось, будто от землетрясения, Андрей не выдержал своего притворства, вскочил с кровати и, двигаясь на звук кипения, оказался на кухне. Там он резким, раздражённым движением выключил подачу газа в конфорку, над которой стоял чайник. Гул постепенно стих, и парень заметно расслабился. Обернувшись к проходу, он заметил Мишу. Тот стоял всё в том же «наряде», в котором и спал. В руке он держал зубную щётку, на лице застыло забавное непонимающее выражение, а по щеке была неаккуратно размазана пена от зубной пасты. Андрей с трудом подавил рвущийся наружу смех, но позволил себе улыбнуться. Головная боль и сушняк сразу забывались, стоило взглянуть на это растрёпанное существо с огромными глазами. Миша по-совиному склонил голову на бок, разглядывая Князева так, словно впервые его видел. На самом же деле, он засмотрелся на то, как свет бледного утреннего солнца, бьющий из окна за спиной парня, огибает его фигуру, играет в светлых волосах и поблёскивает в отражении серебряной серьги. Яркий, солнечный человек с открытой улыбкой. Что-то непривычное и новое. — Доброе утро, — не выдержав тишины, произнёс Андрей. Он вдруг задумался, что же вчера такого случилось, что он очнулся дома у Горшенёва? Что он натворил в пьяном состоянии? Чего наговорил? Произошло ли что-нибудь, из-за чего стоило бы сгорать со стыда? — Доброе? — переспросил Горшок таким тоном, словно это было совершенно неуместное слово. — Для тебя оно может быть добрым? Ах, ну конечно же. Похмелье, головная боль, сушняк и всё прочее. Да, это очень злило и омрачало настроение, но разве может для Андрея не быть добрым утро, в которое он наконец сумел сделать то, что мучило его на протяжении последних дней — нарисовать Мишу. Пускай это пока что был лишь набросок на мятом листе. Позже он доработает рисунок, проведёт чёткие контуры, нанесёт тени и разукрасит его. Можно было с уверенностью сказать, что это будет лучшее художество из всех, какие создавал парень. — Ну, как видишь, я не похож на умирающего, — ответил Андрей, продолжая улыбаться своим мыслям. — А значит, всё не так уж плохо. — Ты очень бледный, — ровным тоном произнёс Миша, словно пытаясь возразить тому, что Князев не похож на умирающего. Светловолосый усмехнулся. — А себя ты в зеркало видел? На вампира похож, — шутливо ответил он, совершенно не пытаясь как-то задеть Горшка. Хотя, справедливости ради, стоило сказать, что эти слова не были ложью. Миша несколько секунд продолжал рассеянным взглядом смотреть на Князева, а затем отложил щётку на столешницу и подошёл ближе, хватаясь за ручку чайника и наливая кипяток в две чашки. — Разумеется, — произнёс он даже более низким и хриплым, чем обычно, тоном, сделав своё лицо до жути серьёзным. — Вчера ж было полнолуние. Я поэтому и гулял. Решил подцепить пару грешников и напиться их крови. Как хорошо, что ты попался мне на пути. Андрей оценил актёрский талант Горшенёва. Действительно, говорил он довольно пугающе и привлекательно одновременно, создавая в голове чёткий образ вампиров из фильмов ужасов. Но, к сожалению, было довольно трудно серьёзно отнестись к актёрской игре, когда перед тобой тощий парень в расстёгнутой рубашке и трусах, с размазанной по щеке зубной пастой изображает кровожадного мистического монстра. — И что же ты не выпил мою кровь? — решил подыграть Князев, старательно сдерживая смех. Раньше он и не знал, что в похмелье можно хорошо себя чувствовать. — Я дико извиняюсь, но я вампир, а не долбоёб, — Миша уже отошёл от образа и для ясности пару раз стукнул себя кулаком по лбу, словно давая понять, что с его головой всё в норме. — Кровь алкашей мне к чёрту не нужна. Андрей проследил за тем, как Горшок делает чай, переставляет чашки на обеденный стол и ставит тарелку с кривовато нарезанными незамысловатыми бутербродами, которые, видимо, сделал ещё до того, как пошёл умываться. — Вот тебе и вампирская аристократия, — тихо произнёс Князев. — Алкоголь в чужой крови им не нравится, а в своём теле, наверное, уже чистая водка по венам течёт. — Слышь ты, вампирская аристократия, — окликнул его Миша, усаживаясь за стол, перед этим выдвинув стул и для одноклассника. — Хорош бурчать, садись завтракать. Андрей послушно сел рядом и первым делом накинулся на чай, стараясь спастись от дикой сухости во рту. Стало действительно чуть легче. Но вот еда вообще не шла. Тошнота проявлялась каждый раз, стоило только попытаться откусить бутерброд. Миша молча наблюдал за его мучениями. Он не ел, а только выпил один глоток чая, после чего начал меланхолично помешивать его ложечкой. Видимо, никакого аппетита не было у обоих. — Ладно, пошли, — спустя минут пятнадцать произнёс Горшенёв, вставая из-за стола. — Когда жрать захочется, тогда и вернёмся. Князев проследовал за ним обратно в спальню и там присел на край кровати, вновь оглядев обстановку. — У тебя дома никого? — вдруг поинтересовался он, заставив в очередной раз задумавшегося Мишу вздрогнуть и выйти из транса. — Дома? Не, никого, — ответил тот, проведя ладонью по шее, словно пытаясь её размять. — Предки в гостях на пару дней, брат уехал. — Понятно, — коротко отозвался Андрей, после чего нерешительно потёр ладонью о ладонь. Он хотел поинтересоваться о вчерашних событиях, но боялся, что потом пожалеет об услышанном. С другой стороны, всё, что могло случиться, уже случилось, и это нельзя изменить. И если он натворил и наговорил глупостей, то можно будет хотя бы оправдать себя неадекватным состоянием. А если он не спросит, то не выдержит мук любопытства. — Кстати… Спасибо, наверное. — За что? — неловко ляпнул Миша, с ногами забравшийся в кресло и, судя по всему, даже не думавший нормально одеваться. Да и с чего бы? Это его дом. Ходит, как хочет. — За то, что притащил меня домой, — пожал плечами Князев, понимая, что говорит совершенно очевидную вещь. — И за то, что не начистил мне морду. Я, наверное, здорово тебя выбесил? Горшенёв возвёл глаза к потолку, то ли от раздражения, то ли вспоминая ночные происшествия. Потом усмехнулся чему-то своему. А через несколько секунд улыбка превратилась в тихий, заразительный смех. Андрей никак не мог понять, почему парень засмеялся. — Что? — спросил он, начав немного нервничать. — В чём дело? — Да, пару раз я вчера еле удержался, — ответил Миша, всё ещё немного улыбаясь. — Так хотелось тебе врезать, ты себе не представляешь. — Я что-то натворил? — беспокойно поинтересовался Князев. Тем не менее, он немного расслабился из-за того, что Горшок смеялся, а не орал на него. Значит, всё не так плохо. — Натворил? Нет, ничего особенно. Только выперся на мороз в майке, повис на мне и заставил тащить твой зад до дома. — Не ври, я тебя не заставлял, — запротестовал Андрей, задумываясь о том, каким придурком вчера себя выставил. Пьяный и трезвый человек никогда не могут найти общий язык, и каждый начинает ненавидеть другого. — А почему тогда я тебя сюда припёр? — усмехнулся Миша, соскальзывал с кресла. Он поднялся, взял гитару, после чего сел на кровати рядом со своим одноклассником и принялся задумчиво перебирать струны кончиками пальцев. — Потому что слишком милый, чтобы бросить меня замерзать, — пожал плечами Андрей и улыбнулся. Конечно, он шутил, но была в его словах и доля правды. Ведь вряд ли панку стало его жалко, просто совесть заставила позаботиться о пьяном однокласснике. Миша резко ударил ладонью по струнам, прервав звучание гитары, и огромными глазами уставился на Князева. Видимо, он даже в шутку не переносил, когда его называют «милым». Хотя чего в этом плохого? Это же, можно сказать, дружеский комплимент. Повисло какое-то напряжённое молчание. Хотя Андрей не особенно почувствовал этого. Он завис, разглядывая с довольно близкого расстояния лицо Горшка. Сколько не смотри, а всё мало будет. Слишком много привлекательного в этом неординарном человеке. Просто мечта художника, не иначе. Парень потянулся и подушечкой большого пальца аккуратно стёр зубную пасту с Мишиной щеки, которую тот, видимо, до сих пор не заметил. Зачем он сделал это? Да кто ж его разберёт. Просто захотелось, и всё. Андрей был очень тактильным, он любил прикасаться к людям. Но к этому человеку хотелось прикасаться даже больше, чем к остальным. Просто чтобы сотни раз убеждаться, что он реален, а не является выдумкой, мимолётным видением музы, которой так не хватало юному художнику. Горшенёв не отстранился от этого жеста, но неловко прикусил губу и опустил взгляд обратно на гитару, начав снова перебирать струны, только теперь уже чуть сильнее, позволяя им звучать громче. В воздухе вязкой, словно патока, субстанцией застыла неловкость. Андрей не особенно её испытывал, в основном она исходила от Миши. Уж очень легко его можно было смутить. Достаточно было одного прикосновения — и парень либо огрызался и отпихивался, либо прятал взгляд и чуть ли не краснел. И чего он такой дёрганный? Вроде бы наглый панк, прущий против системы и независимый от чужого мнения, а так странно реагирует на Князева, его шутки и касания. — Решил в молчанку поиграть? — усмехнулся Андрей, спустя несколько минут тишины, прерываемой лишь звуками гитары. Миша наконец поднял на него глаза, прекратив насиловать струны нежными движениями, и вздёрнул брови. — Могу дать тебе в табло, — произнёс он с долей насмешки и одновременного раздражения. — Тогда твои крики заменят тишину. — Боже, какие мы агрессивные, — с наигранным умилением улыбнулся Князев. Его забавляло то, что Горшенёв мог очень убедительно угрожать, но вряд ли стал бить без особой необходимости. Во всяком случае, сильно бить точно не стал бы. — Заткнись, а, — отмахнулся от него Миша и начал снова дёргать струны, словно это его успокаивало. — Не зли меня. В конце концов, если бы не я, ты бы вырубился в какой-нибудь подворотне и замёрз к чертям собачьим. Так что поимей уважение и помолчи. Андрей действительно притих, но всего лишь на несколько секунд. В это время он успел задуматься, почему же всё-таки Горшок вчера не отмудохал его со злости и не бросил одного на холоде? Вряд ли пожалел. Невозможно пожалеть придурка, который по своей воле нажрался в «зюзю» и отправился искать приключения на задницу. Тогда почему? Неужели беспокоился за него? Смешно. Это уж точно бред сивой кобылы. — Зачем? — вслух произнёс Андрей задумчивым тоном и уставившись в противоположную стену, на выцветший плакат какой-то зарубежной рок-группы. — А? — непонимающее откликнулся Горшенёв, вновь оторвавшись от своей ненаглядной гитары. — Зачем ты мне помог? В смысле, почему ты это сделал? Мог бы меня просто бросить, я ведь заслужил, — уточнил Князев и поднял взгляд на сидящего рядом парня. Тот выглядел забавно озадаченным. Рот слегка приоткрылся, а глаза были полуприкрыты, будто бы он глубоко задумался. — Не знаю, — ответил наконец Миша, бросив короткий взгляд на лицо Андрея, а затем вновь его опустил и ухмыльнулся, показывая зубы, а точнее, их частичное отсутствие. — Ты такая дубина. Я почувствовал себя как бы ответственным за то, что с тобой может стрястись. Князев пару секунд помолчал, обдумывая услышанное. — Я не дубина, — наигранно возмутился он, сияя своей лучезарной улыбкой и радуясь тому, что, видимо, не слишком сильно выбешивал одноклассника. Горшок округлил глаза и скептически выгнул бровь, разглядывая Андрея так, словно пытался найти в нём схожесть с дубиной. — Ну хорошо. Ты не дубина. Ты бревно. Дохрена тупое и отбитое бревно. Так тебе больше нравится? Князев хохотнул и хотел было потянуться, чтобы потрепать Мишины волосы, но остановил себя, решив, что парень опять сконфузится и начнёт свою игру в молчанку. Всё-таки сложно было себя контролировать, Горшенёв периодически казался таким очаровательным, что руки так и чесались от желания тискать его, как маленького котёнка. Темноволосый тоже улыбнулся, вновь показывая поломанные или полностью выбитые передние зубы, и на несколько секунд прикрыл лицо ладонью, словно не позволяя себе засмеяться. — На самом деле, я и не таких «ласковых» слов заслужил своей тупостью, — с усмешкой произнёс Андрей, вспоминая вчерашнюю школьную стычку с Горшком. — Кстати, насчёт того, что ты вчера на меня наехал. Я думаю, это я тоже заслужил. Всё, что ты сказал… — Хватит! — раздражённо перебил его Миша, тут же перестав улыбаться. — Всё, забей на это. Это было вчера, сегодня другой день. Произнеся это, парень в который раз заострил внимание на гитаре, начав немного натягивать третью струну, которая, судя по всему, была расстроена. Князев мысленно отвесил себе пендель. Ну кто его за язык потянул? У них только начал немного налаживаться разговор, но нет, надо ему было вчерашнее вспомнить. Теперь нужно было опять попытаться растормошить Горшенёва. С ним разговаривать нужно было осторожнее, чем с остальными. Очень часто любая мелочь могла мгновенно изменить его настроение и заставить уйти в себя. Не злить, не болтать лишнего и не говорить глупостей. Правило трёх «не», которые стоило соблюдать при разговоре с Горшком, когда тот был не в лучшем расположении духа. Андрей перевёл свой взгляд на Мишины длинные пальцы, которые вразнобой дёргали струны, перемещались по ладам, создавая подобие на ходу придумываемой мелодии. — Сыграешь мне? — вдруг ляпнул парень, прежде чем сообразил, что это звучит как-то странно. — Чего? — переспросил Горшенёв, стараясь не отвлекаться от своего занятия и при этом поглядывая на одноклассника. — Ты можешь сыграть что-нибудь? — чуть иначе повторил Андрей, а затем сглотнул и добавил: — Мне. Мишка чуть самодовольно улыбнулся, будто только и ожидал этой просьбы. Он слегка прокашлялся, после чего пару раз проверил, нормально ли настроил гитару, и принялся играть. Он играл песню рок-группы AC/DC, которая, если память не изменяла Князеву, называлась «Дорога в Ад».* Довольно сложно было исполнять это на классической гитаре, без басухи и электричества. А об ударных можно было вообще промолчать. Но Горшенёв прекрасно справлялся, и пусть музыка звучала чуть мягче, чем в оригинальной песне, это ничуть не портило его игры. А когда он подключил голос, Андрей окончательно выпал. Конечно, вокалист группы AC/DC пользовался приёмом, который назывался скриминг*, и от этого звучал так, будто его бесконечно били током. Но Миша исполнял это по-своему. Более мрачно, но при этом достаточно игриво и задорно. Голос у него стал очень низким и хриплым, поэтому звучал чуть приглушённо. Звук словно исходил откуда-то из груди, такой глубокий и всепоглощающий. И пусть у парня хромал английский, а с произношением были явные проблемы — это не мешало ему петь, а Князеву наслаждаться происходящим. Под конец Андрей даже начал немного подпевать. Он не особенно гордился своим голосом, но не хватило сил сдерживаться, поэтому стеснительность отошла на второй план. А когда песня кончилась, он попросил ещё. Миша играл на протяжении двух часов все песни, какие приходили на ум. Большинство из них парни голосили вместе, периодически сильно лажали и сбивались с ритма, но им было плевать. Всё равно никто не слышал. Вскоре они поднялись с кровати, Горшенёв играл стоя, с перекинутым через плечо ремнём от гитары, при этом ещё и находя силы на то, чтобы припрыгивать и немного танцевать, перемещаясь по комнате. Андрей тоже не отставал, они оба скакали и бесились, сбивающимися голосами горланя любимые песни. Но по прошествии всех двух часов парни уже едва могли дышать, а Миша ещё и сильно охрип. Оба решили, что стоит перевести дух, и убрали гитару. Они практически упали на кровать. А Горшенёв ещё и откинулся на спину, развалившись в позе морской заезды. Андрей, взглянув на него, улыбнулся. Миша поймал его взгляд и расслабленно улыбнулся в ответ. Жутко раскрасневшийся после такого веселья, почти задыхающийся и лохматый. Огромные глаза полуприкрыты, будто от наслаждения. Тощий, едва одетый, счастливый и наслаждающийся моментом. Вот бы и сейчас его нарисовать, он же просто великолепен… Князев слегка тряхнул головой, отгоняя свои навязчивые мысли, а затем откинулся на спину рядом с Горшком и закрыл глаза. Им едва хватало места, кровать была тесноватой, но парней сейчас всё устраивало. Какое-то время они пролежали в тишине, слушая лишь сбивчивое дыхание друг друга, но затем Миша прервал тишину. — Слышь, Княже. — А? — лениво отозвался Андрей, не открывая глаз и не поворачивая головы. Кстати говоря, он и не заметил, как привязался к этому прозвищу ещё с того момента, как Горшенёв впервые его так назвал. — Тебя ж предки, наверное, обыскались. Князев вдруг сообразил, что совсем забыл про родителей. Возможно, они не заметили его «пропажи», так как уходят на работу раньше, чем он встаёт в школу, и редко проверяют, спит ли он у себя. Но если они всё-таки заметили, что парня нет, то могли занервничать. Хотя он иногда буквально на рассвете, если плохо спалось, уходил на долгую пробежку. Так что было много вариантов, где он находится, и родители не должны были паниковать. — Не, — подумав, ответил парень. — О моих ночных приключениях они точно не знают. А если заметили, что меня нет, то могли подумать, что я ушёл спортом заниматься. Миша усмехнулся. Андрей не видел этого, просто почувствовал, поэтому, сам не сдержав улыбки, произнёс: — Чего ухмыляешься? Горшенёв попытался произвести движение, похожее на пожимание плечами, но получилось не очень. — Не знаю, — ответил он. — Ты какой-то непонятный. То кажешься правильным парнем, который занимается спортом и хорошо учится, то ведёшь себя, как какой-то зэк. — Из крайности в крайность. Ты-то у нас Капитан Стабильность, всегда «ведёшь себя, как какой-то зэк», — засмеялся Князев. Он не обернулся на Горшка, но почувствовал, как слегка дрожит кровать из-за его почти беззвучного хохота. Потом снова наступила тишина. Они оба лежали и улыбались с прикрытыми глазами, всё ещё пытаясь окончательно успокоить дыхание. Напряжённость пропала, обстановка разрядилась. Парни словно даже немного сблизились. Им обоим стало спокойнее в обществе друг друга, пропало желание припираться или издеваться. Вдруг Андрей открыл глаза и повернул голову в сторону Горшенёва. Тот чуть ли не дремал, лёжа рядом и заложив руки за голову. На его губах играла тень улыбки. — Мы же прогуляем сегодня школу? — тихо спросил Князев. Миша тоже открыл глаза, перевернулся на бок и опёрся головой о кулак, весело глядя на одноклассника. — Задашь ещё один тупой вопрос, и я тебя выгоню, — произнёс он как бы угрожая, хотя его голос сквозил бесконечной добротой. Андрей засмеялся и, на этот раз всё же поддавшись мимолётному порыву, потянулся и тыльной стороной ладони как бы погладил забавный нос Миши. Сейчас он бы точно не смог удержаться, даже при всём желании. Темноволосый выглядел слишком очаровательно, было невозможно противиться желанию не просто коснуться его, а проявить какую-то странную нежность. Горшенёв вдруг злобно засопел и, ударив Князева по руке, перевернулся к нему спиной. Теперь в нём проснулся обидчивый ребёнок, ну прекрасно. Конечно, уже не удивительно, что он так отреагировал на прикосновение одноклассника. Просто было глупо злиться из-за проявления внимания и даже ласки. — Эй, Миха, ты чего? — Андрей ткнул его пальцем в спину, куда-то между выпирающих лопаток. Горшок раздражённо дёрнулся, издав низкое урчание, словно кот, которой был недоволен тем, что ему щекочут живот. Однако он не сказал ни слова и не обернулся. — Ну Мих, — засмеялся Князев, продолжая беспрерывно тыкать его в спину, на что темноволосый отодвинулся от него на самый край кровати. Тогда Андрей решил пойти на крайние меры. Он присел на кровати и, придвинувшись к Мише, резко кинулся его щекотать. Тот начал отбиваться, явно шокированный таким нападением со спины. — Это, блядь, не честно! — завопил темноволосый, отчаянно пытаясь встать. Однако Князев не давал ему такой возможности, постоянно толкая обратно и начиная щекотать за рёбра или бока. Мишка недолго смог сдерживаться, поэтому начал смеяться во весь голос и извиваться, пытаясь спрятаться от рук одноклассника. Он нелепо дрыгал ногами, пихался, вертелся на одном месте, но ему не удавалось даже сесть. Андрей атаковал всё активнее, посмеиваясь над тем, что Горшок так жутко боится щекотки. Спустя несколько минут темноволосый начал аж визжать, прерываясь на смех и начиная задыхаться. Его лицо опять покраснело, даже покрылось багряными пятнами, а на глаза начали наворачиваться слёзы. — Хватит! — сбивчиво крикнул он, что есть сил стараясь отбиваться от нападений Князева. Андрей хихикнул, чуть сбавив напор, чтобы Горшенёв не задохнулся, и произнёс: — Ты собираешься молить о пощаде? — Иди нахуй, — визгнул Миша, заставив одноклассника рассмеяться. Но долго мучить парня Князев не стал. В конце концов, когда лицо Горшка уже полностью побагровело, из его глаз начали чуть ли не ручьём литься слёзы, а смех перешёл в бесконечные визги, Андрей оставил его в покое. Миша обессиленно заёрзал, расположился так, чтобы его голова лежала на коленях одноклассника, и прикрыл глаза, стараясь отдышаться. — Ты визжал, как девчонка, — подтрунил над ним Князев, незаметно для парня распутывая его растрепавшиеся тёмные волосы. — Погоди минутку… — пролепетал Горшенёв, с трудом владея голосом. — Вот сейчас я отдышусь. И тогда хана тебе, смазливая морда. Андрей лишь улыбнулся на его слова. Пожалуй, этот день обещает быть лучшим в его жизни.