Лаванда

      Лео смирился с тем, что Дракон появлялся и исчезал, когда заблагорассудится, и даже начал находить в этом определённую прелесть: никогда не знаешь, когда тебя ждёт приятный сюрприз. Сегодня, например, он уже почти смирился с тем, что ему предстоит скучнейший вечер, когда вдруг Дракон позвонил и предложил встретиться. Уже зная, что тот редко задумывается о насущном, Лео сам купил еды на вынос, бутылку хорошего вина и помчался на свидание.       Дракон назначил встречу у старой высотки. У входа дежурил швейцар в форменной одежде, за стеклянной дверью просматривался просторный холл с фонтаном, белоснежной мебелью и множеством растений — в таком месте их точно не ждут.       — Привет… а что мы тут делаем? — поинтересовался Лео, останавливаясь возле Дракона. Он уже хорошо знал, что не надо пытаться поцеловать или обнять его там, где могут увидеть, поэтому просто встал рядом, касаясь плечом его плеча.       — Увидишь.       Как всегда, ничего объяснять он не стал, поэтому Лео просто поплыл по течению.       Когда ко входу подъехала старомодная машина, Дракон вдруг бросился к ней и открыл дверцу, помогая выбраться немолодой даме в шубе и драгоценностях. Дама растерянно смотрела на него, а водитель явно готовился Дракона от неё оттаскивать, но тот улыбнулся скупой улыбкой, от которой сердце Лео всякий раз замирало, и своим низким бархатным голосом заговорил:       — Надеюсь, вы простите мне мою наглость, но мы так вас ждали, хотели увидеть вас лично… Не могу поверить, что мне удалось. В жизни вы гораздо красивее.       Дама улыбнулась ярко накрашенными губами и сделала знак своему громадному водителю, который нахмурился, но прекратил выглядеть так, словно вот-вот Дракона нокаутирует.       — Неужели молодёжь всё ещё смотрит мои фильмы? — спросила дама хорошо поставленным голосом, оглядывая Дракона с ног до головы.       — Ещё бы. Видите моего брата? — Дракон кивнул в сторону Лео. — Ему пятнадцать, и он вас обожает.       Пятнадцать?! Да кто в здравом уме может поверить, что ему пятнадцать! От возмущения Лео не нашёлся, что сказать.       — Сэмми, вы мне сегодня больше не понадобитесь, — дама царственно кивнула водителю. — И какой же из моих фильмов у вас любимый? — спросила она Лео.       — Э… — Лео бросил на Дракона яростный взгляд, не представляя, что вообще происходит. Он знать эту тётку не знал, а из фильмов больше всего любил мультики Пиксар, хоть и тщательно скрывал эту постыдную страсть, больше подходящую для пятнадцатилетней девочки, чем для сексуально активного гея девятнадцати лет. — Ну… один? — нашёлся он с ответом. — Не могу выбрать…       — Он растерялся, — Дракон подмигнул Лео, незаметно увлекая даму в сторону входа в элитный небоскрёб. — Подростки… Знаете, они больше привыкли текстом общаться, а как дело доходит до живого разговора — так двух слов связать не могут.       — И не говорите, молодой человек! — дама, охотно опираясь на руку Дракона, шагала ко входу. — Нынешние дети… Хотя что это я, вы ведь и сами мне во внуки годитесь!       — У сорокалетней женщины не может быть двадцатилетнего внука, — галантно отозвался Дракон; дама захихикала, а Лео, шагавший позади, закатил глаза: ей ведь лет семьдесят стукнуло! И зачем только Дракон её обхаживает?       У входа они остановились, и дама, поправив воротник шубы, кокетливо сказала:       — Ну что ж, нам пора проститься… Вы, наверное, хотели бы получить автограф?       — Мы будем на седьмом небе от счастья. Особенно мой брат, — сказал Дракон, и в следующее мгновение морщинистая рука с ярко-красными ногтями взъерошила тщательно уложенные кудри Лео.       — Такой милый мальчик! Вы захватили с собой ручку?       — Нет. Простите, мы даже не надеялись, что и вправду вас встретим!       Дама кокетливо — по крайней мере, ей самой наверняка казалось, что кокетливо — рассмеялась:       — Ну что же вы так, мальчики! Пойдёмте со мной.       Миновав швейцара, они попали в прохладный кондиционируемый холл, где шумела вода фонтана, блистали зеркала, а в мраморном полу отражался свет тяжёлых бронзовых люстр. Всё вокруг так и кричало о богатстве, о старых деньгах. Лео и не бывал никогда в таких холлах, будто вышедших из фильма о начале двадцатого века.       Пока он оглядывался по сторонам, дама добыла у консьержа листок и ручку, присела на диван, составила колени вместе и слегка наклонила их в сторону, наверняка чтоб ноги казались длиннее. Надо же, сто лет назад, когда она была популярна, использовали те же трюки, что и сейчас!       Дракон сел рядом с ней, улыбался и заглядывал в глаза. По актёрскому мастерству он мог бы дать нафталиновой актрисе сто очков вперёд!       — Кому подписать? — спросила она, взглядывая на Дракона снизу вверх и хлопая глазами.       — Для Лео.       — Для Лео и …?       Дракон на секунду заколебался, но потом сказал:       — Для Лео и Джея.       Джей, вот как. Интересно, значит ли это что-нибудь и связано ли с его настоящим именем?..       Старая актриса тем временем красивым летящим почерком, явно специально натренированным для того, чтобы писать дарственные надписи, написала: «Лео и Джею, двум очаровательным братьям, которые вернули мне веру в молодое поколение», поставила затейливый автограф и вручила листок Дракону, который бережно спрятал его во внутренний карман куртки. Лео смотрел, как он целует старухе руку, галантно поддерживает её под локоть, провожая к лифту, и продолжал недоумевать.       Старая актриса скрылась в лифте, Лео подошёл к Дракону и наконец-то спросил:       — Кто это вообще?       Тот пожал плечами и снова нажал кнопку вызова лифта, косясь в сторону консьержа, который, к счастью, как раз говорил по телефону и не смотрел на них.       — Понятия не имею.       — Но…       — Импровизация, — хмыкнул Дракон. — Нам надо было попасть внутрь.       Лео не стал спрашивать, зачем, уже зная, что ответа не получит.       Приехал лифт, и они вошли в кабину. Лео вертел головой, оглядывая тёмно-красные деревянные панели, огромное зеркало в раме с завитушками, полукруглый кожаный диванчик. И всё это — в обычном лифте жилого дома! Как в музей попал.       Дракон нажал кнопку последнего этажа, и лифт плавно поехал вверх. Вместо электронного табло с указанием этажей в нём была полукруглая металлическая штука со стрелкой, которая перемещалась вправо по мере того, как лифт поднимался.       Они вышли на последнем этаже, в отделанном мрамором холле, и свернули к неприметной двери за шахтой лифта, поднялись по узкой лестнице, где вряд ли ходили жильцы этого пафосного дома, и очутились у ещё одной двери, на этот раз запертой на замок. Дракон повозился возле него; что-то щёлкнуло, и дверь открылась. Лео сделал несколько шагов и вышел на крышу небоскрёба.       Дракон уже водил его на крышу, но тогда они были за городом, а теперь он стоял в самом центре большого живого города, возвышаясь над ним, точно киношный супергерой. Внизу огненными реками тянулись дороги, дома казались кукольными, лишь другие небоскрёбы, как жилища великанов, возвышались посреди мерцающих огней. По крыше гулял ветер и шумел, как вода; он окончательно растрепал тщательную укладку и попытался залезть под свитер, но Лео даже не обратил на это внимания, завороженный зрелищем.       Дракон подошёл сзади и положил подбородок ему на плечо; его низкий голос зазвучал, кажется, в самых костях:       — Нравится?       — Ещё бы…       Сфотографировать бы, да ведь Дракон терпеть этого не может. Поэтому Лео просто наслаждался зрелищем и радовался, что они тут вдвоём.       Он подошёл к ограждению, осторожно глянул вниз и тут же отшатнулся: земля была так далеко внизу, что его замутило, а колени мигом ослабели. Представилось вдруг, как особенно сильный порыв ветра хватает его и уносит вниз. Лео передёрнуло, и он оглянулся по сторонам, ища, куда бы сесть. Дракон правильно истолковал его желания — взял за руку, завёл за пристройку на крыше, которая заградила ветру путь, и постелил свою куртку. Слегка придя в себя, Лео снял рюкзак и вынул пакет с едой и бутылку вина.       — Как насчёт пикника на крыше?       Он забеспокоился, не разозлится ли Дракон, вспомнив его слова с обвинениями — мол, только о жратве и думаешь, — но тот одобрительно кивнул:       — Хорошо, что ты об этом подумал. Как дела, кстати? Как работа?       — О! — пока они потрошили пакет и разбирали коробочки с едой, из которых завлекательно пахло азиатским соусом, Лео рассказывал, как Артур вначале сказался больным, а через день явился, как ни в чём ни бывало, счастливый, как щенок ретривера, и велел обзвонить всех отменённых клиентов, чтобы они всё-таки пришли на стрижку. Дракон посмеивался, а потом сказал:       — Ну вот, а ты даже один раз не хочешь больным притвориться. Ты слишком серьезно к этой работе относишься.       — Ну что я сделаю, я так привык, — вздохнул Лео, думая, что он и правда выкладывается вовсю, а ему платят жалкие гроши и постоянно требуют заниматься какой-то чушью. Богатеет только Артур, а наёмные работники — просто рабочие лошадки, которых можно гонять, как вздумается, а когда они окончательно выдохнутся — выбросить.       Тут он понял, что не взял штопор. Вспомнилось, каким агрессивным стал Дракон в тот раз, когда лишился вина; по спине пробежали неприятные мурашки, и он судорожно попытался придумать, как открыть бутылку без штопора. Но Дракон достал из кармана складной нож, и Лео с облегчением вспомнил, что уже его видел — среди лезвий был и штопор.       — Красивый, да? — заметив, что он смотрит на нож, Дракон поднёс его поближе, давая разглядеть. Лео вежливо посмотрел: эта штука больше напоминала насекомое, чем нож — металлическая, со множеством лапок-приспособлений, с кусачками-жвалами. И чего в ней красивого? Но Дракон явно гордился ножом, поэтому Лео сказал:       — Ага, очень.       — Армейский мультитул старого образца. Дядин подарок.       Он в первый раз заговорил о своей семье, если не считать того неудачного раза в лесу, и Лео навострил уши.       — Твой дядя военный?       — Был военным. Он умер.       — О... прости.       — Да ничего. Ты же не мог знать, — Дракон смотрел на нож, тускло поблёскивающий в подсветке крыши небоскрёба.       — Он болел? — осторожно спросил Лео, с одной стороны не желая его разозлить назойливостью, с другой — терзаясь любопытством.       — Нет, — Дракон помрачнел и поднял на него взгляд. — Он сам. Застрелился.       — О боже. Соболезную.       — А мне кажется, это наилучший способ. Сам решаешь, когда уйдёшь. Сам всё контролируешь.       Лео не стал спорить, но поёжился, чувствуя, как волоски на шее встали дыбом от одной мысли. Вот уж чего он никогда не хотел, так это умереть — ни внезапно, ни контролируемо и запланированно. Интересно, неужто Дракон... Он украдкой взглянул на него — у того под скулами залегли тёмные тени, лицо казалось ещё более резко очерченным и красивым, чем при обычном свете.       — А ты думаешь об этом? — робко поинтересовался он.       — Я тоже хотел бы так уйти. Но, — Дракон чуть улыбнулся и глянул на него, — точно не в двадцать. Может, когда мне будет лет сорок пять, не хочу жить стариком.       Сорок пять лет казались Лео такими же далёкими, как луна, которая как раз показалась на небе. Странно, он думал, что с небоскрёба луна покажется больше, но она была с долларовую монету — маленькая и белая, поблёкшая по сравнению с яркими огнями большого города.       — Вы с дядей были близки? — Лео решил совсем обнаглеть, тем более Дракон, который наконец-то взялся открывать бутылку, был сегодня на удивление покладист.       — Да. Он даже хотел меня у отца забрать, но не вышло.       — А твой отец?..       Дракон медленно приложился к горлышку бутылки, глядя куда-то вдаль.       — Бил меня. Видел шрам? — он коснулся своей брови, которую пересекала тонкая белая полоска, невидимая сейчас в полутьме. — Это от него. А как-то сломал мне челюсть, я месяц через трубочку питался. Не смотри на меня так, — вдруг резко сказал он, и Лео быстро отвёл взгляд. — И не смей меня жалеть. Его лучше пожалей, потому что однажды я дал сдачи.       — Ты убил его?! — потрясённо выдохнул Лео, и Дракон повернулся к нему:       — Да за кого ты меня принимаешь?.. Просто по морде дал. Он заныл, и я вдруг понял, что он просто жалкий мерзкий старик и больше ничего не сможет мне сделать. Потом пытался стыдить меня, как я посмел руку на отца поднять, прикинь?       Лео прикидывал: он до сих пор даже в мыслях не мог предположить, что мог бы ударить отца. Да тот его и не бил — иногда только давал оплеухи, как провинившемуся щенку; до слёз обидно и унизительно, но в больнице после такого не оказываешься и через трубочку не ешь.       Жалость и правда была неуместна. Он чувствовал восхищение и уважение к Дракону, который сумел так смело пойти против отца — собственный отец казался Лео всемогущим, от него можно только сбежать, но никак не победить его.       — Ты очень сильный, — тихо сказал он и взял бутылку из тёплых пальцев Дракона, чтобы самому приложиться к горлышку. Терпкое, с нотками дыма вино прокатилось по пищеводу, согрело. Дракон покосился на него и слегка усмехнулся, продолжая глядеть вдаль.       — А мой отец — просто слабак. Жаль, дядя этого так и не понял и позволял отцу себя унижать.       — Унижать?       Дракон снова приложился к бутылке, а потом вдруг схватил Лео за подборок, грубо впился в его губы. Оторвался и сказал обалдевшему, почти мгновенно возбудившемуся:       — Да. Унижать. Потому что мой дядя... моего дядю привлекали мужчины.       — То есть твой дядя был гей? — пробормотал Лео, чувствуя, что вся кровь от мозга отлила: сразу захотелось ещё одного такого же страстного, грубого поцелуя, который оставляет голову восхитительно пустой.       — Нет, — Дракон, к разочарованию Лео, отпустил его и оперся спиной о пристройку. — Гей — это субкультура, мой дядя не имел к ней никакого отношения. Он был настоящий мужчина.       Лео тут же представил, как взорвался бы Артур в ответ на такие рассуждения: вот уж кто любил поговорить про то, что мужчина — это не стереотипный самец человека и что для того, чтобы считаться мужчиной, вовсе необязательно колоть анусом орехи, перегрызать колючую проволоку зубами и никогда не показывать эмоций. Но ведь Дракон прав! Поставь рядом его и того же Артура или маникюрщика из «Лаванды» Барта, и разница будет очевидна. Лео понимал, что как ни обидно, но и сам он не похож на «настоящего мужчину»: не интересуется армейскими мультитулами, едва ли отличает «форд» от «мерседеса», качалке предпочитает танцы, а боевикам — диснеевские мультфильмы и «Королевские гонки Ру Пола». Зато ему легко было принять, что вместо похорошевших за лето одноклассниц он заглядывается на мускулистых футболистов — он же и без того отличался от других. А каково быть тем самым мускулистым футболистом, который вдруг понимает, что вместо чирлидерши он хотел бы трахнуть товарища по команде? Наверное, дядя Дракона так и не смог смириться с таким нарушением кодекса настоящего мужчины, и ему оказалось проще застрелиться...       — Отец ещё и намекал, что дядя хочет меня забрать, чтобы совратить. Полный бред, дядя меня любил как сына. Он ни разу ничего такого... — Дракон махнул рукой, на которой блеснуло кольцо с драконьей мордой, и сделал очередной глоток из бутылки. Лео придвинулся к нему, но прикоснуться не решился: а ну как решит, что его жалеют? Вместо этого решил отвлечь:       — Как тебе вино?       — Вино? — Дракон рассеянно глянул на бутылку. — Да вроде ничего, а что?       — Называется Lacryma Christi del Vesuvio, слеза Христа у подножия Везувия. По легенде Христос узнал о том, что Люцифера низвергли из рая, и обронил слезу, — Лео увлёкся и заговорил совсем как его отец, когда представлял вино особым гостям ресторана. — И на этом месте вырос чудесный виноград, из которого уже больше тысячи лет делают вино. На самом деле...       Лео мог бы ещё долго говорить о вине, о том, что виноград и вправду растёт на склонах Везувия, где рыхлые лавовые почвы обеспечивают наилучшие условия для созревания лозы, о дымных нотках в насыщенном ягодном вкусе... Он не любил вино и не придавал особого значения этим знаниям, которые были с ним с детства — трудно ничего не знать о вине, когда растёшь в итальянской семье, да ещё и у шеф-повара; разбавленное вино им с сёстрами давали лет с двенадцати, а с тех пор, как он начал подрабатывать, он слышал, как отец соловьём разливается перед важными гостями. И всё-таки его неприятно укололо, когда Дракон со смехом прервал его:       — Да брось, эти сказки итальяшки придумали, чтобы нас облапошивать, а на самом деле всё из одной бочки разливают.       — Эй, я вообще-то итальянец.       — Ну какой ты итальянец, ты стопроцентный американец! — Дракон совсем развеселился. — Ты хоть по-итальянски говоришь?       — Certo che parlo italiano, perche non dovrei?!*       Дракон положил руку ему на горло и придвинулся так близко, что Лео ощутил его дыхание на своих губах.       — Не знаю, что ты сейчас сказал, но звучит очень сексуально.       Лео закрыл глаза, все мысли из головы вылетели, оставив только одну: если его не поцелуют сейчас же, вот прямо сейчас, то он просто... а что просто — он додумать не успел, потому что Дракон одновременно поцеловал его и сжал член через джинсы. Лео подавился стоном, потянулся к нему, бестолково шаря руками по его плечам под футболкой, по твёрдой спине. Дракон целовался так же, как делал всё остальное — жёстко, напористо, не оставляя пространства для возражений — не то, чтобы Лео хотел возражать, не тогда, когда его прижимают к стенке, тискают уже почти поднявшийся член и целуют так, что забываешь, как дышать. Хотелось большего контакта, хотелось по-животному потереться о Дракона всем телом, чтобы впитать его запах и оставить его на себе. Он попытался переменить позицию и сесть верхом, но когда Дракон позволял делать то, что хочется Лео? Вместо этого он положил ладонь ему на горло, второй продолжая поглаживать через ткань джинсов, и впился взглядом в лицо. Лео мог только беспомощно смотреть ему в глаза, тяжело дыша приоткрытым ртом.       — Ты бы знал, как похабно сейчас выглядишь, — прошептал Дракон, наклонившись к его уху и сжимая обе ладони чуть сильнее; Лео задышал чаще, чувствуя, как уже болезненно трётся о ткань вставший член и как в лёгких становится горячо от нехватки воздуха. — Как маленькая сучка, которая душу продаст за большой и толстый хер. Я б тебя выебал прямо тут, и ты бы мне даже не возразил.       Из всего этого до затуманенного мозга дошла только часть про «возразил», и Лео прошептал:       — Нет... — имея в виду, что не возражает и на всё согласен.       Тут Дракон отстранился, разом лишив тепла и близости, и Лео потянулся было к нему, но тот встал и рывком поставил его на ноги, схватил за запястье и потащил за собой. Когда они вышли из-за пристройки, снова налетел холодный ветер, остудивший огнём горящие щёки; вид на ночной город снова поразил своим великолепием, но теперь любоваться не хотелось, хотелось жадных прикосновений, грубых поцелуев, жаркого шёпота в ухо, и какая разница, что шепчут, если смысл один: Лео самый красивый и самый желанный, и Дракон его так хочет, что не может сдержаться!       И только когда Дракон подвёл его к самому ограждению, Лео вздрогнул и слегка отвлёкся от мыслей о сексе.       — Погоди, давай подальше... — пробормотал он, но Дракон развернул его спиной к перилам и поцеловал, прижимая к себе за бёдра. Потом его руки переместились повыше, стиснули задницу... а в следующий момент Лео почувствовал, что его приподняли и посадили на перила.       Мгновенный прилив паники отрезвил его, как ледяной душ; он вспомнил, какая бездна сейчас у него за спиной.       — Нет... нет-нет-нет, мне страшно! — он попытался сползти вперёд, чтобы коснуться ногами твёрдой поверхности, но Дракон удержал его на месте, обхватив за талию.       — Ну постой. Постой. Я же тут. Я тебя держу. Ты мне доверяешь?       Сколько там этажей в здании? Сколько бы ни было — на его долю хватит; если упасть — это верная смерть.       — Лео. Посмотри на меня. Ты мне доверяешь?       Он стиснул зубы и перевёл взгляд на Дракона.       — Если доверяешь, — прошептал Дракон, — то расслабься. Если не доверяешь... то что ты тут делаешь?       Его рука снова легла на ширинку, пальцы расстегнули молнию, и Лео вздрогнул от прикосновения: Дракон мягко поглаживал, сжимал, и пропавшее было возбуждение возвращалось. Лео всё ещё не мог заставить себя разжать руки, мёртвой хваткой вцепившиеся в плечи Дракона, но уже перестал представлять, как пролетит бесконечные мили вниз и шмякнется на асфальт.       — Так что? Доверяешь мне? — шершавые пальцы коснулись головки, потёрли чувствительное место прямо под ней, а потом обхватили член и начали ритмично двигаться.       Он закрыл глаза, послал всё к чёрту и выдохнул:       — Да. Да, я тебе доверяю.       Было что-то невероятно прекрасное в том, чтобы содрогаться от оргазма в головокружительной высоте над городом, на волосок от смерти, близость которой и делала удовольствие таким невозможно острым и сладким, как никогда в жизни.       

***

Его настиг гардеробный кризис, пора посмотреть правде в глаза. А он ведь считал, что это бывает только с женщинами — ну, с настоящими женщинами, а не с мужчинами, которые время от времени пляшут на сцене в женском макияже и шмотках. Раньше всё было просто: идёшь в клуб — надеваешь охуительные сапоги, делаешь макияж, завиваешь и укладываешь волосы; всё остальное приложится. А если не в клуб, то сойдут первые попавшиеся под руку спортивные штаны. Но теперь требовалось нечто среднее между образами великолепной Паулины и гопника из восточного Берлина, и с этим возникли трудности — обычной одежды у Пауля практически не было. Пара чёрных водолазок, джинсы, забытая кем-то из случайных любовников клетчатая рубашка — он примерил её, оказалось, что рукава ему коротки. Кто бы сомневался. Он швырнул рубашку на пол и раздражённо уставился на себя в зеркале гардеробной.       Показывали что-то неприятное. Постаревшее, усталое лицо; на лбу наметилась морщина и с каждым годом становится всё глубже, Артур как-то легкомысленно сказал «можно же ботокс уколоть!», и Пауль чуть его не съел. Он не хотел превращаться в жалкое существо, стирающее все признаки возраста с лица; стареть тоже надо с достоинством. Видал он старых геев, увлекающихся ботоксом, — натянутая неподвижная кожа блестела, отражая мельчайшие лучики света, и всё лицо напоминало жуткую маску. С двадцатилеткой всё равно никто не перепутает, да и тридцать не дадут, так какой смысл? Только людей смешить.       Красавцем на лицо он никогда не был, всегда брал другим — высоким ростом, телом на пике физической формы. И всё равно печально было видеть следы, которые оставляет возраст. Скоро ли ему перестанут написывать восторженные поклонники в приложениях? Скоро ли он лишится этой возможности потешить эго, искупаться в волнах чужого мимолётного восхищения, которое всё равно ничего не стоит, потому что уже на следующий день парень поставит галочку в списке побед и пойдёт дальше?       С верхней полки свешивалось что-то розовое. Он потянул — и ему в руки мягко свалился цветной парик с кокетливыми локонами. Пауль нахлобучил его на голову и посмотрел в зеркало.       — Что разнылась? — резко сказал он отражению. — Хватит сопли на кулак мотать! Давай, детка, жопу в кулак собрала, встала и пошла! Жопа-то у тебя, по крайней мере, что надо!       Он повернулся и оценил себя с тыльной стороны: не придерёшься, такого отличного зада во всём гей-квартале не сыщешь. Повеселев, он стащил парик и надел джинсы с белой футболкой, отыскавшейся в глубинах шкафа. Бриллиант останется бриллиантом и в самой простой оправе!       Оделся он как раз вовремя: в дверь позвонили, и Пауль пошёл открывать.       Алек в обнимку с той самой коробкой, которую уже пытался вручить, стоял на пороге, освещённый закатным солнцем. Лучи словно специально падали прямо на него, золотя вьющиеся белокурые волосы. Пауль был уверен, что это аристократическое чудовище ничего не делает с волосами, они у него прямо с утра ложатся идеально. И выбором одежды он не мучается — ходит в одном и том же твидовом пиджаке с заплатами на локтях и всё равно ухитряется выглядеть так стильно, что в любой компании безошибочно определишь в нём британца из высшего общества.       — О! — едва увидев его, Алек заслонил глаза длиннопалой рукой. — Ослеплён и сражён наповал. Простым смертным нельзя смотреть на солнце...       Пауль закатил глаза:       — Ну хватит! Заходи уже.       — Как там «горячий пассивчик»? — поинтересовался Алек, поднимаясь вслед за ним по лестнице в гостиную. — Надеюсь, ты добился нужной степени прожарки?       — Какой ещё... — начал было Пауль, обернулся и наткнулся на насмешливый понимающий взгляд. Он вспомнил, как они расстались, и злясь на самого себя, резко ответил: — Всё отлично, спасибо, что спросил!       Не было на самом деле в тот вечер никакого пассивчика, ни горячего, ни холодного. Было — два мартини, хотя в обычное время он практически не пил, разве что виски на два пальца раз в неделю; полутьма и тишина гостиной, капли дождя, ползущие по панорамным окнам, и безрадостные мысли о собственном одиночестве. Но что прикажете делать? Переспать с Алеком? Только его после этого и видели, отправится покорять новую вершину. И лучше бы всё случилось именно так, потому что если нет, то начнутся очередные уродливые отношения, которые Пауль изо всех сил будет стараться вывезти, пока наконец не поймёт, что снова волочит за собой связку грохочущих грязных консервных банок.       Ничего этого он Алеку, конечно, не сказал, только предложил сесть и открыл коробку, чтобы ещё раз полюбоваться на сапоги. Они были ещё красивее, чем ему запомнились — ядовито-зелёные, прекрасно сделанные, да ещё и, насколько он помнил, на удивление удобные. Страшно представить, во сколько они могли обойтись.       Вот ещё один камень преткновения между ним и Алеком — тот легко сорил деньгами, потому что не знал им цену. Аристократ из богатой семьи, у которого с детства было всё, что только пожелает — не тот человек, с которым Пауль смог бы близко сойтись. Все его самые любимые люди получали то, что имеют, тяжким трудом: что Артур, который с восемнадцати лет работал по двенадцать часов в день и постоянно учился, чтобы стать отличным парикмахером, что Ирина, которая переехала в Америку вместе с мужем-бизнесменом, развелась с ним и десять лет работала то посудомойкой, то перебиральщицей орехов в супермаркете.       А тут — этот. Частная школа, путешествия, дядя — посол в Японии, множество связей, множество рук, которые протянутся, чтобы помочь. Совершенно другая жизнь. Не надо даже пытаться совместить их миры.       — Чаю? — поинтересовался он, закрывая коробку. — А может, чего покрепче?       — Чаю, пожалуйста.       — Всё ещё не пьёшь? — хмыкнул Пауль, щёлкая кнопкой электрического чайника, и Алек отчитался:       — Скоро месяц будет.       — И как тебе трезвая жизнь?       — О, просто ужасно! — с жаром отозвался Алек. — С мира стряхнули волшебную пыльцу фей. Кто был всем, стал никем... Как будто пробила полночь, и умные собеседники превратились в обалдуев, красавцы — в крыс...       «...а "божество" — в немолодого и не особенно красивого мужика», — мысленно дополнил Пауль, заваривая чай.       — ...и только ты по-прежнему остаёшься маяком света и райского блаженства, — торжественно завершил Алек. — Кстати, может, я всё же заслужил награду? Я ведь не пропил сапоги! Один поцелуй, губ твоих касанье...       — Могу предложить только диетическое печенье, — отрезал Пауль, и Алек вздохнул, устремив на него томный взгляд голубых глаз.       — Думал ли я, что настанет в моей жизни такой день, когда я позавидую «горячему пассивчику»? — вопросил он, и Пауля передёрнуло. Алек ведь не нарочно тыкает его палочкой? У него такой безмятежный вид, такие ясные голубые глаза... нет, он не может быть настолько умён и проницателен, чтобы понимать, какие чувства мучают Пауля! Просто ревнует.       Пауль поставил поднос на журнальный столик и хотел было разлить чай, но Алек остановил его:       — Позволь мне хотя бы поухаживать за тобой?       — Я, видать, к успеху пришёл, если мне наливает чай английский лорд, — проворчал Пауль.       — Я не лорд, ты же знаешь, — мягко поправил его Алек и так славно улыбнулся, что Пауль не выдержал:       — Знаешь, что? У нас сегодня киноночь. Примерно через час все начнут собираться. Оставайся? Если, конечно, никто не будет против.       — Приобщиться к мировым шедеврам кинематографа в компании друзей божества? Только полный дурень откажется!       — Скажешь тоже — к шедеврам... Мы будем смотреть трэшовый ужастик про пару геев, которых преследует маньяк, и всё это должно символизировать внутреннюю гомофобию. В этот раз была очередь Артура выбирать.       — Непременно отыщу глубокий символизм в потрошении пары геев, — с готовностью откликнулся Алек. — Может быть, это отсылка к Ахиллесу и Патроклу, а может, к Оресту и Пиладу, кто знает!       — Вот расскажешь это всё Артуру, он на седьмом небе будет от счастья, — резюмировал Пауль и навёл на него смартфон. — Не шевелись!       Алек замер с удивлённо приподнятыми бровями, кружкой в одной руке и диетическим печеньем из сухофруктов в другой, а Пауль сфотографировал его и кинул фото в общий чат с вопросом:       «Никто не против, если он с нами фильм посмотрит?»       Никто не возразил, все написали только, что Алек очень милый и хорошо выглядит, поэтому было решено, что он останется. Пауль не сомневался, что Алек со всеми поладит — тот прекрасно вписывался в любые компании, мог найти общий язык с кем угодно и везде чувствовал себя одинаково комфортно.       Они пили чай, Алек рассказывал байки про своего прадеда, который был военным лётчиком во время Второй Мировой. Алек утверждал, что прадеда сбили где-то неподалёку от расположения немецких войск, но тот выжил и пошёл пешком обратно к своим. По пути наткнулся на вражеский обоз, напугал и ограбил немецких солдат и вернулся в часть на трофейном мотоцикле.       — Ну враньё ведь! — говорил Пауль, а Алек звал его приехать в семейное поместье и обещал показать тот самый мотоцикл, до сих пор стоящий в гараже. За такой болтовнёй час прошёл незаметно, и скоро в дверь снова позвонили. Пауль спустился, открыл дверь и обнаружил себя в обьятиях Артура, который прижался щекой к его груди и с чувством сказал:       — Ты же знаешь, что я тебя люблю, да?       — Детка, ты решил наконец-то открыться? Я тоже тебя люблю! Как думаешь, горячий грязный секс в прихожей испортит нашу дружбу? — томно поинтересовался Пауль, и Артур тут же его отпихнул.       — Иногда я забываю, какой ты кусок жопы, но за тобой не ржавеет напомнить!       Пауль схватил его за острый подбородок и посмотрел прямо в большие оленьи глаза.       — Что случилось? — поинтересовался он. — Что за странная история с тем, что ты вроде как заболел, а потом резко выздоровел?       — Да ничего, — Артур отвёл взгляд, и Пауль сразу понял — врёт. — Плохо себя чувствовал, потом отлежался.       Была у него отвратительная привычка не делиться проблемами и не рассказывать об обидах. Будет молчать до последнего, а на вопрос «ты обиделся?» голосом распиливаемого напополам великомученика ответит «нет». Но что тут сделаешь, не заставишь же говорить?       Понемногу подтягивались и остальные, гостиная наполнилась смехом и болтовнёй. Алек сердечно со всеми здоровался, помогал разложить еду, притащил плед для вечно мёрзнущей Мири, шутил и вёл себя так, как будто всегда входил в компанию, и Пауль наблюдал за ним с восхищением и гордостью, к которым примешивалась горечь.       — Ребят, а давайте в следующий раз Джесса к нам пригласим? — спросил вдруг Артур, передавая Паулю тарелку с диетическими чипсами из кейла.       — Я не против, — тут же поддержал его Пауль, — пусть приходит.       — Это ведь тот высокий красавец с мускулами, как у микеланджеловского Давида? — мечтательно откликнулся Карл. — Я тоже не возражаю.       Артур заулыбался было, но тут Мири мрачно сказала:       — Я против, — и смело встретила удивлённый и огорчённый взгляд Артура. — Гетеро-мужик, который сидел в тюрьме, серьёзно? Мне будет некомфортно, — отрезала она.       — Да, Арти, — поддержала её Таня. — Прости, но я тоже против.       Пауль мысленно закатил глаза: он знал, что Таня всегда поддерживает того, кто выскажется наиболее убедительно, вряд ли она лично была против Джесса.       — Да ладно, он нормальный парень, — хмыкнула жена Тани Линда. — Мы с ним в спортзал вместе ходим.       — В спортзал ты ходишь с кучей людей, неужто за всех можешь поручиться?       — Не, мы в такое время ходим, что там только я и он. Да нормальный он! Удар хорошо поставлен...       — Это точно не аргумент в его пользу! — засмеялась Таня.       Артур нахмурился, пробормотал, что ему звонят, и выскользнул из комнаты. Пауль вышел следом и нашёл его на подоконнике в полутёмном коридоре, где горели только бра у лестницы.       — Обиделся? — спросил он, присаживаясь рядом. Силуэт Артура выделялся на чуть более светлом фоне окна; он сидел съёжившись и подтянув колено к груди, одно плечо острым углом торчало вверх.       — Нет, мне правда звонили, — Артур для убедительности продемонстрировал светящийся экран смартфона. — Насчёт дня рождения, бронь дома подтверждали. У нас будет тот дом, что я хотел, с бассейном и боулингом! Круто, да? Только с кейтерингом я пока не решил вопрос, то одно не так, то другое...       — Опять пир на весь мир будешь устраивать? Тебе это точно надо?       — Люди же ждут... — в голосе его особой уверенности не чувствовалось.       — Люди ладно, они всегда ждут возможности в боулинг на халяву поиграть. А ты? Может, к чёрту всё это? Отмени бронь дома, пригласи самых близких куда-нибудь. Позови заодно Джесса, пусть девчонки с ним поближе познакомятся и поймут, что ничего в нём плохого нет.       — Я уже половину гостей пригласил, всё организовал, ну как теперь всё отменять? Ну и потом, я каждый год праздник устраиваю, меня засыплют вопросами, что случилось!       — Отговоришься чем-нибудь.       Пауль знал, что Артур не согласится, но попробовать стоило. Они помолчали немного, потом Артур тихо вздохнул и сказал:       — Да, я обиделся.       «Аллилуйя!» — возрадовался Пауль. Может, и не зря Арти ходил к шарлатану-мозгоправу и отваливал кучу денег за болтовню о детских травмах.       — Почему когда ты Алека приглашаешь, так Мири с Таней не возражают? А когда я про Джесса заговорил, так сразу нет. Ну как так?       Пауль придвинулся ближе и обнял его за плечи, притянул к себе.       — Они просто его не знают, детка.       — Так ведь и не узнают, если всё время будут возражать!       — Дай им время, — посоветовал Пауль. — В конце концов, он и правда в тюрьме сидел.       — Такое отношение только усиливает социальную стигму, которую общество накладывает на бывших заключённых, и не даёт им возможности исправиться! — выдал Артур, и Пауль с трудом подавил смешок, не желая сейчас его бесить.       «Моя социально справедливая детка в своём репертуаре. Кое-что никогда не меняется», — с нежностью подумал он и чмокнул Артура в висок.       — Ну детка, ну не все готовы своими руками стигму снимать, — заворковал он. — Просто подожди немного...       Он поутешал его ещё какое-то время, а потом в коридор выглянула Линда:       — Вы тут что, целуетесь?       — Нет, мы уже кончили! — голосом Паулины Прекрасной ответил Пауль, и Артур тихо фыркнул, пихнув его под бок.       — Тогда идите уже фильм смотреть, а то Мири сейчас весь кейл съест!       Они слезли с подоконника и вернулись в гостиную, причём Пауль уселся рядом с Артуром и обнял его за плечи, что вызвало у Алека целую серию демонстративных вздохов, долгих взглядов и выразительных жестов, которые наверняка означали «на его месте должен быть я!».       Пауля это не особенно впечатлило. Хоть и польстило в глубине души.