***
Воздух стал тяжелее в сотни раз, я прикован к постели, не могу пошевелиться. С трудом открываю глаза. Я в другом месте. Палата интенсивной терапии? Сам не могу дышать — мне помогает трубка аппарата искусственной вентиляции лёгких. Рядом мой кардиолог, Пак Чимин. Замечаю слёзы в его глазах. Захожусь в приступе кашля. Не понимаю, что происходит, но я жив. Всё ещё жив. Приборы пищат с каждой секундой всё сильнее. Что-то снова не так? Я не успеваю взглянуть на монитор. Отключаюсь.***
Очень ярко. Помещение огромное. Операционная? Всё вокруг бело-голубое, холодное, стерильное. Стараюсь себя отвлечь. Сердце выскакивает из груди, я слышу его биение даже в кончиках пальцев. Не образно говоря. — Готов? — узнаю анестезиолога.***
Я буквально обмотан трубками. Понимаю, что всё торчащее из моего тела оставит ужасные шрамы, но… Что случилось? Еле заметно ворочаюсь, сильнее и не получится. Раскалывается голова. Я на своей койке, но в палате не один. Сначала слышу плач, потом уже вижу. Мама, за плечи её обнимает отец. — Наконец-то, — одними губами шепчет она. Я не успеваю разглядеть родителей, передо мной вырастает Чимин и начинает осмотр, спрашивает о мелочах, я отвечаю. Отвечаю верно, слышу облегчённые выдохи всех присутствующих в палате. Но сам выдохнуть не могу — ничего не понимаю. — Я… — пытаюсь спросить, но слова врезаются в горло, заставляя лишь прохрипеть. Чимин прикладывает указательный палец к губам. Ничего не чувствую. — Не напрягайся, — тепло говорит он. — Тебе нужно отдохнуть, — ерошит почти невесомо мои волосы. Я подружился с ним, будучи в больнице, потому что наши внутренние миры неплохо сошлись. На уме одни и те же фильмы, одна и та же музыка. Оба предпочитаем на завтрак овсянку с фруктами. Пришли к этому выводу, когда я уплетал за обе щёки кашу, а он проводил обход. Пришлось делиться, я ведь не жадина! С каждой секундой мне становится всё лучше, но не хорошо. Я неотрывно наблюдаю за Чимином. Не хочу смотреть в глаза родителям, уверен, они считают меня… Обузой? Так и есть. Жаль, детей у них больше не может быть. Пак Чимин — успешный кардиолог (мои родители стремятся ко всему самому лучшему, вот и выбрали его: средств не жалко), несмотря на разрыв в возрасте — я понимаю его рассказы. Обо всём. Он такого же роста, как и я, волосы иссиня-чёрные, а глаза карие, как у большинства корейцев. Во время работы он серьёзен, но стоит смене закончиться — превращается в улыбчивого мальчишку. Он очень красиво смеётся. И заразно. Я дразню кардиолога из-за того, что порой его глаза превращаются в щёлочки. Он угрожает в такие моменты мне. Говорит, что сломает все рёбра, а я его обнимаю. Пусть. Моргаю. С каждым разом замечаю смену обстановки вокруг: день, ночь. Но неизменно чувствую себя сонливым. Больше ничего необычного.***
Я окончательно прихожу в себя. Понимаю это по тому, что всё вокруг кажется нормальным. К тому, что мои движения связаны — привык. На мне та же больничная одежда, что и всегда. Она сменяется, но остаётся неизменной. Знаю, что звучит странно, но это так! Белоснежные штаны по щиколотки, рубашка из такого же материала, утеплённого. Больше тканей на мне никаких, кроме нижнего белья. За окном светло. Скорее всего, утро. Я радуюсь тому, что жалюзи не посмели закрыть. Но странное чувство не отпускает. Терзаю себя. Почему я здесь? Умирал ведь. Пытаюсь вспомнить что-то важное, но никак не могу. Отключался, приходил в себя. И так по кругу. Должно быть, меня чудом смогли привести в чувство. Перевожу взгляд на настенный отрывной календарь (благодаря медсёстрам всегда верная дата) и чуть не глотаю язык. С того момента, как меня пришлось спасать, прошла почти неделя. Но как? Я решаю не насиловать свой мозг, всё равно не смогу найти верные ответы. Дождусь Чимина. Когда он наконец приходит, то сияет ярко-ярко, а я, наверное, похож на тучу. Так уж действует на меня незнание! Чимин не изменяет себе, тщательно проверяет моё состояние и занимается непонятными мне врачебными обязанностями, а затем подставляет ближе к койке стул и садится, взяв мою ладонь в свои. Его руки тёплые. — Ты будешь жить, Тэхён, — говорит он мне. В его глазах читаю искренность, но никак не могу поверить. То, что он сказал, похоже на чушь. Выгибаю брови, как и привык делать в подобных ситуациях. Я. Не. Верю. А зачем ему меня обманывать? — Расскажу тебе всё, когда ты немного окрепнешь. Пара дней и сможешь спокойно передвигаться, — я не успеваю что-то ответить, потому что засыпаю. Видимо, через капельницу насыщаюсь каким-то быстродействующим препаратом.***
Я сижу, свесив ноги, лицом к окну. Возле подоконника стоит Пак и грызёт яблоко, одно из тех, что мне принесли родители в тот день, когда я заметил их. Чимин сказал, что больше они и не приходили. Кардиолог настоял на том, чтобы рассказать мне обо всём, когда он не будет кардиологом. Неформально. После смены. Чудной! Наверное, ему так будет легче. Или мне. Я заметил огромный шов вдоль своей груди. — Донор нашёлся неожиданно, — подаёт голос он. — Автомобильная авария, гололёд, не справились с управлением. Я рассматриваю его джинсы и свитер грубой вязки. Тёмно-синий. На ногах у него коричневые ботинки на завязках. Узоры на шнурках меня очень интересуют. Всё, кроме глаз говорящего. Мне всегда было трудно смотреть людям в глаза, а тут ещё и… — Мы в ту ночь пытались стабилизировать тебя, было сложно, — честно признаётся. Задумчиво смотрит в окно, замечаю, взглянув на долю секунды. — Я испугался, что… Но нам позвонили, сообщили о сердце, которое должно тебе подойти… Мы долго не думали, дело было срочное, — вижу, что он шагает ко мне, а затем койка прогибается под весом ещё одного тела. Своим плечом чувствую его. Подбадривает. Стараюсь не подавать виду, что я шокирован, сбит с толку. И всё ещё ему н е в е р ю. В груди точно такой же ритм. Ранее, до всех этих событий, что не укладываются в голове, врачи называли моё состояние ребусом. Среди различных предположений не нашлось верного, пока мне не сделали ультразвук. Гипокинезия — пониженная сердечная активность. Тонкие стенки. Увеличенные сердечные камеры… Дальше не помню, больше не слушал. Ясно было одно — всё плохо, никакие кардиологи не нужны, чтобы это подтвердить. Элементарно, как дважды два. Заговорили о пересадке сердца, но предупредили, что из-за редкой группы крови шансов мало. Документы подписал, дал согласие. Я был в приоритете из-за плачевного состояния. Несмотря на это, в листе ожидания я томился почти год. Уже и забыл о нём, чудо — не в моём случае. Думал я так. Но всё же очень хотелось хотя бы нормально дышать. Знаете, я завидовал людям, которые свободно вдыхали и выдыхали воздух. Мне было тяжело. Последние месяцы больница и персонал заменяли всё. В моём состоянии не было даже речи о том, чтобы отправиться домой — никакие инфузии с лекарствами мне бы не помогли. К тому же, у меня развилась анемия, функция почек медленно ухудшалась. Моя память ужасна тем, что очень хороша. Зря я тренировал её большую часть своей жизни, не хочу хранить в голове все детали. Как сейчас помню смерть своего прадедушки из Нидерландов от странного заболевания сердца. С тех пор медицина шагнула далеко вперёд, раз я… Раз я смогу жить?.. — Донор подошёл почти по всем параметрам: группа крови, масса тела, иммунологическая совместимость, — перечисляет Чимин. Видимо, он говорил что-то и до этого, я слишком погрузился в себя. Бывает. — Не сошёлся пол, но таких практик было более, чем достаточно. Всё должно быть в порядке при должном уходе, тебя ждёт сложный процесс реабилитации, — я чувствую его ладонь на своём плече, он некрепко сжимает его. Мне легче, когда кто-то рядом. Хочу поблагодарить за это, но немею, когда он сгребает меня в объятия. Раньше первым обнимал только я.***
Всё, что делаю в последнее время — стою перед зеркалом в ванной комнате и просто смотрю на себя. Когда Чимин подтвердил мои догадки о том, что мне всё-таки пересадили сердце, я ещё не осознавал. И сейчас не осознаю. Я не понимаю! Как это возможно?! Неужели?.. Я невесомо касаюсь пальцами шва и веду вдоль, от начала и до конца. Как уже упоминал, я далёк от медицины, поэтому даже на один процент из ста не понимаю, как можно вытащить из человека сердце, поменяв на другое. Как оно работает после такого? Смотрю испуганно на себя. Я тот же? Ким Тэхён? Вроде. Рост средний, сам худощавый, стою в одних штанах, так что вижу каждую косточку. И каждый будущий шрам. Рука всё так же покоится на груди, я чувствую отчётливо стуки... своего сердца. Я не решился спросить у Чимина о личности донора. Струсил. Сам по себе я совсем не смелый. Но обязан узнать... На типичного корейца я не похож. Мой отец — голландец, от него у меня светлые волнистые волосы и почти голубые глаза. Мне кажется, они скорее серые, а после всех событий — почти прозрачные. Любви от отца давно не жду, не оправдываю надежд. Но и давления на меня никто не оказывает: я не виноват в том, что болен. Теперь здоров? Если буду исправно лечиться, я буду здоров? Ненавижу свои резкие скулы и родинки на лице (на моей светлой коже они кажутся огромными!): пострадали губа, нос, щека и нижнее веко. Это лишь те, что заметны сразу. С остальными смирился, ладно. Да, Ким Тэхён. Внешне — точно. Ванная крохотная, в спокойных тонах. Я бы не вынес чего-нибудь броского, такой уж человек. Хотя… Можно ко всему привыкнуть! В этом я мастер. Могу собой гордиться? Улыбаюсь и качаю головой, пытаясь стрясти с себя всё. Мне теперь почти не больно (в физическом плане), но не легче (в душевном). Что же мне дальше делать? Меня терзают противоречия. Я благодарен за то, что кто-то подарил мне жизнь. Ведь долго ждать я бы не смог. Но как осознать и принять то, что сердце принадлежало такому же человеку, как и я? Живому... Оно бьётся под моей ладонью. Я редко плачу (ложь). Сейчас так сильно, что перестаю видеть своё отражение.***
Все рады тому, что я могу спокойно передвигаться. Кроме врачей, что меня наблюдают: мне нравится выходить за пределы своей палаты, а они убеждают ежесекундно в том, что там для меня — опасно. Как понял я, об иммунитете можно забыть. Его убивает моё лечение. Заразился — умер. Ну, это крайний вариант. Скоро обещают отпустить домой (меня держать долго в больнице опасно (заразился — умер), больных немало, точнее, все нездоровы), но и там просят, хотя бы в первое время, никуда не ходить. У меня длиннющий список наставлений… Если развернуть лист бумаги, как в комедийном фильме, то достанет до пола! Точно вам говорю! Комедии, кстати, мне не по душе. — Тогда что посмотрим, Тэхён-оппа? — девочку передо мной зовут Мэй, ей девять лет. Наверное, только с ней мне разрешают общаться, поскольку она не опасна для моего здоровья. Она не пациент и пришла специально ко мне. Проведать. Мне тут скучно! Познакомились мы уже давно, в общей комнате отдыха. Там мягкие диваны, кресла, ворсистый ковёр посредине и телевизор. Детские игрушки тоже имеются, но она никогда не играла с остальными. Уже слишком взрослая для подобного — так объяснила. Я много смеялся в тот день. Одета она в миленькое платьице и розовые туфли. Я против неё — призрак. Длинные косички, думаю, заплетала мама, в них необычно вплетены нежные ленточки. Глаза большие, она смотрит на меня так, будто я должен отдать ей весь мир! Впрочем, почему бы и нет? — Фантастику? — предлагаю я. Она широко улыбается и забирается ко мне, садясь рядышком, а в ноутбуке, что ставит себе на колени, уже увлечённо печатает в поисковике запрос. Дети нынче умницы. Я назвал этот жанр, потому что помню, как она упоминала, что фильмы с таким уклоном её приводят в восторг: нарушаются границы реальностей, принятых условностей. Я был удивлён такому объяснению. Мы много разговаривали. Думаю, больше всего в ней меня тронула искренность. А разве могло быть иначе? Мэй говорит, что обожает Скарлетт Йоханссон, поэтому выбирает фантастический боевик «Люси», упоминая, что его видел каждый человек на планете. — Я — нет, — признаюсь, за что получаю лёгкий удар в плечо и упрёки, льющиеся милым голосочком: — Ты кто вообще?! — тянет гласные она, разражаясь смехом. Я тоже. Перед тем, как нажать на треугольник посредине экрана, она спрашивает можно ли закрыть жалюзи, чтобы солнце так сильно не освещало комнату. Эффект кинотеатра не будет создан, но всё же лучше, чем ничего. Я лишь коротко киваю. Мне не очень нравится разговаривать. Я рад, что она много болтает. Забавная. Мне тоже нравится актриса, фильм сам по себе увлекательный, но сюжет глуповат. Я читал на досуге о мифе об использовании мозга на 10%. На то и миф — неправда. В науке говорят, что утверждение о 10% — пример «неправильного представления о психологии» или «нейромифа». Многие утверждают, что люди могут увеличить свою мозговую активность за счёт задействования «неиспользуемой» части мозга, как и показано сейчас на экране ноутбука — девушка применяет телепатию. Согласен, что интеллект действительно можно развивать при помощи упражнений, но сама мысль о том, что люди используют только часть мозга, неверна. Каждая часть мозга имеет определённую функцию, нет областей, которые бы не использовались. «Время — это единственная единица измерения», — говорит Люси. С этим я соглашаюсь. После титров я о своих мыслях рассказываю Мэй, на что та громко хохочет, держась за живот, и падает в ворох подушек. У меня их три: обычная и две, что я притащил из дома (они меньше, но мягче и уютнее). — Тэхён-оппа, — не прекращает смеяться, — на то это и фантастический фильм, — объясняет так, будто я ребёнок. Это она ребёнок! — Ты что, отличник всех отличников? — закончив надо мной издеваться, она вновь садится рядом. Мы соприкасаемся коленями. Рядом с ней я не кажусь почти прозрачным. — Ни в коем случае, — отмахиваюсь. — Я даже в школу не ходил, — печатаю в ноутбуке новый поисковой запрос: хочу показать ей что-нибудь научное (интересно же!). — Как?! — я поворачиваюсь к ней, замечая то, как широко раскрыт рот от удивления и выпучены глаза, а потом оказываюсь в плену объятий. — Пожалуйста, раскрой секрет, Тэхён-оппа! Я ненавижу ходить в школу! Умоляю, Тэхён-оппа! — не прекращает она, а я тем временем всеми силами пытаюсь отлепиться от неё. На мне маска от вирусов, как и положено, ведь я совсем слаб. Ох, чувствую, что такие меры предосторожности не помогут. — Пожалуйста, — притворно хнычет, за что получает от меня щелчок по лбу. — Ай! — прикрывается двумя руками и смотрит обижено из-под длинных ресницы. На лису похожа. — Лиса! — так и говорю, пусть знает. — Хитрая, — хмыкаю и возвращаюсь к ноутбуку. — Я всегда мечтал ходить в школу, — на экране уже маячат люди, но звук я не включаю: посмотрим с субтитрами. — А почему тогда не ходил? — с вызовом спрашивает она, скрестив руки на груди. Я не придумываю плана побега лучше, чем начать её щекотать. Она вновь падает, пытаясь прикрыться подушками. Но они мои — значит, на моей стороне. Ими я её и вывожу из строя, одновременно с этим угрожая тем, что больше не получит от меня ни одной конфеты. А нечего пытаться щекотать меня в ответ! Я безумно сильно устал. Но выиграл. Мы смотрим о новых научных открытиях.***
Пришла мама, я уже и не ждал. Она плачет, обнимает меня и тычется холодным носом в шею, отчего по коже расползаются мурашки. Чимин тактично просит быть аккуратнее, чтобы я не заболел от её холодных касаний. Не думаю, что это из-за погодных условий. — Мой бедный мальчик, — неустанно повторяет она, повиснув на мне. Я стою посреди палаты неподвижно, лишь киваю кардиологу, тот понимает и оставляет нас наедине. Я аккуратно отодвигаю её от себя и беру лицо в свои ладони. Почему она льёт слёзы? Я же жив! Или поэтому? На маму я мало похож, потому всегда с интересом рассматриваю её лицо. Плавные черты, никаких резких линий, мягкость в каждом миллиметре. Возраст никого не щадит — уже заметны морщины, хоть она и ходит на всякие там процедуры (я в них разбираюсь не очень (читайте как: совсем не разбираюсь)). Из-за плача покраснели глаза, виднеются капилляры на веках через тоненькую кожу, что сейчас отвлекают внимание от самих зрачков. Не нужно смотреть, я запомнил давно, что карие-карие. Она шмыгает носом. — Ну чего ты? — говорю я нежно. Люблю её. Стираю мокрые дорожки со щёк, пытаюсь успокоить, хотя, вроде как, жертва обстоятельств тут я. Ладно, это детали… — Не могу поверить, не могу поверить… — шепчет она, руками пытаясь что-то на моём теле отыскать. Водит и водит. Я знаю, что она меня тоже любит. По-своему. С отцом, правда, дела обстоят сложнее. Я киваю на все её слова, отвечаю на вопросы, которые задаёт, и соглашаюсь съесть йогурт, что она принесла. Мой любимый: с лесными ягодами. Чуть было не роняю ложку на её халат. Как хорошо, что в больнице принято ходить так: она бы меня по голове не погладила, запачкай я её платье. Или в чём там она сегодня. Сообщает, что разговаривала с врачами: всё у меня сейчас хорошо, отторжение органа не грозит (пока, тут не угадаешь, как поведёт себя организм), лечение назначено (я принимаю таблетки, хожу на процедуры), меня будут навещать врачи, когда я вернусь домой, но самому мне тоже придётся иногда наведываться в больницу. Самые тяжёлые — полгода. Она говорит ещё много всего: дыхательные упражнения, правильное питание, физические нагрузки… Зачем рассказывает? У меня есть подробный список. Если хочет поговорить, то спросила бы, как мне тут. Я бы рассказал о том, что дружу с Чимином, а так же с Мэй (я буду очень скучать по ней, когда меня выпишут!). — Как ты там? — спрашиваю у неё я. Я совсем не гордый, да мне и интересно. Она моя мама, хоть тепло разговаривать мы и не привыкли: дома за целый день можем перекинуться лишь парой слов. Это норма. Она немного удивляется вопросу, но быстро приходит в себя, как настоящая бизнес-леди. Я узнаю, что на работе дела отлично, отец сейчас дома, а наш пёс (сенбернар) Кью без меня грустит, отчего у меня щипают глаза. Я сентиментален, да! Но тут роль скорее играет то, что Кью — мой лучший друг. Я ему всё могу рассказать, а он понимает. Представляете? Понимает лучше, чем люди. Удивительно! — Ким Сони, — в дверном проёме появляется Чимин, у него ночное дежурство. Сейчас восемь вечера, узнаю я, взглянув на часы. — Вам пора, — он указывает рукой на выход. Мама понимающе кивает, приобнимает меня и уходит. Она навестила меня — я улыбаюсь до тех пор, пока не погружаюсь в сон.***
Утром ко мне в палату залетает Мэй, сразу скидывает с себя халат, бросая на стул, и садится рядом. Я неизменно на койке. А где же ещё мне быть? Мэй — дочь одного из медбратьев. Так случается, что он берёт её с собой на работу, ненадолго. Познакомившись со мной, она зачастила. Он и не против, чтобы с ней кто-нибудь был, пока он работает, жена в командировках, а в школе каникулы. — Тэхён-оппа! — она коварно улыбается и смотрит на меня из-под ресниц. Я замечаю дьявольский блеск в глазах! — Я всё утро думала кое о чём… Знаешь, я неплохо рисую… — мне уже не нравится то, что она задумала. Я до последнего верю, что друзья не поступают подло. — Давай раскрасим тебе руки! Ну, знаешь, будто бы у тебя татуировки! — она достаёт из портфеля, что с собой притащила, упаковку фломастеров, а я всё так же неподвижно сижу. А что я могу против неё?.. — Согласен, согласен?! — я киваю. Возможно, я слишком слаб перед этой девчушкой. Да и сопротивляться зачем? Я иду в ванную, меняю рубашку с длинными рукавами на ту, что с короткими (потому что она попросила!). Возвращаюсь с опаской, а она подмигивает. Лиса! Я сажусь на своё законное место и жмурю глаза так, будто мне действительно будут делать тату. Я боюсь боли! Но лишь щекотно… Пытаюсь сдерживать смех: я уже взрослый. Не получается, смеюсь. А она ругает меня! — Сиди смирно, Тэхён-оппа! — журит пальчиком. Мне почти стыдно за своё поведение. От прикосновений её пальцев мне тепло, или это потому, что помещение хорошо отапливается — не знаю. Вот она выводит цветочки всякие разные, говорит, что смысла нет — просто красиво. Я киваю, хорошо. Зачем мне какой-то смысл? В чём он вообще есть? Мотаю головой. Порой грустные мысли появляются оттуда, откуда я их не жду! И не вовремя! Только наедине их пускаю в свою голову. Рисует принцесс из мультфильмов, попутно о каждой говорит пару фактов (Золушка, Ариэль, Белоснежка, Жасмин (да у меня девичник!)), затем сердечки (о нет!), незамысловатые узоры… В общем, всё, что приходит ей на ум, и для того, чтобы я потом до конца жизни не отмыл. Но мне нравится. Необычно. На другой руке красуются - Мерида, Покахонтас, Тиана. Удивительно, что я запомнил всех. Наверное, потому, что Мэй действительно хорошо рисует. И объясняет тоже. Когда последние штрихи сделаны, она прячет язык, который всё время был старательно прикушен, и гордо вскидывает подбородок. — Скажи же, что это вау! — она взмахом руки откидывает назад свои распущенные сегодня волосы, а я смеюсь. — Вау! — повторяю за ней. Правда, мои волосы намного короче, но это ничего. Эффекта я достиг — палату заполняет наш смех. Найдя Чимина в коридоре (нарушаю), я, по указанию своей лисы-художницы, подношу руки ввысь и гордо говорю: — Смотри, у меня теперь рукава! Он прикрывается ладошкой, чтобы образ серьёзного врача беспощадно не рухнул, и хихикает, мотая головой. Должно быть, думает, что я дурачок. А возможно и так! Что он мне сделает? — Надо сказать Хосоку, чтобы отобрал у дочери фломастеры, — шутливо говорит он. Вдруг в его глазах появляется ужас, он хватает меня за край рубашки и тянет в сторону, подальше от скопления людей. — Тебе нельзя сюда! Боже, я с тобой совсем о здравом смысле забываю! — он выглядит взволнованным, так что я спешу его заверить, что ничем не заражусь за тот короткий промежуток времени, что здесь стою. — Ты не можешь этого знать, Тэхён, — серьёзно говорит он. — То, что всё прошло успешно, не обещает этого же и в дальнейшем, понял? — я киваю быстро-быстро и послушно, он выдыхает. Думал, я буду с ним спорить? Вот ещё! Я действительно отвык (а привыкал ли?) видеть так много людей и так близко: в это время приёмные часы, поэтому посетителей больше обычного. Мы стоим у самой стеночки, моя палата в метрах ста отсюда — так что не очень-то я и проштрафился, близко же! Чимин что-то говорит о том, что медсёстры получат от него выговор, потому что нужно внимательнее следить за пациентом, потом что-то ещё и ещё… Я его перестал слушать минуты две тому назад. Тук-тук. Сердце грохочет. Неподалёку стойка регистрации, я случайно зацепился взглядом. Там светло и стильно, живые цветы (обожаю), приветливый персонал… Больше ничего не знаю — смотрю лишь на человека, который беседует с одной из девушек, и всё. Просто всё. Он весь в чёрном. Длинное пальто, высокие ботинки. Вижу его в профиль: ровный нос, тонкие губы, чёткие скулы… На глаза спадают каштановые прямые волосы. Больше ничего не могу разглядеть, но мне этого достаточно… Тук-тук. Ускоряется. Я раньше никогда не чувствовал подобного: необъяснимо сильный интерес к человеку. Это странно. Я его совсем не знаю. Неотрывно смотрю, пытаюсь сам себя понять, но ничего на ум не приходит. Меня отвлекает чересчур громкий стук сердца! Не даёт сосредоточиться! — Тэхён, Тэхён, — Чимин трясёт меня за плечо, пытаясь вернуть на Землю. Я к нему заторможено поворачиваюсь, тот сильно обеспокоен. — Что с тобой? — спрашивает, всматриваясь в мои глаза. С виду всё совершенно в порядке, вот только… С сердцем что-то. Барахлит. Должно быть, последствия пересадки. — Эй, — становится он настойчивее. Не дождавшись никакой от меня реакции, переводит взгляд туда же, куда и я. Тот парень что-то заполняет, кивает на слова девушки за стойкой. Выглядит он печальным. Мне вдруг стало интересно — как он улыбается. — Вы что, знакомы? — в голосе кардиолога неподдельное удивление. Я мельком замечаю его выражение лица. Впервые вижу таким. — Нет… — шепчу я. Не знаю почему говорю так тихо, голос сел. Внезапно. Я почему-то пытаюсь запомнить каждую мелочь, что вижу: он нервно стучит ручкой по поверхности, когда слушает, закусывает губу. В какой-то момент тяжело вздыхает, тяжело кивает. Ему тяжело. Наверное. Я не эксперт. И почему я прилип так к его образу? Всего лишь какой-то парень! Зачем мне это?! — Ты ничего не спрашивал о доноре, — я резко поворачиваюсь к Чимину. Видок у меня, наверное, ещё тот: похож на одержимого. Я не при чём, оно само. — Уверен, что не хочешь знать? — с опаской. Тук-тук. Бешено. Я много думал о человеке, благодаря которому сейчас жив. Не спросил, потому что, как уже говорил, струсил, да и как спокойно существовать, зная наверняка? Это не просто информация, это намного большее. Моя благодарность тому человеку — выше всего на свете, я не в силах описать. Не зная точную личность спасителя, я могу себе воображать, что он мой ангел, а не обычный смертный… Смертный — ключевое слово! Во мне бьётся сердце — не моё! Значит, кто-то умер, чтобы я дышал… Я много думал, об этом можно рассуждать вечно… Не хочу пожалеть, не хочу видеть в ночных кошмарах (бывают) лицо той девушки… — Хочу, — если это связано с тем человеком. Не зря Чимин так резко об этом вспомнил. Тук-тук. Слишком. На глаза навернулись слёзы, я пытался лишь прийти в чувство, а почти всё пропустил! Подняв голову, сталкиваюсь с тем парнем. Он идёт к нам. Понимаю, что подозвал Чимин. Поздороваться? Он старше меня, не думаю, что очень. Выражение лица у него хмурое. Как я и предполагал: ему тяжело! Но он невероятно красив… Рвано выдыхаю… Воздух из лёгких выбивается… Так влюблённость описывают, смешно! Это точно не она. Тук-тук. Точно? Любви с первого взгляда не существует! — Привет, как ты? — обращается к незнакомцу Чимин, тот беззвучно кивает, дав понять, что всё нормально, и они пожимают руки. — Это Ким Тэхён, — указывает кардиолог на меня, будто это что-то подошедшему парню скажет. Он переводит взгляд, впервые смотрит, всё внимание до этого было лишь Чимину (друзья?). Всё, что я вижу в его карамельных глазах — ничего. Может, немного боли. Или не немного. Либо же это неприязнь. Я ему явно не по душе. Конечно, выгляжу, будто дурачок! Весь в белом, как привидение, а руки раскрашены в яркие цвета (от локтей и до ногтей!). Хоть бы не подумал, что это настоящие тату. Ой, он же не глупый! Это точно! Вижу. Каждая его ресничка врезается в мою память. — Чон Чонгук, — вежливый, протягивает руку (допускаю мысль, что заставляет себя). Пожимаю, смущаясь. Сам не знаю почему! Вздрагиваю. Чувствую ток, не преувеличиваю. Хотел бы заглянуть ещё раз в его глаза, но не могу. Не умею. И так слишком смело выискивал там какие-то эмоции. Тук-тук. Тук-тук. — Приятно познакомиться, — еле говорю. Язык онемел, такого раньше не случалось при встрече с новыми людьми. Не думаю, что дело в том, что я мало с кем знакомился. Парень ничего не отвечает, говорит спешно, что ему пора, и уходит. Завороженно смотрю на удаляющийся силуэт. У меня до сих пор в голове звенит его голос: мелодичный, успокаивающий. Я бы слушал и слушал! Хочу рвануть следом! Слишком быстро всё произошло - я же даже ничего не понял! Будто в тумане... — Тэхён! — видимо, не впервые меня зовёт Пак, я наконец реагирую. — М? Надеюсь, что вокруг меня не парят бабочки, как это обычно бывает в дорамах. Или не бывает? Не смотрю я такие сериалы! — Твой донор — его жена.