Сто девяносто ударов в минуту

Отсчёт моей второй жизни начинается с момента, когда новое сердце забилось в груди? Или с того момента, как я увидел его? Чувствую себя живее. Это странно, да. С того дня прошёл почти месяц, а в больнице меня спасало лишь одно — мысли о нём. Человеке, прочно вторгнувшемся в сознание. Память у меня хорошая, я бы каждую деталь берёг — но увидел мало сквозь непонятную мне пелену. Глаза подвели. И сердце билось слишком громко. Я о нём ничего не знаю! Да, симпатичный. Красивый! Не глуп, я уверен. И хороший человек. Добрых людей видно всегда по глазам. Люблю повторять, что я не эксперт, но… Печаль, боль или неприязнь не делают человека плохим. Лишь немного несчастным. Мне всё так же, как и тогда, хочется увидеть, как он улыбается. Смеётся, что ещё важнее. Голос у него удивителен. Каков тогда смех?.. Не могу не думать! Я похож на сумасшедшего… Закрываю рот рукой и съезжаю вниз по стене своей палаты, холод гуляет по щекам. Должно быть, уродливо рыдаю. Родители были правы, когда в детстве называли меня плаксой. Всё, что могу — мотать головой из стороны в сторону, сам себе, ведь больше в этих четырёх стенах — никого. И я сегодня их тоже покину. Непривычно быть одетым в обычную одежду: я напялил на себя широкие джинсы, высокие носки (они милые, с облачками), чтобы виднелись из-под ботинок, и длинный свитер (малиновый) с высоким воротом, чтобы прятаться от мира. На мне ещё маска, перчатки — Чимин настоял, ведь иммунитет мой сходит на нет. Так и задумано. Моя грудная клетка под давлением, дышать нечем. Похоже на то состояние, когда я умирал, но я всего лишь плачу… А почему?.. Точного ответа у меня и нет. Может, у меня слишком много эмоций? Или потому, что не понимаю своих чувств? Или же из-за того, что как раз таки понимаю?.. Нет, нет, нет! Я бьюсь головой о стену (скорее специально, чем случайно), ногой о пол и начинаю лить слёзы во весь голос, надеясь, что меня никто не услышит. Сначала я совсем не понял своей тяги к тому… Чон Чонгуку (красиво)… Во-первых, совсем его не знаю! Внешность, голос, манера передвигаться — ничего не решают, абсолютно. Ещё энергетика!.. Я молод, но не настолько наивен, чтобы вместо солёных слёз воображать сладкую вату. Во-вторых, он парень! А мысли тогда у меня были не из ряда «хочу с ним на футбол». И дело вовсе не в том, что этот вид спорта мне не по душе. Ладно, как самый обычный человек, я рассмотрел вариант влюблённости с первого взгляда! По словам психологов, в принципе, полюбить с первого взгляда способен любой человек, но чаще всего это свойственно порывистым, оптимистичным и энергичным людям (не уверен, что я такой). Они легко заражаются новыми идеями, увлечениями, планами, людьми (тоже нет)… Я к тому, что отношусь к меньшинству, привык, поэтому тот вариант, что подобное чувство может захлестнуть и противоположного по складу человека: замкнутого, стеснительного, неопытного в любых отношениях — мне подошёл больше. Правда, был ещё пункт, что это при том, если человек вдруг встретит «свой идеал» — нарисованный себе заранее образ. Рисовать я совсем не умею, даже линию ровную не проведу, так что… И идеалов себе никаких не воображал. Тем более, парней. Я что, дурак? Хотел бы — нарисовал принцессу! Одну из тех, что Мэй мне оставила в тот день на руках. Но я, как можно понять, не хотел. Вариант любви с первого взгляда отмёл. Списал на обычный интерес. Человека же влечёт к тому, чего он ранее не пробовал? Почему тогда я плачу? Ах, да. Пришло осознание. Называйте как хотите. В моей груди бьётся сердце его жены. И я понял, что существует ещё один вариант, кроме тех, что успел рассмотреть. Ненавижу настенные часы… Они слишком громкие! Тик-так. Я не верю в чудеса (даже смерть свою почти с достоинством приготовился встретить), не верю в волшебство, в знаки свыше и мистику — тем более. Верю только в факты, достоверные. Такие не найдёшь в интернете, но я попытался — что мне было делать, когда Мэй уходила, а Чимин спасал жизни? Глупые запросы о пересадке сердца… Могут ли передаться чувства? Что мне было думать?! Я не мог влюбиться сам!.. Я не влюбился! Прочёл множество историй… О вертолётчике, которому пересадили сердце танкиста. Врачи говорят нонсенс, а сам мужчина утверждает, что с сердцем ему поменяли и профессию: он знал все её тонкости, но это ему не приснилось. Знания пришли из ниоткуда. Он вспоминал, как садится в танк, управляет им, в составе танковой дивизии едет на поле. Более того, после выписки он встречался с бывшими танкистами, и они были поражены его знаниями: говорил о танках, как профессионал! Ещё он начал танцевать… Стал сексуальнее… Поражает. Ещё у одного человека после пересадки органа изменились привычки. В еде, а так же его отвернуло от алкоголя и курения. Был увлечён творчеством, а после — всё пропало. И желание, и умения. Но память улучшилась! Может глянуть на страницу текста и дословно рассказать. Стал увлекаться техникой. Был влюбчивым — охота гулять пропала. Предполагает, что новое сердце научило его любить… И сны ему снятся. Поражает. Близнецы, которые одновременно заболели одной и той же болезнью. Сначала выпала возможность пересадить сердце лишь одному. После операции ему начали сниться кошмары, были видения, что его брату ни в коем случае нельзя делать пересадку в течении ближайших двух лет! Так что семья решила не спешить. На этом странности не закончились — у него будто бы открылся дар ясновидения. Был вегетерианцем — стал мясоедом. Закурил, потянуло. Увлёкся политикой. Поражает. Ещё много случаев было. Поражает. Жаль, что всё выдумки. Чушь. А вдруг?.. Вдруг у меня в груди бьётся её любовь?.. Я роняю голову на колени, сжавшись до крохотных размеров, и обнимаю сам себя. Дрожу. Я не справляюсь с тем, что сейчас во мне творится. Я ничего не понимаю. Это так сложно… Я никогда не любил! Вывод один — любит она. Какой же была та девушка? Чимин сказал… автомобильная авария, не справились с управлением. Чистая случайность: она мертва, я жив. Какое имя у владелицы моего (теперь уже) сердца? Какая внешность и каков был характер? Я бы мог спросить у Чимина, но опять же… мне страшно! А как сильно она его любила?.. Не знаю… Я вытираю рукавом слёзы, шмыгаю носом, похож на маленького ребёнка, и быстро-быстро моргаю. Как бы то ни было — я решил: чувства не мои! Это пугающе, необъяснимо, но всё же более правдоподобно, нежели то, что всему причина я. Не я. Полюбить мне не доводилось — но я слышал, что любовь — это от сердца. Бьётся иначе, не помещается в груди: разрастается по мере чувств… Моё сердце больше никогда не застучит, значит, и не полюбит. Значит, чувства не мои! А своё сердце я каждый раз благодарю. Спасибо, что было со мной двадцать лет. Мне жаль, что любить было некого. Вытираю ещё раз слёзы, что чудесным образом опять сбежали вниз, из резервуаров, и поднимаюсь на ноги. Мне уже намного легче, всё-таки немало времени прошло. Но и не много. Смотрю на часы, ещё чуть-чуть и должны прийти родители. Осматриваю палату, ничего ли я не забыл. Сумка на койке, одна ещё возле, на вешалке пальто, шарф. Одеваюсь. Зима почти подходит к концу, скоро слякоть, непонятная погода… В любом случае, меня это не особо задевает — врачи рекомендуют сидеть дома. Хотя бы постараться. А мне и ходить-то некуда… Не успеваю повернуться, как кто-то маленький виснет у меня на спине, и крепко-крепко обнимает за шею. Мэй. — Тэхён-оппа, не уезжай! — жалобным тоном просит она, а я накрываю её руки своими ладонями и не знаю что сказать. Мне и самому домой почему-то не хочется. — Мне уже пора, — говорю ей грустно. Когда она спрыгивает и обходит меня, то становится на носочки и щёлкает по носу. Лиса! — За что?! — вскрикиваю, наигранно хватаясь за поражённый участок. — За то, что ты красивей меня! — руки скрещивает, а я в этот момент немею, как мальчик. Что? — Что? — так и говорю. Я вообще в мыслях не силён. — Что? — копирует она меня. — Посмотри на себя, — рукой машет. — Выглядишь, как куколка! — и смеётся. Я давлюсь возмущением! Куколка?.. Что за глупости?.. Опускаю голову вниз, смотрю: нет на мне ничего такого, обычный парень. Чего она? — Да красивый очень, я имею в виду! Нежный! — объясняет. Видимо, выгляжу я ошарашенным, пока она откровенно забавляется. — Только вот глаза красные, будто плакал! — стою, молчу. — Меня чего не подождал?! Плакали бы вместе! — резко обнимает. Стою, молчу. Глаза щиплет. Ненавижу такие трогательные моменты! Обнимаю в ответ. Мэй приходила на протяжении всего времени в больнице почти каждый день. Каникулы закончились, так что она была занята учёбой, но старалась заглядывать после уроков. Я удивлён и очень рад тому, что у меня появился друг. Это для меня редкость, на грани невозможного. Фильмы с ней, научные ролики, интересные клипы… Музыка! (она порой включала слишком девчачью, но я слушал — с ней всё по душе). Искренняя. Моя. — О! — её губы вытягиваются в трубочку и она заглядывает за мою спину. Я оборачиваюсь. Чон Хосок. — Привет ещё раз, малышня, — говорит он, а я закатываю глаза. — Привет, старик, — плачу той же монетой. С Хосоком у нас хорошие отношения: меня всегда тянет на искренних людей. Что он, что его дочь — копия. По-другому не скажу. Выглядит он отлично. Высокий, подтянутый, лицо искрится светом (не так буквально). Будучи медбратом, любит развлекать больных, дарить счастье. Да, он такой. Порой чересчур добрый. И ответственный. — Не доставай Тэхёна, пойдём, — говорит он дочери, но та с места не двигается. Упрямая. — Только в том случае, если пообещаешь, что мы будем приходить к нему в гости! — звучит так, будто у Хосока нет выбора. Я улыбаюсь, не в силах сдерживаться. Плакать больше не хочется. — Может быть, Тэхёну не понравится эта затея, — он смотрит на меня так, будто я должен подтвердить его слова, с мольбой. Видимо, времени у него не так много, чтобы по гостям ходить. Но… — Мне очень нравится! — смеюсь. Врать мне незачем. Искренность — вот, что важно. Хосок вздыхает и смеётся тоже. Думаю, он бы всё равно дочери не отказал. Тем более, что дочь — хитрюга. — Обещаю! — наконец говорит, Мэй бросается к нему, чтобы заобнимать до смерти. Ну, по крайней мере, так это выглядит со стороны. Счастливые. Мэй часто говорит об отце, но почти не упоминает мать. Почему — не знаю. Видимо, они видятся достаточно редко для того, чтобы не было чего вспомнить. Я всё-таки прощаюсь с лисой, она ещё раза четыре упоминает о том, что у нас с ней много незаконченных дел, даже клюёт на прощанье в щёку. Боже, как я покраснел! Ну и ребёнок… Пока родители опаздывают, я с Чимином. Он многое говорит, я внимательно слушаю. По крайней мере — пытаюсь, ведь полностью быть здесь и сейчас получается не часто. — Всегда помни: даже идеально подходящее по всем параметрам сердце — чужак для организма, — мы сидим в холле. На диванчике. Вокруг просторно, светло, растения и большие окна: сегодня снег и я очень хочу ощутить хоть одну снежинку ладонью. Я в перчатках… Кардиолог в своих докторских доспехах, на груди бейдж, как положено. Волосы он любит зачёсывать назад, чтобы видно лоб. — Всю жизнь тебе нужно принимать иммуносупрессивную терапию, препятствующую отторжению, — смотрит на меня пристально, проверяет, слушаю ли, запоминаю ли. Да, да. Киваю. — Из-за этого организм будет максимально восприимчив к любой внешней инфекции. Уже. Там, где здоровый человек подхватит насморк, ты можешь заболеть пневмонией, которую очень сложно лечить. А если при инфекционном заболевании активируется иммунитет — снова возникнет риск отторжения. Это замкнутый круг, и в нём надо научиться существовать, — голос у него грустный, я понимаю. Всегда сложно говорить о подобном, не привыкнешь. Тем более, если перед тобой — не просто пациент, а друг. Хотя… Думаю, врачи воспринимают всех одинаково — восхищаюсь. — Тебе повезло, у тебя есть такой замечательный я, — говорит он и улыбается, слегка приобнимая. Никак не привыкну, что он стал таким тактильным: будто мной заразился. — Мне и правда повезло, — соглашаюсь, обнимая его в ответ. Буду скучать. — Буду скучать. — Буду приходить, — говорит. — Ты тоже будешь… Коронография, биопсия… — Стоп, стоп, — перебиваю его, выбираясь из объятий. — Не начинайте, доктор Пак! — говорю шутливо и щёлкаю его по лбу. Мне законы не писаны. Мы смеёмся, пока он ворчит. Чимину двадцать шесть, но порой хуже любого дитя. Думаю, у всех нас есть такой пунктик. В душе — малютки. — Тебе нельзя находиться в большом скоплении людей, особенно осенью и зимой, когда все вокруг чихают. Кино, кафе, концерты — мероприятия повышенной опасности, — он хочет, чтобы я его ещё раз ударил, но посильнее. Я всё это знаю! — Есть отличный способ не болеть — нужно просто не видеться с людьми, — говорит он мне. На полном серьёзе. Я ещё на всякий случай вглядываюсь в его лицо, вдруг я просто ослеп. Совет так себе! — А как же ты?! — возмущаюсь. — Я врач, Тэхён, — улыбается он и ерошит мои волосы. Я льну к его руке, запоминаю каждое движение пальцев. Не знаю же, когда увидимся вновь. С остальным персоналом я попрощался коротко, лясы времени точить не было, да и не хотелось. Родители уже приехали, отец схватил одну сумку, мама вторую, я поправляю верхнюю одежду и выхожу на улицу. Вдыхаю. Сколько я был заперт в больнице? Несколько месяцев?.. Я из здания выходил быстро, не оглядываясь. Мне не хотелось скучать по кирпичам, а я уже просёк то, что это возможно. Ведь то, что мы теряем — обретает ценность. Даже больница. Я не был эти месяцы несчастнее, чем обычно. Всё-таки оборачиваюсь и поднимаю голову. Моя (уже нет) палата на другой стороне, поэтому я пытаюсь взглядом найти окна коридора. И нахожу. Снежинки падают прямо на моё лицо, сразу тают, впитываются прямо в меня! Слышу недовольный голос отца позади. Наверняка я уже должен смирно сидеть в машине. Но я стою и рукой пытаюсь дотронуться до Чимина, который ладонь приложил к стеклу. Это восьмой этаж, я не могу в точности его разглядеть. Затем он машет на прощанье, и я тоже. Затем он машет, чтобы я скорей валил в машину, ехал домой, ведь снег идёт! Вот именно — снег идёт! Как я должен уйти?.. Сама зима меня целует, застывает на лице. Жаль, всё остальное скрыто от её касаний — я бы стоял так и голышом. Но мне было бы намного холодней. Думаю, что сейчас трясусь в большей степени из-за того, что прощанья не могут быть тёплыми. Мы прощаемся. С моим пристанищем, где почти умер, где спасли, с зимой. Придётся сидеть дома ещё долгое время: сегодняшняя свобода мой подарок — за стойкость. Я выдержал. Хотя слаб. Слаб, если выдержал? Уже не смотрю на Чимина, смотрю на небо. Забрать меня хотело, да? Слышу шаги позади меня, нервозностью от них веет. Должно быть, пару минут так стою. Разве это много? Нет! Смотрю вверх, откуда сыпятся снежинки, и больше не понимаю: падают они или это я лечу навстречу. — Тэхён, — грубый голос и ладонь на моём локте. Я вынужден повернуться, почти не страшно. — Залезай, — кивает на автомобиль, удаляясь. Я уже упоминал о том, что мама меня любит, хоть и по-своему. Ну не получается у нас тёплых разговоров. А вот с отцом… Совсем никаких не получается: я уверен, что он считает меня просто сожителем. Каждый любит по-своему, не любит — тоже. Всё в порядке. Оборачиваюсь ещё раз — смотрю с тоской, как верный пёс, решаю отпустить как можно больше событий и людей. Но не могу отпустить Мэй, Чимина… Чон Чонгука. И не пытаюсь, если честно. У отца внедорожник: лексус, серый. Ему под стать, кажется ледяным. Будучи внутри, туплю взгляд на своих коленях — только бы не смотреть в окно. Только бы не смотреть… Там проносится мимо меня кусочек моей жизни, отдаляется стремительно… Что со мной не так? Люди ведь радуются, когда уезжают домой! А мне всё равно почему-то. Что там, что там — одни и те же стены. В больнице хоть было с кем посмеяться. Смотрю я или не смотрю — всё равно перед глазами вижу в деталях… Глупый. И зачем глаза, если помню каждую мелочь? Вздыхаю и пытаюсь рукой снять усталость, на что мама оборачивается с переднего сиденья, обеспокоенно осматривая. Вдруг умру прямо в салоне! — Всё нормально? — Да, нормально, — вот именно — н о р м а л ь н о. Оно мне надо? Надо? Хочу, чтобы было лучше, чем есть. Но это мечты — у меня в груди сердце человека, который больше не жив, а ещё его чувства. И как прикажете с этим жить? Первая стадия: отрицание. Это когда кто-то уходит на тот свет. Пожалуй, мне подходит. Я всё отрицаю. Радиостанции сменяются быстро, отцу не нравится ни одна песня. Наконец он находит любимую классику. Чувствую себя в театре. Супер. Веселее и не придумаешь. Дело не в том, что я не люблю театры! Никогда там не был. «Театр начинается с вешалки», — сказал бы Станиславский. Что он имел ввиду?.. Мотаю головой, опять плохие мысли… Мы на месте, путь занял минут тридцать. Живём в спокойном районе Сеула, здесь частные дома, прелестно. Но я бы не прочь посмотреть на многоэтажки (они слишком далеко), находясь в своей комнате, подобно Рапунцель в замке (вспоминаю Мэй, как она там?). Мне нравилось в больнице иногда ночами стоять возле окна своей палаты и смотреть, как то угасает, то зажигается свет в окнах напротив. Удивительно же, что пока я живу, время идёт везде? В том смысле, что каждый живёт… Болеет, умирает… Кто-то умирает, хотя его сердце биться не перестаёт и не меняется на другое — это самая страшная смерть. Я пока жив в этом плане. Дышу. Дом у нас современный: трёхэтажный, ступенчатой формы. Построен по проекту, что разработала престижная архитектурная студия. Участок у нас прямоугольной формы, с северо-западной стороны — вид на горы (своеобразные многоэтажки). Дорога с другой стороны, так что дом имеет балкон со стеклянным ограждением, дабы понаблюдать за проезжающими мимо машинами. Тут и вход во двор, сейчас я стою и не решаюсь шагать дальше. Мне всего лишь дойти до раздвигающихся стеклянных дверей, чтобы попасть внутрь. Есть терраса. У нас три иерархии: общая зона (нижний этаж: кухня, столовая и гостиная), зона родителей (второй этаж: спальня, ванная, кабинет, из которого можно видеть гостиную и общаться с теми, кто там) и моя (третий этаж: спальня и ванная комната). Для разделения пространств использована концепция внутренней лестницы. Ещё есть чердак. Во всех комнатах разная форма потолка. К чему я веду? Мне очень нравится дом. Слышу лай Кью, который меня вырывает из раздумий, и мчусь к нему. Как я мог забыть? Забили голову ерундой! Бегу к нему, как ребёнок. Пёс ждёт меня (представляете, встречает) на террасе (он у нас как полноценный жилец — весь дом в его распоряжении, а зон не существует никаких), я падаю перед ним на колени и обнимаю, зарываясь в длинную шерстку. Окрас: белый с рыжевато-коричневыми отметинами. Глаза добрые-добрые: цвета ореха. Кью огромный. Кажется, будто вытяни я его — будет выше меня. Может, не кажется. Он у меня умный, стремится всегда угодить. Я его обучал с детского возраста, мы знаем много команд. Сенбернары — сторожевые собаки. От чего охраняет Кью? Пожалуй, от одиночества. Иногда ловлю себя на мысли, что мне нравится одиночество. Потом ловлю себя на мысли, сразу же, что я лишь убедил себя в этом. Потом и вовсе перестаю думать об этом — у меня есть Кью. А когда рядом нет его — у меня есть я. Когда оказываюсь в своей комнате и плотно запираю дверь, то устало съезжаю вниз по стене. Это одна из привычек, которые складываются в жизнь. Сразу, как окажусь на полу — начинаю плакать. Порой — есть причина, порой — нет. Как сейчас. Мне просто надо. Дни проходят, я занимаюсь своими обычными делами и исправно лечусь. Нет почти никаких ограничений или неудобств. Единственное… У меня нет вариантов «отоспаться», потому что первую таблетку я должен выпить строго в восемь утра и через час поесть, чтобы принять остальные лекарства. А я же сова! Ох… Приходил Чимин, Хосок приводил Мэй (они с Кью подружились!), но постоянно мне кого-то не хватает. Я, увы, знаю кого — и на секунду не могу забыть. Неужели она так сильно его любила?.. Однажды утром, сегодняшним, Чимин пишет мне короткое, но ёмкое (не как кардиолог, скорее — друг): поднимай свою тощую задницу с кровати и выберись на улицу, тебе пора больше ходить! Я только проснулся, один глаз закрыт, один открыт — им читаю, улыбаясь по-глупому. Я смогу выгулять Кью! Как представлю… Мы с ним идём по улице, я не устаю спустя минуту и дышу полной грудью… Звучит фантастически! Более нереально, чем миф про 10%! Но это самая настоящая реальность! Я смеюсь и верчусь на кровати, как дурак, сбивая простынь и одеяло в пух и прах: вот так! Пишу Чимину, что он лапушка, и поднимаюсь с кровати, сразу направляясь к шкафу. Комната, кстати, у меня небольшая. В светлых тонах, как и весь дом, огромное окно (не с видом на горы), на подоконнике живые цветы, балкон (тот, что со стороны проезжей части), кровать большая (на одном боку я, на другом — ноутбук), посредине, по обе стороны тумбочки (как и в больнице — вещи лишь на нижних полках). Шкаф с одеждой раздвижной, купе, зеркало во все двери: по утрам, как сейчас, пугаюсь своих взлохмаченных волос. Похож на домового. Наверное. Ковёр ворсистый (на всю комнату) и очень тёплый, поэтому я хожу босиком. Будто массаж. А в чём люди гуляют?.. Уже и забыл… Смотрю в окно, оцениваю ситуацию: почти весна. Мало чем мне помогает рука у подбородка, на великого мыслителя я не похож, так что многого и не выдумываю: спортивные штаны (чёрные) и кофта с капюшоном (синяя) — лучший выбор этого дня. Кроссовки стоят в прихожей, помню. Под них и подобрал цвета. Кроссовки белые… Так задумано, верьте мне! Одевшись, понимаю, что выгляжу неплохо. Пойдёт. Мэй говорит, что я красив, значит, так тому и быть. Полностью собравшись, сделав всё, что должен, спускаюсь на кухню. Завтракаю. Поводок лежит в одном из шкафчиков, нахожу. Беру и зову Кью. Тот, мой дружелюбный, бежит со счастливо высунутым языком. Рад меня видеть! — Я тебя тоже, — говорю ему, обнимая. С соседями — не знаком, дальше нужного — не ходил, вообще почти не ходил, а сегодня бреду, куда глаза глядят. Чувствую, силы есть — не устану, да и людей в этом районе почти нет — я в безопасности. Кью послушно шагает следом, так что я даже порываюсь отцепить от ошейника поводок, а потом вспоминаю, что вид у него всё же устрашающий. Охранник мой. Прохожие будут, если будут, не в восторге. Чувствую, как он радуется, что гуляет со мной. Мы вместе осматриваем всё с интересом в глазах, дорогу, другие дома, деревья. Проходим детскую площадку. Сегодня солнечно. Замечаю грузовик и людей, много коробок. Должно быть, заезжают в дом. Или выезжают. Пока не разобрался. Кью тоже интересно, он срывается на бег, а я могу лишь следом за ним поспешно передвигаться, пытаясь отрезвить своим голосом: — Ко мне! Кью! — кто меня там слышит? Такой довольный мчится, будто вместо людей куски мяса. В принципе… Господи, хоть бы нас не упекли за решётку потом! — Кью! Я уже тяжело дышу, опираюсь руками на колени, прихожу в себя. Пошутил бы, что стар для таких пробежек, но я всего лишь бессердечный. Ой, сердечник… Ой… — Куда торопился-то? — я подхожу к нему и присаживаюсь на корточки, поглаживая. Одно из моих самых любимых занятий. Наконец я спокоен, никто не собирается бежать и есть людей, так что смотрю… адекватным взглядом… Серьёзно?.. — Представляешь, Кью, — говорю я, а пёс меня внимательно слушает. Вижу по ушам боковым зрением, а так — смотрю прямо перед собой. — Это тот человек, о котором я рассказывал… Мир тесен. Тук-тук. Сердце всегда будет так вести себя при виде него? Пытаюсь успокоиться — не мои это чувства, не мои. — Помнишь о глазах карамельных? А о странных эмоциях в них? — мне кажется, Кью кивает. Это лишь мои домыслы. Хочу в это верить. Я поднимаюсь на ноги, отряхиваю с себя несуществующие пылинки, проверяю на месте ли мой мозг. Ощущаю, что да, но всё равно иду в ту сторону, куда не должен. Н е д о л ж е н. Есть люди в рабочих формах (грузчики), а есть один Чон Чонгук, и все они таскают коробки. Я почему-то было радуюсь, что он заезжает в этот дом, но лишь потом замечаю, что вещи не заносят, а выносят. Он тут жил, а я и не знал? А о ком знал вообще? Оборачиваюсь, посмотреть какой путь проделал, и глаза почти вылетают из орбит — я от дома своего очень далеко. Минут сорок мы шли? Они о чём-то говорят, я не слышу, метров шестьдесят. Взгляд цепляется за каштановые волосы, что зачёсаны наверх, заставляя вспомнить причёску Чимина, потом скольжу ниже — плечи, бордовый гольф, джинсы в облипку, высокие ботинки (как в тот раз). Я почему-то рад, что погода позволяет ходить без пальто, но не рад, что парень в одной лёгкой кофте — ещё холода. Под моей спортивной термобельё! Ах, может, у него тоже… Я не вижу. Вдруг захотелось. Мотаю головой из стороны в сторону, а с Кью я больше не дружу — он лает и привлекает внимание. Я этого не хотел! Боже, Боже… Выгляжу, будто вор, которого поймали. Да что мне тут красть?! У меня всё из того, что перед глазами, есть: дом большой, мебель всякая. Есть всё, кроме… — Здравствуйте! — кричит мне рабочий. Все смотрят на меня. Он тоже! Все заинтересовано, а он… Не знаю… Должно быть, устало. Проморгал ли я тот момент, когда Чонгук был удивлён? Или… Он что, не узнал меня?! — Здравствуйте, — мямлю. Дурак! Бегущая строка: дурак. Дурак. И подхожу ближе. Зачем ноги меня несут? Ай… Кью тоже молодец, идёт к ним. Да убегайте же, вы что, не видите — пёс опасен?! Поворачиваюсь, чтобы оценить степень его устрашающего вида, а он… Доволен, как слон! Не друг больше! Тук-тук. Смотрит на меня. Так и стоит с коробкой, застыл. Что он хочет, кинуть ею в меня? По глазам вижу — намерения не чисты. Я походу тоже выгляжу не очень. — Всё в порядке? — спрашивает тот же рабочий. Он рукой облокотился на грузовик, все остальные уже продолжили заниматься своими делами: грузят вещи. — Да, я просто… — и что мне сказать? Заблудился? В своём-то районе? Мой имидж и так терпит крах, не хочется выглядеть ещё более странно. — Быть может… Вам помочь?! — от же… Рабочий удивляется, а я сначала пугаюсь своих же слов, а потом радуюсь затее: ну, а что? Я хочу! Стою довольный… — Нам не нужна помощь, — говорит Чонгук. Недовольный. Дышит тяжело, грудь вздымается так, что я могу отследить каждый вдох. Выдох. Вдох. — Почему? — смелею. Брови Чонгука ползут вверх, он видимо не ожидал такого ответа, и уже было собирается сказать мне прямо в лицо, что я полный кретин, отобравший сердце у его жены, но рабочий опережает его реплики: — Действительно, почему? — переводит взгляд с Чонгука на меня. — Нам не помешают ещё одни руки! — говорит он воодушевлённо. И я так считаю! Вон какой дом большой, а рабочих трое. И Чонгук один. И я один. Впятером даже горы свернём! — Вот-вот! — я и не заметил как поводок из рук выпустил, но обошлось: Кью себе, пока я позорюсь, и друга успел завести, в лице одного из помощников. Я лишь немного ревную, что они там сюсюкаются вдвоём, а затем ступаю ко входу в дом. Я не беспечный, просто сердце зовёт! Тук-тук. Уже и не вижу что там позади, оказался внутри: тут одни коробки, рассмотреть нечего. Я тайно надеялся увидеть семейные фотографии. Это же их дом? Это здесь моё сердце жило раньше? Тук-тук. — Держи, — один из рабочих подаёт мне огромную коробку, я с радостью подхватываю. Сначала чуть не валюсь — тяжёлая, а затем становится легче пушинки! Ничего перед собой не вижу — картонка и всё. — Сказал же, не надо, — слышу голос с другой стороны. Испуганно убираю руки, а коробка в воздухе! Нет, ошибка. Её держит Чонгук… Это я узнал, не придумав ничего лучше, чем выглянуть из-за препятствия, как Мэй тогда в больнице, когда смотрела на Хосока. Я выгляжу также? — Надо, — возвращаю свои руки и пытаюсь взять всё в свои силы, а он тащит на себя! — Нет. — Да! — Нет. — Да! — Прекращай спорить и уходи, — грубиян! Ему удаётся отобрать у меня то, чего так сильно жаждал, так что идёт на выход. А я догоняю. Эгоист. — Не уйду, — стойкий эгоист, поднимаю подбородок и гордо стою. Он смотрит на меня, прямо в глаза — от кареглазый! — и уйти вдруг хочется. Или нет. Не понимаю. Со мной такое впервые! — Слушай, Ким Тэхён, — помнит… И как он так невозмутимо держит такую тяжесть? — Иди-ка ты… — и шагает дальше. Что?! Как он сказал?! — Меня только что послали?.. — шепчу ему в спину. Никто не отвечает. А я настырный (читайте как: надоедливый) — плетусь следом. Мы выходим на улицу, путь к грузовику, потом обратно. Так и ходим. Он вещи носит, а я язык перекатываю в горлянке туда-сюда. Слова где? — А собаку мою видел? — спрашиваю. Да, глупо. Лишь слепой не увидит: стоит, ждёт. — Зовут Кью, — хвастаюсь. — Мне не интересно, — да вижу же, что животных любит! — Означает — внезапный, быстрый. Он и правда такой! — я улыбаюсь своим мыслям. — Не интересно, — говорит по слогам. Думает, я тупой? Да вся его спина выражает любопытство! Разве о собаках может быть скучно слушать? Ладно, пока помолчу. Он роется в книжном шкафу (комната похожа на гостиную, уже и не узнать). Ничего оставлять не собирается! Как же это?.. Не вернётся?.. — Съезжаешь? — спрашиваю. Позади стою и хочу коснуться его плеча. Меня это успокаивало. А он кажется… Беспокойным. Или это я его достал? — Не видно? — грубиян… — Я попросил уйти, — как ни в чём не бывало. Занимается своими делами и прогоняет, даже не смотрит. В глаза мне это пусть скажет! — А я не ушёл, — и правда, почему? Даже собаку оставил с какими-то незнакомцами. Плохими они не казались... — Тогда я вызову полицию, ты вторгся в мой дом, — серьёзно?! — Меня пустили! — ногой для большего эффекта стучу по паркету. Пусть знает — со мной шутки плохи. — Я — нет, владелец — я. Логика ясна? — оборачивается. Не хочу показаться сумасшедшим, но… Тук-тук. Я вижу в его глазах своё отражение. Мне раньше никогда не нравилась карамель. И бордовый цвет — никогда не нравился. — Да, — всё, что могу. Я бессилен. — Тогда уходи. Стою. Как же я должен?.. Мне что, шагать к выходу, затем по тропинке к дороге, забрать Кью и уйти? А он? Тоже стоит. Смотрит на меня, будто я реально в чужой дом пробрался! Да я бы никогда… И часов в этой комнате нет — как мне узнать, на сколько я так застыл?.. Слышу лай. — И собаку свою забирай, — а это жестоко. Жестокий грубиян? Или это я — жестокий грубиян? Пришёл бесцельно, а в груди сердце человека, которого он любил. Любит. Стучу тут им. Но не тот человек. Должно быть, больно. Вижу в глазах — ничего, лишь немного боли. Или много. Не неприязнь. Не знаю что — лишь бы не равнодушие! Тук-тук. А он слышит, как сильно оно бьётся? Лай. — Знаешь, а он приветливый, дружелюбный… — смотрит непонимающе. Стоит в двух метрах от меня, а я всё равно чувствую что-то. Энергетика? Я дурак. — Кью. Ты бы с ним поладил. У него глаза на твои похожи, — удивляется. — Цвет, я имею ввиду цвет! — выставляю ладони в защищающемся жесте. — Вот и иди, — и уходит сам. Грубый. Эгоист. Я. Пришёл тут и стучу, как назойливый сосед. Снизу. Но я даже не сосед. Как и думал, шагаю к выходу, затем по тропинке к дороге, Кью на меня бросается, счастливый, глажу его. Отрешённо выгляжу. А дом уже на ключ закрыт. И грузовик уехал. Что же я тут до сих пор стою?