Сто девяносто ударов в минуту

Передо мной стынет чай, пока глаза вновь грозятся застелить мир мутной пеленой. Моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я не думаю, что драматизирую. Только с Чонгуком начало всё налаживаться, как вдруг… Случилось непоправимое — Чоны, одни из самых близких мне людей, в положении, мягко говоря, сокрушительном. А ещё… Мои прежние убеждения тоже потерпели крах. Я не знаю. Что мне делать. Сколько бы не думал, чувствую себя законченным эгоистом. И прекрасно ясно почему. Я лучше отдам своё тело на растерзание диким псам, чем обижу Чонгука. Но… Я в любом случае обижу его. Верно? Останься я с ним, расскажи, что в любом случае умру рано — будет больно. Знаю я, что все однажды сводят концы с концами! Но! Не все настолько рано. Не все на глазах у любимых и после того, как уверяли в обратном. Это похоже на ложь или… Ох… Уйди я сейчас, солгав, что всё было ошибкой — будет больно. Я не хочу этого делать! А что мне остаётся?.. Мне очень страшно… Страшно терять и быть потерянным, видеть слёзы и самому плакать. Не думаю, что во мне осталась солёная жидкость, отчего ещё более жутко представлять себе столь печальные картины. В любом случае — боль. Я считаю, что выбираю менее тяжёлый вариант. Для него. Для моей эустомы. — Ты куда? — голос отца, когда я подрываюсь с места и спешу обуться. Удаётся окинуть его взглядом уже когда ступаю за порог. Он взволновал и мне понятны его опасения — я безостановочно рыдал и в его объятиях, о чём-то умоляя. О чём-то, известном лишь высшим силам, ведь сам я — без понятия. — Развеяться, у друга вечеринка, — хлопнув дверью. Этим вечером покидаю я родной дом не спеша и с лицом, выражающим лютый холод. Чувство, будто мои эмоции решили закончиться, сговорившись против своего хозяина. Странно идти на вечеринку, как я сказал. Сокджин впадёт в ужас, когда увидит на пороге своей зажигательной тусовки человека в столь хмуром наряде, идеально подходящим физиономии. Он наверняка не знает о событиях, что произошли. Юнги бы не рассказал. Юнги… На мне грубые широкие джинсы и лёгкий свитер горчичного цвета, заправленный в пояс только спереди, а на ногах весенние ботинки, сливающиеся серостью со штанами. Волосы в беспорядке, глаза сквозят отрешённостью. — Тэхён?.. — я был готов к такой реакции. За порогом звучит громкая взрывная музыка, слышатся голоса людей, а Сокджин передо мной — само совершенство. Его волосы сверкают странными блёстками, каждую выступающую косточку на теле можно проследить, взглянув на облегающий его, словно кожа, серебристый наряд: блуза и брюки оттенка чуть темнее. На лице его застыло удивление. Потому, что пришёл. Потому, что я в таком виде. Он точно ни о чём не знает, иначе бы уже бросился меня успокаивать. — Ты совершенно не справляешься без меня! — засмеялся однофамилец, хлопая по плечу несуразного гостя и пропуская внутрь. — Согласен! — отвечаю я. Повсюду снуют такие же возрастом, как и мы, человечки. Они одеты красиво, в глазах — блеск, в руках — стаканчики с пивом, полагаю. И надеюсь, что довольно крепким, ведь у меня на сегодня созрел ужасный план. — Ой, прости, — милый голос девушки, врезавшейся в моё плечо, заставляет оглянуться. — Угощайся, — передаёт мне алкоголь и пропадает в десятках людей. Сокджин действительно постарался на славу: вечеринка выглядит так, словно в американских фильмах. И, конечно же, ничего хорошего это не сулит. Вокруг темно, мерцают разноцветные огни, что отбрасывают специальные дискотечные шары, встроенные в потолке, но это не мешает всем безудержно веселиться, а некоторым парням играть в настольный футбол. Вот только мне — неуютно, несмотря на различные развлечения, что окружают. Куда не посмотри — дивные игры и забавы, но разум невольно уносит меня в тот момент, когда я мечтал о вечеринке с Чонгуком и Мэй. С ними было бы совершенно иначе. Спокойно и по-домашнему. Прожилки в моих глазах, вероятно, налились красным и я отпил пива, поморщившись, чтобы не расплакаться посреди этого веселья. Затем ещё и ещё… Мне совершенно не нравится вкус и тот эффект, что дарят мне лишние градусы. На то они и лишние. Мне совершенно не нравятся вспышки в памяти и то, что мне нельзя пить такие напитки. А толку? Пить или не пить — всё равно умру. Стаканчик за стаканчиком, пропуская в свои вены чужеродные тела, покачиваясь в такт танцевальной музыке, заструившейся из колонок. Становится жарче, волосы липнут ко лбу, а я лишь повторяю за остальными. Бёдра влево-вправо, руки в воздухе, плетущиеся между собой и прикрытые глаза. Мои ресницы предательски трепещут, пытаясь выдать толпе… Внимание, среди вас человек, который притворяется таким же беззаботным! Помогите. Безусловно, в каждой комнате этой огромной квартиры творилось подобное и никому неизвестно — есть ли здесь люди, нуждающиеся в помощи. Один это человек или несколько. Да и не важно. Раз здесь — значит, это зачем-то нужно. Вот и мне — определённо необходимо. Путаясь в коридоре между людей, чтобы найти Сокджина, я еле перебираю ногами от связывающих меня чувств. Я не пьян, помыслы чисты и ясны, просто что-то немного не так с моими конечностями. Я не понимаю, правда, почему некоторые люди и дня без выпивки прожить не могут. Должно быть, наши вкусовые рецепторы кардинально разные. И хорошо, и ладно. — Красавчик! — Иди к нам! — Боже, здесь так весело! Фильтруя барабанными перепонками разные голоса, я пытаюсь найти мне нужный. В попытках столкнулся с несколькими компаниями людей, вероятно — однокурсниками Сокджина, нехотя ввязавшись в разговоры. Я узнал о своём друге многое и одновременно с этим — ничего. В одно ухо информация влетела, в одно вылетела, а я — ничуть не расстроен этим. — Я тоже так считаю! — ловлю нужный тембр и подкрадываюсь к Сокджину сзади, весело смеясь, будто я тут самый счастливый. Он оборачивается и, завидев меня, прижимает к себе, обвив талию, представляя своим приятелям, как хорошего друга. Я киваю дружелюбно, будто мои мечты — это знакомиться с новыми людьми, но моё задание — всё разрушить, чтобы остался неприятный осадок, а не невероятной силы скорбь и горе, дотяни я до последнего момента. Смерть творит вещи удивительные. Страшно ломающие любого человека. Даже… Даже самых лучезарных, любознательных и невинных, высасывая из них каждую светлую эмоцию, будто не заслужил мир такого. А он, на самом деле, не заслужил. Вот только в случае подобном — нужно не мир оберегать от света, а свет — от мира. Мэй — от мира. Мою милую лису… Хитрую… Со взглядом потухшим. — Можно тебя на минутку? — я говорю Сокджину на ухо, наблюдая за его лукавой ухмылкой и искорками в чёрных зрачках, двигаясь в направлении комнаты его родителей. Я помню каждый хороший поступок Кима, каждую эмоцию, играющую на его лице, когда он смотрел на меня. До и после того, как пытался поцеловать: совершенно разные выражения на его физиономии. И я помню всё. — Я должен тебе поцелуй, — шепчу, притиснувшись к закрытой двери. Стенку сотрясают басы и топот ног, пустившейся в пляс молодёжи. — Не один, — помню, знаю. И Сокджин тоже — о поцелуях и о том, что я люблю другого, точно-точно помнит и знает. Осознаёт и сопротивляется сам себе: чтобы не коснуться меня прямо сейчас. Чтобы никогда меня не коснуться. На его лице уйма сомнений и поле битвы, кишащее мечниками и лучниками, пускающими кровь. Мою. Когда я хватаю его за широкий подол блузы и тащу на себя, вцепившись в его потемневшие губы зубами, чтобы сполна ощутить металлический вкус в своём рту. И это не алкоголь во мне, это не алкоголь в Сокджине. Я пришёл сюда, чтобы окончательно всё разрушить, а Сокджин пусть хоть на миг подумает, что я им лечусь. Мне жаль, мне так сильно жаль… Наши губы двигаются навстречу друг другу, пачкаясь в общей слюне и вкусе ментоловых сигарет, что на языке зачинщика вечеринки. Табак вбивается в мои поры. Или я себе это воображаю — его и в помине нет. Это горечь моих ошибок. А я, что правильно — совершенно не представляю. Его руки на моём теле ввяжутся в узлы, вжимая в деревянную опору за спиной, пока я крепко жмурю свои глаза. Не думать, только не думать о Чонгуке… Мои приказы лишь пыль. Он весь в чёрном. Длинное пальто, высокие ботинки. Вижу его в профиль: ровный нос, тонкие губы, чёткие скулы… На глаза спадают каштановые прямые волосы. Больше ничего не могу разглядеть, но мне этого достаточно… Наверное, Чонгук звонил на мой разбитый телефон десятки раз, пытаясь достучаться до истины. До и после того, как поговорил с Чимином. Я лишь надеюсь, что он теперь всё-всё знает и нужда в рассказе от моего лица — отпала. Не представляю себя, говорящим слова для него. Для человека, чьи поцелуи с моих губ сцеловывают сейчас другие — совершенно чужие и неуместные. Мне вдруг стало интересно — как он улыбается. Я так сильно себя ненавижу. Любви с первого взгляда не существует! Чушь. Дрожу из-за того, как проходятся губы по моей коже, оставляя мазки слюны. У меня до сих пор в голове звенит его голос: мелодичный, успокаивающий. Я бы слушал и слушал! Хочу рвануть следом! Бегу сейчас — от. — Твой донор — его жена. Я проглатываю свой всхлип, прижимаясь сильнее с Сокджину, и пытаюсь напиться им, словно ядом. Как после подобного мне существовать? Как, если я… Сам решил! В груди остервенело бьётся сердце и что-то мне кричит. Я заглушаю его вопли, потому что они явно против происходящего, им что-то не по душе! Что, что же не так?! Неужели я не могу целоваться с человеком, которому небезразличен?! Он так целует меня… Словно долго этого ждал… Выдыхает шумно, обвивая руками, словно змей. Бережно, пытаясь не задушить. А я… И доли этого не чувствую. Я хотел, чтобы он меня истерзал. Отсчёт моей второй жизни начинается с момента, когда новое сердце забилось в груди? Или с того момента, как я увидел его? Чувствую себя живее. Я выбрал любить. Выбрал губить, оправдываясь тем, что во благо. Какой путь верный?! — Слушай, Ким Тэхён. Иди-ка ты… Почему я… не ушёл?.. Ловлю ртом ничтожный кислород, забивающийся в лёгких по самым тайным уголкам, и единственное, что сейчас чувствую — болезненный в груди ком и отвращение. К себе. На моей шее поцелуи, дорожкой вниз, засосами по светлой коже ключиц. Он — как воздух. Вдруг стал необходим. Я не отказываюсь от своих слов… Отказываюсь от себя. Я не нужен ему, я себе не нужен — поэтому бросаюсь в тёмный омут, отдаваясь. Всё я понимаю! Понимаю, что это рулетка: я могу умереть, меня могут спасти. «Возможно» — какова вероятность? Ничтожна. Ровно настолько, как и я. Я покрываюсь своими пороками прямо сейчас, чувствуя дыхание и руки на оголённом торсе. — Что слушаешь? — Тишину. «Правильного выбора в реальности не существует — есть только сделанный выбор и его последствия», — Эльчин Сафарли в моей голове среди вспышек воспоминаний, пока в волосы зарываются разгорячённые длинные пальцы. Последствия… Понимаю ли я, что я ничего не понимаю? Рою могилу себе или тем, кто мне важен, тоже? Тому, кто важен сильнее всех?.. — Стой, стой… — я пытаюсь увернуться, задыхаясь. От своих смешанных чувств, от того, что я не осознаю своих действий и бездействия, когда вдруг стою, застыв, но не долго — меня вновь целуют. — Вы расстались, да? — летят мне слова, врезаясь болезненными осколками в роговицы глаз. Мы расстались?.. Я так упрямо хотел любить… Вид мой — это мольба. Не уходить, остаться, поговорить. Помолчать. О чём-то. — Чонгук-хён… Я палач. Каждая моя клетка рвётся из этой квартиры, но я цепляюсь всеми силами за остатки безумия, которое считаю праведным. — Потому что ты не понимаешь простых слов! Ходишь за мной, как глупый! Смотришь на меня своим щенячьим взглядом! Постоянно болтаешь ерунду! Мне не нужно это, ты слышишь?! Я не хочу тебя видеть! Не не могу, понимаешь? Я не знаю, что ты там надумал себе, но я просто, я просто не хочу тебя видеть. Ты мне не нужен. Не нужен. Я всё исправлю, я всё исправляю прямо сейчас, но… Почему это кажется безумием? Почему это кажется самым настоящим провалом?.. — Но я не виноват, что напоминаю её! Я не!.. — Проблема в том, что ты не напоминаешь мне её! Только себя. Я резко отрываюсь от Сокджина, развернувшись к выходу, хватаюсь за ручку, пытаясь убежать, как она сама слишком резко тянется вниз, отчего я почти выпадаю из комнаты, подхваченный чьими-то руками. Растерянно хлопаю глазами и поднимаю взгляд выше, натыкаясь на… На Чонгука. Он сканирует меня, на вид помятого, с раскрасневшимися губами и метками на коже, постепенно сжимая сильнее пальцы на моих локтях, всё так же придерживая, словно я упаду, если отпустит. Я вижу его беспокойство, непонимание и злость, когда он переходит взглядом к Сокджину. Тот пытается прийти в себя, осматриваясь вокруг, словно это не он только что… — Ты… — голос Чонгука оборвался сразу же, как он злостно попытался прошипеть фразу, вертевшуюся на языке. Я не успеваю сообразить, отходя от ситуации былой и осознавая новую, как Чонгук вырывается вперёд, схватив Сокджина за одежду, остервенело встряхивая. — Какого чёрта?! — я чувствую свою никчёмность, наблюдая за тем, как по моей вине страдают оба. — Отпусти его! Чонгук, я сам пришёл! — никто не слышит, пока я не подбегаю, пытаясь защитить Сокджина собой, встав между ними. — Это всё я! Всё я! Чонгук поджимает губы, словно готов расплакаться прямо здесь, и внимательно всматривается в моё лицо, ища ответы. Даже я не нашёл их, зачем он старается так усердно?.. — Что?.. — Я не хочу быть с тобой, — жестами пытаюсь достучаться до Сокджина, чтобы тот немедленно ушёл и не наблюдал за бессовестной ложью. Я бы и себя из этих стен и Земли выгнал. Была бы такая возможность… — Тэхён, почему не позвонил мне из дома? Я искал тебя повсюду… Мне Чимин всё рассказал, прошу, давай поговорим. Я понимаю, тебе тяжело, но… — Нет! Не тяжело! Всё очень легко! — я отхожу от него на шаг, когда он делает несмелый ко мне, и мотаю головой из стороны в сторону. Почему Чонгук смотрит на меня так понимающе, словно жалея, словно желая меня утешить? Почему он не может меня ударить, избить до смерти и выбросить из окна на асфальт? Почему он смотрит на меня, когда я в таком виде? Когда я — в чужих отпечатках?.. — Тэ… — его рука застывает в воздухе. — Я ошибся, Чонгук! Когда привязался к тебе, словно верный щенок, я ошибся! Прости меня за то, что от меня нельзя было отвязаться, я хочу вернуться в исходную точку! — Почему ты говоришь так? Это ложь, я же вижу, — он ближе, я кусаю изнутри щеку, чтобы переправить боль в другое русло. Никак нельзя плакать прямо сейчас. Я. Влюблён. — Не ложь, не ложь… То, что случилось, привело меня в чувство! Я понял, наблюдая за Юнги, который любит Хосока, что между нами было совершенно другое! Между нами всё закрутилось так быстро и странно, что мы перепутали! Из-за меня! — Ты не прав! — Чонгук пытается обнять меня, вырывающегося из его рук. Тёплых и нежных… — Прав! А как объяснить то, что мы накинулись друг на друга, словно изголодавшиеся звери, стоило тебе появиться в моей квартире, когда Сокджин соврал о Дне рождении? Как?.. — Мы скучали! — Это похоть! — Мы скучали и просто целовались, касаясь друг друга, даже не раздевшись! — возмущение на его лице и негодование близится к пику. А мне так тяжело, так сильно… Ему в сто крат хуже, полагаю. Стою и вру, будто бы не стыдясь. Я демон во тьме, окутавшей нас. — Всё равно! — Давай поговорим спокойно, вместе найдём причины, следствия, решения. Тэхён, — говорит он нежно. Почему?.. Я сказал столько ужасных слов, превысив лимит допустимой брани… — Тэхён, ты же мой личный сорт равнодушия, моя секунда до взрыва, неужели забыл?.. — ладонь на моей щеке пытается привести в чувство, вернуть прежнего меня, но я должен довести дело до конца! — Тебе без меня будет лучше! — уворачиваюсь, вспоминая, что я его не люблю: — Мне без тебя будет лучше! Чонгук вздрагивает едва заметно, запрокинув голову кверху, а я тем временем решаю убежать, сорвавшись к двери, потому что растерял всю свою подготовленную заранее речь! Я о многом думал… Я придумал, как объяснить ему, что между нами никакой любви и всё из-за меня-прилипалы. Мне пришла в голову мысль, как оттолкнуть искусно и навсегда, но сейчас… Я чувствую себя провинившимся ребёнком, которого видят насквозь, словно я — прозрачен. Словно сквозь меня можно просунуть руку, словно я пройду сквозь дверь перед собой, даже не открывая настежь. — Стой! — он хватает меня за руку, развернув к себе. — Ты не должен объясняться передо мной, я понимаю, что случившиеся тебя опечалило… Ты думаешь, что должен как-то спасти меня, но я… — Бред! — Я люблю тебя! — А я тебя нет! Не! Люблю! — выплёвываю прямо в лицо слова, хотя внутри весь трепещу от того, что Чонгук впервые признался мне прямо. Я всё испортил. Я этого и добивался, верно? — Все люди уходят! И я от тебя уйду! — я бегу вдоль стен, ища выход, и успешно пролетаю мимо ошарашенного Сокджина, сидящего под стеночкой в прихожей, оказываясь на улице, пробежав беспрепятственно все ступеньки. Ночная прохлада бьёт меня в лицо, я срываюсь на плач, пытаясь выбраться из ада, который сам создал, и вдруг не чувствую опоры под ногами! Одним махом оказываюсь на высоте своего роста, крепко обвит руками и закинут на плечо. — Отпусти меня! Сейчас же! — я кричу, барахтаюсь, колочу руками спину Чонгука, который невозмутимо уносит меня подальше. — Мне Сокджин нравится, слышишь?! Слышишь меня или ты оглох?! Ты точно кореец? Почему меня не слышишь? — я рыдаю ему в затылок, цепляясь за капюшон худи, словно это поможет. Его рука на моей талии, заботливо поддерживающая, и ни слова его голосом — наносят непоправимый вред. — Отпусти… — или я никогда не захочу уходить. — Я всё решил… — Ты не мог решить за нас двоих. Из последних сил пытаясь вызвать к себе ненависть и нежелание возиться с таким человеком, как я, ужасным, эгоистичным, не замечаю, как садимся в такси, называем адрес и мчимся сквозь ночные огни Сеула. Не закрываюсь ни на секунду, бормоча о том, что мы друг другу не пара. Возвращаю Чонгуку его же слова, а он… Не верит мне. Отворачивается, безучастно смотрит в окно, не споря и не соглашаясь ни с единым моим словом. А мой рот не затыкается, даже под озадаченным взглядом водителя через стекло заднего вида, когда я перед ним — залит слезами, словно меня избили и силком куда-то тащат. А разве не так?.. — Остано!.. — Чонгук прижимает крепко ладонь к моим устам, не дав договорить и сказать больше и слова. — Мгм… — всё, что могу, елозя на заднем сидении такси, словно связан по рукам и ногам. А меня страх сковал. Боязно — смотреть в глаза, что на меня — упрямо, вспоминая, как минутами ранее я бестактно и безжалостно кричал о нелюбви и симпатии к другому. — Просто скажи, что ты тоже скучал. Кивни хотя бы… — Тоже скучал. Когда я не пытаюсь больше сбежать, меня больше не касаются, сцепив руки в замок на коленях. Я повторяю за Чонгуком, уставившись стеклянным взглядом на свои пальцы, и тону в себе до тех пор, пока меня не тормошат легко за плечо. — Приехали, — я удивлённо смотрю на Чонгука, когда выбираюсь из автомобиля, а затем вокруг. — Ты решил меня к себе привести?! — впервые… — Как ты не понимаешь, что я не хочу тебя видеть даже! — он не может так поступить… Он не может привести меня в свой дом, будто доверяя... Чонгук ни за что не должен мне после подобного доверять. Пытаюсь убежать, оказываясь вновь на плече, больно знакомом. — Отпусти же меня! — Не кричи, иначе вызовут полицию и скажут, что я украл человека, — говорит преспокойно, входя в подъезд. Я возмущённо вспыхиваю, говоря, что так и есть! Люди будут правы, если пожалуются правоохранительным органам! Меня. Надо. Спасать. Пора. Уже. Ну же. Шаги эхом разносятся вокруг, а щелчок дверного замка — с оглушительным треском. — Давно не виделись, Нихён, — говорит, как ни в чём не бывало, Чонгук, открывшему дверь соседу, что выглядит слегка изумлённо. — П-привет, — в шоке он прослеживает наш маршрут. — Мы… Могли бы начать сначала, верно? Не спешить… Да? — Да. Не замечаю, как преодолеваем расстояние, оказавшись в небольшой комнатке. Чонгук бросает меня на полуторную кровать, аккуратно заправленную бордовым покрывалом, и снизу вверх смотрит, оценивая, наверное, степень моей никчёмности, пока я оцениваю возможность выпрыгнуть из окна и не видеть больше его глаз… Его удивительных глаз, с нежностью осматривающих меня… Неужели он слепой? — Ты пил? — изгибает бровь. — Я не из-за алкоголя всё это! Я пошёл на вечеринку, чтобы целовать Сокджина, так что выпусти меня отсюда и верни туда, где взял! — бью рукой по подушке, вложив всю злость. Получилось не очень, во мне одно лишь обессиленное отчаянье. Чонгук, не сказав больше ни слова, скрывается за дверью, оставив меня одного. Зря он мне доверял! Я сбегу! Сейчас же! Потерять меня? Этого боялся? Разве я могу куда-то уйти? Вскакиваю на ноги, осматриваясь по сторонам. Горит ночник на прикроватной тумбе, так что я различаю хмурые оттенки стен и мебели. Возле двери книжный шкаф, в дальнем углу — компьютерный стол, комод, везде порядок, над кроватью — широкое окно. Я выглядываю из него, прислонившись к стеклу, на котором остаются следы моего дыхания, и думаю о том, что третий этаж — пустяки. Снизу двор, газон, так что всё должно пройти неплохо — ведь не асфальт. Открыв окно, я жмурюсь, отчего слёзы срываются с ресниц, и до крови цепляюсь ладонями за деревянные рамы. — Я люблю его. — Тогда хватай его. Размытые поодинокие горящие окна передо мной вдруг навевают невообразимую тоску. Я пытаюсь в каком-то из них найти человека, который помог бы мне понять эту жизнь. Но никого. Абсолютно. — Моё сердце… Моё прежнее сердце… Знаешь какой отбивало пульс… Когда умирало?.. Прежде, чем остановиться… Сто девяносто ударов в минуту… А сейчас… Сейчас оно отбивает такой же ритм… — Значит… Значит ли это, что ты — умираешь?.. — Нет. Значит, если уйдёшь — перестану дышать… Я хнычу, повиснув на окне, как собственноручно созданной петле, и не могу больше ничего сделать. Ни вперёд, ни назад. Ни последовать своему плану, ни последовать своим чувствам. Бью ладонями, не замечая, как в кожу впиваются острые сучки, потому что там, где рёбра, лёгкие, сердце — мне намного больнее. — Что мне делать?.. Что мне делать?! — еле разборчиво кричу весенней ночи, сходя с ума. — Тише там! Люди спят! — доносится откуда-то сверху. Я высовываюсь из окна, шмыгая носом, скинув ботинки и забравшись на кровать, чтобы взглянуть наверх в попытке найти источник голоса. На одном из балконов стоит мужчина в одних шортах, начиная при виде меня ругаться кулаком, отчитывать, как провинившегося. — Чего рыдаешь среди ночи?! Взрослый парень! Иди и реши свою проблему! Я удивленно приоткрываю рот не в силах ничего ответить тому, чей сон потревожил своими воплями. Но на языке у меня вертится один и тот же вопрос. Все люди думают, что чужие проблемы так легко решаемы? Просто вдруг выздороветь от тяжёлой болезни?! Просто воскрешать умерших людей?! Просто переживать смерть самых близких людей на свете?! Просто смотреть на лишённые жизненной силы глаза?! Просто пытаться сделать во благо, но понимать, что всё наоборот — во вред?! Просто… Любить?.. — Я люблю тебя! — Тэхён?.. — я прячусь внутри, боязно оборачиваясь на любимый голос, звучащий грустно, и смотрю побитым зверьком, будто бы после схватки с безликим монстром. А это я! Я — тот самый вредитель! Чонгук присаживается на кровати, ожидая, пока я последую его примеру, и взглядом приказывает мне открыть рот. Я повинуюсь, тут же чувствуя на языке таблетку, и затем запиваю водой, что гостеприимно мне принесли в стакане, изумляясь тому, как руки, о которых я перестал мечтать, столкнувшись с Сокджином, стирают слёзы с моих щёк. — Не плачь, мы со всем разберёмся, — говорит мне Чонгук. Пытается успокоить. Не я ли должен сейчас извиняться и утешать его?! Почему я здесь, а не где-нибудь в одиноком одиночестве, съедающем живьём?! — Я уже со всем разобрался, — придаю голосу твёрдости, но меня выдают стыдливо опущенные глаза. — Верно, — ерошит мои волосы почти невесомо, — а теперь разберёмся вместе, — я прикусываю губу, капитулируя. Я ненавижу себя за каждую печать, оставленную на моём теле и разуме не Чонгуком, а кем-то и чем-то иным. Другим человеком и безрассудными мыслями. Я ненавижу себя так сильно, что не понимаю сейчас человека передо мной и не хочу пытаться, ведь я… Ведь я… — Тише… — мои содрогающиеся плечи сгребают в охапку, прижав к себе, и я чувствую себя в безопасности, вцепившись пальцами в ключицы. — Тише… — я трясусь, словно на Землю обрушились все метеориты и чужеродные тела разом, всё беззащитнее хватаясь за ничтожные лоскутки одежды. За лоскутки одежды того человека, пятки которого уже должны сверкать, объявляя о побеге. — Тише… — Ты не понимаешь!.. — тычусь лбом в его грудь, пытаясь проделать дыру. — Ты не понимаешь… Чонгук… Хён… Я умираю… Ладони на моей спине застывают, спустя минуту перемещаясь на лицо, чтобы обхватить и отодвинуть, дать возможность в него заглянуть. Чонгук передо мной — тот самый парень, что отталкивал меня, а приклеился в итоге. Которого я отталкиваю, а сижу напротив, греясь теплом его рук. На лице его — нежность, вечность, моя тревога и все опасения, которые он развеивает с каждым взмахом ресниц. Как я влюбился в эти ресницы… — Умираешь? Впереди, как минимум, три года. Это немало, — говорит осторожно, большим пальцем выводя круги на моих скулах. Теряюсь, смаргивая слёзы, и похожу на глупую рыбу, выброшенную на берег. — Ты знал?.. Тебе Чимин сказал?.. Как давно?.. — Перестанешь плакать и я всё-всё тебе расскажу, — говорит, словно обещает, и вновь обнимает меня, придвинувшись ближе. Я, испорченный собственным поведением до невозможности, льну слепым котёнком как можно ближе, пытаясь успокоиться. И лишь спустя какое-то время, Чонгук говорит вновь: — Да, мне сказал Чимин. Я почти пытал его, ведь эта информация была врачебной тайной, но не мог иначе, ведь ты пропал из радаров. Мне пришлось настаивать довольно долгое время… — слышу в голосе улыбку. — Однажды прочитав книгу «Империя ангелов», я обзавёлся самой ценной цитатой в жизни. Хочешь послушать? Я, заслушавшись, словно его голос — моё снадобье, исцеляющее тело и дух, смог лишь кивнуть. — «Чтобы узнать цену года, спроси студента, который провалился на экзамене. Чтобы узнать цену месяца, спроси мать, родившую преждевременно. Чтобы узнать цену недели, спроси редактора еженедельника. Чтобы узнать цену часа, спроси влюблённого, ждущего свою возлюбленную. Чтобы узнать цену минуты, спроси опоздавшего на поезд. Чтобы узнать цену секунды, спроси того, кто потерял близкого человека в автокатастрофе. Чтобы узнать цену одной тысячной секунды, спроси серебряного медалиста Олимпийских игр», — он приподнял пальцами мой подбородок, заставляя взглянуть на себя, на тени, которые отбрасывают длинные реснички на щёки. — Тэхён, что лучше — бессмысленное бессмертие или жизнь, имеющая конец, даже если и преждевременный, но насыщенная любовью? Я, скользя по морщинкам вокруг тёмных глаз Чонгука, когда тот легко улыбается, понимаю, что я уже давно запомнил каждую из них и сумею воспроизвести в памяти когда бы меня не попросили это сделать. — Я говорил, что не оставлю тебя. Это была ложь, понимаешь? — Ты не оставишь меня, если собственными ногами не уйдёшь. И с трезвым умом, — кивает своим словам. — Останешься сегодня здесь, успокоишься и подумаешь обо всём, а я вернусь утром, часам к восьми. Ты либо будешь здесь, либо нет, — Чонгук целует меня мягко в лоб, жарко выдохнув, не отрываясь. — Каждая секунда с тобой — ценнее любого бессмертия.