За тишиной твоих мыслей

      Мы с Тэхёном вернулись к нему домой. Отчего-то я почувствовала себя виноватой, словно краду у его семьи свободное пространство. Миссис Ким уже спала, а отец работал в ночную смену. Всю дорогу домой Тэхён со мной не разговаривал. Но не из-за чувства обиды, хотя могу поспорить, в какой-то мере она всё же присутствовала, а скорее из-за ненавязчивости, качество, которое я ценила в нём больше всего. Я была честна с другом ровно в той мере, насколько могла позволить. Я рассказала про Чимина и вещи, которые он мне вернул. К слову, его пиджак мы оставили бармену, тот заручился, что непременно вернёт его владельцу. А затем снова попросил мой номер. Я отказала.       Если бы я рассказала Тэхёну про Чонгука, это могло вылиться в очередной скандал, чего мне хотелось меньше всего. Особенно я избежала новости про поцелуй, ведь это могло разбить сердце Тэхёну. Про чувства я сама себе боялась признаться, не то чтобы кому-то ещё. Но даже если бы я и собралась, то Тэхён стал бы последним человеком на земле, который узнал.       Поднимаясь в свою комнату, да и с самого клуба, я уже не плакала. И даже не злилась на Чонгука. Осталась лишь всепоглощающая пустота.       За последние сутки случилось так много дерьма, что отворот-поворот Чонгука — последнее, что должно было огорчать кого-то вроде меня. В конце концов, родной отец собирался выплатить меня в качестве долга, я ушла из дома, и меня чуть не убили. Да, пожалуй, слова Чонгука — лишь вершина айсберга моих забот. Если так поразмыслить, то и Чонгук не сказал ничего такого, чего мне не следовало ожидать. В данном контексте он даже был немного предсказуем. Я бы очень удивилась, если бы он выложил всё как на духу.       Но я не могла не заметить того, как что-то надломилось в нём, когда речь зашла о Тэхёне. Хотел он того или нет, но выдал себя. Поцелуй — прямое тому доказательство. То, как он сжимал меня в объятиях, как боролся с самим собой, как реагировал на малейший намёк, что Тэхён может мне нравиться. Но особенно его сердце, выбивающее ритм в его груди под моими ладошками. Сердце не могло врать, потому что моё чувствовало то же самое.       Последние несколько дней из окна дома Тэхёна я наблюдала странный чёрный фургон без какого-либо логотипа. Он просто периодически возникал, а затем так же неожиданно исчезал. Несколько раз я видела его рядом с университетом, но я списала всё на отца, который проявлял излишнюю опеку, чего я совсем не одобряла. Меня это злило, но как только я собиралась подойти к водителю этого несчастного фургона, тот уезжал прежде, чем я успевала к нему подойти.       В среду вечером мне позвонили из дома, но я ни разу не ответила. В тот день с самого утра всё шло наперекосяк, начиная с разбитой кружки и заканчивая рефератом, который я забыла выполнить. Чего прежде со мной не происходило. На фоне этого разыгралось неприятное предчувствие, что дома что-то произошло. И судя по настойчивости звонков, что-то плохое.       Мама всё время звонила, потом звонил и отец, пока в конечном итоге я не заблокировала их обоих. Надоели. Я пыталась себя успокоить, списывая всё на очередную попытку со мной связаться, а неприятности — просто издержки плохого дня, какие случаются у всех время от времени. Но предчувствие внутри настойчиво твердило об обратном.       В тот день я так и не решилась ответить на звонок, даже не перезвонила.       Ночью я долго не могла уснуть. Мало того, мысли о Чонгуке с вечера субботы стали обыденной вещью, так ещё и волнение за родителей подсыпало горсть забот к основной куче. Было что-то странное в этих звонках. Обычно родители звонили несколько раз на дню, а тут сразу полсотни звонков почти за раз. Мама даже позвонила на телефон Тэхёна, но я запретила ему отвечать. Я успокаивала себя тем, что будь что-то важное, то пришло бы сообщение. Но кроме звонков больше ничего так и не поступало.       Но я даже представить себе не могла, что причина этих звонков кроет в себе куда более страшные детали. Особенно я не ждала, что узнаю это из новостей. Ночью, задолго до будильника, меня разбудил Тэхён. Он барабанил по двери так сильно, что я почти упала с кровати от внезапного пробуждения. Сердце бешено колотилось, но в последнее время для меня это было привычным делом, вроде двух кусочков сахара, что я стабильно добавляла в кофе каждое утро. В голове крутилось множество ругательств, мысленно адресованных другу.       — Кэтрин, ты должна это увидеть. Это срочно, — кричал он по ту сторону, отбивая своеобразный ритм по деревянной поверхности. Я бы прибила его, если бы он не был моим лучшим другом. — Кэтрин! В новостях про твоего отца говорят…       Я выскочила из постели, соображая о правильности расслышанных слов. Тэхён даже в полумраке, казалось, был очень растерян и местами напуган, когда я молча открыла дверь. Я смотрела на него взглядом полным вопросов, попутно думая о том, как должно быть ужасно сейчас выгляжу. И не то чтобы меня заботило, что Тэхён обо мне подумает, просто это должно быть первый раз, когда он застал меня в настолько плохом виде. Хотя Тэхён даже с растрёпанными волосами и в домашней одежде выглядел превосходно. Я зевнула, закрыла рот ладошкой, глядя на парня, требуя ответа. Я до конца не проснулась, но сердце уже твердило о чём-то ужасном.       — Идём, тебе нужно это увидеть, — он сглотнул, громко, будто сочувственно, вздохнул и взял меня за запястье, утягивая куда-то за собой. Я бежала за ним, сонно заплетая ноги, собирая все выступы и косяки. — Мама готовила завтрак моему отцу, когда по телевизору начались новости… — пояснял он, когда мы спускались по лестнице на первый этаж, минуя диван и старинные часы.       На кухне горел свет, оттуда же шёл звук работающего телевизора.       — Тэхён, я не понимаю, — сказала я, но парень не ответил.       Я пощурилась от яркого света ламп, разглядев фигуру миссис Ким, сидящей за столом. Я слышала женский голос диктора по телевизору, но мне нужно было время, чтобы привыкнуть к свету, снова обрести способность видеть перед собой.       — …сообщается, что нападение было совершенно в одной из гостиниц, принадлежавшей пострадавшему, куда гендиректор явился на запланированную встречу около четырёх часов после полудня. Со слов полиции, в покушении участвовало минимум трое мужчин. Сейчас приложены все силы на их поиск и поиск организатора преступления, — голос был ровным и чётким, как и следует ведущему, — сейчас пострадавший находится в областной больнице. Врачи уже более пяти часов делают всё от них зависящее, чтобы сохранить генеральному директору «Great Wealth», владельцу сети гостиниц и отелей по всей стране жизнь…       Я с трудом заставила себя взглянуть на экран. Девушка из студии была на половине кадра, на другой половине — фото моего отца и кадры из гостиницы, где обычно он проводил совещания и все встречи. Мелькали зернистые съёмки с видеокамер и трое конкретных мужчин, которых выделили красным квадратом для ясности. Пол в конференц-зале был в пятнах крови, скорей всего, моего отца. Далее следовало видео, как его забирает и увозит скорая.       Я обмякла там же, где и стояла. Если бы Тэхён не подхватил меня, то я просто рухнула бы на пол. Мой отец в больнице. Кто-то пытался его убить. Телеведущая уже перешла к другому репортажу, а я так и смотрела в экран, словно сейчас объявят, что это глупый розыгрыш. Остатки сна как рукой сняло. Я вцепилась в плечо друга, чтобы не упасть на пол. Тэхён помог мне сесть на стул, а его мама дала стакан воды, который я тут же осушила.       — Что произошло? — сказала я единственное, что было на уме. Голос был тихим и сиплым из-за подступающих слёз, осознание страшного наконец постепенно начинало до меня доходить.       Мой отец в больнице. Да, знаю, он сделал кое-что ужасное, предал меня самым ужасным образом. Но он был моим отцом. Родителем, который качал меня на руках, кормил из бутылочки и учил меня ходить. Этого я не могла просто выбросить из головы и памяти. Сейчас он был просто моим папой, который мог умереть. Меня начало трясти и чуть не стошнило.       — Кто-то выстрелил в него несколько раз, дорогая. Их уже ищут, — миссис Ким ласково гладила меня по голове, это должно было меня успокоить, но это не работало, — мне так жаль, милая. Думаю, тебе лучше поехать в больницу. Твоей маме, должно быть, очень тяжело сейчас…       Я не помню, как мы с Тэхёном сели в машину. Помню лишь боль, с силой яда разрастающуюся внутри меня. Я даже не умылась, выскочила фактически прямо так. На мне всё ещё были пижамные штаны, дурацкая футболка и пальто, то самое, что я оставила в кафе. Вид у меня был абсолютно нелепый, но мне было наплевать. Я лишь думала о том, звонил ли мне отец вчера вечером. Что, если это была последняя возможность поговорить с ним, дать шанс оправдаться или даже извиниться, а он даже не смог дозвониться до меня. Обида на него никуда не делась, она просто спряталась за страхом, что отца уже нет в живых.       Улица за улицей мелькали за окном, а я отсчитывала время, как быстро мы доберёмся до больницы. Боюсь представить, в каком состоянии была мама. Она звонила весь вчерашний вечер, надеясь найти во мне поддержку, но теперь поддержка требовалась нам обеим. Я благодарила господа бога, что у меня был Тэхён. Друг ехал так быстро, насколько позволяли правила дорожного движения, но я всё время пыталась его поторопить. Пока в конечном итоге он не сделал мне замечание, что если он поторопится, то мы оба окажемся на кушетке рядом с моим отцом. Я не злилась на него, он был прав.       Вдали я видела ту самую гостиницу, где произошёл вчерашний инцидент. Даже сейчас, когда только начало светать, его облепляли журналисты. Тут и там мелькали вспышки фотоаппаратов. Мне хотелось выйти к ним и разогнать этот зоопарк. Они как животные, цепляющиеся за любую информацию, как за куском мяса. Это вызывало лишь отвращение и ничего больше.       Папа никогда не участвовал в скандалах, но ему часто приходилось иметь дело с журналистами. Его успехи, бизнес и гостиницы всегда привлекали большой интерес. Мы с мамой не участвовали в публичной жизни отца. Ну, только если давно, и то в моём детстве. Сейчас родители избегали для меня любой публичности, чтобы журналисты не усложняли мою жизнь. Но порой всё равно в новостных колонках мелькает моё имя. Это просто счастье, что два года назад в их грязные лапы не попало то видео. Отец тогда хорошо постарался, чтобы почистить его. Но как я уже и говорила, всё, что попадает в интернет, навсегда там и остаётся.       При мысли, что в моего отца стреляли, как он лежал на холодном полу, истекая кровью в ожидании медицинской помощи, у меня навернулись слёзы. В горле образовался ком такого размера, что я не смогла его сглотнуть. Тэхён видел, как я страдаю, но ничем не мог помочь. Это не царапина, на которую можно подуть, и боль исчезнет. Душевную боль не заклеишь пластырем в надежде, что огромная дыра заживёт сама собой. Мне не верилось, что всё происходит на самом деле.       Увидеть перед зданием больницы репортёров стало другой степенью моего гнева. Я чувствовала глубокое отвращение от того, как кто-то пытается заработать на несчастье других. Наша семья страдала, а всё, что им хотелось, — узнать, как быстро умрёт мой отец. Кулаки сжимались сами собой, но я держалась ради себя и Тэхёна. Я сжимала кулаки, сдерживаясь, чтобы не пустить их в ход. Друг припарковался на свободном месте среди нескольких полицейских машин, а я, не дожидаясь его, двинулась к входу. Журналистов было не очень много, человек десять-пятнадцать, но их количество никак не зависело от моего раздражения. Сам факт их присутствия заставлял меня злиться.       У стойки никого не оказалось. Все медсёстры и персонал были заняты жертвами пожара в многоэтажном доме, а пострадавших было более чем достаточно. Я старалась не смотреть на забитые кушетки и изувеченные тела жертв. Ждать я не собиралась, так что подошла к первой попавшейся медсестре и спросила у неё про отца. К тому времени подтянулся уже и Тэхён. Медсестра приняла меня за очередную журналистку, но после недолгой беседы всё же сказала, куда мне идти.       Мама сидела в коридоре и тихо плакала, пока полицейские стояли рядом, задавая неуместные вопросы про отца. Типичная схема: были ли у него враги, желал ли ему кто-то смерти. У палаты дежурили несколько мужчин, вероятно, охраняющих покой отца. При одном только взгляде на маму можно было с лёгкостью сказать, как ей некомфортно, страшно и горько. Горечь трагедии, внезапно взвалившаяся ей на плечи, и так грузом тянула её в бездну. Отвечать на идиотские вопросы — последнее, на что она была способна в данный момент.       — Мам, — крикнула я вглубь длинного коридора, слова эхом отскочили от стен, — мама… — снова крикнула я, на этот раз переходя на бег.       Мама заметила меня лишь со второго раза и в ту секунду, казалось, испытала неземное облегчение при виде меня. Она тут же встала, игнорируя полицию, и бросилась ко мне. От привычного идеального образа ничего не осталось. Волосы растрёпаны, тушь вся потекла, одежда вся измялась. Мама обмякла в моих руках, как только в них оказалась, громко, пронзительно и надрывисто плача мне в плечо. Видеть её такой было болезненно. Она страдала. Я и сама не заметила, как начала плакать. Нас объединило общее горе, заполонив всю обиду и злость. Разберёмся с этим позднее, сейчас моя семья нуждалась во мне.       — Кэтрин… я боялась… что с тобой тоже могли что-то сделать… — завывала она мне в плечо. Её голос, как лезвие ножа, ранило моё сердце. Мне было очень её жаль, — твой отец…       — Тише, мам, — я старалась держаться, но сил уже не оставалось, — я здесь. Со мной всё в порядке… — утешала её я, гладя по спине.       Я видела, как полицейские наблюдают за нами. Весь их вид показывал, что они не закончили, а я словно явилась не вовремя и помешала их работе. Тэхён стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу, не понимая, что он может сделать. Знал бы он, сколько сил мне придавало одно лишь его присутствие.       Мама была в шоке, она почти не соображала. Когда мне удалось немного её успокоить и усадить в кресло для посетителей, я постаралась хоть что-нибудь прояснить. Но полиция не была так уж разговорчива. Казалось, ещё немного, и я тоже сойду с ума, но кто-то должен оставаться сильным и держаться. И раз уж мама прониклась горем, то мне следовало позаботиться об обоих своих родителях.       Тэхён разогнал полицию, попросив прийти попозже. Мама сказала всё, что могла, а от меня было толку не больше, чем от пробки из-под шампанского. Я не лезла в дела отца и уж точно не могла знать о его недругах. На языке вертелось одно имя, но было даже страшно предположить, что он мог опуститься до такого уровня. Несколько людей остались у палаты на тот случай, если кто-то решит завершить начатое.       Меня пустили к отцу с наставлением ничего не трогать. Будто это я была налётчиком. Я неуверенно переминалась с ноги на ногу, не находя в себе сил переступить порог. Но я должна была сделать. При виде отца, окутанного трубками, у меня защемило сердце. Он никогда не болел, тем более не лежал в больнице, так что видеть его в таком беспомощном состоянии было настоящим шоком. Картина не состыковывалась при виде его и больничной палаты. В моей памяти всплывали образы жизнерадостного, улыбчивого и немного сумасшедшего человека, позволяющего дочери есть шоколадную пасту на ночь, вопреки наставлениям мамы. А этот мужчина, лежащий без сознания, дышащий через трубку и обмотанный бинтами, совсем не был на него похож.       Отец ещё не умер, а у меня уже было ощущение, что его нет. К горлу подступила горечь, а слёзы стекали по щекам.       Я села рядом с пиликающим монитором и осторожно взяла папу за чуть тёплую руку. Мне хотелось сказать ему так много, но я не знала, с чего начать. Конечно, будь он в здравии, в первую очередь я предъявила бы ему всё, что накопилось у меня на душе за последние дни. Но при виде его беспомощного тела я терялась в словах и мыслях. Что вообще говорят в таких ситуациях? Я уговаривала себя, что нужно оставить слова на момент, как только он очнётся. Но что, если нет… Что, если его тело не справится со всем тем, что с ним произошло за эти сутки. Я прижала ладонь отца к щеке и заплакала. Я словила себя на мысли, что скучаю по своему отцу и безумно желаю, чтобы он поскорее очнулся. Мне просто нужно было быть рядом, пока он не придёт в себя.       Я и сама не заметила, как задремала. Я не выспалась, а стресс сделал всё остальное. Отец всё так же лежал, вероятно, так и не очнувшись. И неизвестно, как скоро это вообще произойдёт. За окном светило солнце, настойчивые лучи пробивались через занавески, падая на неподвижное тело отца. Я увидела доктора, суета которого, вероятно, и спровоцировала моё пробуждение. Тэхёна нигде не было, а мама спала на диване мирным сном. Я потянулась и протёрла глаза.       — Как он? — первое, что сорвалось с языка.       — Он стабилен, но мы сможем сказать больше, как только он очнётся, — мягким голосом оповестил пожилой доктор, что-то чиркая в карте отца, — но если хотите знать моё мнение, то вашему отцу очень повезло. Думаю, всё будет хорошо… — доктор улыбнулся, а с этим словно и мне передалась часть его уверенности.       Я окончательно пришла в себя и снова огляделась в поисках друга. Но в палате его не было, так что я заволновалась.       — Моя мама, она в порядке? — беспокоилась я, наблюдая, как она размеренно дышит. На её лице читалось долгожданное умиротворение. Она заслужила отдых, учитывая, что она не спала больше суток. — И со мной был парень. Тэхён.       — Ваша мама приняла успокоительное. Немногие способны стойко перенести такие вести. А миссис Вуд пришлось очень тяжко, — старичок переступал с пятки на носок, отчего на его лысине заиграли отражения потолочных ламп, — вашего друга я не видел. Но, думаю, это он оставил записку на столе… — он указал ручкой куда-то рядом со мной.       Я проследила за взглядом врача. На столике, что стоял у кровати папы, стояли цветы, которые кто-то принёс, и аккуратно сложенная записка с неровным почерком Тэхёна. Нужно на тренировку. Приеду, как только смогу. А потом зачёркнутое слово: Позавтракай. Нет, сперва позвони, а потом иди перекуси. Я улыбнулась и снова потянулась, расправляя затёкшие конечности.       От слов о еде у меня тут же заурчал живот. Со вчерашнего дня в желудок не упало и крошки. А мне нужны были силы. Я тут же набрала Тэхёна, но он не ответил. Судя по времени, утренняя тренировка была в самом разгаре, так что я быстро написала сообщение о том, что всё хорошо, и убрала телефон в пальто. В кармане было что-то ещё, кольнувшее ладонь. Я быстро нащупала предмет пальцами и вынула из кармана. Это была бумажка.       Очередная записка от Тэхёна? Думалось мне.       Но нет, развернув клочок бумаги, я обнаружила номер телефона. И ниже написано: Если будут неприятности – звони. Чимин. Я улыбнулась. Я думала, что связь с этим парнем оборвалась, если не навсегда, то на долго. Но Чимин мыслил наперёд и словно не желал прощаться. Это было очень любезно с его стороны, хоть я и не предполагала, что когда-нибудь мне действительно может понадобиться его помощь. Но тем не менее я быстро перенесла номер в свой телефон, а бумажку порвала на множество крошечных кусочков и выбросила в урну средь использованной ваты и шприцов.       Живот снова заурчал. Если не удастся перекусить, то стоило хотя бы выпить кофе. В автоматах он всегда паршивый, но не имея лучшего варианта, и этот сойдёт. Мама всё так же спала, и я решила не тревожить её сон, потому что было неизвестно, когда теперь ей удастся поспать. Я легонько поцеловала её в лоб, укрыла своим пальто и поплелась в холл на поиски автоматов. Если повезёт, то куплю ещё какой-нибудь батончик. Я обхватила себя руками. На мне всё ещё была пижама. Но я успокаивала себя мыслью, что в больнице никому нет дела до того, как ты выглядишь. Хотя в таком виде я вполне могла сойти за пациентку и не привлечь внимания.       Пара автоматов стояла недалеко от палаты отца. Там было что-то вроде холла или зала ожидания, где родственники ждут новостей о пострадавших и больных. Здесь было пусто. Тишину разбавляло только гудение работающих автоматов и звук какой-то телепередачи, транслируемой по телевизору. Медсестёр за стойкой тоже не было. Было как-то холодно, отчего тело вздрогнуло. Хотелось поскорее заказать кофе и вернуться в палату ждать новостей. Атмосфера была гнетущей и напряжённой, но, наверное, в больницах всегда так. Я оглянулась по сторонам, было странное чувство, что кто-то за мной наблюдает.       Встряхнув головой, выбрасывая ненужные мысли из головы, я опустила пару монет, найденных в карманах, в монетоприёмник и заказала самый крепкий кофе, какой там был. Я была права, он там ужасен. Так ужасен, что невозможно пить. Но кофеин есть кофеин, в каком бы виде его ни преподносили. Но, честно говоря, такой кофе хотелось чем-нибудь закусить или заесть, лишь бы перебить этот отвратительный вкус. Я сделала несколько глотков, обожгла язык и с чувством полного отвращения поплелась обратно в сторону палаты. Холодок снова прошёлся по моей спине. Было неприятно, но ничего поделать я не могла.       Я услышала тяжёлые шаги прямо за спиной. Медлить я не стала и тут же обернулась, только источник увидеть не успела. Последнее, что я почувствовала, — укол в шею, а затем одна сплошная темнота…