Ошибки, которые мы совершаем

Гарри в очередной раз перевел взгляд на потолок. Последний час он старался это делать не после каждой строчки, а хотя бы раз в абзац. Он мало себе представлял, что за человек мог подобное написать и с каким, интересно, лицом, он это писал. К ужасу Гарри, познавательный текст был написан от первого лица и иногда включал в себя очень смешные обороты, после которых Гарри хотелось выкинуть уже к чертям собачьим весь этот бред. Но вместе с тем он уже не чувствовал себя так уж неуверенно. Спустя час чтения Гарри поймал себя на мысли о том, что ему скучно. Ему не хватало чужого присутствия, да и не чужого — именно Драко. Он даже позволил себе уткнуться носом в его подушку. Она сохранила слабый запах его волос. Гарри обозвал себя безнадежным психом и вернулся к книге. Однако пара предложений, и он снова думает совершенно не о книге — волнение за возвращение Драко, за его отсутствие, за то, что он не может быть спокоен, пока Драко нет рядом. Смутное ощущение тревоги никуда не исчезало, как бы Гарри не старался. Поначалу он краснел, бледнел и снова краснел, перечитывая книгу, а ближе к середине окончательно заскучал. Все прочитанное хоть и проясняло некоторые вопросы, но совершенно не ложилось на реальность. Он восстанавливал в памяти несколько последних ночей, когда ему приходилось как-то останавливаться, обрывать все на середине. Страх провалиться отрезвлял его моментально, даже если до этого он совершенно не дружил с разумом и существовал одними эмоциями. Каждый раз, когда он позволял ночи и Драко полностью завладеть своим вниманием, эмоции сбрасывали с себя всякий контроль. Гарри с сожалением посмотрел на зеркало гардероба. Они чинили его несколько дней подряд по утрам, потому что оно не выдерживало той силы, которую Гарри обычно старался держать в себе. Сила эта многократно усиливалась в тот момент, когда он осознавал, что может делать все, что только захочет, что ему позволено; что с тем человеком, о котором он прежде никогда не думал в таком ключе, он будет так сильно сгорать от желания. Вероятно, в своем желании определиться с предстоящей жизнью Гарри провалился — пока будущее казалось ему туманнее, чем прежде. Объявить о браке казалось ему ничего не стоящим делом — он не представлял себе брак пока чем-то важным или сокровенным, так что это его не волновало. Гораздо больше он переживал за то, что проживание в Хогвартсе закончится, и что после? Он так и не определился с будущим. Он не определился даже, где будет жить. А теперь еще и с кем жить. Попытавшись влезть в планирование — мало знакомый Гарри навык — Гарри решил, что жизнь после Хогвартса вряд ли будет чем-то отличаться от нынешней. Будут другие стены, вероятно, другое обучение, и не совместное, но чем больше он пытался представить себя с Драко за пределами Хогвартса, тем лучше у него это выходило. Он даже почти уверовал в то, что так оно и должно было быть. Пытаясь представить будущее, Гарри сам не заметил, как отключился. Пробуждение последовало практически сразу же по его внутренним биологическим часам. Он резко сел, ощущая часто бьющееся сердце, и только потом обнаружил Драко, уже снявшего верхнюю одежду. Он сидел на краю кровати и с любопытством крутил в руках книгу. По ушам и щекам Гарри моментально прошла горячая волна. Он с облегчением заметил, что книга вернула свою обычную форму. Затем Драко перевернул ее так, словно прекрасно знал ее секрет. — А я то думаю, ты и с книгой, — произнес он, впрочем, не позволяя себе усмешки. У Гарри возникли некоторые вопросы к нему, затем они быстро рассеялись. В общем-то, у всех было время и возможность разобраться в своих предпочтениях, кроме него. Драко казался задумчивым. — И что такого секретного было в этой встрече? — Гарри очень хотел бы увести разговор в сторону от своего «легкого» чтения. — Какой? — Драко посмотрел на него и не сразу сообразил. — Ничего такого, — он передернул плечами. Он снова посмотрел на книгу в своих руках. — Выходит, что, — он промолчал несколько мгновений, — это все, — он поднял ее так, как будто Гарри до сих пор ее не видел,- не из-за меня? — Я бы выбрал более конкретный вопрос, — пробормотал Гарри, пытаясь разглядеть на часах, который час. Было где-то около полуночи. — Я думал, что дело во мне, — он расстегнул несколько пуговиц рубашки, обнажив угол ключицы. Гарри прилип взглядом к его рукам против всякой воли. Не то, чтобы он и не хотел наблюдать. — Я думал, что тебе противно, — продолжил Драко, и волна негатива со стороны Гарри была моментально пресечена. Он промычал недовольно в ладонь Драко, что закрывала ему рот. — А что мне было еще думать? — спросил он в ответ Гарри, что был лишен возможности отвечать. Ему оставалось только недовольно лизнуть центр ладони, чтобы хотя бы щекоткой освободить себе рот. Однако вместо освобождения рука прижалась к его рту еще сильнее. — Я сломал себе всю голову сегодня, пытаясь понять, что я делаю не так, — голос его звучал у самого уха Гарри, и тот совершенно не мог контролировать волны мурашек, рожденные особенным тоном его голоса. Черт с ней, с этой книгой, он все равно бы не смог и дальше отказывать. Это не поддается логике или контролю. Он видит Драко — и все перестает иметь какое-либо значение. Ему нужно прикоснуться, обнять, разделить что-то на двоих, и потребность эта Гарри пока еще малопонятна. Она напоминает сильную жажду и сильный голод в одном, и как бы он не вжимал Драко в себя, легче не становилось. Он лишь рисковал сломать ему что-то. Несколько пуговиц расстегнулись вторым порядком, и Гарри протестующе замычал. Он только собрался разобраться с оставшимися, как палочка Драко моментально прочертила какой-то знак в воздухе, и руки Гарри тут же привязались широкой мягкой лентой к изголовью кровати так крепко, что у него не было никакой возможности пошевелиться. Зато ладонь исчезла, и он смог наконец открыть рот, чтобы высказать свое мнение. Однако мнение застряло в горле. Он как зачарованный следил за тем, что было устроено для него, как за самым интригующим представлением на свете. Драко стянул резинку с волос, и они моментально скрыли наполовину обнаженные плечи. Гарри без особой надежды рванул руки. Это было сущим наказанием, как ему казалось, смотреть и не иметь возможности прикоснуться. Он с сожалением взглянул на ленту — он и не знал таких заклинаний. В курс Защиты такое не входило, а больше он ни в чем не был силен. Просить освободить себя он не стал — не без причины его так посадили, а, значит, у Драко есть свой план. Он остро вспомнил слова Ремуса про доверие. Доверял ли он Драко? Это не было доверием временным. Это даже не ощущалось чем-то надежным. Это было такое мощное чувство, такая сильная потребность, что доверие замыкало длиннющий список возникающих внутри Гарри эмоций. Он иногда пытался вспомнить тот момент, когда ему как будто бы показалось, что он в кого-то влюбился. Ничего похожего не было. Каждую минуту, которую он смотрел на Драко, внутри него было твердое ощущение, что так и должно быть и будет всю его жизнь. Ему оставалось гадать, почему прежде он этого не ощущал. Рубашка оставила ему доступным для поедания взглядом лишь часть живота и груди. Рубашку он не сразу признал как одну из своих старых, и это осознание добавило ему и без того моментально выросшего напряжения. Он и не скрывал от Драко, что испытывает к этому слабость. Не скрывал какой-то необъяснимой фиксации на его волосах, моментально теряя всякую способность думать и шевелиться, стоило ему оказаться под этим водопадом волос. А теперь всем этим воспользовались. Он был управляем. И Гарри это скорее понравилось, чем нет. До сих пор он не представлял силы одного лишь наблюдения. То, что ему оставили роль только зрителя, обнаружило в нем какие-то совершенно новые способности заводиться, детали, которых он прежде не замечал. Худоба Драко казалась ему одновременно и прекрасной, и болезненной — и он практически поставил себе целью вернуть его в нормальное состояние. Однако худоба давала ему уязвимость, из-за которой идиотская способность Гарри везде лезть и всех спасать постоянно удовлетворялась только лишь за счет его присутствия. Ему больше не нужно было никуда бежать. Не нужно было никого спасать. У него есть Драко. — Я был уверен, что дело во мне, — повторил Драко ему так, как будто Гарри должно было стать за это стыдно. — Почему ты просто не сказал? — Гарри предпочел не отвечать. Так было как будто бы и не стыдно за то, что постыдный факт его страхов вышел наружу. Он переживал исключительно интересные моменты собственных реакций, которые многократно усилились из-за того, что он не мог пошевелить руками. Кончики пальцев Драко прошлись по его губам, и он даже не успел их перехватить. Серые глаза Драко казались ему темными за счет расширившихся зрачков. — Потому что тебе надо быть первее всех и сильнее всех, да? — вопрос был скорее риторическим, но Гарри бы поспорил со словом «всех». Он обнаружил в себе страх оказаться не хуже всех. Он обнаружил в себе боязнь быть хуже для Драко, чем он казался до сих пор. Даже если бы об отсутствии у него опыта близости написали в газетах, Гарри бы мало волновался, но в те мгновения, когда между ними снова возникало все это… Все это напряжение, он вместе с огромным желанием начинал испытывать этот неконтролируемый страх. — Или это все же из-за того, что я… Гарри покачал головой. Он буквально увидел, как Драко стало легче от его слов. Он ощутил вину за то, что, сам того не зная, заставил его за что-то переживать. Он нарек себя полным идиотом. На несколько мгновений лента развязалась на его руках, и он смог перехватить Драко поперек спины. Он уронил его на спину, не слушая возражений, проникая руками под рубашку, жадно оглаживая все доступные участки кожи, как будто проверяя, не изменилось ли что-то с прошлой ночи. — Подожди, — он пытался увернуться от губ Гарри, но совершенно точно не старался избежать рук. Он без особенной силы уперся ладонями в его щеки, стараясь хоть как-то дистанцироваться. — Дай мне возможность все исправить. На взгляд Гарри, исправлять было совершенно нечего. Он чуть повернул голову и прикусил складочку кожи под большим пальцем его руки. Драко тут же отдернул руку, что позволило Гарри заняться хотя бы его шеей. Он нетерпеливо и, кажется, довольно бесстыдно слизывал с кожи едва уловимый запах, который явно принадлежал самому Драко, крал его с волос, зарываясь носом в светлые пряди, и за свое неаккуратное, грубоватое поведение получал тихие и практически незаметные ответы. Он учился улавливать их на всех доступных уровнях: физическом, и пульс под его губами часто сотрясает тонкую кожу у основания шеи, эмоциональном, и он буквально ощущает то, что Драко хочет скрыть, не выставлять так явно — радость, необходимость, желание быть рядом. Прежде Гарри не представлял, что может распознать и такие оттенки, но не чувствовал, будто бы ошибается. — Если ты снова остановишься, я тебя свяжу опять, — прошипел он сквозь зубы, запрокидывая голову, подставляя всю шею под бестолковые, но приятные для них обоих полуукусы. — Свяжешь и что? — уточнил Гарри, стараясь игнорировать и впрямь проснувшуюся легкую панику. Злясь на себя, он устроил ладонь на бедре Драко. — И все сделаю сам, — глаза его были словно бы абсолютно черные. — И буду показывать, пока не научу. Гарри был застигнут врасплох выбором. Он хотел бы уступить, но не привык по жизни, хотел бы сдаться, но такую возможность забыли вписать в его натуру, поэтому он просто беспомощно посмотрел на Драко так, как парой часов назад — на Ремуса, в надежде, что он и так все поймет. У Драко не сразу получилось его уловить. Должно быть, он и не пытался до сих пор сделать что-то ответное. Он шарил взглядом по лицу Гарри, явно сомневаясь в том, что делает, а Гарри просто молча ждал, замерев на некотором расстоянии от его лица. В какую-то секунду он даже забыл скрыть облегчение. На этот раз он даже не стал сопротивляться ленте, что вернула его вновь к изголовью кровати. — Оценки тоже будешь ставить? — только и вырвалось у него, хотя говорить хотелось меньше всего. Он был полон всех существующих положительных эмоций и понятия не имел, что с ними делать. Книга дала ему представление, но не подарила никакого опыта, так что он все равно бы остановился. Опять. Без лент он бы снова потерял всяческий контроль и снова разочаровал их обоих. Ленты были неплохим сдерживающим фактором, благодаря которому он страдал от невозможности трогать, но вместо этого получал некоторую новую информацию. Не собираясь скрывать восхищение, он наблюдал за тем, как Драко раздевается. Рубашку он оставил на стуле, штаны там же. Он ничего из себя не строил, раздеваясь так, словно собирался спать, но вместе с тем лицо его было намного розовее обычного. — Может тебя еще и отшлепать? — спросил он обычным язвительным тоном, но Гарри воспринял это совершенно иначе. Предложение его заинтересовало. Взгляд его совершенно без всякого стеснения скользил по всему телу Драко, не собираясь ничего избегать. Дело было не в теле или физике. Дело было только в том, что это Драко. И всегда, кажется, все дело было в нем. Что бы он не пытался кому-то доказать, он старался сделать это демонстративно. Оба они вели себя едва ли адекватно и постоянно оказывались поблизости друг от друга, даже если говорили, что не хотели. Гарри винил в этом морок, который делал его другим человеком. Только будучи Блэком, Гарри решил, что свободен вообще от всех обязательств, и это открыло ему глаза на многие вещи. Даже в его обнаженном виде Гарри больше всего страдал от того ощущения беззащитности, которое он ему передает. Всю жизнь вынужденный провести в боевой готовности, Гарри не умел расслабляться. Он ощущал, что все время кому-то что-то должен, а сейчас благословенно считал, что должен только Драко за те годы, что не додумался посмотреть глубже, чем все было на самом деле. — Я согласен, — пробормотал Гарри тихо, обнаруживая еще более яркий румянец. В ночных штанах ему становилось жарко и неудобно. Он закусил губу в ту же секунду, как тонкие пальцы Драко скользнули под пояс его штанов. — А я так надеялся, что ты не из этих… — Каких? — Гарри было смешно от его тона и нервно от рук, что избавляли его от штанов. Его нервировали и свечи, которые оставались непотушенными, и то, что он вообще оказался в таком положении. Все его тревоги и страхи многократно усилились, стоило ему остаться в одном нижнем белье. — Любителей когда их шлепают, — и хотя Гарри нервничал, он все равно не сдержал смешка. Вообще-то он сомневался в том, что он из этих, он просто не в состоянии был молчать. В лице Драко что-то поменялось, Гарри успел уловить только сожаление о чем-то. Он безнадежно дернул руками. Хотелось обнять его и заставить забыть, что бы он там не вспомнил. — Я был уверен, что ты отказываешь мне, потому что я, — Драко отвел взгляд, и в этом своем странном смущении он стал выглядеть младше своих лет, — потому что я зарабатывал всем этим на жизнь. И я был уверен, что это должно вызывать отвращение, так что… — Это не так, — Гарри хотелось бы его заткнуть, но сдвинуться с места у него не получалось. — А ведь должно было быть так, — Драко водил кончиками пальцев по его животу, отчего мышцы бесконтрольно сокращались так, словно наутро Гарри уже бы стал обладателем мощного пресса. — Но ты снова поступаешь так, словно святой… — У святых не стоит, — вырвалось у Гарри. Он органически не мог молчать, особенно когда нервничал. Кажется, чем дольше он носит фамилию Блэк, тем прочнее приобретает семейные особенности. — И мне так безумно хочется тебя испортить, — вдруг произнес Драко более глубоким тоном, и Гарри без всякой эмпатии осознал, что он совершенно искренне так считает. — Разве это нормально, так сильно этого хотеть? А что, если я хочу только этого, и обманываю тебя? — ладонь его так некстати легла прямо там, где была больше всего нужна. Гарри с большим трудом остался на месте и не дернулся ни в какую сторону. В голове его потихоньку начинало шуметь от того, с какой скоростью билось сердце. Ему становилось жарко. — Мне нужно где-то подписаться, чтобы ты уже меня испортил? — Гарри не смог остаться полностью без движения. Он чуть пошевелился и с некоторым облегчением осознал, что его все же ненавязчиво и пока еще очень легко гладят. Мыслей становилось значительно меньше с каждым прикосновением, пока еще приглушенным лишней тканью боксеров. — Кажется, мы уже подписались, — лицо Драко было так близко к его собственному, что Гарри моментально настроился на поцелуй. Он научился различать поцелуи и жаждал самого неприличного из них, после которого возбуждение уже причиняет боль. В первый такой откровенный и глубокий поцелуй он был уверен, что ему даже не придется прикасаться к себе. Взгляд его целиком и полностью гипнотизировал слегка покрасневшие губы напротив. Прошлой ночью он их неплохо искусал, и несколько следов остались до сих пор, напоминая о том, что вчера он едва не провалился от Драко на своих коленях. Даже сейчас он различал несколько синяков на его бедрах от своих пальцах. В этом было что-то совершенно ему незнакомое. Возбуждение той властью, которая у него была. Прежде власть его не интересовала, но нынешняя, с ее совершенно интригующими возможностями, со всеми гранями боли и моментально сдающих следов, захватывало его даже быстрее, чем он мог засомневаться в праведности того, что испытывает. — Я хочу, чтобы ты знал, — довольно дразнящий поцелуй, одно невесомое прикосновение, в котором Гарри ничего не успел понять, — что я действительно много раз и много всего пережил, но я никогда прежде не хотел этого так, как хочу сейчас. Руки его без какой-либо адаптивной паузы оставили Гарри полностью обнаженным. Переживая горячую волну какого-то неконтролируемого желания без четкой формы выражения, Гарри едва ли сразу осознал сказанное. Лишь когда он ощутил прикосновение языка к своему члену он соотнес сказанное с тем, что он ощутил. Сложнее всего ему было оставаться на месте, не пытаться подаваться вперед. Постепенно стыд и неловкость сменились возрастающим ощущением того, что он ходит по краю собственных возможностей. Чем дольше он смотрел, тем сложнее ему было держаться. Гарри был вынужден закрыть глаза. Зрение подводило, демонстрируя ему то, что он счел самым возбуждающим зрелищем в своей жизни. — Я не хочу так, — сказал он вдруг хрипло, словно сильно простыл. Голос его не слушался. В какой-то момент он и сам пожалел о сказанном. Открыв глаза, он обнаружил Драко прямо перед собой. Взгляд его остановился на влажных губах. Вряд ли в ближайшее время Гарри сможет думать о чем-то другом. Это не было тем, что помогло бы ему справиться с такой сильной потребностью. Он прочел. Осознал. Все так, как ему и нужно. Он начинал бояться за то, что даже полноценный секс вряд ли даст ему нужное ощущение того, что теперь ему достаточно Драко. Он оставлял на нем тысячу следов за предыдущие ночи, но каждый раз был как новый. Он всерьез думал, что даже если в эту ночь свой страх он забудет, то будет новая проблема. Он уловил в глазах Драко легкий намек на пошутить, и это заставило его все же дернуться из удерживающих пут. — Только пошути про деньги, — предупредил он серьезно. — Я и не собирался, — не очень качественно солгал он, убрав волосы с лица. Все внутри Гарри заныло от того, что он не может повторить того же. Ему было важно справиться с тем, из-за чего он не мог расслабиться, с тем, что казалось ему странным и может быть в чем-то отвратительным. Тело его не слушалось и жаждало любого прикосновения, но разум отчего-то считал все варианты постыдными. Гарри разрывался между страхом не получить никакого удовольствия вовсе и ярким желанием пережить и успокоиться. Он вновь обратился в одно лишь зрение. Внимательным зрителем он был в те несколько мгновений, что Драко призывал какую-то из склянок. Он даже не понял сразу, зачем она нужна, а затем, когда осознал, времени переживать не было. Он был загипнотизирован прямым взглядом Драко, что чуть расслабил ленту и заставил его лечь. Снизу вверх Гарри изучал все напряженные мышцы на его теле, находя его чертовски привлекательным. На какой-то миг он был обманут таким желанным поцелуем — с прошлого прошел словно бы век, а не пара часов — в котором он вновь пережил бессовестную атаку языка Драко на его собственный. Несколько секунд он выдержал связанным, а затем понял, что оставаться так попросту не сможет. — Отпусти, — только и прошипел он, сразу же вцепившись в бедра Драко, стараясь удержать его от лишнего движения. Он буквально вжимал Драко в себя, не представляя, сможет ли пережить еще хоть один такой подъем прямо на нем. Все прошлые эмоции показались ему эфемерными по сравнению с тем, что последовало за практически моментальным проникновением. Никакого страха, и он перекатывает Драко по кровати, держа его руки в своих руках, переплетая пальцы, ощущая ответ, нетерпеливую дрожь в напряженных бедрах. Никакой паники, и он повторяет то, что успел прочитать, то, что успел осознать, но никакого опыта не нужно, чтобы двигаться быстрее, сильнее и ориентироваться только на едва слышные просьбы, произнесенные на сбившемся вдохе. Он уткнулся лбом в лоб Драко, мало заботясь о том, как он воспринимает весь его вес. — Я осознал, — произнес Гарри, прикасаясь губами к его влажному лбу. — Что люблю тебя. Вряд ли есть другое название у того, что ему так мало. Мало поцелуев, от которых искусаны и опухли губы, мало безумных толчков, которые ничего не значат без сбивчивого шепота, без цепких пальцах в его волосах, которые пытаются им управлять, без смешно прилипших к коже светлых длинных прядей. Все, что он испытывает, все, от чего перед глазами мелькают цветные пятна от напряжения, от попытки отсрочить, все не имеет никакого значения, если это не Драко. Вряд ли все это — не любовь. Его фраза так сильно отдается внутри Драко, дарит ответную волну сильной эмоции, которую Гарри просто не усвоить. Он оглушен ею, оглушен напряженным телом в своих руках, оглушен собственным именем перед чужим оргазмом, оглушен тем, что переживает сам, но отстраненно, словно весь его разум сконцентрирован только на Драко. Ему плевать, что телу легче. Внутри ему совершенно не легче, потому что ему все равно мало, и пусть он крадет поцелуй за поцелуем уставших губ, вся эта потребность не проходит. У него будет ночь за ночью, и Гарри уверен, что этого все равно мало. День за днем, и все равно не хватает. Рука его лежала на все медленнее и медленнее поднимающемся животе Драко. Он не позволял отнять ее потому, что Драко стыдился спермы на коже, не позволял сбежать в ванную. Он разглядывал Драко так, как будто видел его в первый раз. В общем, так оно и было. * * * Ремус с облегчением толкнул дверь этой странной комнаты. Они нашли ее случайно, в общем-то, при довольно обычных обстоятельствах. Его спина изучила все каменные изломы всех коридоров на каждом этаже, потому что каждый чертов перерыв он проводил именно в этом положении. Он не был железным, а Сириус — неопытным. В тот раз он как раз впервые осознал, что уже не против. Прошло так много времени с тех пор, как он справлялся даже самостоятельно, что морально-этические аспекты отошли на второй план. Как выяснилось, он совершенно беспомощен против желаний тела, и оно предательски явно отвечает, хотя разум по-прежнему уверен, что все между ними — ошибка. И вместе с тем эта ошибка с завидной частотой повторялась, и губы Ремуса практически не заживали. В очередной раз будучи распятым на милионной по счету стене, он пожалел, что у них нет отдельной спальне. За пологом всегда было слишком жарко и почти нечем дышать. Вслед за этим с непонятным звуком рядом с ними появилась дверь. Она явила собой весьма уютную спальню, какую Ремус хотел бы иметь и без всей этой истории с Сириусом. Собственно, в тот момент у них не было времени воспользоваться этим шансом. Все занятия Ремус страдал от того, что им нужно остаться наедине. Раньше бы его мозг моментально поспорил с тем, что это так уж нужно, но в тот момент получалось что да, нужно. Иначе как объяснить то, что рука его — в извращенном плену руки Сириуса, и он прикасается к его ладони так неприлично, как вряд ли видал кабинет Травологии. И даже если это выглядит прилично, внутри Ремуса пылает сильный огонь разрушения, необходимости совершить ошибку, и желательно чем быстрее, тем лучше. От постоянного напряжения он ощущает запах Сириуса сильнее, чем обычно, и он более тяжелый, более приятный, отчего Ремус уже не уверен, хочет ли он с ним спать или просто сожрать. Благодаря мешковатой одежде Ремусу не так страшно все это переживать. И хотя это неудобно, слушать про какие-то там водоросли с отчетливо возбужденным членом, он хотя бы не переживает за то, что будет раскрыт. Наиболее удаленные места тоже выручают. За ним только Сириус, дальше — многочисленные кусты. Тяжелый был урок. Ремус моментально вдохнул воздух. Он не думал, что застанет их обоих в невменяемом состоянии. Запах этой идиотской травы за последние пару дней изрядно достал Ремуса. Вонь эта бесила так же, как и состояние, в которое входили ученики после. Они моментально деградировали, хихикали и бестолково валялись или прятались по углам. Вообще-то он был уверен, что идет к Сириусу. Он не рассчитывал найти здесь Джеймса. Оглядев два практически бестолковых тела, только радостно ржущих при его появлении, Ремус с досадой забрал все остатки и смыл их в раковину. Тела не сопротивлялись, ибо мало понимали происходящее. Потом им понадобиться срочно есть, и вечер, на который он уже настроился, будет сорван. Он сел на кровать, смотря то на одного, то на другого. Сириус лежал в кресле вниз головой, закинув ноги на спинку. Джеймс занял другое, развалившись поперек. — Лили не одобрит, — только и произнес он, в основном потому, что ему хотелось бы остаться с Сириусом в одиночестве. Ему хотелось этого последние трое суток, очень мучительных. В чертовой спальне у них не получается из-за жары и отсутствия воздуха практически ничего, и это начинает бесить. — Ты ей не говори, — безмятежно отозвался Джеймс. Без очков его можно было даже назвать красивым. Практически всегда спокойный, даже в момент сильного опьянения, и вместе с тем творивший такую же дичь, что и Сириус, он был как тот самый омут с чертями. И Ремус все равно очень был к нему привязан — не так, как к Сириусу, но искренне и всей душой. Джеймс был для него простым. Он не умел врать, но неплохо — молчать. Превосходное умение. — А то по тебе не видно, — Ремус помог Сириусу перебраться на кровать. Безмятежность делала его совершенно незнакомым. И хотя Ремус ненавидел все эти штуки, которые изменяют сознания, он был вынужден признать, что внутри Сириуса не было привычного напряжения. — А если бы я был такой же стремный, как Снейп, ты бы меня любил? — спросил он вдруг тихо, так, чтобы посапывающий Джеймс не услышал. Вопрос был идиотский. Ремус вздохнул и погладил его по волосам. В таком состоянии Сириус был безобиден, словно ребенок. Было бы ему проще, если бы Сириус не был бы Сириусом? Кто знает. Он осознал, что забыл все, о чем так страдал. Все осенне-зимнее потихоньку стало уходить из памяти. Так быстро. Ему остался в Хогвартсе всего месяц или полтора. Летняя погода дурманит и требует постоянных прогулок, да и натура оборотня требует в лес. Ремусу сложно в замке. И еще сложнее прощаться. Может быть, поэтому он отпустил все текущее как есть. Будь как будет. — Не выдумывай, — только и сказал он, понимая, что Сириус дорог ему практически на уровне любви. Возможно, если бы не было того эпизода, Ремус бы и полюбил его так, как он того хочет. Он все равно может оставаться с Сириусом сутками напролет, он испытывает нужную степень желания и успел выучить все самые незаметные мелочи о нем и о его теле. У многих пар, если подумать, нет и этого. Если бы понадобилось, он бы отдал свою жизнь за Сириуса. И за Джеймса тоже, если нужно. Это, вероятно, так же важно, как и сама по себе идиотская любовь. — Я думал, мы будем одни, — высказал он свое недовольство, хотя знал, что Сириусу сейчас все равно, что ему говорят. Он подлез к Ремусу и уткнулся носом в ткань его штанов. — Это все Джеймс, — соврал он беспардонно, и Ремус в очередной раз вздохнул. Эти эмоциональные качели. Это постоянное напряжение, с которым он просыпается отныне и засыпает без возможности избавиться от этого ощущения. Постоянно рядом Сириус, от присутствия которого совершенно не легче, и даже наоборот: он постоянно прикасается, требует, дразнит, пробует на нем бог знает что. У Ремуса сдают нервы. Он рассчитывал на то, что в этот раз все пройдет нормально, как не получилось в первый, и они смогут хотя бы пару дней не прятаться под партами практически наполовину. На чертовой Травологии Сириус беспардонно устроил ладонь сперва на его бедро, а затем съехал ниже так, словно все нормально, и Ремус буквально возненавидел его за те дразнящие прикосновения. От постоянного возбуждения он становился злым, раздраженным и испытывал возбуждение сродни боли. Успокаиваться было сложнее. Ремус начинал уставать. — Хочешь откусить мне голову? — спросил Сириус медленнее, чем обычно. Он улыбнулся Ремусу. Улыбка его была совершенно безмятежной. — Хочу, — не стал отрицать Ремус. — Я тебя обожаю, — произнес он вдруг и снова устроил голову на коленях Ремуса. — Я хочу, чтобы ты остался со мной после экзаменов. — Сириус…. Это не могло обсуждаться. Ремус не мог себе тратить время на иллюзии, от которых он может не оправиться. — Ты останешься со мной, только если я буду каким-нибудь больным? Или со шрамами? — Ремусу показалось, что он несет какой-то бред. — Если останешься, сделаем, — спокойно заявил он, и Ремусу стало не по себе. Он попробовал прочитать Сириуса, но ничего не нашел. Это не была старая пугающая пустота, но ему все равно это не понравилось. — Ты ведь не хочешь оставаться только со мной. Ты боишься остаться один. И не ври мне про чувства, слышишь, — Ремус снова коснулся его волос. Он прекрасно знал, что внутри Сириуса есть некоторая привязанность, может быть, немного восхищения, интерес, желание обладать… Словом, почти все, кроме того самого, что описано во всех существующих книгах. Это не любовь. — Хорошо, ты прав, — он повернулся на спину. — Но это не отменяет того, что я все равно хочу, чтобы ты остался. — Как только мы переспим, ты перехочешь, — и хотя формально они спали вместе каждую ночь, формально он не раз сдавался рукам Сириуса, не раз использовал руки и рот не по назначению, после первого провального раза у них не было второго шанса. И теперь, когда Ремус был настроен полностью, Сириус попросту все просрал. Такой уж был Сириус. Ремус тяжело вздохнул. Он ощутил, что Сириус засыпает. Он оставил их в Выручай-комнате и вернулся в спальню. Жизнь была к нему не так уж жестока. Ему не на что было сейчас жаловаться, кроме странного сосущего одиночества внутри, которое, кажется, уже никогда не будет никем заполнено. Вряд ли найдется какой-то идиот, который решит скрасить его жизнь, да так, что Ремус все же будет от него без ума. К сожалению, вынужден был признать Ремус, его тянет к максимально опасным, максимально ненормальным парням, и, кажется, преимущественно черноволосым. Он иногда даже спрашивал себя, что если подобная ситуация была не с Сириусом, а с Джеймсом. Он был вынужден признать, что все было бы примерно так же. Возможно, он даже скажет об этом Лили. Хотя она все равно будет недовольна. Она, как и он сам, словно ждет, когда Сириус наиграется. И Ремус и так знает, когда. Когда в нем не будет для Сириуса никакого интереса. Он уже спал несколько часов, когда был разбужен губами на своей шее. Проснувшись безо всякого понимания времени, Ремус моментально ощутил руки на своем поясе. Он попробовал сесть, но у него совершенно ничего не вышло. — Я идиот, — услышал он со спины. Спорить не стал. Ужасно хотелось спать, но сон быстро исчезал от того, насколько сильно он был прижат к Сириусу. Сколько бы он с собой не говорил, а желание от этого меньше не стало. Он моментально проснулся, стоило Сириусу болезненно прикусить кожу под его ухом. — Но что мне было делать, выгнать Джеймса что ли, — спросил он риторически, облизнув наглым образом свежий укус. Ремус поборол волну холодных мурашек. Он коснулся напряженных мышц на его руках. — Сейчас поздно, Сириус, — без особой уверенности произнес он. — Я говорил какую-нибудь фигню? — спросил Сириус в ответ. От него довольно вкусно пахло какой-то выпечкой, за которой они, должно быть, все же ходили на кухню. — Нет, — решил не вдаваться в подробности Ремус. Он учуял шоколад. — А мне? — обиженно спросил он, перевернувшись на спину и опершись на локти. Без промедлений к его рту поднесли крайне вкусно пахнущую булочку с какой-то шоколадной прослойкой. Ремус без зазрения совести откусил приличный кусок. Так он согласен просыпаться по ночам не раз. Было вкусно и еще немного нервно, учитывая то, что жевать ему отчаянно мешал слизывающий с краешка губ шоколад язык. — Дай я прожую, — отпихнул он Сириуса и отобрал булочку. — Спасибо, — все же пробормотал он, осознав, что Сириус о нем все же подумал. И на этот раз, кажется, безо всяких подсказок. — Я говорил, что я хочу, чтобы ты остался со мной? — его так много, всегда много. Ремус безнадежно поднял на него взгляд. И булочка уже не казалась такой вкусной. Он задумчиво облизал кончики пальцев. — Я говорил, что нет, — наконец ответил он, но Сириус его не слушал. Взгляд его был так сильно прикован к его руке, что Ремус не сразу осознал, на что он так среагировал. Он слегка покраснел, что прекрасно скрывала темнота спальни. — Давай просто не будем об этом, — он лег обратно на подушку, собираясь дальше спать. Он был уверен, что Сириус ляжет рядом. Вместо этого он вдруг потерял всякую опору. — Ты чего, — Ремус едва успел понизить голос. Он в ужасе схватился за шею Сириуса, не сразу осознав, что произошло. — Я тебя краду, — с легким намеком на улыбку сообщил ему вполне серьезный на вид Сириус. Глаза его улыбались так, что Ремусу было сложно на него злиться. Он даже пожалел, что у них нет будущего, и он один это видит. Вообще-то он испытывал странное радостное волнение от того, что его держат на руках. — Я и сам могу идти, — Ремусу удалось вырваться уже в общей гостиной, переждав лишь лестницу, чтобы они не грохнулись эпично с большой вероятностью перелома. Он бесшумно спрыгнул на пол, порадовавшись, что всегда надевает на ночь теплые носочки. Идти было не так холодно. Хотя, если уж совсем откровенно, на руках ему понравилось. Конечно, повторять он это ни за что не будет, но все же…. Сириус вел его за руку так быстро, что у Ремуса было время только до конца проснуться. Он остро осознал, что в ближайшие дни после этой ночи потеряет Сириуса. Ему было так чертовски грустно и вместе с тем — легче. Так не могло больше продолжаться. Он был измотан этим постоянным взаимодействием без толкового финала, этими объятиями и прикосновениями украдкой. Может быть, есть шанс, что он действительно нужен Сириусу и после, и так будет всегда. Ремус не умел толком мечтать о будущем, так что не стал и в этот раз. Будущее практически всегда его расстраивало. — Знаешь, я, — он вдруг решил озвучить одну из мыслей. — Если я буду нужен, когда-нибудь, то я приду. — Ты всегда мне нужен, — Ремус не успел толком зайти. Ему было сложно дышать в сильном объятии, сложно что-то ответить, отвлекаясь от натиска горячих и крайне красивых губ. Он и без того отодвинул большинство моральных вопросов на задний план, а теперь, в этом недвусмысленном положении, брошенный на кровать, с разведенными бедрами, не так уж легко возражать. Он не хотел. Впервые он позволил себе просто жить. Он отвечал поцелуем на поцелуй, укусом на укус, не препятствовал тому, чтобы снимать с себя одежду и мало волновался за свою внешность. Ему было некогда стесняться, не было ни секунды на то, чтобы даже посмотреть на Сириуса — он мог изучать только руками. Более мягкая кожа, красивый рельеф мышц, и без того нравившиеся ему темные волосы — он вдоволь изучал и крал себе в воспоминания все, на что не имел права. В ту ночь ему казалось, что Сириус смотрит на него не так, как на других. Это было то, после чего он окончательно и бесповоротно сдался. Безнадежно пытался удержаться, скользя по простыням в несуществующей комнате в странном периоде своей жизни, пытался понять, почему сейчас ему не так хорошо, как в чертов первый раз, когда он едва не умер задолго до проникновения, почему сейчас относительно, черт возьми, но не так. Он искренне хотел бы умирать от того, что Сириус целиком и полностью владеет им в ту ночь. Ему нужно было отбросить все чертовы мысли в сторону. Спина под его ладонями потрясающая, идеальный изгиб, влажная кожа с легкими неровностями от едва ощутимых мурашек, темные волосы, что буквально не дают ему дышать, то и дело задевая лицо. Ремус ощущает лишь обычные физические ощущения. Он попробовал прислушаться, но не нашел ничего сверхъестественного. Он так сильно любил Сириуса как человека и совершенно не мог ничего испытать сверх обычных инстинктов. И, что более ужасно, он не мог это скрыть. У него было так мало времени, чтобы найти выход. И он нашел его, в своей памяти. Было так неправильно думать о другом. Неправильно, но получилось так легко, словно это было вчера, словно он ощущал эту ненависть пополам с сильным притяжением только вчера. Закрыв глаза, Ремус так явно вернулся в ту ночь, что на мгновение потерял связь с реальностью. Если бы он попросил, Ремус бы сделал все, что угодно. Остался где угодно. И ждал бы, сколько нужно. Унижался бы дальше, потому что затем последует нечто странное, где не нужно секса, чтобы он ощущал себя живым. Где от одного поцелуя, объятия, рук на себе он страдал, словно горел заживо. Поддаваясь чертовым ярким фантазиям, Ремус словил больше эмоций, чем когда-либо. Он даже смог открыть глаза, разумом оставаясь там, где он был кем-то другим. Если бы Снейпу было на него плевать, этого бы не было. Он был так чертовски счастлив тогда. И так по-идиотски поступает сейчас. Чувство вины не успело нагнать его и все испортить. Он моментально уловил перемену в Сируисе, которая заставила его потерять бдительность, и легко сконструировал воспоминания так, чтобы отстать всего на минуту, впрочем, не без ладони Сириуса. Ремус не мог открыть глаза. Он так сильно переживал за то, что выдал себя, за то, что разумом был совершенно не с Сириусом, что буквально сразу забыл о всех плюсах. Он боялся, что Сириус все это уловил. Однако вместо уничтожения он ощутил неправильный, слишком нежный поцелуй в плечо. Он полный и бесповородный моральный урод, осознал Ремус. И дальше будет только хуже. * * * — Я говорил, что я ненавижу детей? — Регулус снял свою мантию профессора. Ремус заинтриговано следил за его руками, но дальше ничего не последовало. Он был слегка разочарован. Через пару дней он снова превратиться в овощ, а пока… Пока у него было достаточно сил на то, чтобы мучить Регулуса хотя бы раз в день. Он мешал ему спать. Мешал работать. Мешал вообще всему, что только можно, но несмотря на усталость, раздражение и иногда даже рефлекторный отказ, Регулус не оставлял его без внимания. Ремус ничего не мог с собой поделать. Обычные вещи превращались в какие-то привлекательные. Даже когда Регулус пытался украсть себе несколько минут для медитации, Ремус находил его потрясающим. Ему было совершенно не отделаться от мысли, что он будто бы решил нагнать все двадцать лет. Он даже думал о том, что если бы они все же разделили ту ночь, все могло пойти иначе. Ему не привыкать спать с кем-то без особых чувств, так что вряд ли вышло бы хуже. — Никогда не думал, что скажу это, но перестань на меня так смотреть, — Регулус хоть и пытался сказать это шутливым тоном, Ремус моментально уловил его серьезность. Он тут же испытал вину. Вину, но совершенно не перестал от этого меньше желать провести вечер в постели. Он вообще-то подумал о вариантах борьбы с усталостью и был практически уверен, что решил эту проблему. — Прости, — вообще не искренне извинился Ремус. Регулус воззрился на него недоверчиво. Он собрал волосы и грохнулся на кровать. — Я устал, — сообщил он пространству. — Никогда так не уставал. Вообще-то реально никогда, — он поднялся на локтях и уставился на Ремуса с таким укором, как будто он оказался хуже Волдеморта. Ремус счел это за комплимент. — Перестань, — протянул он более серьезно, но Ремус воспринял его тон совершенно иначе. Он постарался спрятать усмешку. — Боже, я явно что-то упустил в своей жизни, — он снова упал на кровать. Ремус постарался выдержать хотя бы пять минут. — Я тебя предупреждал, — сообщил он ему на ухо, не выдержав эти чертовы пять минут. — Я тебе говорил, — повторил он, аккуратно расстегивая рубашку на Регулусе. — Я же не знал, что ты некрофил, и тебя возбуждают трупы! — выдал он обиженно, и черт возьми, если Ремус не стал любить его больше. Его пугала та сила эмоций, которая моментально возникала при появлении Регулуса. Он был испуган этим ощущением. Боялся, что в один момент все это лопнет, а он уже не сможет без Регулуса. — Я… Я боюсь того, насколько сильно я тебя люблю, — вдруг сказал он вслух, хотя всю жизнь все свои вопросы переживал про себя. Он вообще прежде ничего подобного не произносил и был уверен, что это крайне напыщенные фразы. Но вышло искренне. — Рем… Ремус на некоторое время скрыл лицо в ладонях. Казалось бы, столько чертовых лет жизни, а он как будто подросток, переживает за эмоции. — Господи, Рем, я то как боюсь. Он не ждал от Регулуса ничего другого. Одной фразой он сделал легче им обоим, отчего Ремус с облегчением лег рядом и положил голову ему на плечо. — Последние двадцать лет я вообще не жил, — пробормотал он едва слышно, потершись носом о горячую кожу. — А я сделал это во второй раз. — Сделал что? — Ремус сощурился, изучая его лицо. Он давно понял, что с какого бы ракурса на него не смотрел, все равно считал невозможно красивым. И дело было совершенно не в чертах лица или внешности, но в том, что ему казалось, будто бы он впервые кого-то так сильно понимает и ощущает. И без всех своих чертовых способностей. — Влюбился. Его краткость в сочетании с бурей внутри была отдельно приятным моментом. Ремус целиком и полностью погрузился в то, чтобы снять с него часть эмоциональной нагрузки. Он положил руку на грудную клетку, собираясь отнять избыток эмоций, но был остановлен. На его молчаливый вопрос получил ответ: — Я хочу это испытывать. — Но, — Ремус взглянул в сторону легко дребезжащих чашек на столе. Ему было приятно, но он очень переживал за покои. — Но надо больше себя контролировать, вот и все, — Регулус ворчал больше сам на себя. Он повернулся на бок, обнимая Ремуса всеми доступными конечностями. — Я раньше думал, что если уйдешь, то я отпущу. — А теперь? — и хотя Ремус примерно знал ответ, он все равно эгоистично хотел это услышать. Он с пугающей его самого нежностью изучал лицо Регулуса. Тот закрыл глаза и поерзал, устраиваясь поудобнее. — А теперь убью к кому ты там соберешься и верну обратно, — и Ремус был совершенно уверил, что он не шутил. В его голове не то, что не могло возникнуть такой мысли — он слабо представлял себе, кто в целом мире сможет вызвать у него что-то хотя бы примерно похожее. Ну, может быть и представлял, но там не к чему было возвращаться. Тут он испытывал помимо обычных физических удовольствий целое море эмоций, каких прежде не знал. Он обожал мешать Регулусу работать. Он становился таким раздраженным, кипятился, словно чайник, а потом остывал, ничуть не пытаясь от Ремуса избавиться. Если же Регулус пытался вникнуть в книгу, то Ремус совершенно без каких-либо сомнений забирался в кресло прямо поверх него. Это было лучше всякого гнезда. Он всегда засыпал меньше, чем за пятнадцать минут. — Тогда выходит, что первого раза и не было, — возразил Ремус просто затем, чтобы поспорить. Ему нравилось… Ему просто нравилось все. Он был так невозможно счастлив, что реально этого боялся. Иногда начинал думать, что видит слишком яркий сон и даже иногда себя щипал, чтобы убедиться, что не спит. А самое ужасное, что его улыбку видели все и все знали, с кем она была связана. За завтраком его даже пару раз поздравили, и, хотя Ремус испытал неловкость, он впервые не захотел умереть на месте. Он только оглянулся на человека, с которым вдруг решился связать свою жизнь, и осознал, что стыдиться было бы полной глупостью. — Я просто не знал, что я теряю. Ремус отчетливо осознал, что Регулус засыпает. Прямо так, в одежде, в которой проходил весь день. Ремус не стал его будить. Он осознал, что палочка далеко, а по-другому призвать книгу он не может. Вылезать из-под теплых оков он даже и не думал — ему казалось, что если он уйдет, Регулус тут же проснется. Спать ему самому совершенно не хотелось, поэтому, кажется, придется о чем-то думать. Но о чем? Думать вперед он еще боялся. Ему было неловко понимать, что у него теперь будет дом и какие-то возможности. Пару раз он подумал, что хотел бы посмотреть на ребенка, которого они могли бы в какой-нибудь другой вселенной иметь, где это возможно. Все же Ремус очень любил детей. От мысли, что в полнолуние он полностью под защитой, он подумал, что этот момент жизни упустил и, кажется, все равно будет жалеть. Он вдруг осознал, что Регулус проснулся. Это он пошевелился? Регулус поднял руку, и одна из недочитанных книг Ремуса — он читал три одновременно — тут же оказалась в его руках. — Держи, — пробормотал он, пихнув ее Ремусу. — И я согласен. — На что? — он прижал к себе книгу, пытаясь унять очередную волну сильной благодарности. Эти чертовы мелочи добивают его так сильно… — На что ты там сейчас так хорошо думал. Не знаю, что это, но я согласен, — он снова закрыл глаза. Ремус едва ощутимо коснулся темного круга под правым глазом. Ему было ужасно, ужасно стыдно. Но ведь так и должно быть в только что заключенном браке? Он читал до самого вечера. В какой-то момент Регулус его отпустил, перевернувшись на спину, и Ремусу стало моментально холодно. Он подлез обратно к боку Регулуса и устроил голову на груди, жалея, что приходится читать без очков. С какой-то невыносимой болью он ощутил, что Регулус обнимает его во сне. Если бы они оба сейчас были в Ордене, Ремус сошел бы с ума, отпуская его на какие-нибудь задания. Точнее он бы не отпускал. Затем он подумал, что будь Регулус в Ордене, Сириус остался бы в одиночестве. Все случилось так, как и должно было случиться. Оборотни живут долго. Плохо, но долго. У него еще много лет, чтобы в конце концов устать от Регулуса, пусть это кажется невозможным. Его присутствие не отражается на Ремусе негативно, наоборот, он чувствует себя полноценным только тогда, когда Регулус возвращается с занятий. Может быть, он и не сможет устать… Затем Ремус опустил книгу и посмотрел на потолок, погруженный в сумрак. Несколько свечей давно погасли. Прошло время ужина, который они пропустили, и теперь Ремус ужасно страдал от желания перекусить. Но у него не возникало и мысли, чтобы встать и разбудить этим Регулуса. Он спал так глубоко и спокойно, что Ремус и сам едва пару раз не задремал. Он ощущал от Регулуса спокойный и ровный жар, который успокаивал его самого. Он попробовал подумать снова о будущем. Он не хотел бы жить в доме Блэков, пусть и переделанном. Этот дом навсегда будет хранить малоприятные воспоминания. Он попробовал вернуть в памяти хотя бы пару, и они уже не казались такими уж и ужасными. Более того, Ремус вдруг посмотрел на них иначе. Ему было отчасти грустно, что он не смог понять многого на тот момент. И что бы он сделал? Они были связаны, каждый своим делом. Никакого выбора. Никакого права вообще пересекаться. Хотя он целиком и полностью был верен Регулусу просто потому, что все мысли касались только его, Ремус все равно был вынужден признать, что ему на всю жизнь будет не плевать, как там Северус. Когда он рискнул спросить Гарри, тот хотел уничтожить его взглядом. Ремусу было бы сложно объяснить некоторые вещи подростку вроде Гарри. — Стоит только уснуть, а ты, — Ремус обнаружил Регулуса с открытыми глазами. Тот лениво потянулся и коснулся мокрой груди под рубашкой. — А что я, — Ремусу совершенно было нечего скрывать. — Я просто думал о том, что мне просто не плевать, вот и все, — ему было так легко сказать это, как не было никогда прежде. И он не сомневался, что Регулусу это будет понятно. — Я был у него, — вдруг неожиданно сказал Регулус. — В конце концов, у меня не было друзей, так что, можно считать, что врагом он мне никогда не был. — И что? — Ремус уставился на него с любопытством. — Он что, в очках? Или как? — В повязке. Мне показалось, что он занят… — Регулус так внезапно оборвал себя, что Ремусу стало в тысячу раз интереснее. — Ладно, это не так важно. Я спрашивал, нужна ли ему помощь. — И он послал тебя? — Далеко и надолго. — Я и не сомневался, — Ремус наконец-то сел и осознал, что половина его тела онемела так, словно он словил какой-нибудь инсульт. Пришлось потихоньку терпеть множество мерзких иголочек в отходящих частях тела. — Хочешь, я схожу за едой? — предложил он, наблюдая за тем, как Регулус переодевает насквозь промокшую за его сон рубашку. Он подумал, что даже если Регулус безбожно растолстеет, он все равно будет его любить. Ну, может быть, меньше переживать за то, что кто-то попробует его увести. — Хочу в душ, а там разберемся, — он взглянул на часы. — Пойдешь со мной? — предложил он, забирая из шкафа новое полотенце. Ремус бы с радостью пошел, но до ужина они не дойдут. Он даже не стал отвечать. Иногда это было совершенно лишним. Регулус без труда читал его, как открытую книгу. Однако вместо того, чтобы поворчать, он вдруг ответил внимательным взглядом. — О чем ты подумал, когда я спал? — спросил он так четко, словно знал ответ. — Просто о будущем, — пожал плечами Ремус, понимая, что лицо его все равно выдает. Регулус продолжил пилить его взглядом. — Ладно. Может быть, о том, что если бы существовал какой-то способ, я бы хотел… Хотел увидеть, как бы выглядел наш ребенок. Он был уверен, что Регулус отреагирует негативно. Он действительно не был поклонником детей, был с ними резковат и грубоват, не делал скидки на возраст, а детям это ужасно нравилось. — За некоторую сумму все возможно, — наконец ответил он, явно покопавшись в памяти. — Я просто… Просто подумал, — открестился Ремус. Он не готов и может быть никогда не будет готов брать ответственность за кого-то еще. Он не мог сказать, чтобы его не любили в детстве. Он слишком рано остался без родителей, а от Гарри отказался только из-за того, что в одиночку не смог бы его воспитать. В нем не было такой уж потребности в том, чтобы продолжить род, да и мысли эти возникли потому, что он, кажется, настолько сильно любит Регулуса, что ему хватит еще на пару человек. И еще ему интересно, какой бы это был человек. — Ты опять думаешь, — он снова оказался под пристальным вниманием Регулуса. — Если хочешь, я узнаю. — Нет, я…. — Вообще-то, наверное, хочет. Ремус вспоминал последние пару превращений. Он был так счастлив, просыпался в тепле, будучи под чужой опекой, что уже не мог списать на это невозможность иметь семью. — Просто не сейчас. Регулус кивнул, как будто это был обычный вопрос. — Я полагаю, ты не хочешь жить в доме Блэков, — спросил он у Ремуса, и тот кивнул, не собираясь это скрывать. — Я подумал об этом. Я нашел пару вариантов… — Я умру от голода прежде, чем нам потребуется дом, — наконец проворчал Ремус, искренне тронутый, но очень голодный. Он и от душа отказался потому, что голод все испортил. — Тогда пошли, — Регулус круто развернулся от ванной к двери. — Нет уж, я четыре часа ждал и еще подожду, — он был вынужден пихнуть Регулуса в сторону ванной. Не успел он толком снова погрузиться в свои мысли, как Регулус появился снова, совершенно готовый к выходу. Они шли без особенной спешки, радуясь тому, что в такой поздний час студентов в коридорах быть не может. — У меня табличка на двери поменялась. А пара детей начала звать меня профессором Блэком-Люпиным, — Ремус до сих пор испытывал странное смятение, как будто до сих пор не мог поверить. — Ты мог оставить свою. Ремус сжал его руку в своей и коснулся кольца. — Но я не хотел. Он ощутил снова такую сильную волну в своей адрес, что едва смог ее воспринять. В нем и так не было места, а сверху приходилось спасать Регулуса от переизбытка, который он плохо переносил. — Не забирай, я же просил, — он вдруг остановился, отпуская руку Ремуса. — Или будешь так ходить, — пообещал он, коснувшись кончика носа Ремуса. Тот моргнул. — Я рефлекторно, — обиженно отозвался Ремус, хотя обиду моментально простил. Ему показалось, что Регулус после сна стал более живым, и оттого поцелуй был словно бы… с каким-то обещанием продолжения. Он моментально вспомнил все свои отложенные планы. — Я… Если ты скажешь нет, я пойму, — он уставился на Регулуса, пытаясь передать без слов все свои планы. У Регулуса поднялась одна бровь. — Я хоть раз сказал нет? — спросил он без лишнего недовольства. Скорее, даже мягко. — Нет, — и с этими словами они вошли наконец на кухню, где домовики отгрузили им радостно целый бумажный пакет. — О, булочка шоколадная, — обрадовался Ремус так, словно в свои тридцать восемь других поводов для радости у него не было. Что поделать, некоторые привычки остаются с молодости. Он вытащил ее из пакета и поедал всю обратную дорогу, понимая, что, скорее всего, измажется целиком и полностью, но зато голод потихоньку утихал. — Ты выглядишь усталым. Большую часть времени. Это все из-за меня? — Я устал, но это не значит, что я этому не рад, — он откусил от предложенной булочки кусочек. Он не был любителем сладкого, но Ремус начинал думать, что он вообще ни в чем ему не будет отказывать. — Приходится много и экстренно думать. — Еще добрых полгода, — Ремусу полгода казались вечностью. Он снова протянул Регулусу булочку, и тот со страдальческим видом откусил. Часть шоколада осталась у него на носу, и не было ничего лучше, чем остановить его и аккуратно сцеловать весь этот чертов шоколад. — А вдруг дети? — передразнил он Ремуса. — Тут такие дети… — он положил руку на плечи Ремусу. — Помнишь книжку? — вдруг сообразил Ремус. — Которая… Ну, меняет обложку, — он покраснел, как будто стыдился называть вещи своими именами. — Отличная была книжка, а что, — они обнаружили ее в последний месяц присутствия в Хогвартсе. Это было последнее посещение библиотеки, в котором они провели время за чтением вместе. Ремус осознал, что почти ничего не помнит из того дня, кроме книги и того, как они оба странно на нее реагировали. — Я ее отдал Гарри, — Ремусу оставалось надеяться, что Гарри она помогла хоть чем-то. — А что… А, ну да, — Регулус не особенно этим заинтересовался. — Я думал, Сириус только об этом и может рассказать. Брата он упоминал редко. — Он был лучше. После Азкабана. Только…. Не выдержал, — Ремус не смог рассказать об этом Регулусу полностью до сих пор. Иногда, только очень поздней ночью, когда они ложились спать далеко за полночь, Ремус пытался это сделать. Он до сих пор чувствовал вину, но Регулус его не считал виноватым. Он просто слушал и не осуждал. Прошлое осталось в прошлом. — А ты знал про Выручай-Комнату? — дальнейший остаток пути Ремус рассказывал про комнату, которая появлялась, когда была нужна. Он был ужасно измазан шоколадом и собирался дойти до ванной, но тут же был развернут обратно лицом к Регулусу. Не успел он и слова сказать, как пережил несколько потрясающих моментов с облизыванием собственных пальцев. И хотя это вряд ли можно было назвать приведением в порядок, весь его дневной настрой моментально к нему вернулся. Он вновь ощущал это сильное биение пульса, напряжение мышц, острое желание оказаться рядом и легкое возбуждение от языка, скользящего вдоль пальцев. У него так стремительно пересохло во рту, что Ремус был вынужден прервать изящный вид пытки. Он пил воду и пытался подумать, не хватит ли его с таким пульсом когда-нибудь инфаркт, учитывая, как часто он испытывает тахикардию и сильную боль внутри, когда любит Регулуса до невозможности. Обернувшись, он нашел его в рубашке для сна, распахнутой и демонстрирующей все, что только нужно было увидеть. — Я весь день думал, — решился он, вернувшись из душа и обнаружив Регулуса с одним из учебников. За два месяца работы он полностью обновил учебник по зельеварению и отправил его в Министерство. Теперь он смотрел учебник по Защите, но к нему у него было меньше претензий. — Как помочь тебе отдохнуть. — Я весь во внимание, — и он действительно отложил книгу, изучая Ремуса смеющимся взглядом синих глаз. — Боюсь, тебе придется раздеться. Он увидел легкую усмешку в глазах Регулуса. Он снова наблюдал за тем, как расстегиваются манжеты и как рубашка соскальзывает с плеч. Возможно, он мог бы наблюдать за этим вечность. Он предложил Регулусу лечь на живот, чем тот был заинтригован, а затем спокойно приступил к выполнению одной из части своего плана. Он даже просмотрел пару книг в библиотеке, чтобы понять, как вообще делается массаж. К тому же, ему просто нравилось прикасаться к Регулусу. Тот моментально расслабился и не издал ни звука до тех пор, пока Ремусу не пришлось приложить силу. Этого у него было в достатке. Через пару движений он услышал легкий вздох удовольствия и решил, что все делает правильно. Склонившись вперед, он убрал волосы с шеи и слегка прихватил кожу зубами у основания шеи. Он провел языком по татуировке, понимая, что на целиковый массаж его не хватит. Он позволил Регулусу перевернуться на спину, но подняться не дал. — Тебе придется полежать, — произнес он едва слышно на ухо Регулусу. Тот снова поднял одну бровь, но, заинтригованный, промолчал. Он лишь притянул Ремуса к себе и помог ему избавиться от собственной рубашки. Руки его почти привычно скользнули по наиболее выступающим шрамам, отчего Ремус против воли и логики всегда сильно реагировал. Ремус ушел от его рук, на несколько секунд нависнув над ним. В несколько движений он расстегнул молнию на штанах. — А если я не хочу лежать? — уточнил Регулус, перехватывая его руку. Он сбил Ремуса с толку своим поцелуем, от которого нужное ему спокойствие быстро улетучилось. Он тут же потерял всякое ровное дыхание, разделяя поцелуй за поцелуем, опускаясь всем весом на Регулуса. — Сегодня придется, — едва успел произнести он, чуть прикусив нижнюю губу Регулуса. Тот потянулся в ответ, но Ремус снова ушел. Он стянул штаны и снова — по привычке — подумал, что пока Регулус будет смотреть на него раздетого своим фирменным взглядом — они будут вместе. И, конечно, он обнаружил на себе именно этот взгляд. Он на несколько секунд смутился этого — они оба, кажется, не сразу привыкнут к тому, что испытывают больше, чем могут выразить, после чего оставил несколько легких полупоцелуев на его грудной клетке. Ему не пришлось практически ничего делать для того, чтобы привести Регулуса в нужное настроение. Он, казалось, легко заводился с одного поцелуя, но только в пределах покоев. Сколько бы Ремус не мучал его в коридорах — укромных, естественно — он не разу этого не ощутил. Способность Регулуса держать себя в руках была потрясающей, но Ремус не мог отказаться от мысли, что он был бы не против попробовать и прямо в классе. Что поделать, фантазия его частенько мучала без надежды на пощаду. К тому же, Регулусу шла его профессорская мантия, и Ремус определенно был бы в ряду самых преданных его учеников. — О чем ты там опять думаешь, — Регулус притянул его к себе. — Я не понимаю, что это, но там вроде бы есть я, — он казался сбитым с толку. Ремус устроил ладонь в самом низу его живота. — Ты всегда там есть, — ответил он, едва задев носом его нос. — Это мы оставим на завтра. В несколько мгновений он спустился вниз, не испытывая никаких затруднений с тем, чтобы провести языком по горячей коже возбужденного члена. Он едва ли совершил пару движений, прежде чем Регулус потянул его наверх. — Ты с ума сошел? — он поцеловал его странно, словно неловко, с легким намеком на румянец на щеках. — Может быть. Больше они не разговаривали. Он постарался сделать все, чтобы если Регулус и потерял над собой контроль, то исключительно в хорошую сторону. Он отслеживал напряжение мышц живота рукой, чтобы вовремя остановиться, и в очередной раз был вынужден прерваться, осознав, что доводит Регулуса быстрее, чем ему хотелось бы. От его растрепанного вида он и сам обнаружил в себе не такой уж большой запас времени. Он едва смог удержать Регулуса на месте. Прежде он первым тянул Регулуса на себя, всем его весом, сжимал его бедрами и никуда не отпускал, теперь же ему нужно было совершенно иное, если его, конечно, на это хватит. Во всем этом была больше демонстрация того, что он лично хочет, может и чертовски любит, раз делает именно так. От взгляда Регулуса ему было плохо, гораздо хуже, чем от всего, что они переживали до этого. В нем он видел что-то настолько темное, насколько ему всегда нравилось. Вряд ли он такой уж хороший человек, если выбирает себе всегда не совсем хороших партнеров. Он на секунду подумал о том, кто имел возможность касаться Регулуса до него. Это разозлило его так сильно, что получилось даже лучше, чем он представлял. Регулус оставил ладони на его бедрах, сжимая без намека на синяки. Он ничего не произносил. Ремус свыкся с необычным для него положением и смог склониться вперед, переживая за его молчание. — Тебе не… — начал он и в несколько секунд оказался распростерт на кровати, погребен под Регулусом, благословенно окружен его запахом, теплом, руками так, как ему хочется всегда. Иногда он начинает хотеть всего этого снова сразу после, иногда — не перестает вообще. В этом мало нормального, но порой он будит Регулуса ночью и просит еще, и в этот момент он как сумасшедший, наверное, зависимый и сумасшедший, цепляется за плечи Регулуса, разводит бедра и подается навстречу, совершенно теряя разум от сильных укусов в плечо, в шею, после которых кожа ноет, но в пиковый момент только добавляет острого удовольствия. Регулус нужен ему без перерыва, почти всегда, и нет таких объятий, нет такого секса, в котором ему бы наконец хватило. — Ты хотел меня убить? — спросил он, прерываясь на глубокий вдох. Взгляд его дает Ремусу даже больше, чем движения. — Нет, я хотел… — он не успевал отвечать, отвлекаясь то на руки, что плотно держали его бедра, то на губы, то на волосы, которые ему было невозможно отпустить. — Хотел, чтобы ты не устал, — он осознал ошибку, то, что он не может так быстро, только медленно, находясь сверху, а медленно для них — это невозможно. Он и сейчас в этом бешеном ритме хочет только быстрее, и только об этом просит Регулуса, называя его по имени и сбиваясь, снова и снова. И если бы Регулус мог, он бы выполнял все его просьбы. — Прости, что мне всегда мало, — собственный пот смешивается с его потом, и они оба насквозь мокрые, так что руки съезжают, а простыни скользят лишь сильнее. — Прости, что я утомляю тебя. Прости, что… — Заткнись, ради бога, — гневный ответ сочетается с особенно сильным толчком, и Ремуса все совершенно устраивает. Он держится только за простыни и за шею Регулуса, иначе его руки попросту съезжают без надежды удержаться. — Я ждал этого двадцать лет. Ремус только улыбнулся. У него не было сил ни на одну реакцию и он просто прижался губами к носу Регулуса, слизнув соленую каплю пота. — Ты не сможешь работать, — произнес он, убирая за ухо темные пряди. — Без меня, — он чуть прикусил мочку уха и был уверен, что Регулус больше не сможет. Он ощущал его напряжение в себе и наоборот, потерял связь с реальностью и не понимаю, где чье желание. Ему было так невыносимо хорошо, что если бы он мог, он бы продлил все это до бесконечности. — Потому что даже если ты и будешь работать без меня, я буду приходить каждый день, — пообещал он Регулусу, не зная, слушает он или нет. — Ради этого, — добавил он, устроив его руку на себе. — Каждый день, Регулус, — снова произнес он его имя, и этого было достаточно. Он жадно следил за его лицом, за руками, за телом, находя его идеальным в этот момент. Ремус отчетливо ощутил, что имеет на него все права, что может приходить и просить столько раз, сколько захочет, что может просить о чем угодно. Может просить остаться на ночь в Хижине, может просить остаться после полнолуния, может просить ночью о том, чтобы он еще раз снова взял его так, как сейчас, и он не получит ни единого отказа. — Я… сейчас, — пробормотал он, уткнувшись лбом в плечо Ремуса и обнаруживая его все еще возбужденного. — Я специально, — Ремус прижался губами к его виску. — Хотел просмотреть. Ему хватило всего нескольких движений рукой.