never but

      Старейшина Илин никогда не промахивается, направляя тёмную энергию. Но в этот день «отродье из клана Вэнь» всё-таки уходит живым. Потрепанный помощник целителя - единственный, кто возвращается обратно в палаточный лагерь с поля жестокой, но крайне быстротечной битвы. Кажется, с её начала не проходит и половины часа. Старшая сестра парня смаргивает выступившие на глазах слёзы и шмыгает покрасневшим кончиком носа, замечая бесчисленное количество пятен синяков, переходящих в гигантские виноградного цвета гематомы. Вэнь Нин безуспешно пытается скрыть их под полами разорванного ханьфу. Оголённое плечо спрятать не получается. Затёртые части одеяния еле соединяются между собой тонкими, посеревшими от пыли и грязи нитками. Цюнлинь же в ночной темноте спотыкается на каждом шагу и ткань с изнеможённого побоями тела сваливается с легкостью, открывая вид на болезненно-бледную, когда-то молочную кожу. — С-сестра, это п-пустяки, всë пройдет... — запинается он взволнованно, когда обман весьма очевидно вылезает наружу из-за очередного булыжника, лежащего прямо посреди тропы. Камень довольно крупный, увесистый, но закоченевшие ноги выжившего удара уже не ощущают и Нин лишь растерянно хлопает густыми ресницами, часто-часто, шире распахивая глаза. Вэнь Цин только глубоко вздыхает, касается пальцами зигзагообразных ссадин на спине брата, стирает запёкшуюся кровь по краям, но ни одного по-настоящему серьёзного ранения, разумеется, не находит. И беспокойно думает, что без войны количество ушибов на родственнике немногим изменится, если вообще хоть как-то уменьшится. Младший неловко дёргается от несильного, однако неприятного жжения. Увечья врачевательница обрабатывает долго и тщательно, ничего не пропуская, время есть, в Цишань её помощи не дожидаются. Больше никто не выживает. А Вэй Усянь в Вэнь Нина даже не целится. Мелодия Чэньцин звучит растянуто, заунывно, клокочет в неистовстве, прорываясь сквозь туман, что густой тяжестью висит в морозном воздухе. Умершие адепты, едва касаясь истоптанной земли, марионетками поднимаются обратно, поглубже вгрызаясь зубами в мягкие, ещё совсем тёплые тела своих же товарищей, едва ли не доставая до внутренних органов, в ту же секунду прекращающих свою работу. Отчаянные крики умирающих вплетаются в мотив флейты захлёбывающимися громкими звуками. Молодого Вэня безбожно трясёт, ему зажать уши хочется. Паника пульсирует в висках, струится скользким чувством ужаса по сонным артериям, сидит застрявшим комом в горле. Дурно, душно до странного, тошно. Он бежит так быстро, как только может, ко вновь раненому заклинателю, в спешке переставляя ноги. Не успевает. Из чужой глотки вырываются слабые хрипы, изо рта вовсю идет вязкая белая пена, гортань жестоко разорвана чьей-то рукой. Да и голова умершего еле держится на положенном ей месте, свисает на паре не до конца разорванных шейных мышц, позвонки же вовсе не уцелевают. Тёмный заклинатель никогда не щадит людей из Цишань Вэнь, но все возможные усилия прилагает, чтобы подчиняющиеся ему многочисленные лютые мертвецы не причинили Цюнлиню вред. И те лишь пугают юношу до дрожи в онемевших коленках, мимо проходят, пачкая алой грязью бело-красные одеяния. А тот отшатывается в сторону ровно на половину чи и дышит тяжело, приглушённо, часто, так, будто и сам сейчас задохнётся. Вэй Ин цепко ловит Цзян Чэна за локоть и шепчет ничуть не громче, в самое ухо: — Вэнь Нина не тронь, слышишь?.. Шиди хмурится, шипит что-то злое и отмахивается, мол, плевать ему на все просьбы и слова старшего. Он сразу же вырывается из хватки сильных пальцев и несëтся в гущу битвы, свирепо размахивая Цзыдянем. Хлыст в неистовстве разрезает воздух сверкающей пурпурной молнией. Ваньинь грубый, раздражительный, вспыльчивый и полный острой гнетущей ненависти. Он сражается в яростном танце, рваными дёрганными движениями, с присущей только ему одному ужасающей силы грацией. По-другому, кажется, и быть не может. На новоиспечённого главу поднимают мечи сразу трое. Цзян взмахивает семейной реликвией, безжалостно нанося удары одновременно по незащищённому животу и ногам всех нападающих. Его названый «брат» испускает печальный смешок, первый зеркалит своей мимикой, только в его усмешке не мелькает ни единой капли должной жалости, лишь безграничное, едва ли не переливающееся за края возможного презрение. Цзыдянь змеëй оплетает чью-то талию, словно тугой матерчатый пояс со своими дополнительными свойствами морского угря. Парень одним движением дёргает кольцо на себя. Рëбра врага глухо хрустят, ломаясь. Зрачки закатываются, оставляя лишь одни опустошённые белки с линиями лопнувших сосудов по краю. Усянь не перестает следить и неприятно морщится, отчего появляются две складки между бровями. Вновь и вновь земля орошается кровью. Вэй Ин никогда не стремится спасти кого-то из вражеского ордена, но всë равно предостерегает Цюнлиня, когда адепт ордена Цзинь, замахивается на того со спины кривым, но всё ещё острым обломком меча. — А-Нин! — неосознанно вскрикивает он, отрывая потрескавшиеся губы от деревянной поверхности флейты и беспокойно проходится по ним кончиком языка. Прикидывает расстояние, пару десятков жэнь, постарается, преодолеет за считаные секунды, иначе никак. А ведь говорят, что выше головы не прыгнешь. Вэнь Нин оборачивается. Его и без того похожее на фарфоровое лицо, становится неестественно-белым, каменным. Зрачки расширяются, показывая тонкие зеленоватые прожилки по самой кайме синеватой радужки, уголки рта нервно подрагивают. Зажатые в руках склянки с целебными настойками барбариса скользят на землю. Бежать не представляется возможным. Разум резко оказывается девственно чист, как белый лист пергамента. От внезапно охватившего его страха парень не знает, как скрыться из поля зрения своего противника и только бездумно пятится назад, тут же врезаясь выступающими лопатками в крепкую грудь подоспевшего Вэй Усяня. Последний не задумываясь ни секунды о последствиях, наигрывает незамысловатые ноты, прожигая яростным взором молодого Цзиня. Нефритовое украшение с багряной кистью медленно покачивается на ветру. Обломок заклинательского оружия мгновенно отлетает в сторону. Металл блестит в воздухе, свет луны отражает и с легкостью утаскивает следом своего владельца. — Вэй Усянь, что ты, чёрт тебя побери, творишь?! — разъярённые крики Цзян Чэна Вэй Ина мало волнуют. Он притворяется, что вовсе ничего не слышит. Виновник очередных неприятностей молча сжимает плечи ничего не понимающего Цюнлиня и тянет мягко, ненавязчиво прочь, за раскидистые кроны деревьев. Трава еле слышно шелестит под ногами, вторя звуку осторожных крадущихся шагов. Воздух влажный, прохладный, а от этого до невыносимого тяжёлый и куда более осязаемый. Этой части леса разгоревшаяся битва ещё не затрагивает, не давит в безжалостной попытке уничтожить. Кусты, свободно растущие тут и там, незатоптанные, едва ли примятые, будто ранее здесь и не проходили замученные адепты Цишань Вэнь по узкой свеже-проложенной тропе, в исступлении отмахиваясь от крапивы, норовящей вцепиться в лодыжки. Младший удивлён, запутан, даже более того - ошарашен, но не сопротивляется и сбежать не пытается, доверяет. Его шоколадно-кофейные волосы, цветом напитка из тех необычайно редких отборных зёрен, которые вряд ли удастся найти не только в былом, ранее великом Юньмэне усяньского детства, но и во всем Китае сразу, обычно аккуратно стянутые в нетугой высокий хвост на самой макушке, теперь небрежно растрёпаны и всклокочены из-за слетевшей в бестолковой беготне завязки. Вэй Ин пристально их рассматривает, пробует на ощупь в каких-то безумно далёких воспоминаниях. Шелковистые, невесомые, свет в них отражается серебристыми лунными бликами, ложится ровно, будто именно для этого изначально и был предназначен. Стоит только несдержанно руку протянуть мозолистой ладонью вверх, раскрыто, со всей возможной искренностью, как густая шевелюра старого друга резко миражом тает в боевом кличе Не Миндзюэ. Вэй Ин недовольно кривится. Орден под руководством опытного заклинателя приходит на подмогу Юньмэну, в которой последний, казалось бы, уже и не нуждается. Воображаемо вытянутая ладонь хватает в кулак невесомую, ничего не значащую пустоту. Глупо. Старейшина Илин же, совершенно бесшумно снимает со своей головы изрядно запылившуюся красную ленту и перевязывает ей не менее пыльные вэнь ниновские пряди, мимолетно, будто невзначай касаясь шеи у самого ее основания, неминуемо вызывая накатывающие волны мелких мурашек. Поджилки невольно трясутся от приятного накатывающего волнения. Нин податливый, возможно все еще слишком перепуганный, поэтому позволяет. Прикосновения стремительным электрическим жжением пробегают от шейных позвонков вниз, до самых пяток. Дыхание безвозвратно сбивается. Небольшая мышца-насос словно спотыкается во время непрерывной работы и неожиданно пускается в бег, галоп. Юноша покрепче прижимает к себе оставшиеся лекарства и слабо, через силу улыбается, накручивая на палец и без того завивающийся, ниспадающий на лоб локон. — М-молодой господин Вэй... — начинает было он, но осекается и замолкает, с трудом все же поднимает голову, встречаясь с нечитающимся взглядом угольно-серых глаз. На правом веке у Вэня виднеется размытый след дорожной грязи, не позволяющий глазу до конца открыться, фиксирующий веко слегка прикрытым, такой, что в обычной обстановке Усянь заливисто рассмеялся бы, заставляя младшего заикаться и стыдливо краснеть одними кончиками ушей. Но сейчас он этого сделать не решается, отчаянно вглядываясь в мягкие черты знакомого лица. Хрупкий, миловидный, а главное, самое важное для темного заклинателя – живой. Цюнлинь стеснённо мнется на месте, всеми фибрами души надеясь услышать привычный звучный, слегка нахальный голос, вот только в воздухе раздается одно короткое и глухое: — Спасайся. Лишь сам говорящий улавливает незаметную дрожь в своем, казалось бы, твердом тоне. Целитель всё прекрасно понимает, осознаёт, что не может здесь дольше задерживаться, однако возразить почему-то старается, хотя не знает, что именно должен сказать. Все слова выходят тихими, почти беззвучными, бессмысленными. — Но... — Ты не должен умереть. — Вэй Ин перебивает, наклоняется, порывисто прикасается губами ко лбу. Осторожно, плавно, чтобы не спугнуть ненароком, легко, как дуновение ветра в высушенной летней засухой листве, и слишком, слишком быстро. Так, что Вэй Усянь еле успевает уловить дурманяще тонкий аромат имбиря с мятой, исходящий, а, вероятно, попросту впитавшийся в кожу друга. — Я не допущу. Никогда. И не допускает.