***
Ирина, накинув на плечи свою укороченную и совсем не зимнюю куртку, выходит на задний двор, где есть что-то вроде курительной беседки. Курить она начала в четырнадцать, не чувствуя при этом никакой потребности в никотине. Сейчас же, вредная привычка является такой же необходимостью, как и потребность в кислороде. — Видела Попова сегодня? У меня от его электрических разрядов мурашки бегут. — Оксана становится рядом, но привычную сигарету не зажигает. Выросла, переболела и забыла. Даже дистанцию соблюдает, чтобы едким дымом не пропахнуть. Кузнецову это смешит. Но она, как обычно, промолчит не потому, что ей всё равно, а потому что слишком заботится о чувствах окружающих. Фролова теперь прилежная жена и любящая мать. Она теперь Оксана Суркова. Ира никогда не позволила бы себе лишить её этого. — Видела. С Шастуном сегодня с утра встретился, вот и испортилось настроение на целый день. А, может, гон скоро. Ты же Арса лучше меня знаешь, Окс, — смотрит куда-то вдаль и над ответом не задумывается. Загоны начальника её всегда мало заботили, впрочем, как и он сам. — Арсения не знает никто. Знаешь, у меня ощущение, что скоро произойдёт какой-то взрыв. Я чувствую какое-то напряжение, ну, оно и раньше было, конечно, но сейчас… Ирина прикрывает глаза и прислоняется макушкой к железной перекладине. Оксана до ужаса сентиментальна в силу своей омежьей эмпатичности, но сейчас Ира с ней согласна. Горелым пахнет далеко не сигаретный дым. — Взрыв — это мгновение, секундное помешательство без особых последствий. А близится настоящий пожар, где либо родится что-то новое, либо навсегда и безвозвратно потухнет то, что было. И ни мне, ни тебе лучше не лезть в это. Понимаешь меня, Сурок? Девушка коротко кивает в ответ, поджимает губы и, зачем-то взглянув напоследок на хмурящееся небо, удаляется обратно в здание. Кузнецова усмехается ей вслед, выбрасывает окурок и спокойно идёт следом, потому что… Всё, что было в курилке, навсегда останется в ней же.***
Арсений просыпается посреди ночи, ощущая крупную дрожь во всём теле, и обречённо стонет. К своим тридцати семи годам перед гоном он чувствует себя подростком лет пятнадцати. Он в принципе не понимает, как можно привыкнуть к ощущению, когда организм готовится к какому-то мощному выбросу энергии, в крови бурлит адреналин, а ты просто спишь в своей постели один. И, если во время гона он чувствует лишь состояние возбуждённости, которое научился контролировать (и на том спасибо), то перед ним Арс испытывает на себе весь спектр человеческих эмоций, причём не самых положительных. В эти дни Попов, если бы мог, брал себе больничный по причине «опасен для окружающих», но, увы, так нельзя. Поэтому остаётся кричать на сковородки, цедить ядом на прохожих и придушить, наконец, Шастуна, который сейчас почему-то бесит больше всего. Арсений ведь даже не может понять, когда у того наступает гон. Не то чтобы он пытался, но чисто из спортивного интереса можно было и узнать. Антон всегда улыбается, почти не отвечает на провокации Арса и, в принципе, не похож на разъярённую собаку, коей себя представляет Попов. Арсений выходит на балкон-лоджию, открывает не целое окно, а лишь форточку, чтобы вдобавок не простудиться, и дышит воздухом ночного города. Для каждого он ощущается по-разному. Для кого-то — это запах сигарет, алкоголя и тусовок, для кого-то — запах кожи о кожу и сладких стонов. Для кого-то воздух ночью пропитан усталостью от очередного дня, для кого-то — безысходностью, мокрыми от слёз щеками и ненавистью. Арсений же ощущает себя слишком одинокой единицей среди ярких огней большого города. Попову вполне комфортно наедине с собой. Он дышит морозным воздухом, чувствует себя на своём месте и не нуждается в чужой помощи. Но иногда рядом слишком не хватает тепла чужого тела, чужой заботы и чужих слов поддержки. К почти сорока годам Арс несерьёзно относится к быстрым связям, но не считает нормальным каждый день приходить в пустую квартиру. Даже в своём офисе он ощущает себя дома больше, чем в собственной квартире. Там люди, там жизнь бурлит, там свои проблемы и переживания, в круговороте лиц и дел не успеваешь захлебнуться собственной горечью. Но потом они все уходят к себе домой, к своим людям и к своим делам. Там никто не вспоминает о своём вечно недовольном начальнике. Арсений не боится быть один, но он не хочет закончить в одиночку. Арсений не боится быть не с теми, но он боится не найти своего. Поняв, что сегодня поспать снова не удастся, Арс решает выплеснуть всё накопленное в завершение последнего на этот месяц проекта. Всё равно перед новогодними праздниками предстоит куча работы, которую сверхурочно будет выполнять Попов. Ведь из года в год ничего не меняется.***
Арсений и Антон, разумеется, работают в одном кабинете. Обычно это их никак не напрягает, не смущает и в целом не мешает. Их личные тёрки остаются за порогом, уступая место деловым отношениям. Находясь друг с другом один на один, они оба отключаются и занимаются тотальным игнорированием происходящего. Но, если кому-то понадобится помощь другого, то тот непременно откликнется. Оба такие отношения считают довольно сносными для простых коллег. Но любая иллюзия рушится слишком быстро. Реальность всегда не забудет вернуть вас с небес на землю и показать, как есть на самом деле. Особенно иллюзия напускного равнодушия. Шастун поднимается с места, важно дефилирует до зеркала, чтобы поправить причёску и расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, хотя в кабинете довольно прохладно и далее направляется к кулеру с водой. Своими передвижениями он невероятно раздражает возбуждённого и без него Попова. — Антон, раз уж Вы встали, то тогда захватите и отчёт из бухгалтерии, который почему-то всё ещё не на моём столе, — елейным голоском проговаривает Арсений, находя причину избавиться от коллеги хотя бы на несколько минут и побыть наедине со своими бесами. Антон прислоняется лопатками к стене, где и стоял до этого, прищуривает свои глаза и сверлит начальника насмешливым взглядом. Попову даже на мгновение становится неловко, ибо он находится как будто под сканером, но это лишь мгновение, потому что в следующую секунду он уже вопросительно смотрит в ответ. — Если бы я хотел стать Вашей секретаршей, Арсений Сергеевич, я бы на эту должность и устраивался. Шастун не раздражён совсем, и это видно, от чего Арс взвинчивается ещё сильнее. Опять этот сарказм, напитывающий каждую фразу, опять насмешливый пристальный взгляд. В воздухе повисает лёгкое напряжение, недосказанность момента. Оба ждут чего-то, но чего именно — непонятно. У Арсения в рукаве обычно все козыри, только в последнее время он их почему-то растерял. — Никогда не поздно понизить Вас, Антон, — Попов пробегается по нему взглядом с искорками голубого льда снизу-вверх и растягивает губы в натянутой улыбке. — Андреевич, — и снова утыкается в монитор, как бы намекая Шастуну, что разговор на этом закончен и спорам не подлежит. Арс ощущает макушкой, как тот колеблется ещё несколько минут, как шуршит пластиковый стаканчик, и затем слышит хлопок двери. Арсений откидывается на спинку стула, громко выдыхает и трёт переносицу пальцами. Он устал. Очень сильно устал. Чувствует, как постепенно выгорает, как ему не хватает времени, как он пропускает жизнь мимо себя. Она идёт своим чередом, а он не успевает наслаждаться моментами. Откладывает на потом, потому что сейчас есть якобы дела важнее. Он во времени будто замер, а всё остальное продолжило двигаться. Сейчас же он чувствует, что упускает что-то новое и важное. Попов понимает, что что-то изменилось, понимает, что глупо закрывать глаза и откладывать выяснение причины на потом. Но он так сильно не хочет заботиться ещё и о своих внутренних ощущениях, что плюёт на это и пускает на самотёк. Он чувствует, что скоро всё разрешится само собой и ему больше не придётся заморачиваться. Почему-то Арсений уверен в том, что разгадка наступит совсем скоро. Спустя целых двадцать минут томительного ожидания, Попов решает, что своего заместителя дожидаться уже бессмысленно. С тяжёлым вздохом он поднимается сам, подходит к тому же зеркалу, чтобы поправить ниспадающую на лоб чёлку и направляется в бухгалтерию. Он понимает, что со своенравным характером Антона подобная просьба, естественно, не была бы исполнена, но он всё равно злится. Его раздражает то, что он должен делать всё самостоятельно из-за того, что какой-то парнишка возомнил себя важной фигурой и имеет право своевольничать в его партии. Ещё больше распалив себя за короткий путь, Арсений почти максимально раздражён и лишь годы практики помогают сохранить на лице невозмутимое спокойствие. Почти с максимально расслабленным лицом, он открывает дверь в отдел и чуть ли не сжимает кулаки от злости. Шастун сидит бедром на столе Кузнецовой, мило щебечет с ней же и совсем не планирует покидать её общество в скором времени. Антон рассказывает что-то громко, ловит чужие смешки, подпитывается ими и продолжает рассказ с ещё большим упоением. Он активно жестикулирует руками, на которых звенят какие-то непонятные для Попова безделушки, то и дело запускает пальцы в пшеничные волосы и, возможно, в свете разноцветных новогодних гирлянд это выглядит по-настоящему красиво. Ирина замечает вошедшего начальника, поджимает губы и отводит взгляд в монитор.вдох-выдох.
— Кажется, я просил Вас забрать отчёт, Антон Андреевич, а не просиживать штаны на столе Кузнецовой, — не слишком громко, но чётко говорит Арсений, и остальные работники отворачиваются в мониторы, замолкнув. Попов смотрит на Шаста вплотную, буквально впивается в него взглядом, но вскоре понимает, что его поведение оказывается более чем странным. — А Вы, Ирина лучше бы с таким воодушевлением выполняли свою работу, а не на него смотрели, — Арс кивает в сторону Антона и отводит взгляд от Иры. Шастун в это время проворачивается на бедре, чуть наклоняется назад и выхватывает со стола девушки какую-то бумагу. Арсений даже не уверен, что это нужный ему отчёт. Антон встаёт со стола, безотрывно смотрит прямо в глаза Попова с непонятной ему насмешкой и, не забыв «случайно» задеть того плечом, направляется к выходу из бухгалтерии. — Кто уже хочет на их свадьбу? — тихо доносится от какого-то сотрудника, даже не надеявшегося быть услышанным, но ловящего пару смешков и укоризненных взглядов. — Ему не по карману это кольцо, — неожиданно для всех отвечает Шастун и, не оборачиваясь, закрывает дверь. Арс давится собственным возмущением, прокашливается, обводит сотрудников взглядом, в котором всё читается без слов, и выходит вслед за заместителем. Арсений не знает, что именно его разозлило, но в оставшуюся смену он на Антона больше не смотрит.***
Антон, если честно, понятия не имеет, почему Арсений объявил его своим главным врагом с самой первой их встречи. Оснований на это у Попова не было, но, тем не менее, он развязал негласную войну между ними, которая тянется до сих пор. Шастун бы с радостью прекратил этот детский сад уже давно, потому что у него к Арсу ноль претензий. Антону всегда нравился его профессионализм, умение подать себя и свои мысли. Он восхищался им, как старшим наставником. Но со стороны человеческих качеств, тот был очень не очень. Попов безгранично своенравен, самолюбив и не терпит возражений. Он должен держать всё под своим контролем, не давая проскользнуть от него любой мелочи. А ещё он был слишком гордым, но этого и у Шастуна не занимать. Поэтому он даже представить себе не может, что кто-то сделает шаг навстречу первым. Антон с самого начала был готов идти на контакт, хотел заслужить доверие у Попова, старался сближаться с ним, но тот всё равно оставался абсолютно равнодушным и холодным. А по истечении какого-то времени, взаимный сарказм и издёвки вошли в норму. Шаст честно не понимает, в какой момент они свернули не туда, но поворачивать обратно пока никто не собирался. Арсений сегодня раздражает невероятно. В офисе встаёт такое напряжение, что вздохнуть полной грудью становится невозможным. Целый день он не поднимается со своего рабочего места, гипнотизируя монитор и создавая иллюзию такой занятости, что не может ни взгляд поднять, ни ответить короткое «да» или «нет». Шастун сначала пытается понять, в чём причина такого тотального игнорирования и почти детского каприза, а потом просто забивает и пускает всё на самотёк. В конце концов, Попов не ребёнок и не его девушка, чтобы так с ним носиться. Антон смотрит на настенные часы, которые показывают уже семь. Рабочий день закончился час назад, но он ещё не планирует уходить, потому что не любит откладывать дела в долгий ящик. Во всех помещениях погас свет, оставшись только в их с Поповым кабинете и на кухне, где сейчас Арсений наверняка пьёт свой до ужаса противный растворимый кофе. Кофемашины на рабочей кухне не было, потому что ценителями горького напитка тут являлись единицы. В их число входил сам Арсений, и иногда Антон думал, что кофе — это единственная вещь в мире, которую он любит. Но почему он продолжал давиться этой растворимой гадостью, оставалось загадкой для всех. Придя к выводу, что Шасту самому не мешало бы поесть или хотя бы попить, он направляется на кухню. Арсений, ожидаемо, стоит, опираясь бёдрами о столешницу, и держит в руках подаренную кем-то из сотрудников кружку с глупой надписью «босс». На вошедшего не смотрит, потому что кого-то другого ожидать тут было бы бессмысленно, и продолжает сверлить взглядом грязный плинтус, видимо, о чём-то задумавшись. Антон подходит к холодильнику, достаёт оттуда чудом уцелевший контейнер с чем-то не очень вкусным и ставит закипать чайник. Напряжения между ними нет, зато недосказанность печатью остаётся на губах. Когда чайник заканчивает свою работу с характерным щелчком, Шастун от неожиданности подпрыгивает на месте, потому что слух слишком привык к тишине. К тишине, что волнами отдаётся в висках, но не является призывом к слову или действию. Впрочем, Арсений так не считал, а вот Антон был уверен, что сегодня им лучше молчать друг для друга. — Ирина Кузнецова — альфа, — начинает резко Попов, разрезая словами воздух. — Если тебе нравится подчиняться, то… — Арсений ещё не придумал, что именно, но что-то глубоко внутри него буквально заставило бросить эти глупые фразы. Будто внутри него сидит маленькая девочка, которую изнутри гложет обида, и она не знает, как обратить на себя внимание. Арс хмыкает со своей же тупости, прикрывает глаза и откидывает голову назад. Он честно будет благодарен Шасту, если тот всё поймёт и не продолжит этот глупый диалог без правых. — У неё грудь третьего размера и репутация не шлюхи, — отвечает Антон серьёзно, без тени улыбки на лице. Арсению моментально становится стыдно за то, что он вообще это начал, ведь он Шастуну, по сути, никто, чтобы тот перед ним отчитывался, да ещё и на тему личной жизни. — Твоя Фролова может этим похвастаться? — звучит так неожиданно, что Попов мгновенно поднимает голову и распахивает взгляд. Фраза, брошенная Антоном, так сильно похожа на его собственную, что на душе моментально становится спокойнее. Но, в то же время, раздаётся сигнал о начале стихийного бедствия, ибо, что вообще за бред сейчас происходит? — Поэтому ты всё ещё только заместитель, — Арсений благоразумно решает не разворачивать тему последней фразы, потому что её ему ещё необходимо осмыслить. Потому что пока никто из них не готов. — На уме только грудь Кузнецовой. Арсений понимает, что именно сейчас нужно валить от греха подальше и решает напоследок посмотреть на своего коллегу. И, пожалуй, это было худшим решением за сегодня, потому что тот открыто смотрит в ответ пронизывающим до костей взглядом и не позволяет отвести глаза в сторону. — Это нормально для мужчины, Арсений Сергеевич. — Антон приближается как-то недвусмысленно, концентрируя всё внимание на оставшееся расстояние между ними, будто бы они находятся под светом прожекторов. Улыбается слишком нагло, двигается слишком развязано, смотрит слишком… Слишком. Попов не ожидал такого давления, поэтому просто замер в ожидании чего-то. — А, вот, почему Вас заботят мои предпочтения в сексе — это вопрос. — Шастун отходит спустя мгновение и через минуту оставляет за собой лишь шлейф одеколона и непонятные искры во взгляде. Но и этого Попову достаточно, чтобы оставить на столешнице грязную кружку вместе с остатками субординации и в спешке покинуть собственный офис. Сегодняшним вечером дела всё же откладываются в долгий ящик.***
Буквально через несколько часов состоится корпоратив, на который Арсений идти очень сильно не хочет, но его присутствие там является обязательным. Попов уже подъезжает к зданию на своей машине, решив специально добираться на ней, а не на такси, чтобы на все***
Арсения накрывает волной стыда ровно в тот момент, когда он слышит хлопок двери. Он не хочет даже разбираться в мотивах своих действий, потому что знает, что виной его безрассудного поведения является гон. Он не понимал, что делал, ибо сознание затуманило пеленой злости, усталости и ещё какого-то чувства, что Попов не может разобрать уже давно. Или не хочет. С самого первого дня их знакомства с Шастуном, мозг Арсения начал отрицать его, и Арс счёл разумным прислушаться к внутренней чуйке и не подпускать того близко к себе. У него самого адекватных аргументов и доводов к такому поведению — ровно ноль, но что-то внутри упорно подсказывает не сближаться с этим человеком, опасаться его, как огня. У Попова получалось следовать этой внутренней инструкции почти все три года, что в его рабочую жизнь входит Шаст. Все три года он уверенно шёл по своей чётко выверенной дороге, не сворачивал на сомнительные пути и не позволял себе задумывать о большем. Но в последнее время Арсений чувствует, как необъяснимо для себя следует каким-то неосознанным порывам. Будто сейчас он разыгрывает карточную партию и скоро наступит момент, когда карты придётся раскрывать. Он не знает перед кем, но упорно не хочет строить догадки. Арс закрывает глаза на свои внутренние подсказки и чувства, он не давал им выхода всё это время и сейчас не понимает, почему его надёжно выстроенная иллюзия ледяного замка тает под напором чего-то или кого-то. Попов так сильно не хотел задумываться о чём-то глубоко личном, потому что это забирает кучу времени на бесполезное выяснение отношений в пустоту, но сейчас его внутренне «я» делает шаги на пути к этому само. Но он так сильно не хочет признаваться себе в том, что…он не хочет останавливаться.
***
Корпоратив подходит к своему логичному завершению. По крайней мере, для Арсения. Он сильно жалеет, что приехал на своей машине, потому что выпить бы ему сейчас не мешало. Чтобы не пытаться распутать клубок собственных мыслей, чтобы голова не болела от крушения собственных рамок, чтобы лица не так сильно впивались в сознание, чтобы алкоголем выбило из головы всё то, что так и крутится на языке. Арс думает, что перед уходом не мешало бы извиниться перед Шастом. Ведь для Антона, наверное, логики в поступке Арсения было еще меньше, чем для него самого. Попову бы не хотелось переплетать свои собственные загоны с рабочими отношениями, поэтому вполне логично следовало бы переступить через своё эго, признать, что в возбуждённом состоянии он плохо себя контролирует и со спокойной душой уехать домой. И, наперекор своим желаниям, Попов всё же следует здравому смыслу. Он отправляется на поиски заместителя в самый центр танцпола, но пытаться высмотреть кого-то здесь просто бессмысленно. Разве что, залезть на стол, но это место уже занято, прости господи, кем-то из бухгалтерии. Чудом уцелев в середине зала, Арсений решает, что просто пройдётся по офису и, если Антона нигде не будет, то это уже сосчитается намёком от самой судьбы. Спустя десять минутне слушать своё сердце — твоя главная ошибка.
***
Попов принимает тот факт, что Антон его привлекает, так легко, что сам удивляется этому. Его мир не переворачивается на сто восемьдесят градусов, он не сходит с ума и за окном по-прежнему не всемирный апокалипсис. Он без усилия позволяет себе озвучить в мыслях то, что давно зациклено бегущей строкой на подкорках сознания и жизнь на этом, на удивление, не закончилась. Ему вмиг становится всё равно на все «если», «но», «как», «почему» и так далее. Становится абсолютно плевать на все нюансы и даже на то, что они оба альфы. У каждого человека есть своя точка невозврата, когда ты принимаешь свои чувства, как факт, с которым уже бессмысленно что-то делать или менять. Рано или поздно наступает момент, когда своими рамками, ограничениями и принципами ты загоняешь себя настолько, что в один момент отключаешь мозг и живёшь только по внутренним ощущениям. Арсений вспоминает стянутый напряжением живот тем вечером в машине и чётко уверен в том, что он больше не боится себе признаться в своей влюблённости. Его совсем не раздражает кучерявая чёлка Антона, его звонкий смех и нелюбовь к деловому стилю. Он любит его проскальзывающие шутки, как тот зажимает в зубах привычную сигарету и звенит браслетами. Ему это н р а в и т с я, но по собственной глупости он это раньше отрицал, чтобы не усомниться в своей неприязни. Теперь Арса пугает лишь то, как сказать об этом Шастуну, потому что все новогодние праздники они не виделись друг с другом. Не обменялись даже словом в социальных сетях и в принципе выпали из жизни на этот промежуток времени. Арсению это помогло полностью переосмыслить себя, а вот про Антона он не знает ничего и этим волнением сковывает конечности. Шастун, просыпаясь тем утром, ненавидит не только себя и Арсения, но и весь мир в принципе. Он искренне не понимает, как можно было так облажаться. Напиться в хлам, сесть в чёртову машину к Попову и понадеяться на то, что романтика и Арсений это не слова антонимы. Он не понимает, каким идиотом нужно быть, чтобы медленно, но верно делать шаги навстречу, а потом на моменте икс сделать вид, что ничего и никогда не было, выставляя Антона непонятно кем. Он не понимает, как вообще что-то понимать, когда ты влюблён в идиота Арсения, от которого не знаешь, чего ожидать. Да, он понял, что влюблён примерно в тот момент, когда всем телом дрожал в салоне автомобиля, а после не мог сглотнуть горечь обиды и разочарования от отказа. Для него это не стало чем-то новым и удивительным, но за время выходных нервы потрепало знатно. Потому что совсем скоро ему предстоит встреча с Поповым на работе, и он совершенно не знает, как себя вести, что говорить и делать. Единственное, за что он стал благодарен Арсу, когда гордость немного уступила место здравым мыслям — это то, что тот имел стальную выдержку во время гона и остался с Антоном честным. Эту честность Шастун, конечно, в задницу бы ему запихнул, но в общем-то поступок оказался логичным и вполне себе благородным. Не поддался искушению, чтобы Шаст не чувствовал себя поматрошенным и брошенным, хотя он себя всё равно таким чувствует, но это уже издержки. Антон впервые в этом году переступает порог офиса. Здоровается по пути с несколькими сотрудниками, снимает верхнюю одежду, привычно проходит в самый конец коридора и замирает с рукой на дверной ручке. Он не знает, что его ждёт, и от напряжения немного сводит скулы. — Доброе утро, Антон Андреевич, — Арсений первым открывает дверь и, на ходу застёгивая пиджак, здоровается непривычно бодро. Обычно он смиряет всех коротким взглядом и не блещет доброжелательностью. — Доброе, — не удостаивая начальника взглядом, бурчит Шастун и проходит в кабинет. Кидает папку на стол, расстёгивает пуговицу на пиджаке, ибо неудобно и садится за своё привычное кресло, включая компьютер. Они будто поменялись ролями и это до ужаса непривычно, потому что гордость стискивает горло. От Антона теперь веет холодом, а Арсений открыт и честен. Попов не сводит с заместителя взгляда всё это время, и того это начинает напрягать. — Что-то не так? — спрашивает Шастун, не отводя взгляд с монитора. Он будто копирует поведение Арса, и это до ужаса раздражает. Теперь, посмотрев на «себя» со стороны, он понимает всю абсурдность своего поведения. Хочется ответить, что не так абсолютно всё, высказать всё, что накипело, наболело так, что спирает дыхание. Что собственное молчание обернулось против него тяжёлой ношей, которую он намерен быстрее сбросить. В следующие секунды Арсений не понимает, что делает, но остановиться уже не может. Он аккуратно, медленными шагами, будто дикая кошка, подходит к рабочему столу напротив, опирается на него одной рукой и наклоняется непозволительно близко к лицу своего заместителя. Он замирает так, зная, что ещё по миллиметру остаётся до точки невозврата. Он знает, но его больше ничего не останавливает. — Есть в тебе что-то такое… — Арс не договаривает, сокращая расстояние между лицами до одного вдоха. Второй рукой приподнимает подбородок парня большим и указательным пальцем, смотрит в глаза так, что в голове появляется дурман, и желает напитать собой каждую клеточку человека напротив, заполонить воздух в помещении и остаться мутной поволокой на глазах. — Что? — и ему, если честно, совсем наплевать «что», но других слов просто не находится в тумане сознания. Антон не пытается отстраниться или оттолкнуть, хотя надо бы, ибо внутренности сжимаются от непозволительной близости, а чужие руки обжигают полным контролем над ситуацией. Наоборот, приподнимает в насмешке бровь, будто бросает вызов. Глазами стреляет, осанку выправляет и ждет, ждет, ждет. Ждёт, когда их мир рухнет. А он почему-то уверен, что это произойдет сейчас, всем нутром ощущает. — Что заставляет меня хотеть тебя.— Выдаёт Арсений так легко, что сам удивляется этому. Смотрит, как хищник на добычу, чересчур пронизывает тягучим, но резким желанием и не выпускает из цепкого захвата пальцев. мир рушится. разбивается вдребезги, трещит по швам, разлетается в щепки. Шастун выдыхает судорожно, не оставляя кислорода в легких и ловит глазами нахальную усмешку. Чертов Попов снова поимел его, почти не касаясь. — Да пошел ты, Попов. Просто иди нахуй. Нахуй, Попов. Ты меня заебал, Арс. Конкретно. Шаг вперед, два назад, сука. Я больше не могу тебя терпеть. — Антон подскакивает с кресла, молнией пролетает мимо Арсения и мечется по всему кабинету в приступе какой-то паники. Он безмерно зол. Арс впервые видит его таким, но сейчас он не может не признавать, что разъярённый Шастун выглядит слишком возбуждающе. — И что ты теперь? Уволишься? — С нахальной усмешкой выдаёт Попов, опираясь бёдрами о стол и наблюдая за тяжело дышащим замом. Он смотрит на него с наглым прищуром, потому что знает, что тот никогда не сделает этого. — Да, сука, я увольняюсь, а ты идешь нахуй! — Антон пулей подлетает к Арсению, от чего тот не удерживает равновесия и садится прямо на какие-то бумаги. Шастун прижимается всем телом к нему, — так, что становится жарко обоим, — чувствует каждую клеточку тела через мешающую одежду. Обхватывает лицо Арса за щёки обеими руками, цепляясь так крепко, будто тот может исчезнуть. Последний раз мельком заглядывает в горящие глаза напротив, и впадает в безумие. От контраста слов и действий у обоих подкашиваются ноги, и сердце в висках отдаёт кульбитом. Перед глазами идут разноцветные круги, потому что н е в о з м о ж н о. Они целуются слишком ненасытно, слишком влажно, слишком напористо. Эта война за главенство не может иметь победителей, в ней сгорают оба. Их поцелуй больше похож на смесь страстного танца и ожесточённой борьбы, а по вкусу напоминает самый лучший фрукт.запретный плод всегда сладок.
Арсений не выдерживает превосходства младшего, цепляется крепкой ладонью за его шею, и меняет положение их тел местами. Теперь Попов устраивается между раздвинутых ног Шастуна, чтобы не отставать ни на секунду, ни на взгляд, ни на стон. Оставляет свою руку на бледной шее Антона, чуть сжимая её, и заглядывает в глаза так пронизывающе и изучающее, что внутри разворачивается целая лавина из каких-то эмоций, что заставляют ноги подкашиваться. Антон смотрит вызывающе, улыбается как-то слишком счастливо, но с явными чёртиками в глазах. У Попова крыша едет от одного только порнушного взгляда полуприкрытых глаз, и этого хватает, чтобы потерять весь самоконтроль и начать хаотично расстёгивать пуговицы рубашки совсем неделового кроя. Через пару секунд она летит в сторону дивана, вслед за ней отправляются остатки скованности и сдержанности. Оба похожи на диких зверей во время охоты — готовы напасть в любую минуту. Нападать не приходится, потому что Арсений совсем невинно припадает влажными губами к шее Шаста, оставляя на ней мокрые поцелуи, ибо не желает «пачкать», но после первого хрипа от парня срывается на кровяные укусы. Шастун не мешает ему совсем, лишь потирается коленом о пах Арса и жмётся ближе, ближе, ближе. Арсений перемещает свои руки с шеи на розовые соски парня, которые оказываются очень отзывчивыми на прикосновения подушечек пальцев. Попов ведёт дорожку губами от шеи до края брюк, останавливается там, дарит Шасту влажный поцелуй и кладёт свои руки на пряжку ремня. Но, вдруг резко останавливается, налегая сверху на тело парня, и смотрит с искрами насмешки в затуманенных возбуждением глазах. — Ты, — он целует Антона развязно, прикусывает того за нижнюю губу пару раз, изучает языком нёба и умело сплетает языки воедино. — Будешь, — прикусывает того за челюсть, выпускает полустон на ушко, кротко целует в ложбинку между ключицами и широко лижет вставшие бусины сосков. — Стонать, — и Шастун стонет, когда широкая ладонь ложится на его член сквозь брючную ткань. — Подо мной, — и возвращается в исходное положение, убирая руки, сейчас больше напоминая хитрого лиса, который что-то задумал. Специально ведь выводит из себя, специально ждёт взрыва в ответ, специально желает гореть. — Тебе легко это будет сделать с моим членом во рту? — Антон поднимается резким рывком, вгрызается в губы Арса поцелуем, которого всё равно мало. Скидывает с того пиджак прямо на пол, — Попов недовольно мычит в поцелуй, — напирает, заставляя делать шаги вперёд, и совсем скоро оба откидываются на удачно стоящий рядом стул. Куда-то на пол падают штаны Арса, затем и его рубашка. Попов и не думает отставать от партнёра, вытаскивает из шлёвок ремень, кидая на диван, и отправляет брюки Антона вслед за своими. Противореча своим словам, Шастун оказывается полностью сидящим на бёдрах Арсения и, кажется, его это устраивало. Они не разрывают поцелуй, пока Шаст активно трётся пахом о приподнятую ткань боксёров Арса, а Попов до синяков сжимает ягодицы парня, на что тот лишь льнёт ближе. Они наслаждаются друг другом кожа о кожу, глаза в глаза, но Арсению категорически запрещается думать. — Ты дверь не закрыл? — Арс отстраняется от раскрасневшихся и припухших, но таких желанных губ, забираясь пальцами под ткань боксёров всё дальше. Кадык Антона оказывается на уровне лица Попова, и тот успешно этим пользуется. Он прикусывает адамово яблоко, оставляет маленькие поцелуи и рвано дышит на влажную кожу, слыша точно такие же тяжёлые выдохи сверху. — Похуй, — лаконично выдаёт Антон, и спорить с этим бессмысленно. Он хаотично блуждает немного вспотевшими от эмоций ладонями по груди Арсения, заходит на пресс того и останавливается у резинки трусов, заглядывая в совсем неясные голубые глаза. Попов кивает, будто говоря «можно», хотя спрашивать разрешения в такой ситуации явно ни к чему. В ситуации, когда через несколько секунд вы станете одним целым. Шастун пробирается рукой под натянутую ткань и заключает вставший орган в кольцо из пальцев. Он двигает кистью вверх-вниз плавно, медленно и щемяще нежно, так, как любит сам Арсений и это явно какое-то интуитивное понимание друг друга. Шаст размазывает скопившуюся капельку предэякулята по головке, совершает ещё несколько поступательных движений и, безотрывно глядя в глаза партнёру, почти аккуратно опускается на колени. — Антон, — смакуя и чуть растягивая имя, предупреждающе шепчет Арсений. Он не хочет получать удовольствие один, он хочет по возможности отдавать всего себя и раствориться в процессе целиком. А, учитывая то, что по венам разливаются волны адреналина и бешеного возбуждения, его надолго точно не хватит. — Заткнись, — сдвинув брови к переносице, строго говорит Шастун и широким движением языка проходится от основания до самой головки члена, довольно усмехаясь тягучему стону Арса. Антон, причмокивающими движениями, движется по стволу вверх-вниз и обильно смачивает его слюной. Кончиком языка пробегается по уздечке, круговыми движениями облизывает всю головку, при этом своим взглядом сжигая что-то в телах обоих. Попов сверху тяжело дышит, закусив костяшку пальца зубами, чтобы не издавать громких звуков. Шастун в это время, не отводя взгляда, обхватывает окончательно вставший орган губами и кружит по нему языком, не опускаясь дальше. Арсений рычит недовольно, но ловит хитрые искорки в глазах партнёра и берёт контроль над ситуацией в свои руки. Он сжимает в руке русые волосы на затылке и настойчиво, но без боли, заставляет насадиться Антона ртом до основания члена. Шаст упирается в бёдра Попова руками, но недовольства не показывает. Лишь полностью расслабляет горло, так, чтобы головка заходила глубоко настолько, насколько это возможно. Попов ловит себя на мысли, что в его голове проскакивает мысль о ревности, потому что так хорошо, как с Антоном, ему ещё не было. И от этого буквально дрожат колени, пересыхают губы и беснуются демоны в долгих взглядах друг другу в душу. Арсений за волосы отстраняет парня, пока тот напоследок с характерным звуком оттягивает свою щёку розовой головкой. Подтягивает к себе для слишком влажного, но такого нужного поцелуя и не брезгует, потому что уже сроднились почти. Шастун пятится назад и, почувствовав опору в виде дивана, заваливается на него, ожидая партнёра. Попову крышу сносит в сотый раз за несколько минут, сознание поволокой затуманивается и тормоза срывает резко при виде нуждающегося сейчас в нём парня. Не ждущего насмешек, издёвок и какой-то иронии. Ждущего его. Арс упирается одним коленом в мягкую обивку дивана, расставляет руки по обеим сторонам от головы Антона и утягивает того в тягучий, как мёд, и жутко распаляющий поцелуй. Шаст приподнимается на локтях и царапает пресс Попова коротко стрижеными ногтями, пока тот выгибается под щекочущими прикосновениями. Он снова переходит поцелуями-укусами на скуловую косточку, шею и ключицы парня, заливая эту область нежно-розовым цветом акварели от раздражающей нежную кожу лёгкой щетины. — Сука, не тяни, — Шастун отстраняется и снова хмурит брови, показывая своё напускное недовольство. — Я уже не могу. — Намного тише слетает с искусанных губ, смотря полуприкрытым взглядом из-под ресниц и румянцем на щеках. Арсений испытывает резкое желание покрыть это смущение своей любовью, поэтому он совсем по-детски покрывает его щёки поцелуями, щекочет своим кончиком носа и смотрит нежно-нежно. Но просьбу исполнить не забывает. Только резкое желание продлить момент и запечатать в памяти заставляет оглянуться в пространстве и нащупать у себя под ногами кожаный ремень. Голубые глаза загораются блеском, который не скрывается от Шаста и совершенно ему не нравится. Спрашивать он не спешит, ожидая каких-то действий от Арса, но тот долго тянуть тоже не намерен. Попов подтягивает к себе запястья Шаста, хитро фиксирует на них ремень и довольно ухмыляется, глядя на взмывающие вверх брови. Но никакого возмущения в ответ на свои действия Арс не получает, чему он несказанно рад. На удивление обоих, больше они оба не произносят ни слова, потому что времени на что-то приземлённое не остаётся. Сейчас, будто под светом прожекторов, есть всего один кусочек, оторванный от всего мира, где разгорячённые касания кожу о кожу, долгие взгляды глаза в глаза и тягучие поцелуи, в которых безвозвратно сгорает что-то старое и на руинах строится новое. Арсений ловко переворачивает Антона на живот, подтягивает к себе за бёдра, чтобы тот упёрся коленями и локтями в диван, а сам прислоняется к его чуть влажной спине, покрывая собой нежную кожу, и захватывает мочку ушей губами. Шаст мычит что-то нечленораздельное, наклоняет голову в бок и неудобно тянется за поцелуем. Он рвано выдыхает, когда рука Попова сжимает одну из его ягодиц, оставляя там красный след, а зубы смыкаются в районе загривка. Арс подхватывает с пола лежащий там пиджак, достаёт из нагрудного кармана пачку так и не раскрытых презервативов, которая осталась с гона — ему стыдно это признавать, — быстро расправляется с упаковкой и раскатывает контрацептив по члену. Смазки у них нет, да и Шастун не похож на течную омегу, но сейчас на всё это так сильно плевать, потому что низ живота сводит, а виски пульсируют от перевозбуждения. Попов ощущает себя живым. Будто эмоции выкручены на максимум, чувства не спрятаны под маской, все ощущения накалены до предела. Арсений больше не скрывается, не прячется от самого себя, и это ощущение свободы дарит быстро разливающуюся по венам эйфорию. Тело бьёт мелкой дрожью, когда Арс, смазав своей слюной презерватив, медленно входит в Антона и слышит судорожный вздох. Здесь не пахнет романтикой, где прелюдия растягивается на долгие два часа, потому что времени у них мало, ибо в любой момент кто-то может зайти. Зато тело обжигает страстью, осознанным желанием и трепетным ожиданием яркой разрядки. Попов почти сразу берёт быстрый темп, резкими движениями возводит их до пика и приземляет опять, замедляясь или почти полностью выходя из тела. От этих американских горок живот внизу стягивает приятной негой и томительным наслаждением. Оба с большим трудом сдерживают стоны, чтобы не быть услышанными всем офисом. Арсений оставляет на ягодицах несколько шлепков, и Шаст что-то цедит сквозь зубы, совсем неразборчиво. Арс, чувствуя, что разрядка добирается коликами к самым кончикам пальцев и разрастается лавиной где-то в центре груди, заключает сочащийся смазкой член Антона в кольцо из пальцев и в несколько секунд доводит того до пика. Антон мычит, уткнувшись лбом в диван, изливается в руку Попова и немного на кожаную обивку. Арсений же останавливается, несколько секунд восстанавливает дыхание, проводит тыльной стороной чистой руки по лбу, убирая капельки пота, и садится на другой угол дивана, наблюдая, как Шастуну хватает сил лишь перевернуться на спину. — Развяжи, — вместе с хрипом выдавливает Шастун и зажмуривает глаза, перед которыми появляются звездочки. Арсений послушно просьбу исполняет, проходясь пальцами по красным полоскам на запястьях, и поднимается на негнущихся ногах с дивана, потому что времени медлить нет, так как рабочий день начался уже час назад. Попов молча ходит по кабинету, собирая разбросанные вещи, кидая некоторые в сторону дивана, а свои сразу надевая на себя. Шастун поворачивает голову в сторону Арса и улыбается ему уголком губ, пока тот лишь трёт переносицу и молится всем богам и дьяволам, чтобы происходящее здесь не вышло за пределы этого кабинета.2 недели спустя.
Арсений здоровается с подопечными с широкой улыбкой на лице, идя вперед по коридору в начале трудового дня. Он ловит недоумевающие взгляды некоторых работников, ещё не привыкших к резкой смене настроения у начальства, но совсем не обращает на них внимания, потому что теперь у его внутренней лампочки есть постоянное электричество. Он счастлив по-настоящему, и об этом хочется кричать всему миру. Он окрылён своей взаимной любовью и уверен в том, что теперь так будет всегда, потому что страх остаться одному — это лишь пустое, не требующее переживаний. Он, наконец, утихомирил кричащее внутри него чувство, что пожирало все эмоции на его подавление и не оставляло сил. Он теперь даёт ему свободу над своим разумом и телом, потому что любовь нужно дарить. Попов заходит в маленькое помещение — служебную кухню, — чтобы заварить себе утренний кофе и здоровается с Оксаной, стоящей там. Суркова отрывается от своего зелёного чая и кивает куда-то за спину Арсения. — Это минут десять назад курьер принёс, — рассматривая большую картонную коробку, поясняет девушка. — Открывать не стали, Антон Андреевич сюда поставил. Оксана удаляется, цокая небольшими каблучками, а Арс разворачивается в поисках ножа, чтобы разрезать скотч. Проделывая несложные махинации, он открывает коробку и достаёт ещё одну коробку поменьше. Красными буквами на ней написана фирма производителя и… — Ого, кофемашина, — походкой чеширского кота, подходит Шастун и улыбается во все тридцать два, видя широко раскрытые голубые глаза. Он становится рядом, но, всё же, соблюдает какую-никакую дистанцию. — Считай это моим запоздалым подарком на Новый Год. Совсем тихо шепчет Антон на ухо Попова, подмигивает и слепит так ярко, что Арсений невольно улыбается шире и смеётся бесшумно, прикладываясь лбом к плечу своего парня. Кажется, в этом году что-то да поменялось.