Метка невозврата

Когда они рука в руке шли через туманную вишневую рощу, решительное поведение Му Цина и собственное безудержное желание обладать им рисовали в воображении Фэн Синя картину, где они, едва дойдя до покоев, срывают друг с друга одежду, не в силах ждать ни секундой дольше этих мучительных столетий; но на деле, сдвинув за собой бамбуковые створки дверей, они просто стиснули друг друга в объятиях и стояли так долго-долго, вдыхая в мягком полумраке запах чужих волос, всем телом ощущая чужое сердцебиение и не решаясь даже шевельнуться. Даже когда Му Цин, осмелев первым, потянул Фэн Синя к кровати и, блестя глазами незнакомо и жадно, стащил с себя непослушными руками тяжелое ханьфу, Фэн Синь сдержал себя — не должно это было быть грубо или поспешно, не сейчас. Му Цин с детства был бледным — казалось, солнце никогда не заглядывало в нищенские кварталы, где прошло его детство. От него веяло холодом октябрьской луны, крупным жемчугом блестящей в густой синеве над степью. Но сейчас рубаха Му Цина была распахнута, рыжие отсветы фонарей, проникая сквозь резные створки окон, ласкали его обнаженную грудь и живот — и Фэн Синь думал, что нужно было быть безнадежно, непоправимо слепым, чтобы не замечать, какой он на самом деле теплый. Кончики пальцев кольнуло жаром, когда он коснулся его шеи и повел руку ниже, на миг замерев у белесого шрама, наискось расчерчивающего торс — сейчас, когда духовная сила Му Цина была в порядке, он должен был исчезнуть в считанные дни, но даже такой слабый след воскрешал в памяти дурные воспоминания. Горло сдавило, и Фэн Синь, зажмурившись, положил ладонь на солнечное сплетение Му Цина, прислушиваясь к ровному, ничем больше не нарушаемому течению его ци. Му Цин накрыл его руку своей. Не успокаивая, не побуждая к действию — просто молча обозначая свое присутствие. Они сидели на кровати так близко друг к другу, что дыхание горячим пеплом оседало на волосах. И от этой тихой близости, от едва уловимого запаха жасмина, от ощущения, как под ладонью учащенно вздымается чужая грудь, Фэн Синя вело, кружило голову сильнее, чем от самого крепкого вина. Этому чувству невозможно было сопротивляться — и Фэн Синь, не открывая глаз, подался вперед, снова целуя Му Цина, снова дыша им так, будто он мог исчезнуть в любой миг. Где-то за воротами дворца еще шел праздник: звучали переливы циней и сяо, ритмично стучали барабаны, веселый гомон голосов перемежался взрывами смеха и звоном наполненных вином пиал. Но когда Му Цин придвинулся еще ближе, когда приник к Фэн Синю кожа к коже, не оставляя и миллиметра пространства между ними; когда провел горячими ладонями по голой спине, жадно отвечая на поцелуй — все это стихло, как свечу задули, и Фэн Синь теперь слышал, видел и чувствовал только Му Цина, его влажные губы, тихие вздохи, резкие, грубоватые касания. Он, наверное, и не мог по-другому, не умел быть нежным с человеком, которого привык бить, а не целовать — но Фэн Синь все равно с ума сходил от этой собственнической страсти, от того, как крепкие пальцы до боли впивались в его бока, как царапали кожу, как дергали за волосы, выпутывая из них оранжевую ленту. Му Цин сжимал его бедра, гладил по животу, нырял пальцами за пояс штанов, и Фэн Синь, забыв о том, что не хотел спешить, отвечал такими же нетерпеливыми ласками. Тело Му Цина, никогда не знавшее таких откровенных, стыдных прикосновений, реагировало остро и чувственно, и каждая его неконтролируемая дрожь отдавалась в паху Фэн Синя нарастающей пульсацией. Му Цин откинулся на спину, увлекая его за собой и одновременно выпутываясь из сползающей с плеч рубахи; Фэн Синь чуть отстранился, давая ему больше пространства — и чуть не подавился воздухом, когда в следующее мгновение Му Цин, освободившись от мешающего предмета одежды, перевернул их обоих и очутился сверху, тяжело дыша и упираясь ладонями в грудь. Звезды белым маревом вспыхнули перед глазами, когда Му Цин, не разрывая зрительного контакта, медленно качнул бедрами, плотнее притираясь к его возбужденному члену… И где он только этому научился… Руки Фэн Синя сами собой метнулись вперед, огладили с боков крепкую талию, на пробу сжали ягодицы, чуть раздвигая их в стороны. Му Цин резко выдохнул, зажмурился на мгновение — а затем медленно поднял руку к собственным волосам, выпутывая из них ониксовую заколку. Краем сознания Фэн Синь уловил, что это все та же заколка, найденная им на горе в тот страшный день, но тут же забыл об этом, стоило волосам Му Цина серебряным водопадом ссыпаться по плечам, мазнуть мягко по животу и груди Фэн Синя, когда Му Цин потянулся за новым поцелуем. Фэн Синь запустил руки в эту мягкую копну, сжал в горсти, чуть потянул, и уже совсем не тихий стон Му Цина эхом отразился от обитых шелком стен. Фэн Синь перебирал длинные пряди, наслаждаясь тем, как гладко они скользят между пальцев, гладил Му Цина по спине, вновь тянулся руками ниже — было мало, хотелось трогать Му Цина везде и сразу, но рук было всего две, да и действовали они уже совсем бесконтрольно. Горячие всполохи желания сводили с ума; Фэн Синь боялся кончить от одного того, как Му Цин терся об него, хаотично и лихорадочно бродя ладонями по телу. Он приподнялся, опираясь одной рукой на кровать, а другой прижимая к себе Му Цина, скользнул приоткрытыми губами к напряженному темному соску, а рукой — между ягодиц, чуть надавливая пальцами сквозь тонкую ткань штанов… Му Цин еще крепче вцепился в его плечи, грозя оставить синяки, и что-то в отзвуке собственного имени, горячим выдохом прозвучавшего у самого уха, заставило Фэн Синя остановиться. Он замер, возвращая ладонь между острых лопаток, и, еще раз мазнув губами по разгоряченной коже, одним осторожным движением опустил Му Цина на кровать, нависая сверху. — Все в порядке… А-Цин? Глаза Му Цина чуть расширились при этом обращении, и румянец, вспыхнувший на острых скулах, растекся по шее и плечам; сложно было удержаться и не сцеловать его. Фэн Синь, впрочем, лишь на мгновение ткнулся носом ему в шею и тут же снова поднял голову, внимательно и обеспокоенно вглядываясь в его лицо. Взгляд Му Цина блестел неприкрытым желанием, нетерпением и в то же время неясной тревогой. Фэн Синь коснулся пальцами его лба, отводя в сторону налипшую прядку. — А-Цин, — прошептал он, ловя губами новый прерывистый вздох, — если сомневаешься, мы можем остановиться. Я не хочу, чтобы ты… Тот закатил глаза, и от такого привычного и в то же время неуместного сейчас выражения лица Фэн Синь едва не рассмеялся. Му Цин лежал под ним в одних только штанах, что совершенно не скрывали его возбуждения, недвусмысленно обхватывал ногами талию, краснел от смущения — и все равно умудрялся демонстрировать свое превосходство. А у Фэн Синя больше не было никакого желания его оспаривать. Сейчас вообще желание осталось только одно, и даже от него Фэн Синь готов был отказаться ради благополучия Му Цина. — Не хочу останавливаться, — пробормотал Му Цин, обхватывая его лицо ладонями. — Не сомневаюсь. Просто… — он замялся, не находя слов, но Фэн Синь все равно его понял. Он мягко поцеловал припухшие от поцелуев губы, потерся носом о нос — в груди было до щекотки тепло от переполнявшей его любви, от того, как наконец все было между ними правильно. — Как ты хочешь, чтобы мы это сделали? — серьезным тоном спросил он. Его рука медленно скользнула между их телами, сжала сквозь тонкую ткань штанов возбужденный член Му Цина, наслаждаясь тем, как бесконтрольно Му Цин вздрогнул, как сжался весь от незнакомого острого удовольствия. — Хочешь, чтобы я был сверху или… Му Цин покраснел еще сильнее и ухватил Фэн Синя за запястье, но Фэн Синь, не обращая внимания, повел руку вверх, сжал сильнее, и Му Цин издал новый сдавленный стон. — Так чего ты хочешь, А-Цин? — повторил Фэн Синь, склонившись ниже и касаясь губами уха. — Скажи. Я все сделаю. — Я… не знаю, — тихо признался Му Цин. За всей своей напускной уверенностью он оказался так уязвим сейчас, так открыт, что у Фэн Синя от нежности перехватывало дыхание. — Это у тебя экспертный опыт, и… ох… Фэн Синь фыркнул ему в шею и легонько прикусил кожу, вынуждая Му Цина замолчать. Его рука, все это время ласкавшая член Му Цина сквозь одежду, потянулась к поясу его штанов, и Му Цин снова вздрогнул всем телом, теснее сжимая ноги на талии Фэн Синя. — От того, что смертные зачем-то воспевают определенную часть моего тела, опыта в таких делах не прибавляется, знаешь ли. Му Цин непонимающе уставился на него. — Ты не совершенствующийся и не шел по пути непорочности. У тебя есть сын. Фэн Синь со вздохом убрал руку от наполовину развязанного пояса и чуть приподнялся на локтях, заглядывая Му Цину в лицо. — Да. Но я ни с кем не был, кроме Цзян Лань. Да и с ней… не так-то много… — Что? — дрогнувшим голосом спросил Му Цин. — Ты избегаешь женщин, но я думал, что с мужчинами у тебя… — Ничего не было. Я не заинтересован в мужчинах. Мне нравишься ты. — Как ты можешь вот так просто говорить такое! — простонал Му Цин, закрывая ладонью пылающее лицо. — Хочешь сказать, что все это время ты… Но ты же не монах! Почему? — Не хотелось. Я и сам не знал, почему. А теперь, кажется, понимаю… — Фэн Синь улыбнулся, очерчивая указательным пальцем линию тонких губ. — Если ты не передумал, давай определимся, ладно? Я, знаешь ли, действительно не монах. — Он сильнее вжался бедрами в Му Цина, позволяя тому в полной мере прочувствовать правдивость его слов. Помолчав, Му Цин решительно поднял на него взгляд. — Сделай все… как этого хочешь ты. Фэн Синь долго смотрел ему в глаза — а потом коротко кивнул и вновь прильнул к губам глубоким, жадным поцелуем. *** Его разбудило пение птиц. Громкое и мелодичное, оно назойливо звучало над самым ухом. Непривычно: во дворце Наньяна на рассвете всегда царила тишина, окна его покоев выходили на личное тренировочное поле, просторное и пустое по утрам. Поморщившись, Фэн Синь перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. Она пахла знакомо, пахла Му Цином — казалось, все вокруг пропиталось этим родным запахом, даже сам Фэн Синь. Он улыбнулся своим мыслям, глубоко втянул носом воздух; воспоминания о вчерашней ночи калейдоскопом завертелись перед внутренним взором. Мышцы приятно тянуло, слегка щипало спину там, где Му Цин случайно оцарапал ее, выгибаясь под ним тугим луком. — Му Цин, — приглушенно пробормотал Фэн Синь и сонно потянулся к нему, но рука нащупала лишь смятые простыни. Он резко сел и огляделся. Му Цина нигде не было видно. На короткую секунду Фэн Синь испугался, что Му Цин сбежал, что пожалел о случившемся — но, если подумать, куда ему сбегать из собственного дворца? Светлый полог над кроватью колыхало рассветным сквозняком. Фэн Синь выпутался из одеяла, кое-как натянул штаны, и на цыпочках двинулся к чуть приоткрытой двери на противоположной стороне покоев. Пропитанный утренней прохладой пол поскрипывал под босыми ногами. Резная панель легко поддалась под рукой, открывая взору широкую террасу в густом переплетении ветвей; птичий гомон усилился, почти оглушая еще не до конца проснувшегося Фэн Синя. Склонность Му Цина к уединению нашла свое отражение и в планировке его резиденции: спальня располагалась в самом укромном уголке дворца и выходила в просторный сад — не сад даже, а небольшую лесную рощицу. Здесь в изобилии росли вишни, яблони и клены, а за ними в тенистой глубине виднелся лотосовый пруд. Неудивительно, что птицы облюбовали себе это место, хотя в центре Небесной столицы их нечасто встретишь. Му Цин обнаружился здесь, на террасе, и Фэн Синь вздохнул с облегчением. Захотелось поскорее обнять его, зарыться носом в волосы, вновь расслабиться в родном тепле. Но Му Цин сидел с прямой спиной и закрытыми глазами, и Фэн Синь не решился прервать его медитацию. Он прислонился спиной к стене, сложив руки на груди, и уставился на него во все глаза. Будто вчера не насмотрелся!.. Не насмотрелся. Сколько ни смотри, всегда будет мало. Будет хотеться еще и еще — и смотреть, и касаться, и залечивать поцелуями раны от собственных неосторожных слов… Только бы Му Цин позволил, только бы не пожалел о своем решении… Было раннее утро, и солнце только-только начинало золотить поднимавшиеся с земли завитки тумана. В воздухе пахло росой, и деревянный настил террасы был влажный, но Му Цин словно не придавал этому значения: сидел на голых досках в тонком шелковом халате, подставив лицо рассветным лучам, и его спутанные со сна серебряные волосы ласково трепал легкий ветерок. Его кожа казалась еще более бледной на контрасте с темно-синей тканью, и на шее и ключицах ярко выделялись следы вчерашней ночи. Меж бровями Му Цина залегла хмурая складка. Кольнуло запоздалой виной. Сколько духовных сил он потерял, нарушив свой главный обет? Сам Му Цин полагал, что исчезнет не больше половины, но ведь и это весьма ощутимая для него потеря. Для Фэн Синя вовсе не имело значения, сколько духовной энергии отдать человеку, за которого он жизнь-то едва не отдал, но сможет ли Му Цин действительно принять свое «зависимое» положение… — Долго там стоять собираешься? Тон Му Цина был привычно холодным и вкрадчивым, совсем не похожим на то, как он вчера выдыхал его имя, сжимая в горсти влажные простыни, и Фэн Синю стало от этого еще горше. — Не хотел мешать, — тихо сказал он и шагнул наконец к Му Цину, опускаясь рядом с ним на колени. Му Цин открыл глаза, скользнул по Фэн Синю нечитаемым взглядом, и тот, стыдливо опустив голову, осторожно коснулся пальцами раскрытой ладони, погладил мозоли от чжаньмадао, которые Му Цин почему-то никогда не залечивал. Му Цин не отнял руку — это был хороший знак, и Фэн Синь, осмелев, взял его ладонь в свою и накрыл сверху второй рукой, готовясь передать духовную энергию. — Нет, — ровно сказал Му Цин и высвободил руку. Сердце Фэн Синя упало. — Что?.. — Нет нужды. — Му Цин, я же обещал тебе, что… — Да. Но нужды действительно нет. С моими духовными силами все в порядке. Фэн Синь непонимающе нахмурился: — То есть как? Му Цин вздохнул и поднялся, взмахнув рукавами и тем самым спугнув с перил пеструю птичку, из любопытства подобравшуюся совсем близко. — Вот так. Я тщательно проверил меридианы… Ничего не изменилось. Фэн Синь так и сидел не двигаясь, будто громом поражённый. Опершись на перила, Му Цин плотнее запахнул халат и без выражения уставился в тенистую глубину сада, комкая в пальцах узорчатый ворот. — Не изменилось? — тупо повторил Фэн Синь. — Но почему? — Откуда мне знать, почему! — внезапно взорвался Му Цин. — Может, это происходит постепенно! Может, силы исчезнут завтра, или через неделю, или на миссии, в разгар боя с какой-нибудь тварью… Такие подробности, знаешь ли, наставники нам не сообщали! Да их и не спрашивали — кому в здравом уме придет в голову… Му Цин был растерян. И злился. Фэн Синь прекрасно его понимал: ожидание и неопределённость всегда мучительны, а для Му Цина, в новых для него обстоятельствах, должно быть, это самая настоящая пытка. Фэн Синь встал, в два шага преодолел разделяющее их расстояние и обнял Му Цина. Положил ладонь на затылок, вынуждая уткнуться себе в шею. Му Цин прерывисто вздохнул, напрягся, будто собираясь оттолкнуть, но спустя мгновение все же обнял в ответ, погладил нерешительно по голой спине, немного расслабляясь. — Жалеешь? — глухо спросил Фэн Синь, зарываясь пальцами в густые волосы. — А-Цин… — Нет, — едва слышным выдохом прозвучало у уха, и Фэн Синь крепче стиснул Му Цина в объятиях. — Пойдем в дом, — попросил он. — Еще рано. Ты небось еще до рассвета вскочил… — Мг. Спать уже не хотелось. Но и выбираться из постели Му Цина — тоже. Кто бы мог подумать, что он позволит когда-нибудь прикасаться к себе вот так, да и вообще — прикасаться. Кто бы мог подумать, что он и сам будет прикасаться к Фэн Синю не в драке, не сбитыми в кровь кулаками. Му Цин нерешительно, осторожно гладил Фэн Синя по голове, пока тот, крепко вцепившись в него обеими руками, прижимался щекой к его груди. — Ты меня так держишь, как будто я сбежать собираюсь, — обронил Му Цин. В его голосе угадывались непривычно теплые нотки — когда Фэн Синь слышал их последний раз? Во времена Сяньлэ, когда Му Цин раздавал угощения нищим ребятишкам из своего квартала?.. — А ты не собираешься? — Нет. — Хорошо. Я бы тебя все равно не отпустил. Му Цин тихонько вздохнул. Пальцы, еще раз зацепив густую прядь на виске, легонько пробежались по щеке Фэн Синя, мазнули по губам. Фэн Синь потянулся было к ним поцелуем, но Му Цин уже снова положил руку ему на макушку. — Ты в порядке, А-Цин? Вчера, ну… все нормально было? — Мгм. — Му Цин был привычно немногословен. Что ж, у них еще будет время поговорить… Фэн Синь уже начал было задремывать, убаюканный теплом Му Цина и его мягкими прикосновениями, когда тот неожиданно произнес: — Что, если они вообще не исчезнут? Значит… этот путь самосовершенствования — просто обман?.. Вновь обожгло виной за то, что именно он оказался причиной этих переживаний. Да, Му Цин хотел этого сам — но, возможно, Фэн Синю следовало быть более рассудительным и не поддаваться эгоистичным желаниям… Му Цин, должно быть, разрывался сейчас между надеждой на то, что его ци все же останется нетронутой, и страхом разочарования в собственном духовном пути, которому он неуклонно следовал столетиями. А Фэн Синь никак не мог ему с этим помочь… — Его Высочество, — вдруг выпалил он. — М? При чем здесь Се Лянь? — Я подумал, он и Собиратель цветов, ну… понимаешь… — Фэн Синь с трудом пытался подобрать слова: то, что произошло между ним и Му Цином, казалось ему правильным и естественным, но одна мысль о подобных отношениях Се Ляня и Хуа Чэна заставляла его мучительно краснеть. — У вас один путь, но, наверное, он тоже, хм… уже сошел с него?.. Он, кажется, вправду любит этого демона, и можно, не знаю, спросить у него… Ай! Легкий подзатыльник был для Фэн Синя совершеннейшей неожиданностью. — Ты совсем идиот, если думаешь, что я буду обсуждать это с Се Лянем, — холодно прошипел Му Цин, но уже в следующее мгновение его пальцы снова нырнули в волосы Фэн Синя, будто заглаживая вину. — Тем более сейчас, когда он переживает утрату… Фэн Синь перевернулся на живот, подтянулся повыше, чтобы их лица оказались на одном уровне. — Думаешь, Хуа Чэн не вернется? — Думаю, что Се Лянь все еще сохранил привычку закрывать глаза на голос разума в угоду высшим идеалам. И сейчас… Боюсь, его может постичь еще большее разочарование, чем прежде. Фэн Синь вздохнул. Старая привычка злиться на него, когда он явно или подспудно критиковал Его Высочество, никуда не делась, но Фэн Синь не мог не признать, что на самом деле он давно уже злился на самого себя, испытывая вину за то, что в глубине души так или иначе соглашался с Му Цином. — Я могу сам с ним погово… — Нет. — Ладно. Но мы все равно выясним, в чем дело. Не переживай об этом, хорошо? — М. — Ты… точно не жалеешь, что мы… Вместо ответа Му Цин поцеловал его, и пожар, тотчас взметнувшийся внутри, вынудил Фэн Синя отложить все разговоры на потом. *** Потянулась череда новых, удивительно счастливых дней. Фэн Синь и не помнил, когда в последний раз чувствовал себя так спокойно — разве что в редкие моменты их юности в Сяньлэ, когда они с Му Цином не цапались по пустякам и не тренировались до седьмого пота, а просто отдыхали в тени деревьев, собирали вишни или сопровождали Его Высочество в прогулках по столице или окрестностям горы Тайцан. Они привыкали друг к другу, как привыкают к новому дому: осторожно, шаг за шагом изучая незнакомые комнаты, лестницы, углы; но они уже знали друг друга так долго, что теперь, когда между ними не стояла ненужная многолетняя обида, это происходило очень естественно и легко, почти незаметно. Фэн Синь всегда думал, что Му Цин не слишком любит прикосновения, но и в этом он ошибся, чему был несказанно рад. Му Цина постоянно хотелось трогать: цеплять пальцами серебристые пряди волос, оставлять украдкой поцелуй за ухом, просто обнимать ночами, вжимая в себя покрепче, чтобы в очередной раз убедиться, что это не сон, что все испытания остались позади, что они живы… Дурные воспоминания еще мучили обоих: Му Цин часто просыпался в холодном поту, до боли стискивая руку Фэн Синя, и тот, не задавая лишних вопросов, притягивал его к себе, целуя влажный от пота висок. Му Цин — и уж это Фэн Синь знал наверняка — нечасто говорил о собственных чувствах и переживаниях. Но некоторые вещи все же должны были быть сказаны вслух, и, оставаясь наедине, они учились подолгу говорить друг с другом. О матери Му Цина, которой тот так и не смог помочь — она умерла от чахотки за два дня до того, как он вернулся. О злосчастных мешках риса, брошенных Му Цину в лицо вместе со словами, острыми, как ножи. О невыносимо темных, одиноких ночах после, когда Фэн Синь, не в силах заснуть, часами глядел в прохудившийся потолок, до боли убеждая себя в предательстве Му Цина. О Цзян Лань и Цоцо, о Тунлу, о метке невозврата, которая — как иронично! — стала их последней вехой на пути друг к другу, возврата с которого теперь и впрямь не было. Фэн Синь не упускал ни единой возможности сказать Му Цину, как сильно его любит — то, как он вспыхивал при этих словах, стоило всех последующих недовольных тычков и шипений. Слышать подобные нежности в свою сторону Му Цину было непривычно, и отвечать тем же он не умел, но Фэн Синю было вполне достаточно взглядов, поцелуев, касаний — то робких и мимолетных, то жадных и бесстыдно-откровенных, когда Му Цин забывал о смущении и забывался сам. Его духовные силы так до сих пор и не уменьшались. Даже не зная причин, Фэн Синь все равно позволял себе втихомолку радоваться: это ведь хорошо, не так ли? Они могут быть друг с другом без всяких оговорок, Му Цину не нужно чувствовать себя неполноценным, ущербным — или что он там себе способен еще надумать… Но то, как мрачнел с каждым днем сам Му Цин, снова и снова давало понять — для него это вовсе не было хорошо. Ради Фэн Синя он отказался от собственного духовного пути, в который безоговорочно верил. Что должен чувствовать человек, идеалы которого вдруг рассыпались в прах? Несмотря на возражения Му Цина, Фэн Синь про себя твердо решил поговорить с Се Лянем. Если тот и не сможет объяснить, в чем дело — то, по крайней мере, посоветует, как Му Цина поддержать. Не то чтобы Фэн Синь не пытался, просто Му Цин ни в какую не желал больше это обсуждать, и в последний раз, когда Фэн Синь завел такой разговор, они впервые с начала их любовных отношений крупно поссорились. Пришлось набраться терпения: по духовной сети такое спрашивать неудобно, а личная встреча с принцем теперь представлялась делом затруднительным, ведь оказалось, что в ту же ночь, когда Му Цин целовал Фэн Синя под вишневым деревом, к принцу вернулся его возлюбленный Сань Лан. Фэн Синь, и сам не особенно веривший в его возвращение, был очень рад, что их с Му Цином опасения не оправдались. И, хотя Се Лянь, голос которого сочился восторженной радостью, настойчиво звал в гости, Му Цин и Фэн Синь единогласно решили, что уединение влюбленных хотя бы первое время нарушать не стоит. Тем более, что теперь у них было полно куда более интересных занятий, чем любоваться на самодовольную ухмылку Хуа Чэна. Так или иначе, долго увиливать от встречи не получилось, и в конце октября, когда багрянец листвы уже густо устилал твердеющую землю, Фэн Синь и Му Цин снова ступили на знакомую дорогу к обветшалому дому, так не подходящему новому статусу принца. Впрочем, обязанности Небесного Императора уже какое-то время исполнял Пэй Мин, фактический ставленник Се Ляня: он лучше всех разбирался в хитросплетениях и тонкостях сложного небесно-чиновничьего аппарата и не беспокоил принца по пустякам, советуясь с ним лишь в особых случаях. Это более чем устраивало обоих: генерал Мингуан обожал яркую, насыщенную событиями жизнь, Се Лянь же, насытившийся ей по горло, решительно предпочитал спокойствие и уединение. …Они шли бок о бок, лишь изредка касаясь друг друга рукавами. Му Цин еще не был готов раскрывать новый статус их отношений, хотя, судя по редким шепоткам в галереях дворца Сяньлэ, о нем уже начинали догадываться. Его Высочество держать в неведении не хотелось, но не хотелось и обсуждать это при Хуа Чэне, поэтому оба решили ждать подходящего момента. Губы Му Цина были сжаты в тонкую нить, он шел, глядя перед собой и явно о чем-то крепко задумавшись. Фэн Синь протянул руку и почти с сожалением вытащил из его прически залетный кленовый лист: в серебряных волосах он смотрелся диковинным украшением, но Му Цин терпеть не мог неряшливость, пусть даже такую очаровательную. Еще издали было видно, как изменилось за месяц жилище Се Ляня: прохудившаяся крыша была тщательно залатана, дверь снова заменена, а у входа стояла резная скамья, где с легкостью могли уместиться три-четыре человека. Двор был чисто выметен; у старого корявого граба высилась куча сухих листьев, подпертая метлой. Гирлянды небольших фонариков опутывали дом: должно быть, по вечерам здесь особенно уютно. Дверь распахнулась за несколько мгновений до того, как Фэн Синь поднес руку к блестящему дверному молотку, и на пороге возник розовощекий, улыбающийся Се Лянь. Он весь светился, начисто пропали и круги под глазами, и задумчивая складка меж бровей. Сейчас он как две капли воды походил на того семнадцатилетнего юношу, каким был когда-то. Никаких больше страданий — и тело, и душа принца явно достигли гармонии и пребывали в блаженстве. — Ну наконец-то! — радостно воскликнул он и обнял сразу обоих своих друзей. — Проходите скорее, чай стынет! Внутри дом тоже изменился: вместо прежней циновки в углу стояла хорошая, добротная кровать, наполовину скрытая пологом, шаткий столик был заменен на новый, побольше и покрепче. Пол устилал вычурный шелковый ковер красного цвета — он ужасно резал глаз, но Се Ляня, судя по всему, это устраивало. Хуа Чэн, явный зачинщик этих изменений, со скучающим видом развалился на стуле, пожевывая сухую травинку. Подозрительно сверкнув единственным глазом в сторону Фэн Синя и Му Цина, он легонько кивнул, не желая тратить драгоценные слова на пустые формальности. Фэн Синь буркнул что-то неразборчивое, Му Цин же и вовсе промолчал. Присутствие Хуа Чэна стесняло — и не только в свете их прежних разногласий — но эти неудобства можно было потерпеть ради блестящих глаз Его Высочества. — А я-то думал, снова придумаете какую-нибудь отговорку, — счастливо тараторил Се Лянь, разливая по чашкам ароматный чай. — Не забывайте, я прекрасно знаю, что времени у вас сейчас полно: Пэй Мин исправно докладывает мне обо всех делах в столице, хоть я его и не прошу! — Ладно тебе, Ваше Высочество, — пристыженно пробормотал Фэн Синь. — Мы просто мешать не хотели… — Верно, тебе же явно было не до нас, — добавил Му Цин, цепляя кончиками пальцев горячую пиалу. Он сидел совсем рядом, даже не пытаясь переставить стул или отодвинуться, и Хуа Чэн многозначительно переводил взгляд с него на Фэн Синя, отчего последнему стало совсем уж неуютно. — Гэгэ, не верь им, — хмыкнул демон. — Уверен, им и самим было не до нас. Вы, я вижу, наконец-то разрешили собственные разногласия? Что же для этого потребовалось, а, генерал Сюаньчжэнь? — Не суй нос не в свое дело, — мгновенно вспыхнув, процедил Му Цин, и Фэн Синь успокаивающе сжал было его локоть, но быстро отдернул руку, получив в ответ убийственный взгляд. Хуа Чэн же рассмеялся и откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу. — Не волнуйся, до вас мне дела нет, но гэгэ переживает за ваше благополучие, а его спокойствие мне… — Сань Лан, прекрати, — краснея, перебил Се Лянь. — Не стоит портить долгожданную встречу пустыми спорами! Давайте пить чай. Кстати, Му Цин, я слышал, недавно на юго-западе появился какой-то очень талантливый целитель — что ты об этом знаешь? …За чаепитием незаметно пролетел час, другой… Хуа Чэн в беседе почти не участвовал — сидел, собственнически закинув руку на плечо Се Ляню, да улыбался хитро и насмешливо — но, когда разговор неизбежно вернулся к Ци Жуну и проклятию метки невозврата, внезапно посерьезнел и совершенно искренне поблагодарил Фэн Синя с Му Цином за помощь. Фэн Синь настолько этого не ожидал, что пролил на себя остатки чая; рука Му Цина, рефлекторно потянувшаяся отряхнуть с его колена капли горячей жидкости, застыла в воздухе в последний момент. Глядя на слишком понимающую улыбку Се Ляня, Фэн Синь подумал, что их конспирация давным-давно провалилась. Что ж… они никогда не были сильны в шпионских играх. Собравшись снова ставить на огонь чайник, Се Лянь обнаружил, что в бадье почти закончилась вода. — Я схожу за водой, гэгэ, — немедленно вскочил на ноги Хуа Чэн. Се Лянь замахал руками. — Нет-нет, ты сегодня и так достаточно потрудился… Я вполне способен принести пару ведер, отдыхай, пожалуйста. — Трудиться ради гэгэ — это и не труд вовсе… Фэн Синь, не желая больше это слушать, с грохотом отодвинул стул и поднялся на ноги. — Я помогу. Где у вас ведра? — Пойдем, — с явным облегчением произнес Се Лянь, следуя за ним к выходу. Му Цин, вынужденный остаться наедине с Хуа Чэном, недовольно закатил глаза, но перечить почему-то не стал. Спускаясь вслед за принцем к ручью, Фэн Синь решил не терять времени и воспользоваться шансом поговорить с ним наедине. — Ваше Высочество… — Да? — У меня к тебе вопрос. Правда, очень личный, я даже не знаю, с чего начать… — Начни с начала, — рассмеялся Се Лянь. — Фэн Синь, мы так давно друг друга знаем, разве между нами есть место смущению? — Ладно. Я хотел… — Фэн Синь замялся, подбирая слова. — Я хотел спросить про твои духовные силы. Ты и Собиратель Цветов… Я хочу сказать, ты совершенствовался на пути непорочности, но сейчас… ты ведь сошел с него? Се Лянь нервно рассмеялся, поправляя шляпу, и Фэн Синь заметил, как покраснели его уши. Место смущению, кажется, между ними все-таки было. — Фэн Синь, ха-ха… ты ведь не из праздного любопытства задаешь этот вопрос, верно? — Верно, — тоже краснея, признался Фэн Синь. Они уже дошли до ручья, и Се Лянь со вздохом поставил ведро на землю и уселся на крупный мшистый валун у самой воды. Фэн Синь молча сел рядом. — Могу я предположить, что это как-то связано с Му Цином? — Д-да, — сконфуженно пробормотал Фэн Синь, в очередной раз поражаясь проницательности принца — или же собственной очевидности. — Мы… в общем, ну… Мы теперь вместе. Ох, он убьет меня, узнав, что я рассказал без спросу. Не то что он хочет скрывать это от тебя, ты не подумай, просто… Черт, как же сложно! — Вместе? — Се Лянь, кажется, почти не был удивлен. — Долго же до вас доходило… — Ваше Высочество!.. — Ха-ха, извини, извини, — Се Лянь примирительно поднял ладони вверх. — Я, правда, рад за вас, очень рад! — Спасибо, — буркнул Фэн Синь и замолчал. Это определенно был самый неловкий разговор, который Фэн Синю доводилось вести — а самая неловкая часть еще предстояла. Впрочем, Се Лянь решил ему немного помочь. — Фэн Синь, — с улыбкой начал он, — когда ты говоришь «вместе», это значит то, что я думаю? Му Цин, он… отказался от своих обетов? — Мгм… — Фэн Синь не мог видеть своего лица, но, судя по ощущениям, на нем сейчас можно было яичницу жарить. Хотелось бросить все и сбежать, но он мужественно держался, смущенно ковыряя землю носком сапога. — Его духовные силы не исчезли. Он не знает, почему, и, кажется, думает, что… — Что этот духовный путь — обман, — кивнул Се Лянь, мгновенно посерьезнев. — Понимаю. Я тоже так думал. — Ты тоже? — В груди Фэн Синя всколыхнулась надежда. Неужели он прав, и Се Лянь знает ответ?.. — Да. Видишь ли, мои силы не исчезли тоже. — О… — Я был удивлен, но не придал этому значения. В конце концов, мне не привыкать к крушению идеалов, ха-ха… да и зачем жаловаться на то, что не потерял в собственных силах? Но Сань Лан отнесся к этому несколько серьезнее, и мы потратили много времени на изучение древних трактатов и записей наставников-даосов. Большинство из них были мне знакомы, некоторые же даже я видел впервые… но ни в одном из них не было ответа на этот вопрос. Все, что там написано, мы и так знаем от наставников: тот, кто нарушил чистоту тела, платит за это существенным сокращением духовной энергии. Фэн Синь кивнул. Му Цин тоже пытался найти ответ в древних книгах: Фэн Синь порой просыпался среди ночи один и находил Му Цина в его кабинете, изучающего пожелтевшие от времени страницы при подрагивающем свете свечи. Он всегда возвращался на цыпочках обратно в спальню и не говорил Му Цину, что видел его за этим занятием. Как ни хотелось бы Фэн Синю, чтобы возлюбленный разделял с ним все свои тревоги и чаяния, застарелую привычку со всем справляться одному было так просто не искоренить. На это требовалось время и изрядная доля терпения. — …Но в конце концов мы обнаружили дневники одного даоса, который так же, как и я, решился сойти с пути совершенствования ради любимого человека. И не потерял ни капли духовных сил, хотя добровольно от них отказался. — Почему? — вырвалось у Фэн Синя. — Почему так произошло?.. Он нашел ответ? Се Лянь кивнул. Солнце, едва опустившееся за верхушки деревьев, окутывало его золотистой дымкой, точно аурой божественного сияния. Фэн Синь ждал ответа, затаив дыхание — ведь от этого зависело спокойствие его любимого человека. …Странно было называть так Му Цина даже в мыслях. Странно было осознавать, что они действительно, по-настоящему вместе. Что его чувства оказались вовсе не безответны. — Ответ найти было сложно как раз потому, что он лежит на поверхности. — Се Лянь улыбнулся, глядя, как бежит перед ними полноводный ручей, легко лаская мелкие камни на дне, закручиваясь пенистыми водоворотами вокруг камней побольше и остервенело пуская снопы белых брызг в столкновении с крупными валунами. — Видишь ли, Фэн Синь… Наш путь назвали путем непорочности, но вся загвоздка в том, что именно считать пороком. — Что… что это значит? — Все просто. Если ты сходишь с духовного пути ради того, чтобы предаваться неуемным возлияниям и разврату с ничего не значащими для тебя женщинами или мужчинами, это определенно повредит твоим духовным силам — и хорошо, если не лишит их полностью. Но истинные чувства — не порок. Фэн Синь, подумай сам: как может человек, который любит тебя, и которому ты сам предан всем сердцем и душой, осквернить твое тело?.. *** Красные отблески заката дрожали на лице Му Цина, впервые, наверное, не напоминая Фэн Синю о пламени Тунлу или запекшейся крови, а лишь притягивая восхищенный взгляд к любимым чертам. Шагая рядом с Фэн Синем вниз по горной тропе, он продолжал возмущаться поведению «ручного демона Се Ляня». — …и потом он сказал, что прощает меня, можешь себе представить? Как будто мне нужно его прощение — или одобрение! Не могу поверить, что… Фэн Синь, ты слушаешь меня вообще? — Мг, — влюбленно кивнул Фэн Синь, переплетая с ним пальцы. Му Цин нахмурился, но руку не отнял. — Да что с тобой? Ты как будто сам не свой с тех пор, как вы с Се Лянем вернулись с ручья. Блаженный какой-то… Что у вас там случилось?.. Фэн Синь остановился и притянул Му Цина в крепкие объятия, привычно устроив подбородок на его плече. — Я ужасно счастлив, — прошептал он, щекоча дыханием мягкие волосы. — Так счастлив, что ты со мной… Му Цин… Ты опять глаза закатил, да? — С чего ты взял? — фыркнул Му Цин, поглаживая его по спине. — И вообще, тебе же это нравится! — В особых случаях! — Ладно, ладно. Так расскажешь, в чем дело или нет? Фэн Синь со вздохом поднял голову и легонько чмокнул Му Цина в губы. — Дома поговорим. Нужна подходящая обстановка. — Ты меня пугаешь. Мне начинать волноваться? — Ни в коем случае! Расслабиться и получать удовольствие. — Идиот. — Зато твой идиот. Пойдем? Лучи заходящего солнца грели переплетенные пальцы, легкие улыбки не сходили с расцелованных губ. В предвечерней тишине негромко пели птицы, и розовеющее небо было чистым, словно взаимные чувства, в которых нет места ни скверне, ни пороку.