Метка невозврата

Покинув резиденцию Му Цина, Фэн Синь не видел и не слышал ничего вокруг — даже не осознавал, куда идет, пока не обнаружил себя сидящим на пороге собственного дворца. Солнце опускалось за горизонт, один за другим загорались фонари, и гомон голосов постепенно стихал, уступая место стрекоту цикад, трелям ночных птиц и добродушному переругиванию проходящих мимо патрульных. По правде сказать, сейчас в патрулировании столицы необходимости не было, но всем хотелось поддерживать привычный порядок вещей, чтобы поскорее забыть кромешный ад, через который им пришлось пройти после того, как Цзюнь У показал свое истинное лицо.  — Генерал Наньян? — голос одного из младших служащих звенел радостным удивлением и одновременно — беспокойством. — Вы в порядке? Вас не было так долго, мы уже начали волноваться. Почему вы сидите здесь? Могу я что-то… Не поднимая головы, Фэн Синь вскинул руку, прервав его на середине фразы, и с трудом поднялся. — Со мной все хорошо, — произнес он чужим, хриплым голосом. — Чжоу Лунь, передай всем, чтобы не тревожили меня ближайшие несколько дней. Все вопросы, которые требуют моего непосредственного участия, я решу позже. Чжоу Лунь кивнул. — Да, генерал Наньян. Пока ничего срочного нет. Мы вас не побеспокоим. — Юноша почтительно поклонился и исчез во дворце. Фэн Синь же, поколебавшись мгновение, спустился по широким мраморным ступеням и нетвердой походкой направился в сад; прохладная, яблонево пахнущая темнота скрыла его от посторонних глаз. Опустившись на колени у широкого ручья, он плеснул в лицо ледяной водой и безучастно вытерся подолом и так загубленной рубахи. Вот так себя чувствовал Му Цин в тот день, когда они прогнали его, точно паршивого пса, укусившего кормившую его руку? Так же подкашивались ноги, так же холодело и давило в груди, точно в сердце воткнули обломок ржавого железа? Вытащить страшно — чуть потянешь, и толчками забьется под ладонью черная боль, затапливая грудь, сокрушая разум, выплескиваясь горлом. И не помогут ни сожаления, ни оправдания — да и к чему они, если их все равно не станут слушать? Если это именно то, что испытывал Му Цин… Фэн Синю еще больше захотелось вернуться в далекое прошлое и отрубить самому себе руку до того, как он швырнул ему в лицо тот злосчастный мешок с рисом. Или отрезать себе язык, чтобы не прозвучало ни одного жестокого, необдуманного слова. Как можно было быть таким скорым на суждения, как можно было позволить затаенной обиде затмить себе разум и поступить таким образом с человеком, который хотел им только добра, просто не смог объяснить это как следует? Му Цин ведь пытался. Пытался объясниться, искренне и честно, переступив даже через гордость. Но объяснения не были услышаны, и разве его в этом вина? Восемьсот лет спустя бумеранг, брошенный Фэн Синем, вернулся — что ж, он это заслужил. Жаль только, что впустил в сердце эту безумную надежду, поверил на секунду в то, что его глупые чувства могут быть взаимны. Он должен был упрятать их глубоко-глубоко и довольствоваться тем же, что и раньше. Мучительным чувством единения, когда они сражались бок о бок, предугадывая следующее движение соратника едва ли не раньше своего. Болезненной тишиной после, когда они латали друг друга, не рискуя взглянуть в глаза. Обманчиво-мягким голосом на общих собраниях, когда Му Цин ровно и бесстрастно докладывал о делах на своей территории, а солнце, отражаясь от золоченых колонн, искрило в серебряных волосах, окутывая его божественным сиянием. Надо было сдержаться. Не подходить ближе, не терять голову от его внезапной заботы, случайно приняв желаемое за действительное. И тогда, возможно, он получил бы то немногое, что Му Цин мог бы ему дать — доверие и дружбу. Но нет — Фэн Синь сорвался. Захотел Му Цина себе целиком, во всех смыслах, забыв на миг и про его обеты, и про то, что не в обетах, в общем-то, дело. Му Цин просто не мог ответить на чувства человека, который однажды так просто оттолкнул его, а после не упускал возможности ударить по больному, крича в лицо, что он предатель… Да, за все восемьсот лет Му Цин никогда не пытался опровергнуть это, объясниться по-человечески, но ведь Фэн Синь сам бросил первый камень, из которого выросла непреодолимая стена между ними. Он поднял взгляд к темнеющему небу, расчерченному ветвями садовых деревьев. Белый лепесток полумесяца расплывался перед глазами надвое; Фэн Синь моргнул, растерянно коснулся лица — под пальцами было горячо и мокро. Грудь словно цепями стянуло, и больно было даже дышать. Он все испортил. В очередной раз. *** Последующие несколько дней прошли как в тумане — горьком тумане вины и сожалений. Если бы Фэн Синя спросили, чем он занимался в это время — он не смог бы с точностью ответить. Кажется, это были какие-то привычные, рутинные дела, которые он выполнял не думая, просто чтобы было чем заполнить внезапно образовавшуюся пустоту. Он тщательно вымылся и привел себя в порядок, разобрал, не вникая в смысл, кипу документов, оставленных на его столе, сам прослушал все актуальные молитвы и распределил их между служащими своего дворца. Он даже заглянул во дворец Линвэнь в надежде, что хоть самая завалящая миссия поможет ему отвлечься, но Наньгун Цзе правильно оценила его состояние и наотрез отказалась «посылать его на самоубийство». Духовные силы и вправду восстанавливались непривычно медленно: неспокойный разум этому никак не способствовал, мешая не только войти в медитацию, но даже и спать. В конце концов Фэн Синь отыскал в погребе грушевое вино и напился в своих покоях, чувствуя себя отвратительно жалким. Что ж… По крайней мере, в эту ночь ему удалось уснуть. Но и во сне покоя не было, а был высохший, мертвый лес, был все тот же липкий, густой туман, струящийся меж черными стволами, и в нем угадывались очертания знакомой фигуры, стоящей к нему спиной. Он бросился к этому человеку, но, сколько бы ни бежал, расстояние между ними не сокращалось — Фэн Синь бесповоротно увяз в вязкой белой пелене, как муха в паутине. Он звал — но из горла не вырывалось ни звука, он протягивал к нему руки — и не мог коснуться. Грудь сдавило беззвучными рыданиями, он упал на колени, глухо ударившись о сухую твердую землю — и человек наконец медленно повернулся к нему, позволяя увидеть окровавленное лицо, обрамленное до жути короткими, обгоревшими прядями. Глаза его были пугающе пустыми, бездушными, мертвыми. От одного взгляда в эти глаза Фэн Синя прошило дрожью. «Ты сделал это со мной». Бледные, бескровные губы Му Цина не шевелились, но его сухой безучастный голос звучал у Фэн Синя в голове, словно они говорили по духовной сети. «Ты сам виноват. Я не предавал тебя, это ты меня оттолкнул. Ты никогда не пытался понять». «Ты сожалеешь, Фэн Синь?» Фэн Синь силился ответить, но сжатое спазмом горло не пропускало ни единого звука, и Му Цин, скользнув по нему напоследок равнодушным взглядом, вновь повернулся спиной. «Не отвечай. Мне все равно». Только когда его фигура растворилась в тумане, Фэн Синь наконец обрел голос. — Му Цин! –отчаянно выкрикнул он и проснулся, резко сев на постели. Сердце колотилось так, что было трудно дышать, и он обхватил себя руками, пытаясь унять дрожь. Это был всего лишь ночной кошмар… Впрочем, реальность была немногим лучше. Солнце слепящим золотом затекало в комнату сквозь щель в деревянных ставнях. С трудом заставив себя подняться, Фэн Синь напился воды прямо из кувшина и вылил остатки себе на голову. Это немного привело его в чувство. Выдохнув, он рухнул обратно на кровать, зарывшись лицом в подушки. Вода капала с волос на белье, и скоро лежать так стало неприятно — пришлось перевернуться и сесть, невидяще уставившись в пол. Так не могло больше продолжаться. Пора было прекращать эти бессмысленные переживания, восстанавливать силы и полноценно возвращаться к своим обязанностям Бога Войны. Надо было взять себя в руки и все же поговорить с Му Цином, в очередной раз попытаться все поправить… Только что ему сказать теперь, когда… «Фэн Синь?» Фэн Синь вздрогнул. Голова раскалывалась, и к разговорам он был не готов. Но и не мог не ответить Его Высочеству. — Да, — пробормотал он, тяжело поднимаясь с кровати, чтобы подойти к окну и распахнуть ставни. Солнце висело в зените — черт возьми, это же надо было проспать до полудня!..— Слушаю. Се Лянь ответил не сразу. «Фэн Синь, ты как? Все в порядке?» Теперь в его голосе отчетливо слышалось беспокойство. Фэн Синь стиснул зубы. Неужели он настолько очевиден? — Все хорошо. Я, хм… только что проснулся. «О, прости, что разбудил, я…» — Нет-нет, ты вовсе не разбудил. Что такое? «В общем-то, ничего важного. Сегодня праздник Середины Осени, и…» Фэн Синь измученно прикрыл глаза. Праздник Середины Осени. Первый крупный праздник в новой столице. Все небесные чиновники соберутся за столами на площади, украшенной гирляндами красных и желтых бумажных фонарей, будут пить вино и шумно веселиться, наблюдая за традиционным представлением… И среди них будет Му Цин. «…так как я не буду присутствовать на празднике, я хотел попросить тебя…» — Я тоже не буду присутствовать. Прости. Се Лянь помолчал. «Хорошо, тогда обращусь к Му Цину. С тобой точно все хорошо?» — Д-да. — Фэн Синь постарался, чтобы это прозвучало не слишком фальшиво, но не был уверен, что это ему удалось. «Вы… Вы поговорили с Му Цином?» — Ваше Высочество, прости, мне пора, — выпалил Фэн Синь. — Поговорим позже, ладно? «Хорошо. До встречи», — Се Лянь вздохнул, будто хотел сказать еще что-то, но передумал и отключился от канала духовной связи. Фэн Синь устало прикрыл глаза. С площади доносился разноголосый гам — уже вовсю шла подготовка к празднику, на котором Фэн Синю впервые за многие годы не хотелось появляться. *** Когда до торжества осталась пара часов, Фэн Синь малодушно сбежал из Небесной Столицы в мир смертных. Праздник Середины Осени был, несомненно, отличным шансом встретиться и объясниться с Му Цином — если бы он только знал, как это сделать. Как объяснить ему этот импульсивный поцелуй и последовавшее за ним признание? Вряд ли, конечно, Му Цин поверил в его слова; но если Фэн Синь отступится от них, подтвердив этим, что они были очередной ложью, очередной насмешкой… нет, эти чувства нельзя было взять назад, как нельзя было и сделать вид, что ничего не произошло. Единственным выходом было дать Му Цину понять, что он никогда его этим не потревожит, и что искренне хочет быть ему другом, так же, как сам Му Цин хотел быть другом Его Высочеству… И все равно это будет стоять между ними еще одной незримой стеной. Даже если Му Цин примет его дружбу, он все равно будет знать об истинных чувствах Фэн Синя. Будет ли он чувствовать себя должным и оттого злиться? Сможет ли притворяться, что все в порядке? Сможет ли сам Фэн Синь?.. Ноги сами принесли его на гору Тайцан — но не к знакомой тропе, ведущей к обветшалому домику, а туда, где все тропы уже заросли высокими травами и сухим, колючим кустарником. Но Фэн Синю не нужны были тропы, чтобы найти путь к развалинам монастыря Хуанцзи. Никто посторонний и не догадался бы, что эти замшелые камни были когда-то частью священной обители. Фэн Синь не был совершенствующимся, но здесь, рядом с наследным принцем, он провел свою юность, здесь он впервые встретил Му Цина, тогда и не подозревая о том, что нити их судьбы сплетутся в замысловатые узлы: развязать не получится, только рвать наживую. А они почему-то не рвали — только затягивали удавкой на собственных шеях. Солнце медленно катилось за горизонт, красными всполохами мелькая в бегущем между камней ручье. За сотни лет его русло обмелело и изменило форму, но он все так же вел в раскидистую вишневую рощу на склоне — казалось, время было над ней не властно. Фэн Синь хорошо помнил вкус здешних ягод во времена Сяньлэ — сладкий и освежающий, точно капелька солнца на языке. Ужасно захотелось попробовать их вновь, но ягод уже не осталось — была осень, и красно-желтые листья ковром устилали землю у подножия деревьев. В Небесной Столице сезоны не сменялись — там всегда было по-летнему тепло, деревья цвели и плодоносили круглый год, и вкуснейшей вишни было предостаточно, но она была совсем другой на вкус. Даже Му Цин, кажется, почти ее не ел… Побродив какое-то время среди деревьев, Фэн Синь устало опустился на землю, прислонившись спиной к дереву. В нескольких чжанах от него журчал ручей, более полноводный здесь, в самом сердце рощи. Сумерки опускались на землю плотной бархатной завесой, и меж ветвями плыла круглая, как пряник, луна. Тут и там в небо взмывали огоньки — первые небесные фонарики в честь всемогущих небожителей, исписанные желаниями, просьбами и — реже — благодарностями… Фэн Синь горько фыркнул. Боги помогают другим, а себе помочь не в состоянии. Кому им молиться, когда все заходит в тупик? Ствол вишни был теплым и шершавым; Фэн Синь откинул на него голову, прикрыв глаза. Вместо идей для разговора с Му Цином приходили лишь непрошеные, больные воспоминания об их юности. Когда-то Фэн Синь сидел под таким же деревом бок о бок с Му Цином: оба отдыхали после тренировки, скрывшись от полуденной жары. Му Цин этой передышки не хотел — обязанности слуги никуда не делись, пусть Се Ляню и было прислуживать легче, чем работать в монастыре — но Фэн Синь чуть не за шкирку его утащил в эту тенистую прохладную рощу, потому что видеть уже не мог, как несносный паршивец себя изматывает. Му Цин позволил ему это сделать, но даже этот краткий отдых умудрился испортить повторением сутр. Потом, правда, все равно задремал, трогательно склонив голову набок и почти касаясь ухом плеча Фэн Синя. Тот не стал его будить, когда прошли оговоренные полчаса — проснувшись, Му Цин на него наорет, но сейчас хоть отдохнет по-человечески. А потом Сяньлэ пало, и все полетело к черту… С вершины горы веяло прохладой, и первые змеистые струйки ночного тумана стелились по опавшим листьям. Небо, толком не успевшее потемнеть, все сильнее разгоралось светом многих тысяч фонарей; где-то там, наверху, небожители делали ставки и жарко спорили о том, кто из южных генералов в этом году обгонит другого в этом состязании. Бессмыслица. Как и все их соперничество. «Фэн Синь». Фэн Синь вздрогнул всем телом и подался вперед, упершись ладонью в землю. — Му Цин?.. — сдавленно выдохнул он. «Где ты?» Голос Му Цина звучал отстраненно и устало. Фэн Синь нервно сглотнул. — У себя, — соврал он, почему-то не желая, чтобы Му Цин знал о его побеге из столицы. Му Цин долго молчал. Фэн Синь явственно слышал, как часто колотится его собственное сердце. — Ты… — начал было он, но в этот момент Му Цин заговорил снова. «Не лги мне. Я только что был у тебя во дворце». — Я… «Где ты?» — настойчиво повторил Му Цин, и ничего не понимающий Фэн Синь сдался. — На горе Тайцан. «У Се Ляня?» — Нет. — Он ожидал, что Му Цин объяснит ему, в чем дело, но тот лишь коротко, странно вздохнул и исчез из духовной сети. Фэн Синя помотал головой. Что случилось? Почему Му Цин решил заговорить с ним первым — да если на то пошло, вообще заговорить? Зачем искал его и тем более приходил в его дворец? Его реакция на поцелуй и признание была вполне однозначна. Да, она не вязалась с его странной, неуклюжей заботой и слезами, обжегшими кожу Фэн Синя перед тем, как его утянуло в небытие… но Му Цин никогда не соответствовал ничьим ожиданиям и представлениям, и глупо было Фэн Синю предполагать, что он способен разгадать его душу. Он закусил губу, подняв взгляд к небесам. Луна крупной жемчужиной сверкала в золотисто-оранжевом мареве, чуть замутненном уже поднявшейся к кронам белесой дымкой. Все же следовало вернуться в Небесную столицу — разговор с Му Цином больше оттягивать нельзя. В конце концов, перед смертью не надышишься. Он поднялся, опершись о ствол, сделал несколько шагов — и замер на месте, увидев приближающуюся к нему сквозь туман знакомую фигуру. Недавний кошмар холодом пробрал до костей, и Фэн Синь одеревенел, пристально всматриваясь в быстро идущего к нему Му Цина — в страхе увидеть вместо лица застывшую окровавленную маску. Му Цин остановился в нескольких шагах от него, позволив огненно-лунному зареву осветить его лицо — и Фэн Синь медленно выдохнул, пытаясь унять дрожь в коленях. Му Цин был бледнее обычного и казался взволнованным, но это был Му Цин, а не бездушный призрак из сна. Живой, настоящий Му Цин окинул его цепким взглядом — как кипятком окатил. — Почему ты здесь? — Нет настроения праздновать. Му Цин скрестил на груди руки и спросил подрагивающим от напряжения голосом: — А может быть, ты не хотел встретить там меня? — Я думал, ты и сам не очень-то будешь рад меня видеть, — честно ответил Фэн Синь, опустив голову. В глубине рощи три раза ухнула сова и резко замолчала; горькая, как лекарство, тишина расползлась вокруг, смешиваясь с густеющим туманом. Фэн Синь стоял не дыша, и мысли бились, как рыбы об лед — почему Му Цин здесь, почему спустился за ним в разгар торжества?.. — Я искал тебя, — наконец произнес Му Цин. — Сегодня Се Лянь спрашивал у меня, что с тобой происходит. Он… беспокоится. — Так ты здесь из-за Се Ляня? — нахмурился Фэн Синь. Му Цин сжал кулаки до побелевших костяшек и снова поднял на него лихорадочно блестевшие глаза. Он словно изо всех сил боролся с собой, но в чем на этот раз заключалась эта борьба, понять было невозможно. — Нет. Я… — Руки Му Цина вдруг бессильно повисли вдоль тела, и он добавил чуть тише: — То, что ты сказал мне тогда… ты действительно имел это в виду? В груди плеснуло огнем. Не требовалось уточнять, о чем спрашивает Му Цин. И вот он, шанс сдать назад, свалить все на минутную слабость или помутнение рассудка… и лишиться даже призрачного шанса на то, что Му Цин сможет хоть в чем-то ему доверять. — Да. — Дрожь в голосе сдержать не удалось, как он ни старался. — Это правда. Брови Му Цина сдвинулись к переносице, и он шагнул вперед, быстро сократив расстояние между ними. Фэн Синь инстинктивно отступил, врезавшись спиной в дерево: этот порыв был очень похож на то, как начинались все их драки, но сейчас ему меньше всего хотелось драться с Му Цином. Увидев, как изменилось его лицо, Му Цин остановился в паре шагов от него и нахмурился еще больше. — Я не хотел… — бесцветно пробормотал он и осекся, опустив голову; мелькнувшая ранее в его глазах решимость растаяла, как мартовский снег. Фэн Синь моргнул. — Не хотел что?.. — Я доверял тебе, — Му Цин вновь поднял голову, и лунный свет вместе с туманом выбелил его осунувшееся лицо. — Ты сказал, что понимаешь, почему я не доверял тебе, но… Ты всегда был так поспешен с выводами, Фэн Синь. Особенно насчет меня. Фэн Синь молча смотрел на него, чувствуя, как поднимается внутри волнение. Плечи Му Цина подрагивали, и взгляд выдавал несвойственную ему ранимость. Его вид навевал воспоминания о дне, за который Фэн Синь ненавидел себя больше всего. — Я доверял тебе, — бестолково повторил Му Цин. — П-п-прости меня, я… Я не хотел тебя отталкивать, я просто не думал, что т-ты и в с-самом деле… — Он заикался, как тогда, в Тунлу, и Фэн Синь, безотчетно желая успокоить, потянулся к нему, взял его дрожащие ладони в свои, и Му Цин их не отдернул — лишь глубоко, прерывисто вздохнул. — Я… Я… Он вдруг подался вперед, и, прежде чем Фэн Синь успел среагировать, прижался губами к его губам. Этот торопливый, неумелый поцелуй словно землю выбил из-под ног. Фэн Синь все еще ничего не соображал, но тело отозвалось само: руки взметнулись к чужим плечам, губы ответно шевельнулись, и прежде, чем Фэн Синь успел хоть что-то осознать, он уже сам жадно целовал Му Цина, как обезумевший от жажды путник в пустыне припадает к живительному источнику. Му Цин скомкал одежду на его груди, вздрогнул всем телом, когда Фэн Синь настойчиво провел языком вдоль его сомкнутых губ, но, поняв эту безмолвную просьбу, слегка приоткрыл рот, позволяя углубить поцелуй. Фэн Синь все еще упирался спиной в дерево, иначе наверняка не удержался бы на ногах: колени предательски задрожали, когда он коснулся языка Му Цина своим. Все мысли и вопросы, еще мгновение назад занимавшие разум, вдруг улетучились, оставив только сумбурные и сладкие ощущения, в которых Фэн Синь потерялся на несколько минут, показавшихся вечностью. То, что поцелуи мешают дышать — всего лишь заблуждение, но Фэн Синь почувствовал, что задыхается. Всего вдруг стало слишком много — и терпкого, горячего воздуха там, где смешалось их дыхание, и влажных прикосновений тонких губ, так доверчиво разомкнутых навстречу его поспешным, рваным поцелуям, и переполняющего все его существо чувства, которому даже мудрецы-даосы затруднились бы дать название. Тревога последних дней, отвратительно горькая вина, отчаянное желание быть рядом, любить, понять, заслужить — все это сплелось в затейливый клубок и встало в горле твердым комом. Фэн Синь разорвал поцелуй и, обхватив Му Цина руками так сильно, будто хотел сломать, уткнулся ему в плечо; под ухом, касающимся обнаженной шеи, часто-часто пульсировала венка, выдавая чужое волнение. Собственное сердце билось так же бешено; Фэн Синь сделал было несколько попыток вдохнуть полной грудью — и вдруг неожиданно для самого себя разрыдался, цепляясь дрожащими пальцами за одежду на спине Му Цина. — Фэн Синь?.. — испуганно пробормотал Му Цин. Он с трудом высвободил собственные руки, так и прижатые к груди Фэн Синя, коснулся его лица, будто хотел повернуть к себе, но в последний момент передумал и просто зарылся пальцами в волосы на макушке, поглаживая нежно и успокаивающе. Фэн Синь никогда бы раньше не подумал, что эти руки способны на такую ласку, и от этого его вновь ожгло стыдом. — Фэн Синь… ты чего… — П-п-прости меня, — всхлипывал Фэн Синь. Слезы текли ручьем, заливались Му Цину за ворот, и, наверное, это было неприятно — но остановиться он не мог, не понимая даже, от чего плачет — от стыда, от вины или от почти невыносимого облегчения. — З-за все, что я д…делал, что не пытался понять… — Слова рассыпались бусинами с порванной нити, отказываясь собираться в связные предложения. — Фэн Синь, успокойся, — Му Цин гладил его по спине, по волосам, и Фэн Синь отчетливо чувствовал, как дрожат его руки. — Я… д-думал только о себе, и ты… Я тебя… люблю, я так тебя люблю, п-прости меня… Я ч-чуть не потерял тебя, я бы лучше… сам умер… — Не говори так! — вдруг сорвался Му Цин, хватая Фэн Синя за плечи и резким движением отстраняя от себя. Он встряхнул его, вынуждая взглянуть себе в лицо, и Фэн Синь краем сознания отметил, что его глаза тоже влажные и покрасневшие. — Ты ведь, мать твою, действительно чуть не умер! Чем ты думал? Зачем полез? Я ведь говорил тебе остаться! Му Цин тяжело дышал, его пальцы впились в плечи Фэн Синя так, что наверняка останутся следы, но Фэн Синь почти не чувствовал боли. Он глубоко вздохнул, чувствуя, как отступает, наконец, горячий поток слез, и накрыл руки Му Цина своими. — Му Цин… — Это я виноват, — вдруг выдавил Му Цин, тяжело сглотнув. — У меня никогда не получалось защитить тех, кто мне д-дорог… Дорог. Кто мне дорог. Фэн Синь машинально сжал запястья Му Цина. — Я… дорог тебе? — бестолково спросил он. Му Цин моргнул и уставился на него, беспомощно открывая и закрывая рот, точно выброшенная на берег рыба. — Ты… Ты… — Он резким движением выдернул руки и отступил на шаг. — Ты с-серьезно? Ты думать разучился? Стал бы я целовать тебя, если бы не… не… Наконец в голове Фэн Синя разноцветным фейерверком вспыхнуло запоздалое осознание, и сердце совершило сальто, ухнув вниз с бешеной скоростью. — Ты любишь меня, — произнес он, не в силах поверить в это. — Ты тоже… Му Цин… — Фэн Синь снова шагнул к нему, встав почти вплотную. Тот молчал, опустив голову, и губы его дрожали. В серебряных волосах запутался сухой лист, и Фэн Синь машинально протянул руку и убрал его, пропустив сквозь пальцы выбившуюся из хвоста прядь. Погладил по щеке — под пальцами было мокро, будто Му Цин тоже в какой-то момент не сдержал слез, коснулся подбородка, заставляя взглянуть на себя. Зрачки Му Цина растеклись до самой радужки, словно две глубокие черные бездны. — Да, — одними губами произнес он, и Фэн Синь снова поцеловал его, притягивая к себе дрожащими руками. Му Цин горячо выдохнул ему в губы и обнял за шею, зарываясь пальцами в волосы. Вряд ли он до этого целовался, учитывая всегда неприступный вид и принятый в неполные шестнадцать обет непорочности — но оказался в этом необычайно талантлив, как и во многом другом, и вскоре Фэн Синь совсем потерял голову от того, как жадно Му Цин отвечает на поцелуи, то и дело перехватывая инициативу. Он даже совершенно упустил момент, когда его прижали спиной к дереву, а чужие руки начали лихорадочно шарить по телу, то ныряя пальцами за ворот, то сжимая бока, то бездумно дергая за пояс. Внизу живота закручивалось тягучее возбуждение, и Фэн Синь только чудом смог уцепиться за мысль об обетах Му Цина. Ему же нельзя. Нельзя! Что, черт возьми, он делает? — По… подожди, — выдохнул Фэн Синь, удерживая руки Му Цина в опасной близости от собственного паха. Тот, кажется, даже не обратил внимания на прерванный поцелуй, провел влажными приоткрытыми губами по линии челюсти и тронул языком чувствительное место за ухом. Фэн Синь не смог сдержать стон, чувствуя, как уже явственно твердеет. — Му Цин… остановись, иначе я не смогу сдержаться… Му Цин замер на мгновение и поднял голову, напряженно вглядываясь в лицо Фэн Синя, будто не до конца осознавая, что тот имеет в виду. Внезапно его взгляд прояснился, и губы тронула легкая улыбка. Он склонился к уху Фэн Синя и прошептал, опаляя кожу горячим дыханием: — Думаешь, я хочу, чтобы ты сдерживался? — В подтверждение своих слов он втянул в рот мочку уха, от чего по всему телу разбежались колючие жаркие искры. Фэн Синю показалось, что мир в очередной раз перевернулся с ног на голову. — Му Цин! Да стой же ты! С ума сошел? Твои обеты… На этот раз Му Цин действительно остановился. — Не решай за меня, — холодно отчеканил он. — Я готов к этому. А если тебя так волнуют последствия, возьми за них ответственность! Фэн Синь, несомненно, был готов делиться с ним духовной силой столько, сколько нужно — да хоть всю отдать, если понадобится! — но даже и помыслить не мог, что Му Цин, следовавший своему пути совершенствования с маниакальным упорством и не позволявший себе ни малейшей слабости, так бескомпромиссно вверит себя однажды в руки Фэн Синя. — Ты хорошо подумал? — спросил Фэн Синь одними губами. В горле внезапно пересохло. Он стиснул руку Му Цина в своей, чувствуя, как подрагивают его холодные пальцы. Му Цин твердо кивнул, и Фэн Синь едва слышно выдохнул, снова притянул Му Цина к себе и поцеловал в слегка влажный висок, с наслаждением вдыхая родной, знакомый до последней нотки запах. — Давай вернемся на Небеса, — сказал он, мысленно давая шанс Му Цину передумать. Он никогда не позволил бы себе подвести Му Цина, но этот дар казался слишком ценным, чтобы вот так просто принять его. И все же в глубине души Фэн Синь эгоистично надеялся, что Му Цин не передумает. Почти звериное желание полностью обладать этим человеком крепло с каждым ударом сердца, наполняя его и ужасом, и восторгом. Му Цин согласно кивнул, облизнув пересохшие вдруг губы, и потянул его к выходу из рощи. Небо все еще горело, точно извергающийся вулкан, но пожар внутри был куда сильнее. Они шли рука в руке сквозь густеющий туман, и тишину нарушало лишь журчание ручья да сбивчивое дыхание Му Цина, который все крепче стискивал ладонь Фэн Синя, будто боялся отпустить даже на миг.