Переплетённые сердца / Cuori Intrecciati

Карета была чиста и хорошо обставлена, даром что общественный транспорт. От Кантерлота, впрочем, меньшего и не ожидалось. Полы и стенки лакированного дерева были отполированы до блеска, а вокруг окон сияли позолотой стилизованные лавры. На обитых нежным бордовым бархатом сиденьях было невероятно приятно и лежать, и сидеть. Кейденс всего этого не замечала: она уткнулась взглядом в неспешно проносящиеся за окном улицы. Кантерлот. Как бы она ни хотела признавать — он был её домом. Слишком много лет принцесса провела в висящем на горе городе. Рождённая вдали, тут она выросла, пошла в школу и встретила мужа. Кристальная Империя займёт в её сердце место столицы рано или поздно, однако сперва придётся подождать, пока накопятся воспоминания, достойные затмить кантерлотские. Кобылица прикрыла глаза. Не желая вновь пускать разум по проторенному пути, она попыталась хотя бы отвлечься от мелких неудобств. Самым мелким из которых стало ощущение тесноты, дарованное заклинанием, впихнувшим её в тело молодой пегаски. От которого при этом нещадно зудела кожа — волшебство поддерживало тёмно-вишнёвый окрас шерсти и чёрный цвет гривы. На грани видимости бокового зрения сидел её муж, Шайнинг Армор, которого, впрочем, тоже было не узнать. Яркую белизну сменила тёмно-зелёная шерсть, покрывшая его от копыт до головы, а сине-голубую гриву — росчерк пламени, вошедший в моду после того, как Спитфайр стала капитаном. Жеребец сидел в напряжённом молчании, с явно написанным беспокойством на лице. Черты последнего Кейденс менять не стала — не очень поняла зачем. Был, конечно, шанс, что верные солдаты узнают своего командира, но сейчас это не имело значения. Пусть кобылица и смотрела в сторону, ауру Шайнинга она чувствовала прекрасно. Кислый нестройный поток эфира сочился словно из протекающего крана и медленно разъедал ей нервы. Встретить подобные настроения и у обычного пони было плохо, а уж у собственного мужа… У Кейденс скручивало желудок. Из поезда они вышли в молчании, молча же сели в карету. Ни единого слова не прозвучало меж ними за эти минуты. Сама по себе тишина ничего плохого не несла — супруги давно привыкли часами сидеть в уютном безмолвии. Но не в таком как сейчас. Нынешнюю тишину создавали не излишние слова, а невысказанные. С каждой секундой они всё сильнее давили на затылок, всё тяжелее было их выносить. Принцессе это не нравилось, однако гордость держала её язык за зубами. Гордость и страх за то, чему слова эти могут дать жизнь, будь у них шанс. Шайнинг такого не заслуживал. — Прости. Две пары глаз тут же взметнулись друг к другу при звуках одновременно сказанных слов. Напряжение сразу ослабло и рассеялось улыбками и короткими смешками, словно пар через открывшийся клапан. Пусть миг беспечности и продлился недолго, светлый след он оставил. Даже мрачные тона в ауре Шайнинга поблекли. Жеребец отвёл глаза первым, уткнувшись взглядом себе в копыта, скривился и пошевелил ногой. — Без этого точно было не обойтись? — Да, — ответила Кейденс, поглядев на собственные укороченные и не того цвета крылья. — Прошло два года с тех пор, как она удостоила нас встречи. Два года уловок и недомолвок… — И? — больше устало и измученно, чем раздражённо, переспросил жеребец. — Мы в паре минут езды от дворца. Даже окажись ты кругом права — в чём лично я сомневаюсь — Селестия не ринется наутёк из-за нас одних. — Не будь так уверен! — голос принцессы задрожал от эмоций, которые она не смела назвать. — Если она учует хоть намёк на наше приближение до того, как мы сумеем загнать её в угол, она найдёт способ улизнуть от встречи. Ты не знаешь её так, как я. Она хитрая, изворотливая и… и… Кобылица затихла, явно попавшись в ловушку нехватки нужных прилагательных. — Кади. — Сам ты Кади! Шайнинг вздохнул и потёр копытом основание рога. Вновь открыв рот, он заговорил сдержанно, но при этом с упрёком: — Не говори глупостей. Это же принцесса Селестия, а не какой-то преступный гений. — Да он самый и есть, Шайни! Не будь она принцессой, точно бы подалась в криминал! Наш единственный шанс прижать её — внезапно свалиться прямо на голову. Шайнинг явно проглотил уже висевший на кончике языка ответ. Сквозь его ауру прокатилась горькая волна, тут же заткнувшая Кейденс рот. Они снова балансировали на краю пропасти, в которую никто не хотел упасть. Жеребец это тоже понял, потому как вздохнул и оставил вопрос, сменив тему. — Так… что будем делать с Твайли? Кейденс поскребла языком по зубам, прежде чем ответить. Старая привычка, столь же бесполезная, как и всегда. — Что ей потребуется. По большей части, думаю, мы просто будем рядом, — голос принцессы окрасился в мрачные тона, — где нам следовало быть уже месяцы назад. Шайнинг наклонился и взял копыто жены в свои. Его зелёная шёрстка странно смотрелась на фоне вишнёвой. — Тебе не в чем себя винить. Кейденс отняла ногу и метнула на жеребца взгляд. — Зато её есть. Она чуть ли не услышала, как Шайнинг закатил глаза, вновь откидываясь на своё сиденье. — Принцессу Луну тоже винить не в чем. — Не-е-ет, вот её-то как раз есть! Она с самого своего появления только и делает, что вбивает между всеми клинья. Следовало это предвидеть. Не сомневаюсь, что и тётушка нас избегает из-за неё. — Ты вообще себя слышишь? — голос прозвучал холодно и резко, заставив кобылицу вздёрнуть повисшую было голову. — Сначала ты провозгласила принцессу Селестию каким-то злобным кукловодом, потом объявила, что это всё её сестра. И вообще! Уж ты-то как можешь винить принцессу Луну в любви Твайлайт? Как много жеребят разбили об тебя свои сердца в школьные годы? — Это дру… — Это совершенно то же самое. Нельзя делать из пони козла отпущения просто потому, что она тебе не нравится. К тому же тебе не помешает больше доверять Твайлайт и принцессе Селестии. Казалось, слова Шайнинга эхом отражались от стен кареты — осуждение прямо стучало в ушах Кейденс. Принцесса вскипела. Прежде чем она успела выдать ответ, о котором потом пожалеет, она заставила себя успокоиться. Копыто к груди и медленно прочь, вместе с выдохом. Только уняв желание огрызнуться на идиота-муженька, она соизволила заговорить. — Твайлайт неопытна. Любая пони с мозгами могла бы в два счёта заставить её вилять хвостиком. — Что только доказывает… — Нет! Луна должна была понять! Твайлайт не какая-то влюблённая кобылка с улицы. Они были подругами! В письме Рэрити сказано, что они проводили вместе чуть ли не каждую ночь. Да Твайлайт месяцами чахла по Луне! Выворачивала своё расписание наизнанку, изгибалась ужом, моржом и морским ежом лишь бы только посидеть с ней ещё ночь, и… — И не писала тебе всё это время, — спокойно отметил Шайнинг. Кейденс отшатнулась и захлопала глазами, совершенно сбитая с толку. — Чего? — Твайлайт не хотела тебе рассказывать. Ты считаешь, это твоя вина, потому как она знала, что ты не одобришь и попытаешься её отговорить. Давай, скажи, что я не прав. Кейденс впилась в жеребца взглядом, который тот выдержал совершенно спокойно. Что ещё хуже — как бы она ни хотела признавать, Шайнинг не ошибся. По крайней мере не полностью. Впрочем, полностью правым это его тоже не делало. — Это вина Луны. Не моя. Дальнейшую перепалку прервал звон маленького колокольчика под потолком, привлёкший внимание пони к окну. Над ними пронеслась арка отделанного золотом мрамора, после которой карета потихоньку замедлилась. Втиснувшись на обочину меж остальными, она остановилась окончательно. Супруги переглянулись и кивнули друг другу, безмолвно согласившись если не на перемирие, то на прекращение огня. Шайнинг вышел первым и протянул Кейденс копыто. Пока её муж платил извозчику, принцесса оглядывала толпу пони, праздно шатающихся вокруг или же идущих ко дворцу. Они не были связаны с ней какими-либо узами, потому на их аурах приходилось сосредотачиваться. Все в основном испытывали радость, перекрывая немногих, кто не испытывал. Зрелище стольких счастливых семей и пар, проводящих вместе вечер, помогло Кейденс успокоить нервы и напомнило о её собственных родных и друзьях, готовых поддержать вне зависимости от того, как всё обернётся. Первые же два шага смыли прочь все тёплые чувства в вернувшемся шторме сомнений. Обуреваемая горьким послевкусием от спора в карете, беспокойством за преждевременное обнаружение и стесняющей хваткой маскирующей магии — не говоря уж о причине, по которой они вообще были здесь — Кейденс прикладывала большие усилия, чтобы не шарахаться ото всех подряд и не оглядываться через плечо каждую секунду. Взятый неспешный темп делал всё только хуже, заставляя время тянуться просто невыносимо долго. Облик Шайнинга тоже оставлял желать лучшего. Его лицо, может, и не выражало вину как у Кейденс, однако любой пони с глазами тут же узнал бы в нём замаскированного вояку. Что хуже — он умудрялся настолько походить на себя настоящего, что дворцовая стража вполне могла узнать в нём своего бывшего капитана. Противоречивые мысли отравляли разум принцессы, сомнения в каждом шаге и действии клубились подобно туману над зловонным болотом. Выхода не оставалось. Ничего не давало надежды на спокойствие — ни движение вперёд, ни отступление. Только жеребец, шагающий рядом. Он был её спасителем, её протянутой над бушующей рекой ветвью, её путеводным маяком… её мужем. Когда он был рядом, она могла сделать всё, даже выступить против тётушки. Вместе они поднялись по ступенькам и смешались с толпой посетителей. Два гвардейца-единорога несли дозор у больших дверей: копья наготове, глаза всматриваются в толпу. Первая серьёзная преграда. Пусть у парадной стражи и была в том числе декоративная роль, главной обязанностью оставалось обнаружение проблем ещё на подступах к дворцу. Каждый раз, стоило их взгляду скользнуть по принцессе, крылья той сжимались сильнее, заставляя жалеть о выборе личины пегаски. Если единороги что-то заподозрят, если что-то привлечёт их внимание к ней или Шайнингу… В глубине души Кейденс понимала неоправданность своих терзаний. Их с Шайнингом цели и близко не были гнусными, но всё же… Всё же страх быть пойманными, привлечь ненужное внимание или вообще раскрыть себя заставлял зубы принцессы сжиматься сильнее. Она не могла вынести мысль о поражении, когда успех был так близок. А потом… ничего не случилось. Они прошли мимо, и стражи даже ухом не повели. Отныне каждый шаг вёл их глубже и глубже во дворец, и Кейденс смогла расслабиться. Вполне может быть, что впервые с того момента, как они покинули Кристальную Империю. С тяжёлым вздохом она обмякла и навалилась на Шайнинга, который беспрекословно принял на себя её вес и даже успокаивающе потёрся о жену носом. — У нас действительно всё получится, — прошептала она. Шайнинг засмеялся, лёгкая дрожь его тела стряхнула ещё больше тревог с души принцессы. — Конечно получится, милая. Однако блаженное облегчение не продлилось долго. Маленький успех не ознаменовал победу, но открыл дорогу всё большим тревогам. Не просто так Кейденс не решалась вернуться в Кантерлот все эти годы, и вежливые отказы тёти Селли служили лишь удобной отмазкой. Нет, истинной причиной был куда больший страх, чем тётушкино неодобрение. Ведь намного легче предполагать худшее, но не знать наверняка, чем рискнуть и услышать правду. Была в сердце надежда, что теплилась и жила ровно до той поры, пока ничего не было известно точно. Два года эта рождённая неведением соломинка держала копыта Кейденс на месте и затуманивала разум. Не приди письмо Рэрити — она бы так и не покинула дворца. Принцесса должна была узнать, но от самой мысли о поездке, о подтверждении собственных страхов, она немела словно под взглядом кокатрикса. Тётушка Селли бывала в браке столько раз, что Кейденс в жизни не вспомнила бы точную цифру. Она часами напролёт любила болтать о своих многочисленных мужьях и жёнах, порой даже с излишними подробностями. Во всех этих историях, пересказанных воспоминаниях, постоянно чего-то не хватало. Чтобы понять в чём дело, Кейденс достаточно было беглого взгляда на тётушку. Её аура мерцала связями с каждым из давних спутников жизни, но ни разу — с их детьми. И Кейденс не спрашивала. Она хотела, но ни разу слова не сорвались с её губ. Это казалось ей грубым, навязчивым. Если тётушка Селли захотела бы поделиться, она сама бы завела разговор, так что молодую принцессу более-менее устраивало всё как есть. И вот она сломя голову неслась к возможной ссоре с… Кейденс застыла, встретившись взглядом именно с ней. Остановились все в коридоре, притихли, словно забыв на мгновение даже как дышать. Она стояла спокойно и величественно, как и всегда, её многоцветная грива колыхалась сбоку, скрывая собой один розовый глаз. Никаких отличий от себя прежней. Никаких, кроме одной малюсенькой детали. Многие пони любили рассуждать, будто тётушка светилась изнутри, излучала тепло и силу от которых душу наполняло спокойствие и благоговейный трепет. Для Кейденс это всё не было пустыми разговорами. Каждый раз в присутствии тёти она ощущала любовь, что та несла своим маленьким пони — тысячи золотых колокольчиков, заполнявших вместе с ней даже самую большую комнату. Однако сейчас она полыхала как само рассветное солнце, да ещё окружённое духовым оркестром. — Кейденс? Шайнинг Армор? Вот так сюрприз, — со своей неизменной улыбкой произнесла тётя Селли. — Пусть и приятный. Я уже давно желала с тобой поговорить. — Ты… Оторопь от ослепляющего свечения мигом вылетела у кобылицы из головы. Она моргнула в замешательстве. Неделями она ждала этого мига, вынашивала планы, продумывала все возможные повороты их словесной дуэли и готовилась выступить против тёти со всем рвением. И вот так, после одного лишь предложения, всё это оказалось зря. Не добавляла радости и ухмылка Шайнинга со сдавленными смешками. — Подожди, что? — Мы давно не говорили лицом к лицу. Знаю, вина целиком на мне, однако, как вы можете представить, дел во дворце невпроворот. Даже сегодня, если говорить откровенно. Тётушка оглянулась на никем не замеченного Кибиза подле себя. Жеребец жестом указал ей поторопиться. — К сожалению, сейчас я не могу отвлечься на беседу, но, если память мне не изменяет, мой обеденный час сегодня свободен, — сенешаль неохотно кивнул, и аликорн повернулась обратно. — Не подождёте меня в Солариуме? Я прибуду через пару минут. — Хорошо, принцесса, мы так и сделаем, — ответил Шайнинг вместо своей потерявшей дар речи жены. Прежде чем та успела озвучить хоть одно из терзающих её возражений, тётушка уже прошла мимо и скрылась за углом вместе с Кибизом. Будь принцесса любви глупа и не загляни она за стройный фасад прозвучавших слов — поверила бы, что два года разлуки есть лишь досадная оплошность, вызванная навалившимися делами. Однако за выбранными тётушкой фразами скрывалось иное. Было видно, что встречи она избегала не по желанию, но по нужде. И теперь стало ясно почему. — Она влюблена, — прошептала Кейденс, больше пробуя на вкус смысл этих слов, чем желая их произнести. — Что? Правда? Принцесса кивнула, следуя за мужем к Солариуму. — Потому она и не хотела меня видеть. Несколько секунд прошли в молчании, пока Шайнинг не озвучил гложущий их обоих вопрос. — Значит ли это?.. — Да. Она влюблена уже два года, и никто об этом не знает. — Как такое возможно? Наш роман и двух недель не продлился, как все уже обо всём догадались. Кейденс прикусила губу. — Не знаю, в отношениях ли она. Шайнинг задумчиво вытянул губы, а потом вдруг сообразил. — О. Ого. Ух ты. Я даже и не подумал… Вау. Два года? И не просто увлечение, а прямо Любовь? — Да, прямо по уши. Разговор свернул в тёмное русло, никто из супругов не мог этому помешать. Новые вопросы и ответы лишь добавляли мрака и грусти. Был это пони из дворца или иностранный посол? Почему тётушка не попыталась сблизиться? У Кейденс была одна мысль, но она страшилась озвучить её. Если это Твайлайт… Время прекрасно совпало с её возвышением. И поведение Луны становилось более понятным. Не то чтобы Кейденс так спешила отказаться от теории, что ночная принцесса была просто злобной сволочью, но… Тем не менее принцесса держала язык за зубами лишь из-за Шайнинга. Насколько она помнила, тётя Селли несла на своём сердце ужасную ношу — тугой болезненный узел от многих и многих потерянных любимых. По крайней мере так ей казалось. Если дело действительно в Твайлайт, если тётушка влюбилась в неё, в такую юную кобылку, и возненавидела себя за это… Кейденс даже предположить не могла, что скажет на это Шайнинг. Стоило им переступить порог Солариума, как охранная магия зала набросилась на маскировку, раздирая ту в клочья и являя миру розового аликорна с белоснежным единорогом. Ощущение эйфории сродни долгожданному избавлению от слишком тесного платья тут же волной пронеслось по телу и разуму Кейденс. — О звёзды, как же хорошо, — поёжилась та от удовольствия и встряхнула гривой. Мимолётный взгляд в сторону поймал Шайнинга, беззастенчиво рассматривающего её сзади. Когда единорог понял, что его заметили, он даже не попытался оправдаться. — Я уже говорил тебе, насколько ты прекрасна? — Последний раз был давно — вчера, — игриво улыбнулась принцесса. — Да? Что ж, тогда, — жеребец подступил ближе с показной развязностью и дурацкой улыбочкой, которую сам, видимо, посчитал любезной, — ты самая прекрасная кобыла во всей Эквестрии. Вытянув копыто, Кейденс упёрла его в грудь мужу и вздёрнула нос, взметнув гриву на сторону. — Только в Эквестрии? — Ты самая прекрасная кобыла во всём мире, — исправился тот, напирая на розовую ногу. — Никому не дано и близко подобраться к твоей красоте. Ты — живое воплощение идеала. Копыто опустилось, и голова кобылицы повернулась обратно, почти уткнувшись в нос Шайнинга. — А ты чертовски прав. Единорог хмыкнул и наклонился вперёд, коснувшись губами её щеки. Один поцелуй превратился в два, затем в три. Их губы сомкнулись, Шайнинг поднёс копыто к щеке Кейденс, а та запустила крылья в гриву жеребца, притянув его сильнее к себе. От стука в дверь для прислуги они мгновенно отлипли друг от друга, словно пара пугливых подростков, застигнутых родителями. Их щёки обильно покраснели — как потому, что их поймали за поцелуем, так и потому, что им оказалось стыдно быть пойманными. Две молодые единорожки с подносами озадаченно поприветствовали супругов. Те неловко поздоровались в ответ, после чего усиленно принялись делать вид, будто ничего не произошло, совершенно перестав замечать что-либо вокруг себя. Так продолжалось, пока служанки не накрыли стол и не ушли, оставив пару в одиночестве. Стоило двери закрыться, как Кейденс привалилась к мужу, тяжело дыша. Она попыталась застонать, но из горла вырвалась лишь череда прерывистых выдохов. Следующая порция воздуха обратилась более уверенным смешком. Сказать что-либо, как-то обсудить произошедшее оказалось совершенно невозможно — слова упрямо оборачивались хихиканьем, что у Кейденс, что у Шайнинга. — Какие же вы милые. Кейденс взвизгнула и с колотящимся сердцем обернулась к балкону, на котором обнаружилась тётушка. Шайнинг воспринял ситуацию спокойнее, однако по его резкому повороту и пригнувшейся голове было ясно, что жеребца тоже застали врасплох. — Проклятье, тётя Селли! Прекрати так делать! Белоснежная кобылица лишь улыбнулась и, совершенно не утруждая себя раскаянием, ступила под своды замка. Проследовав к своему месту за столом, она отметила: — Я думала, что ты уже привыкла. Усевшись, тётя Селли не теряя времени принялась за чай. Её магия управлялась с сервизом отточенными вековой практикой движениями. Кейденс попыталась было открыть рот, однако напоролась на строгий взгляд розовых глаз. Кипя от злости как на тётушку, так и на саму себя, она нахмурилась и зашагала к своему обычному месту по левую сторону. Шайнинг сел напротив. Даже раздираемая любопытством, она не могла заставить себя прервать этот глупый ритуал! Минуты текли в мягком звоне искусно готовящегося чая. Запах имбиря и апельсина горячим паром разошёлся по комнате, наполнив её странновато-сладкой терпкостью. Кейденс всё это время не спускала с тётушки глаз, пытаясь заново вспомнить свои аргументы. У неё ничего не получилось — внимание непрестанно возвращалось к звенящему свету в тётиной ауре. Тем временем та налила себе первую чашку и заговорила, лишив Кейденс и шанса на ведущую роль: — Смею предположить, у вас была веская причина рыскать по моему замку в чужом обличье. Осуждающий тон почти заставил Кейденс покраснеть, сразу вынудив защищаться. — Ну, а что нам оставалось? Каждый раз, как мы пытались встретиться, ты увиливала. Что прикажешь делать брошенной кобыле, лишённой и намёка на объяснение? Тётя Селли подняла взгляд, отвлечённо вертя полный мёда черпак над чашкой. — Я тебя не бросала. Как и не считала необходимым что-либо объяснять. — Что? Да как ты… — Кейденс, — произнесла тётя Селли, положив той копыто на плечо и успокаивающе улыбнувшись, — ты уже не маленькая кобылка. Ты взрослая принцесса, владеющая империей. Я всегда буду рядом, однако тебе следует научиться самостоятельности. Ты не можешь бегать ко мне при любой встреченной трудности. Эта улыбочка, это копыто на плече, эта сочащаяся мёдом полуправда… Кейденс очень хотела поддаться, принять всё за суровый урок и двинуться дальше. В любой другой день, в любом другом разговоре она могла так и поступить, однако не сегодня. Всё это настолько было «тётей Селли», что от такой бессовестной и неприкрытой уловки Кейденс зло спихнула с себя копыто. — Ну уж сено! — Прошу прощения? — Ты лжёшь! — взгляд, которым её одарила тётушка, почти заткнул ей рот. — Ладно, ты перекручиваешь правду словно подкову. Не верю! Ни единому слову! Вновь опустив взгляд, тётя Селли позволила капле мёда плюхнуться в свою чашку. — Мы уходим от темы. — Нет, мы уходим от твоей темы. Я не позволю заговаривать нам зубы. Мне нужна истинная причина, почему ты шарахалась от нас как от чумных. Адреналин пульсировал в её венах, пуская по телу пробирающий холодок. Хватит тёте плясать вокруг да около. Уж в этот раз ей не уйти, не скрыться. Раньше она всегда укладывала Кейденс на лопатки в словесной дуэли. Бывало, у принцессы любви получалось вырваться вперёд, но слава длилась недолго. В этот раз всё будет иначе. Кейденс не смогла удержать злобную ухмылку. — Ну? Чайная ложечка опустилась в жидкость и сделала три полных оборота, после чего аккуратно постучала по фарфоровому краю. — Ты права… — Ха! Тётя Селли прервалась, дабы метнуть на племянницу хмурый взгляд. Та чуть съёжилась, даже несмотря на весь свой задор. — Мне вслух сказать, почему я тебя избегала? И да, я это признаю, — она тяжело вздохнула. — Хорошо. Я влюблена, и мы желаем хранить тайну так долго, как только получится. А значит невыгодно иметь рядом кого-то, кто может раскрыть нас в мгновение ока. Мне жаль. Я совершенно не испытываю удовольствия, вот так отдаляясь от тебя. Тем не менее, необходимость в этом остаётся. Откинувшись назад с победным выражением, Кейденс скрестила ноги на груди и впилась в тётю взглядом. Она чуть успокоилась, но всё ещё была захвачена моментом. — И ты думаешь я приму такой ответ? Я заслуживаю большего. — Да, полагаю, заслуживаешь, — ответила тётушка Селли, впервые коснувшись губами своего чая. — Однако мы не всегда получаем то, чего заслуживаем. Последние следы улыбки сошли с розовой мордочки. — Чего? — Ты не слушаешь. Я желаю сохранить свои отношения в секрете, и твой приезд ничего не меняет, — как ни в чём ни бывало она повернулась к Шайнингу. — Чаю? Шайнинг аж подпрыгнул от неожиданности. — Нет. Эм-м, то есть, спасибо, но нет, мэм. — Что ты, — тепло улыбнулась та. — Тётушка, тётя Селли или Селестия, если угодно. Или мне величать тебя принцем-консортом? Жеребец покраснел и склонил голову. — Нет, меня устраивает Шайнинг… тётя Селестия. — Видишь, ничего сложного… — Тётушка! — едва не зарычала Кейденс. — Ты не можешь помахать у меня перед носом таким событием, а потом просто отказаться рассказывать! — Я ничем не махала, ты сама покопалась без разрешения, — поначалу твёрдым, но в итоге вновь успокоившимся тоном ответила тётя Селли. — Полагай я, что у тебя есть выбор в этом вопросе, я бы сейчас очень рассердилась. Однако в текущей ситуации никто из нас не мог ничего сделать. Тем не менее, если ты продолжишь настаивать… Быстро разозлившись от очередных тётушкиных виляний, Кейденс вновь открыла рот, однако взметнувшееся белое крыло тут же заткнуло её. — Я влюблена как никогда, — протянула тётя, уставившись в чашку; на её губах играла лёгкая улыбка, подобной которой Кейденс никогда не видела. — Ты понимаешь, я знаю. Ты также понимаешь, как мало личной жизни я могу себе позволить. От взора общества сложно скрыть даже крохотную вещь, которой… Она покачала головой и вновь глотнула из чашки. — Эта вещь останется со мной, Кейденс. Придёт день, и мы должны будем открыться миру, но до той поры у нас не остаётся выбора… — улыбка белых губ погасла. — Пожалуйста, не проси эту пору наступить ни секундой раньше срока. Кейденс чуть не клюнула снова, чуть было не проглотила сказанное безо всяких вопросов. Однако тётя Селли научила её подмечать истинные смыслы за пеленой слов. — Ты мне не доверяешь. Удивление промелькнуло на лице тётушки, быстро сменившись ноткой гордости. — Да, полагаю что так, — Кейденс поморщилась. — Однако, опять же, в этом я не доверюсь никому. Кейденс уставилась в копыта. Слова ранили её, причём куда глубже, чем она предполагала. — Это… моя сестра? Голос Шайнинга застал врасплох обеих кобыл, и они тут же переключили внимание на жеребца. С некоторым трудом он встретил взгляд тётушки. Его уши дрожали в напряжении, а копыта сжались. Тётя Селли моргнула. Рот её медленно приоткрылся, но она тут же яростно замотала головой. — Нет Шайнинг. Я не влюблена в твою сестру. Порыв воздуха пронёсся над столом, когда Шайнинг откинулся на стуле с явным облегчением на лице. Кейденс хотелось погладить его по копыту. Учитывая, через что прошла Твайлайт, потеря привычных отношений с тётей Селли нужна была ей в последнюю очередь. Однако у принцессы любви было более важное дело. — Всё ещё не понимаю, почему ты не хочешь рассказывать, — проговорила она, совершенно не озабоченная своим капризным тоном. — И не поймёшь, пока я не расскажу. А до того времени буду признательна, если ты доверишься моему суждению и оставишь всё как есть. Теперь, — к тётушке вернулась её обычная лучезарная улыбка, — не поговорить ли нам о той причине, что действительно привела вас сюда? Полагаю, ты не осмелилась спрашивать в письме. Как по волшебству всё остальное перестало волновать Кейденс. Её глаза вновь опустились, она смогла лишь кивнуть. Должно было быть легко, она ведь столько раз всё обдумала, но нет. Вещи, которые хотелось сказать, требующие ответа вопросы — она не могла открыть рот, верные слова будто избегали её. А храбрости рискнуть… Кто-то вдруг сжал её копыто. Кейденс посмотрела вверх и увидела улыбающегося Шайнинга. Улыбался он натянуто, но это не имело значения. У принцессы уже появились силы. — Я… Мы, — поправилась она и почувствовала расцветающее в груди тепло, давшее смелость взглянуть на тётю Селли. — Мы с Шайнингом женаты уже три года, и… Она запнулась, в горле вдруг появился ком. — Три года не так много, но… Тепло в груди увяло. Кейденс уже не видела перед собой ни тётушки, ни Шайнинга, ни окружавших её стен Солариума. Взор заполнила комната из голубых и розовых кристаллов, задорно играющих солнечными бликами на своих гранях. Небольшая — пересечь всю можно было в три шага. У стен стояла такакя же сверкающая и такая же небольшая мебель. Крошечный комод, низенький столик и широкое кресло-качалка, такое неуместное своим обычным размером. А посередине, в самом сердце комнаты… Грудь сдавило, лишая воздуха. От каждого шага становилось хуже, напряжение росло, грозя вышибить жизнь из её бренного тела. Кейденс не хотела поднимать голову, не хотела заглядывать за кристальные прутья, под качающуюся карусель игрушечных щитов и сердец. Откуда появился Шайнинг она не знала, да это было и неважно. Она просто прислонилась к нему и уткнулась головой в шею, позволив белому копыту притянуть себя в тесные объятия. Его губы прошептали в самое ухо: — Нужно ли мне… Помотав головой, принцесса вздохнула ещё пару раз, после чего вновь встретилась взглядом с тётушкой. Глаза той источали беспокойство, боль, почти вину и еле заметную нотку понимания. Это успокаивало, однако не обещало ни надежды, ни избавления от страхов. — Я… я хожу туда каждый день. Сижу у порога и смотрю… — встряхнув головой, Кейденс попыталась избавиться от стоящего перед глазами образа. — И не могу перестать думать, почему я… Почему ты… Пелена страха страха нависла над принцессой, лишая воли говорить. Не было обходного пути или лёгкого способа. Либо она спросит сейчас, либо даст погибнуть последней искре надежды. — Почему ты никогда не рожала? — прежде чем тётя успела ответить или сама Кейденс успела подумать, сбивчивые слова полились в отчаянной попытке избежать тишины. — Я знаю, это не потому что ты не хотела. Никто так сильно не любит жеребят, как ты. Даже по горло в заботах, ты всегда находишь время побыть с ними. И я не верю, что титул принцессы способен помешать тебе завести собственных. Лишь одну причину я могу представить… мы — аликорны, поэтому мы не можем забеременеть? Доктора ничего не находят! Говорят всё в порядке, но ведь три года прошло! Неужели это цена за мой рог? Ты позволила мне лишиться детей и ничего не сказала? Как ты могла? Мне было десять! Я же ничего не понимала! Я же… Как и когда она успела вырвать от Шайнинга своё копыто, встать и, обойдя стол, схватить голову тётушки она не знала. Та не отшатнулась, но ласково зашептала и вытерла ей слёзы, крепко обернув племянницу крылом. — Кейденс… — с нежным укором прошептала тётя Селли. — Никогда и никому я не позволю принести столь ужасную жертву, обдуманно или нет. — Тогда… почему же тогда? — Почему? — копыто тётушки мягко прошлось по гриве племянницы, а губы коснулись её лба. — У меня нет ответа, ни для тебя, ни для себя. — Почему ты ничего не сказала? — Кейденс больше всхлипнула, чем спросила, уткнувшись в белую грудь. Ей не позволили такую слабость. Тётя Селли мягко оттолкнула кобылицу от себя и приподняла её подбородок, чтобы взглянуть ей в глаза своими, искрящимися лёгким весельем. — Потому что говорить было нечего. Я, может, и не знаю, что мешает твоему зачатию, однако могу уверить — возвышение тут ни при чём. — Но… как… н-ни при чём? — Нет. Пусть и не много, но были и другие до тебя, и никто из них не познал горечь бесплодия. — Правда? — улыбаясь сквозь всхлипы спросила Кейденс, утирая последние слёзы. — Да, правда. Я бы доверяла твоему доктору, — наклонившись ближе, тётушка заговорщицки прошептала: — Они имеют привычку знать, о чём говорят. Оглянувшись через плечо, она добавила с лукавой улыбкой: — Вы точно всё правильно делаете? — Д-да! — выпалила Кейденс, почти отшатнувшись. — Мы знаем как… куда… Тётя! Тётушка Селли — принцесса Эквестрии — захихикала как школьница, прикрывшись копытом. Шайнинг тем временем подошёл к жене сзади и приобнял за грудь. К вящему раздражению той он тоже дрожал от беззвучного смеха. — Не хочу напоминать, но я же говорил… — Ох, умолкни, — огрызнулась Кейденс, надувшись. Жеребец только удовлетворённо промычал и прижался ближе, его копыта медленно скользнули вниз, к её животу. Вскоре их накрыли розовые. Впервые за много месяцев Кейденс позволила себе представить, каково это — чувствовать растущую внутри новую жизнь. Страх отныне не сдерживал её. Искренняя улыбка зародилась на её губах, растянув их до боли, и расцвела в лёгкий смешок и вздох. Спустя некоторое время Кейденс пришла в себя. Открыв глаза, она опустила взгляд с потолка на свою попивающую чай тётушку, отчего остатки её улыбки сменились хмуростью. Тётя Селли тоже улыбалась, но как-то неправильно. Чего-то не хватало или было что-то явно лишнее. Кейденс не могла сказать точно, однако раз увидев — отделаться от ощущения уже не могла. — Тётя Селли? — Хм-м? — Ты… — она помедлила в нерешительности. — Ты так и не ответила на мой вопрос. Не дав тётушке шанса увильнуть вновь, она повторила: — Почему у тебя никогда не было собственных жеребят? Взгляд той уткнулся в полупустую чашку. — Мне казалось, ответ очевиден. — Ты не можешь… Слова застряли у Кейденс в горле. Даже убедив себя, промучавшись месяцы и месяцы от мыслей о бездетности, она оказалась не готова столкнуться с реальностью, в которой жила её тётя. Каждый раз она думала лишь о себе, о собственных будущих страданиях. Для тётушки же, наблюдать поколение за поколением… — Ох, тётя Селли… Та попыталась отмахнуться движением крыла. — Мне приятно твоё беспокойство, однако нужды в нём нет. У меня было достаточно времени, чтобы примириться с радостями и горестями своей жизни. — Но ты и тётя Луна… — Луна? — с резким смешком бросила Селестия. — Не беспокойся на её счёт. Она никогда и не хотела жеребят. А сейчас давайте отложим, пожалуйста, эту тему. Повара приготовили нам замечательный обед, а моё время… Она не смогла договорить, широко раскрытыми глазами и с отвисшей челюстью уставившись вниз. Сдавленный писк вырвался из её груди, когда тьма из-под стола ударила по ней и подняла наверх, после чего мягко уложила на спину. Среагировать успел только Шайнинг, сотворив на себя и Кейденс магический щит. Из тьмы тем временем начала формироваться пони, с каждой секундой проступая отчётливее. Цвет из чёрного обратился синим, по бокам распахнулись крылья, а над головой выступил рог. Дольше всего обретали форму грива с хвостом, да так и не обрели, оставшись колыхаться неспокойным океаном звёзд. С невероятно широкой улыбкой на свою сестру смотрела принцесса Луна. — Ха-ха-ха! Получилось! Я наконец-то… — она вдруг резко замолчала и скосила взгляд на Шайнинга с Кейденс. Её голова вскоре повернулась за глазами, которые успели угрожающе сузиться. — Ты. Принцесса любви не услышала этих слов. Какие-то бесполезные звуки волновали её сейчас менее всего — разум кобылицы пытался справиться с потоком ощущений от магической эмпатии. Всё прочее отошло на второй план. Щит развеялся, когда Шайнинг склонился в неуверенном поклоне. — Принцесса Луна? Ответом ему было лишь пренебрежительное фырканье, с которым Луна вновь обернулась к сестре. — Тия? — Да, Лулу? — спокойным и размеренным тоном спросила Селестия, лёжа и смотря в потолок, словно ничего интересного не происходило вокруг. Для Кейденс весь мир сжался до размеров двух её тётушек и ослепляющей симфонии, их окружавшей. Песнь стягивала их, соединяла и порождала гармонию, пусть цвет ауры у тёти Селли и был тёмным, в отличие от тёмно-розового Луны. — Оставь уловки, сестра. Можешь дурить своими масками головы простолюдинов, а меня не смей. Говори искренне. Она знала. Понимала их чувства с потрясающей ясностью. — Луна… Синее копыто опустилось на пол, выбивая каменную крошку и затыкая тетю Селли. Уши и глаза принцессы ночи прямо источали нетерпение. — Ну уж нет. Своими банальностями корми тех, кто будет им рад, потому как я не буду. Всё это не могло быть правдой, не должно. — Чего ты от меня хочешь? — почти шёпотом вопросила тётя Селли. — Криков? Истерики? Посыпать тебя проклятиями? Кому от этого станет лучше? Голова принцессы повернулась набок, к распахнутым балконным дверям. — Чего мы добьёмся руганью и спорами? Луна улыбнулась, ткнувшись носом сестре в щёку. — Одной скрытой ране я предпочту тысячу явных — дабы не гноилась и не отравляла внутренняя болезнь. Это было прекрасно. Это было отвратительно. Её кьютимарка и магия восторгались увиденному, пока остально естество тонуло в омерзении. Тётя Селли обернулась к сестре с испуганным видом. Схватив её голову и притянув к себе, она ткнулась в её нос своим, продолжая прижиматься, пока рога их не скрестились, а лбы не соприкоснулись. Множество слов пронеслось меж сёстрами — слишком тихих, чтобы расслышать. Их лица за секунды посетили злость, боль, радость и облегчение, после чего они наконец отстранились. — Звёзды! — воскликнула тётушка, вновь откидываясь на пол. — Я была так глупа! — Воистину, — Луна нежно провела копытом по мордочке сестры. — Увы, остаток нашего разговора придётся отложить. Кобылица повернула голову тёти Селли к Шайнингу и Кейденс. — Полагаю, у нас есть проблемы посерьёзней. Она рассматривала тётушек, внимательно изучала, почти не слыша слов. Что-то должно быть… было неправильно. — Может, сотрём их воспоминания? — Луна, — мягко, но непреклонно упрекнула тётя Селли. Нет, тётушка не могла быть частью таких отвратительных отношений. Не по своей воле, не в здравом уме. — Ну, пожалуй, соглашусь, это заклинание всегда работало так себе. Хм. Тогда они могут стать прекрасным пополнением в саду статуй… — Луна! Внимание её переключилось наконец на самих кобыл, отвлёкшись от мучительного созерцания каждой мельчайшей детали их аур. На первый взгляд любовь была безупречна, однако тщательное изучение наверняка откроет грязное пятно — след порочного влияния Луны. — Что ж, тогда луна не так уж и… — Матушкина грива, Луна! Мы не будем никого заточать на луне. Что же это было, подвид магии чейнджлингов? Кейденс прямо видела эту петлю обратной связи, маскирующуюся под искреннюю любовь и влечение, разве что без высасывающего энергию канала. Так извратить сестринскую любовь тётушки… нет, стерпеть она не могла. Ощерившись, принцесса обнажила зубы и прижала уши. — Да как же так. Ладно, есть замечательное место — Тартар… — Прекрати. Это не шутка. — А ну хватит! — вскочила на копыта Кейденс, отчего её тётушки мигом умолкли и удивлённо оглянулись. — Отвали от моей тёти, ты… подлая ведьма! — Ми Аморе Каденза! — прогремел голос тётушки Селли, даром что день стоял безоблачный. В любой другой день Кейденс бы сжалась от такого тона, однако сегодня слабость она позволить не могла. Только не здесь, не сейчас, не перед лицом демона в обличье Луны. Или даже это и была истинная суть принцессы ночи, которую от злобы Найтмер Мун не смогли очистить даже Элементы, неважно. Первым делом нужно было спасать тётушку. — Уж не подводят ли меня уши? — с показной насмешкой, поинтересовалась Луна. — Розовая пудреница немного выросла с нашей последней встречи? Кейденс отпихнула растерянного Шайнинга прочь и наставила на противницу рог. От происходящего её охватило сильное чувство дежавю, разве что для полной картины недоставало копья. Напряжённым взглядом она оценила расстояние — около двух прыжков — и чуть сместила вес, в то время как Луна стояла с почти скучающим видом. — Я сказала: прочь от тёти Селли. — Кейденс? — копыто Шайнинга коснулось розового плеча. — Не знаю в чём дело, однако предлагаю не рубить сплеча и сперва поговорить. — Нет! — кобылица отпихнула копыто и распахнула крылья, вынуждая мужа отойти. — Она что-то сделала с тётушкой. Её надо остановить. — Что? — оторопело воскликнула тётя Селли. — Ни в коем… — Нет, сестра, — оборвала её Луна, обнажив в ухмылке зубы. — Повелеваю тебе не мешать, дабы молвила она свободно. Посвяти же нас, принцесса Каденза, в суть и естество злых пут, коими мне сподобилось околдовать сердце своей сестры. — Подождите! Что происходит? — воскликнул Шайнинг, никем, впрочем, не замеченный. — Луна. Хватит. Молю, позволь мне… Бирюзовая магия обхватила ей мордочку и заткнула рот. Не отрывая взгляда от Кейденс, Луна заговорила вновь, голос её сочился надменностью и приторным ядом. — Я повторять не буду, моя зверушка, — кобылица кивнула на младшую принцессу. — Хотела что-то сказать? — Не знаю, как тебе удалось, — сквозь сжатые зубы прорычала та, — однако я не стану сидеть сложа копыта, пока ты разбиваешь новое сердце. Твайлайт оказалось мало, да? Лицо Луны исказилось на долю мгновения, после застыв лишь ещё более напряжённой маской. — Вон оно что, — холодом отточенной стали проговорила она, не заботясь более о напускной безмятежности; однако в глазах её полыхнул огонь. — И как же ты намерена остановить нас? Кейденс тревожно сглотнула, вспоминая последнюю свою схватку с ночной принцессой. Гадкий вкус земли, потный смрад и боль порезов, что покрывали её с ног до головы и не сходили ещё несколько недель. Несмотря на это всё, сейчас ставки были слишком высоки. Она не могла позволить себе поражение. Тётушка Селли не сможет спасти её в этот раз, не отзовёт сестру в последний момент. И Шайнинг, что он сделает против такой противницы? Ноги кобылицы задрожали. Нет, она должна попытаться, ради всех, кто дорог ей. — Я дам тебе возможность сдаться. — Отклоняем, — шагнула вперёд Луна, надменно поднимая голову. — Что дальше? Новый шаг, на этот раз освещённый загоревшимся рогом. Кейденс не смогла удержаться и мельком посмотрела на Шайнинга. Тот стоял в полнейшей растерянности, его взгляд быстро перебегал с одного аликорна на другого. Если бы он помог, если бы она могла воззвать к силе их любви… Она не успела даже моргнуть, как единорог исчез во вспышке бирюзовой магии. — Шайни! — За скудоумную нас держишь? Не дождаться тебе его подмоги! Битва эта наша и ничья более, — очередной шаг, и шёрстка Луны начала темнеть, а ноги удлиняться. — Давай же, племянница. Уничтожь нас. Покажи свой праведный гнев. Последний раз её копыта клацнули о камень. Теперь она стояла перед Кейденс, в росте не уступая Селестии и презрительно глядя на кобылу перед собой бирюзовыми глазами с вертикальным зрачком. — Мы твой враг, твой недруг и угнетатель. Мы лишили тебя Селестии, обвели сердце её вокруг копыта и обратили в существо столь жалкое, что изведёт она себя из-за малейшего проявления своей к нам любви. Покажи нам свою ярость! Срази нас! Кейденс дрожала. Она не могла двинуться, разве что свернуться калачиком перед могуществом Найтмер. Как Твайлайт с подругами отважились ей противостоять, принцесса не понимала. Клубящийся зловонный ужас отравлял каждую её мысль, погружал в трясину оцепенения и заставлял даже дыхание казаться великим подвигом. Спала пелена перед её глазами, и неравенство сил открылось во всей полноте. Первобытный страх затмил даже прошлую боязнь перед гневом Тирека. Какой же дурой она была, как посмела бросить вызов той, кто даже на тренировочном ринге чуть не убила её? А здесь и сейчас? Смерть уверенно тянулась к ней своими копытами, смакуя последние секунды перед неизбежным. Всё что она познала: облегчение и счастье, надежду и радость, всё это потеряло всякий смысл. Шайнинг пропал, мёртвый он или живой — теперь было неважно. Всё равно она его уже не увидит. Их будущего, их нерождённого жеребёнка отныне не существовало тоже, ибо на то была воля Найтмер. Ужасного создания в оболочке её давно утраченной тётушки, что стояло перед ней и глядело, как она трепыхается в пепле своей жизни. Именно здесь Кейденс вдруг обрела его — тлеющий уголёк гнева; отблеск злости, что подарил ей подобие тепла. Он предстал образом её счастливого будущего, которое она прижимала к сердцу каждую ночь, падая в объятия сна. Как первенец лежит, свернувшись, у неё на животе, всё ещё мокрый и скользкий после родов, а Шайнинг стоит рядом и ласково трётся носом о них обоих по очереди. Вот этого Найтмер намеревалась её лишить. Её, и многих матерей следом. Принцесса изо всех сил вцепилась в этот уголёк, и он зажёг её внутренний огонь. Каждая мрачная мысль обратилась топливом, напитавшим пламя до пылающей мощи самого солнца. Слёзы в её глазах испарились под жаром взгляда, которым она одарила Найтмер Мун. Заигравшая на губах той ухмылка лишь ещё больше распалила принцессу. Забыв о всякой магии, намереваясь пронзить мерзкое создание одним лишь рогом, Кейденс взревела и прыгнула вперёд. Её голова отскочила от пола, и в глазах потемнело. Она задохнулась и закашлялась, беспомощно молотя копытами и крыльями в ужасе от железной хватки на своём горле. Полные гнева и слёз глаза смотрели на неё сверху, и… — ЛУНА! Хватит! Хватка с шеи исчезла, отчего Кейденс смогла протолкнуть через своё сдавленное кашлем горло хоть сколько-то воздуха. Она содрогаясь лежала на полу, и постепенно испуг с ужасом начали отступать. Найтмер Мун возвышалась над ней тёмным силуэтом, подчёркиваемым синевой эфемерной гривы, и копыто её всё ещё покоилось у Кейденс под подбородком. Бирюзовые глаза же смотрели теперь вперёд, а не вниз. — Но она… — Я сказала, хватит! Найтмер Мун дёрнулась как от удара и вжала голову в плечи, её уши опустились, а крылья повисли по бокам. Она совсем убрала ногу и отступила вбок. Инстинкты кричали Кейденс перекатиться и вскочить на ноги, приготовиться драться или бежать, однако она проигнорировала этот позыв. Её слишком впечатлил вид поникшей Найтмер. — Кейденс, милая, ты в порядке? Перья коснулись щеки принцессы любви, поворачивая её голову к обеспокоенному лицу тёти Селли. Кейденс не удержалась и посмотрела на Найтмер Мун… Луну, наполовину закрытую белым крылом. Та сидела, развернувшись к стене и сгорбившись, и казалась очень маленькой. Словно почуяв взгляд, она вскинула голову и уставилась на Кейденс, сощурившись в насмешке. Младшая принцесса тут же вскочила на ноги и отпрыгнула за тётушку. — В порядке? Да она меня чуть не прикончила! — Коль желали бы мы твоей смерти… — Луна, — не отрывая взгляда от племянницы, осадила её Селестия. У Кейденс же спросила: — Как твоя голова? — В порядке, — солгала та, чуть изогнув шею, дабы держать Луну в поле зрения. Принцесса ночи приняла свой обычный облик, какой Кейденс запомнила у неё после реформирования Элементами. Ну, почти приняла — поза выбивалась. Это извечное презрение всё ещё было написано на её мордочке, однако ему недоставало степенности. С такой сгорбленной спиной Луна выглядела скорее обиженно. — Плохая из тебя врунья, — копыто в золоте обхватило подбородок Кейденс и повернуло её голову обратно. — Позволь мне… Кобылица лишь отпрыгнула назад, врезавшись в стол и отправив серебряную посуду звенеть. Ни на удар, ни на тётушку она совершенно не обратила внимания. — Где Шайнинг? Что ты с ним сделала? Луна махнула крылом, словно желая смести все возможные тревоги. — Он в порядке. Спит снаружи. Если нам повезёт, посчитает весь день длинным сном. — Значит, по-твоему я стану ему лгать, прикрывая тебя? Голова тётушки Селли вклинилась прямо перед её носом. — Нет. Мы лишь просим тебя не поправлять его, если он вдруг ошибётся. — Мне плевать, как вы это перефразируете. Я не стану ему лгать! — Не станешь? — протянула Луна, взглянув блестящими от удовольствия и недавних слёз глазами. — Может, тогда и о своём сне заодно расскажешь? Кейденс напряглась и покраснела, не успев ещё даже вспомнить о чём конкретно речь. — Моём… сне? — Сие нормально вполне. Даже Тию временами одолевают такие… — принцесса ночи задумчиво покрутила копытом, — низменные фантазии. Тётя Селли нахмурилась и потёрла висок. — Луна, может, лучше помолчишь? — Я лишь пытаюсь… — Я прекрасно понимаю, что ты пытаешься, но у тебя не получается. Извинись. — Я не стану! — и вот она вновь стоит неприступно и гордо, сверху вниз глядя на всех, включая тётушку. — Тия, только ей здесь следует… Наконец-то тётя Селли отвернулась. Она расправила крылья и смерила взглядом Луну. — Меня совершенно не волнует, что ей следует и что не следует. Меня также не волнует, что ты её не выносишь. Меня не волнует, чем и как она тебя обидела. Кейденс — моя племянница, и ты перед ней извинишься за своё поведение, а после этого вспомнишь о приличиях и будешь относиться к ней с уважением и замолчишь, либо пойдёшь вон отсюда. Принцесса ночи стояла неподвижно и несгибаемо под гневом сестры, лишь слёзы струились по её крепко сжатой челюсти. — Она… Тётушкино крыло дёрнулось в направлении балкона. Луна медленно повернула голову и встретилась взглядом с Кейденс. С трудом вытягивая каждое слово, она заговорила: — Прости. — Объяснись. Заскрипев зубами, Луна проглотила вертевшийся на языке ответ. — Я была неправа, доводя тебя до белого каления, и мои шутки были неуместны. Также мне не следовало обращаться с тобой столь грубо и телепортировать твоего мужа. — И про сны. — Сны твои я никогда не посещала, и даже побывай я в них — другим об увиденном никогда бы не сказала. Лишь презренные могут повести себя так, — она обернулась к сестре, не переставая плакать. — Вы довольны, ваше высочество? С опавшими крыльями тётя Селли подступила ближе к Луне и приподняла голову той за подбородок. Луна резко отвернулась. Несколько напряжённых секунд никто не двигался; тётушка просто стояла с поднятым копытом. В конце концов оно опустилось на пол, подобно сорвавшемуся листу. Всё это не имело смысла. Их ауры полнились гибкостью и многообразием эмоций и окрасов, что сходились волнами тёмных вод вокруг двух кобыл, играя полные диссонансов мелодии и мелькая каплями лимонного сока в стакане молока. Кейденс провела языком по губам. Невозможно. Вынужденная любовь не могла быть такой многогранной. Хитрой и коварной, да, но не такой сложной. Для имитации таких аур Луне уже требовалось бы неслыханное мастерство, не говоря уж о том, чтобы дать тёте Селли нужную свободу для искреннего ответа. Тем временем последняя без лишних слов повернулась обратно к Кейденс. Лик её украшало хмурое неодобрение. — Теперь ты. Всё ещё дерзкий взгляд Кейденс скользнул по Луне, что отвернувшись кипела от злости. Если и было время, чтобы достучаться до тётушки, так это сейчас. — Нет. — Это не просьба, — тётя Селли ступила вперёд, каждым дюймом своей статной фигуры возвышаясь над племянницей. Холодный гнев всё сильней окрашивал её слова: — Луна моя сестра и моё сердце. Либо ты извинишься за свои поступки, либо в моём доме тебе будут не рады. Кейденс сосредоточилась, отодвинула эмоции в сторону и заговорила со спокойной уверенностью. — Она тебя использует. Она водит тебя за нос и… — Луна издала хриплый и злобный смешок. Зарычав, Кейденс попыталась не сбиться, всё ещё смотря на тётушку. — Я понимаю, любовь кажется реальной, однако это не так. Ты окружена грязной, испорченной ложью. Я не до конца осознаю механизм этого влияния, однако в силах его сломать. Я могу освободить тебя и показать правду. Кейденс не рассчитывала на успех своей мольбы. Та никогда не работала, ни с жертвами магии чейнджлингов, ни в более приземлённых случаях, однако принцесса всегда пыталась, в надежде обойтись без грубой силы. То ли магия, то ли собственное нежелание всегда мешали обманутым увидеть истину, принять, что реальная по их мнению любовь была лишь миражом райского счастья. Тётушка не оказалась исключением, голос её окрасился холодом разочарования. — Я надеялась, что ты сможешь понять, даже если остальные нет. Ты видишь её, видишь нашу любовь и всё же не способна в неё поверить? — Я вижу суть ваших чувств, простую насмешку над прекрасным. Луна твоя сестра, ты… — А будь иначе? Будь она простой кобылой, совершенно со мной не связанной, посчитала бы ты нашу любовь неискренней? — голос тёти Селли переменился, став более вызывающим. — Если у тебя есть доказательства помимо отвращения самое время озвучить их, облечь в слова. — Это неправильно! Она… — десятки вариантов пронеслись в голове принцессы, ни один из которых она не рискнула озвучить, — она твоя сестра! — Не имеет значения! — рыкнула тётушка, на мгновение поддавшись злости. — Я люблю её, Кейденс. Люблю столь же сильно, как и последние восемь веков. Последний кусочек пазла встал на место, и Кейденс наконец увидела изъян в своей теории. Тот узел в ауре, сгусток отвращения к себе, возник из-за Луны, не Твайлайт. Это следовало заметить раньше. Она должна была… — Но она тебя не любит. — Лживая ты поскакуха! — провизжала Луна, кидаясь на Кейденс, и лишь быстрые рефлексы тётушки удержали разъярённую кобылу. Она билась и брыкалась, непрестанно выкрикивая угрозы вперемешку с бранью, из которой Кейденс многие выражения услышала впервые. Однако, после пары секунд от бешенства принцессы не осталось и следа, и она вся обмякла и прижалась к сестре, меж всхлипами сбивчиво сыпя признаниями в любви и обещаниями сделать всё, чтобы оную доказать. Тётя Селли такого ожидала не больше Кейденс и неловко сменила отчаянную хватку на нежные объятия. Младшая принцесса тем временем не верила своим глазам. Эта Луна никак не вязалась у неё в голове с отстранённой и надменной кобылой, которую она знала и презирала. Всё пошло наперекосяк с самой первой их встречи, и с тех пор лишь ухудшалось. Обе оказались не готовы принять в свою жизнь нового аликорна, да ещё и внезапного члена семьи. К тому же самомнение Луны было столь высоким, что окружающих она воспринимала не иначе как жеребят, пытающихся влезть во «взрослые разговоры». — Луна? — спросила тётушка спустя время, чуть отстранившись. Та шмыгнула, вытерла нос копытом и посмотрела в сторону. — Мы… я в порядке. — Нет, ты… — Я в порядке! — Луна отвернулась полностью и села лицом к стене. — Я по копытам могу пересчитать разы, когда видела тебя такой. Два из которых незадолго после смерти родителей. — Тогда стоит полагать, ты знаешь меня не так хорошо, как думаешь, — снова шмыгнув, она встала и пошла к балкону. — Мне нужно проветриться. Тётя Селли позвала сестру, однако ответа не получила. Лишь звук взмаха крыльев донёсся от перил. В Солариуме воцарилась тишина. Тётушка смотрела на балкон, а Кейденс смотрела на неё. Мысли принцессы любви ворочались с трудом, словно утопая в розовом джеме. Их к тому же пронизывало неприятное онемение, как будто она проснулась от долгого сна и предстала перед осознанием иллюзорности последних «дней», сводящим на нет все её свершения и успехи. — Знаешь, в чём состоит моё первое воспоминание? — Кейденс чуть не вздрогнула от пустого голоса тётушки, словно перенёсшейся сейчас в другое место и время. — Самое старое, что я могу ясно вспомнить? Рождение Луны. Как она появилась из утробы моей матери под надрывные крики их обеих. Тётя Селли чуть дёрнула ушами. — Я помню, как весь год не могла усидеть на месте, в предвкушении встречи с маленькой сестрёнкой. Когда я наконец увидела её, с крохотными крыльями и рогом, прямо как у меня… — она замолчала, с мягким фырканьем качнув головой. — Я более не была одинока. У меня появилась подруга, что могла летать со мной и играть во все придуманные мной игры, тогда как остальные, не имевшие рога, не могли. Луна мне не только сестра, Кейденс, она — моя вечная спутница, моя лучшая подруга и мой якорь, что тянется сквозь века. Она единственная, кто без колебаний осудит моё решение и будет до конца отстаивать своё мнение, коль посчитает меня неправой. Единственная, кому я могу довериться по-настоящему искренне. С первых дней мы всё… почти всё встречали вместе. Столетиями мы поддерживали друг друга, как никто иной бы не смог. Пусть временами мы и сближались с простыми пони, они все представали лишь мимолётными знакомыми. Пока мы были друг у друга… Голос Селестии дрогнул, не выдержав напора накопленных эмоций. — Потом, в один из дней, её не стало. Я бросила её, поставила роль принцессы выше роли сестры, — белое крыло распахнулось, указывая на балкон, в то время как она продолжила, заливаясь слезами: — И платить пришлось ей! Она десятилетиями страдала, пока я не снизошла до того, чтобы заметить, но было поздно. Монстр уже сжал на ней свои когти. Тогда Элементы Гармонии не заточили Луну, нет, они наказали меня! Забрали от меня мою Лулу. На тысячу лет! Тысячу лет я водила по небу её лик, тысячу лет он преследовал меня… Принцесса замолкла, крепко сжала веки и закусила губу. Её копыто тщетно пыталось вытереть влагу с глаз. — Я осталась одна, впервые с самого детства. Потерянная и напуганная. Никому не верящая. Уж если на предательство пошла моя сестра… — покачав головой, Селестия судорожно вздохнула. — Мне нужен был кто-то, кому я могла довериться, с кем могла бы поговорить. Так что я начала воображать, будто Луна никуда не исчезала, а всё ещё была со мной. Всё ещё была моей младшей сестрёнкой. Её я представляла рядом, когда чувствовала себя потерянной или одинокой, когда мир становился слишком тяжёл для моих плеч. Только в ней я могла быть уверена, могла рыдать на её плече; обнимать и прижимать к себе одинокими ночами. Со временем всё легче и легче становилось поддерживать иллюзию, удерживать её дольше. Я могла представить касания и объятия, тепло её тела и запах шёрстки, и… я возжелала… Когда до меня дошло, что меня влечёт моя сестра, образ моей сестры, я тут же попыталась найти кого-то другого. Правда попыталась. Не так я хотела любить сестру. Однако ночи шли, а кроме Луны ни о ком более я помыслить не могла. Она являлась ко мне во снах, и прижимая её к себе, я становилась самой счастливой кобылой на свете. Луна ничего со мной не сделала, я справилась сама. Она лишь приняла меня. Её любовь ко мне так же сильна, как и моя к ней, и я никогда её больше не потеряю. На этом Селестия замолчала и выжидающе уставилась на племянницу. Кейденс не нашла в себе сил встретить её взгляд и опустила голову. Отрицание — последний её щит — было сломлено и открыло дорогу многим мыслям, которые до сей поры принцессе удавалось не замечать. Ей хотелось или, на худой конец, ей следовало бы оказаться больной. Две её тётушки были парой, они проводили вместе ночи… занимались сексом. Кейденс всегда избегала одновременных мыслей о сексе и Селестии, разделяя эти понятия, как поступали все простые пони, думающие о родителях. Но тётушка не была какой-то простой пони. Она была принцессой Селестией, приёмной матерью для любого в Эквестрии, кто захотел бы так считать. Все почтительно внимали ей, многие изо всех сил равнялись на неё, и Кейденс не была исключением. Селестия сказала… что-то — кобылица не расслышала. А когда её щеки коснулось копыто, она дёрнулась вбок и быстро отошла на пару шагов. — Не надо… — её взгляд уткнулся в пол, бессмысленно блуждая по узорам плит, пока разум хватался то за один безнадёжный сценарий, то за другой. — Что… что мне теперь делать? — То, что ты посчитаешь правильным. — Правильным? — Кейденс вскинула голову и уставилась на тётю красными, опухшими глазами. — Не осталось правильного! Ты спишь с собственной сестрой, в конце-то концов! Кобылица раздражённо отбежала от стола к стене и развернулась. — У нас есть законы против этого! Твои законы! И я не могу ничего рассказать, мне не поверят. А когда правда всплывёт — станут считать, что я вам потворствовала. Может, эквестрийцы и продолжат за тобой следовать, а вот мне с кристальными пони придётся тяжело. Грифоны назовут тебя лицемеркой и будут правы. Минотавры не захотят более иметь с тобой никаких дел. Как отреагирует Зебрика и Седельная Аравия я даже представить не берусь, но точно не улыбками и подарками. Кейденс двинулась к тётушке. — Но ты и так это всё знаешь, — её сердитый взгляд совершенно не вязался с мольбой в голосе. — Так что же мне делать, Селестия? Пожалуйста, скажи, что мне сделать, чтобы земля не загорелась у нас под копытами! Селестия не захотела, или не смогла, встретить взгляд племянницы. — До такого не дойдёт. — Почему ты так уверена? Откуда ты знаешь? Никто не идеален, даже ты. А Луна тем более! Кто-то из вас облажается рано или поздно. Копыто легло на холку младшей принцессы. — Мы храним тайну уже два года, и всё так и останется. Если у тебя нет на примете ещё кого-то с твоими талантами, нам нечего бояться. Мои маленькие пони веками не лицезрели меня в подобном свете, а Луна меньше всех вызывает у окружающих мысли о любовных романах. Кейденс фыркнула. — Книгоедки-затворницы с талантом к магии считаются за исключение? Селестия вздохнула. — Твайлайт всегда была исключением. Однако с ней я уже говорила и всё уладила. Рано или поздно её сердце перестанет болеть, и она сможет полюбить снова. Смахнув тётушкино копыто крылом — и заработав от последней удивлённый взгляд — розовая кобылица молча извлекла свиток, с которого всё и началось. — Это вот так ты всё уладила? Аура вокруг письма сменилась с голубой на золотую. Селестия поднесла к глазам развёрнутый лист и принялась читать, быстро бегая по строкам глазами. Чем дальше, тем несчастнее она становилась. Дойдя до конца, она перечитала послание снова, а потом ещё раз, и только после бросила его на стол. Тихий вздох сорвался с её губ, прежде чем принцесса вновь смогла взять себя в копыта. — Мы отправимся в Понивилль… — Нет, — покачала головой Селестия, — я виновата, мне и разбираться.