Я не люблю, когда мне лгут. Во благо? — это так не важно. Так люди душу продают. Мне иногда бывает страшно. Как лестно, когда знаешь правду, Когда воткнули в спину нож. Вы утолили свою жажду? И слезы снова, снова дрожь…
***
Менгеле быстро шёл по тёмному району. Тротуар и дорогу освещали всего два фонаря: в начале улицы и в середине. Людей вокруг и подавно не было; в два часа ночи или же в три часа утра — доктор не помнил точно. Помнил лишь то, как собственноручно приготовил яд, набрав небольшую дозу в шприц и забрав с собой. Почему он это делает? Йозеф тоже толком не знал. По идее нужно было сидеть дома и никуда не выходить, ожидая очередного переезда, но нет же… впервые в жизни Менгеле стало настолько кого-то жаль, что он отважился ещё на одно убийство, будучи опасным и разыскиваемым преступником. Такой безобидный человек, как Кристин, который волнуется и плачет из-за котёнка, поранившего лапку; спит, обнимая плюшевого медвежонка и одновременно с этим несёт бремя в виде прошлого за плечами, скрывает шрамы и душевную боль, не заслуживает столь ужасного отношения к себе. Жилище Луиса доктор узнал. Показания Алана он запомнил чётко: серый дом в конце улицы, зелёный забор, трансформаторная будка рядом. Ошибки быть не могло. Йозеф осторожно, чтобы не шуметь, открыл калитку, чтобы тем же путём вернуться обратно, и огляделся. На улице никого, лишь он один. В доме наркомана свет не горит, но сам Луис был точно там, Менгеле знал это и чувствовал. Участок выглядел почти заброшенным. Если бы Алан не выдал расположения своего приятеля, врач никогда бы не подумал, что здесь кто-то живёт. Выбитые и заколоченные окна на втором этаже, некошенная трава, свалка в виде дров и садовых инструментов на заднем дворе указывали, что хозяин данного дома отсутствует, хотя это было не так. Сам доктор знал, насколько обманчива внешность, взять в пример хотя бы его самого… Осторожных шагов изнутри слышать было практически невозможно. Йозеф проверил, не оставил ли следов на крыльце и дорожке, осторожно повернул ручку двери… и та поддалась! Здесь был сломан замок! Видимо, хозяин дома полностью уповал на то, что никто не захочет заходить в такое заброшенное место, поэтому и не починил его. «Это тебя и погубило, » — окидывая взглядом мрачный коридор, подумал Менгеле. Он был в перчатках, в одной руке держал шприц с ядом, а в другой — доску, если вдруг придётся защищаться. Первый этаж был пуст. Всюду пахло наркотиками, сыростью, табаком, пылью и какими-то остатками еды. В комнатах был ужасный бардак: вещи валялись тут и там, везде стояли какие-то пакеты; на кухне из приоткрытого крана капала вода, — этот звук очень раздражал в ночной тишине. Йозеф решил пойти на второй этаж. Лестница была старой и с первой ступеньки заскрипела рассохшимися досками. Закрыв глаза на секунду, доктор постоял немного, но ничего не произошло, и он продолжил подниматься. В первой же комнате взору открылось жалкое зрелище: Луис сидел на полу около выбитого окна, обхватив колени руками, и ужасно плакал. Его плечи сотрясались от безудержных непрекращающихся рыданий, но жалеть наркомана вовсе не хотелось. О нет-нет, только не это. Этот человек заслужил кое-что похуже… Видя, как беззащитен перед ним хозяин дома, Менгеле даже бросил доску на пол, заставив этим Луиса поднять голову. В лунном свете его лицо не выражало почти никаких эмоций, лишь слёзы зловеще поблёскивали в темноте. — Это вы, да? — спросил мужик почему-то совершенно безразлично. — Скажите ей, что я очень сожалею! Мне так жаль! Я ужасный! — Думаешь, отделаешься теперь одним извинением? — также спросил врач, решив нападать, — только вспомни, что ты сделал. — Я знаю! Я знаю! Я умолял её простить, а она… — После всего этого нет тебе прощения! Что ты надеялся услышать? «Хорошо, Луис, дорогой, я тебя прощаю»? Ты бил её, ты мучил её, наркоманил, курил, устраивал в квартире притон… — Мне очень жаль! — Луис опять захлебнулся в рыданиях, неразборчиво сказав что-то в своё оправдание. — Ты пропадал чёрт знает где, гулял и пил с друзьями, когда она так в тебе нуждалась. Кристин хотела поговорить с тобой, но ты снова её бил! — продолжал давить на больное Менгеле, — ты оставил ей множество шрамов. Ты причинил ей физическую и душевную боль… — Хватит! — взмолился наркоман, раскачиваясь из стороны в сторону, — хватит, умоляю! Пожалуйста! — За все свои проступки ты должен умереть, — врач шагнул вперёд, держа шприц с ядом. — Не бойся. Это почти не больно и к тому же — быстро. — А-а-а! — вдруг закричал Луис, вскочив и набросившись на доктора с какой-то арматурой в руке. Йозеф ожидал этого, поэтому сделал шаг в сторону, пропуская соперника вперёд, и воткнул шприц в его шею, введя яд прямо в сонную артерию. Мужик тут же повалился на бок, но доктор его придержал, оттащив к стене. — Ты же у нас наркоман, да? — продолжал говорить Менгеле уже с мёртвым, — так сделаем, чтобы всё было правдоподобно. Он взял заранее приготовленный жгут, обвязал чуть выше локтя Луиса, чтобы вены выпирали, и положил пустой шприц рядом. На коже мёртвого было множество проколов, причём свежих, поэтому понять, какой из них сделан недавно, просто невозможно. Когда кто-нибудь найдёт труп, то со стороны это будет выглядеть так, словно мужик сам ввёл себе смертельную дозу. И ни одного намёка на убийство. Экспертизу для такого ничтожества устраивать не будут, на то и надежда. — Ну вот и всё. Прощай, дружище.***
Доктор вернулся в свой дом, снял перчатки, бросив к остальным инструментам. Он только что убил человека (отвратительного, никчёмного, но всё ещё человека) и хоть привык это делать, всё равно чувствовал себя неважно. Сейчас Йозефу нужно было собраться с мыслями, окончательно упаковать чемодан, разобраться с документами; ещё проверить, не оставил ли он чего-то своего здесь, а потом уже придёт время уезжать, точнее — уплывать из этой страны. А пока… Менгеле тихо открывает дверь дома Кристин, неслышно проходит по тёмному коридору до гостиной, где спит девушка. Стол, на котором проводилась операция, тёмным привидением маячит в середине комнаты. Доктор кладёт на самый край тетрадь и лист бумаги с несколькими предложениями так, чтобы хозяйка дома увидела их сразу же после пробуждения. Потом врач замечает, что любимая плюшевая игрушка Кристин лежит на ковре, поблёскивая в темноте глазами-бусинками, и возвращает её хозяйке, одновременно поправляя сползшее на пол одеяло. Всё же Йозеф не может вспомнить о том, кто она такая и когда была в Аушвице на опытах. В сорок втором году в лагере было много детей, в том числе — рыжих. Все грязные, худые и коротко подстриженные. Ну как тут вспомнить? Девушка спит крепко, даже не догадываясь о том, что её бывшего жениха уже нет в живых, а в её доме сейчас находится опасный военный преступник. На мгновение у Менгеле возникает мысль о ещё одном убийстве. Жертва спит, ничего не подозревает — не составит труда тихо её зарезать. Всё же Кристин слишком много видела и знает о его перемещениях. Доктор честолюбив. Он берёт нож, колеблется секунду и… отрезает небольшую прядь рыжих волос как напоминание о той, что ему стало жаль. После этого Йозеф уходит, не позволяя себе больше здесь оставаться. Котёнок Чарли сидит в коридоре напротив двери и вопросительно глядит на худощавую фигуру во мраке. — Ты приглядывай за ней, ладно? — шепчет врач напоследок и уходит. Теперь навсегда.***
Утро следующего дня выдалось прекрасным, но не для всех. Увы, даже самое светлое и солнечное утро может быть печальным хотя бы даже для одного человека… Кристин проснулась от боли в плече. Первой мыслью было воспоминание о вчерашней операции: страх, застилающий глаза, а потом холодное безразличие. Почему она вдруг перестала бояться инструментов и всего остального? Наверное, на это как-то повлиял спокойный тон доктора Хельмута. «Надо будет потом спросить, » — решает девушка и с трудом, опираясь на больную руку, встаёт и тут же видит тетрадь и записку на краю стола. Голубые глаза впиваются в текст, состоящий из неровных букв, начерченных наспех рукой врача, а потом слёзы горечи и отчаяния застилают глаза. Кристин ещё никогда так быстро не бегала; ещё никогда так быстро не набирала короткий номер полиции. О, она ощущала, будто у неё за спиной, по крайней мере, выросли крылья. Руки тряслись, а сердце билось где-то в горле, кровь пульсировала в висках. Томительная минута ожидания, пока на том конце провода ответят, показалась ей вечностью. Кристин даже не узнала свой голос, когда дежурный сказал: «Говорите», — хриплый, словно у жаждущего путника в пустыне; почти чужой. Листок выпал из её дрожащих рук на пол; на нём виднелось всего несколько строчек, что так сильно взволновали девушку: «Не волнуйтесь, Кристин, Луис Вас больше не побеспокоит. Я разобрался с ним, хотя, думаю, даже этого будет мало, чтобы полностью искупить мою вину. Но слова, когда-то сказанные Вами, имеют смысл: «Прощать стоит. Просто удивить всех и быть добрее»… Через десять минут где-то вдалеке послышался вой полицейских сирен. Она спасена! Всё закончилось! Кристин выскочила из дома с котёнком на руках, наблюдая за тем, как сразу три машины останавливаются возле забора, и тут же бросилась к капитану с криком и слезами: — Он живёт в том доме! Арестуйте его! Арестуйте, умоляю! Отряд распределился по участку: люди в форме заняли позиции под окнами, держа оружие наготове. Трое человек вломились в дом, а следом за ними стали заходить другие. Кристин стояла рядом с капитаном, ожидая, что сейчас выведут его — врача, который ходил всё время в белой рубашке, улыбался и никогда не вызывал подозрений. Тогда она бы просто спросила: «Вы довольны?» И всё. Даже не кричала бы, не била его. Полицейские быстро проверили дом. Жертва увидела, как к ним направляется один из офицеров. Сейчас! Сейчас всё решится! Может, он скажет, что Менгеле уже мёртв — застрелен при сопротивлении, или же совершил самоубийство. Мужчина, тем временем, спешно подошёл к капитану, снял фуражку и вытер платком лоб. Он молчал примерно минуту, а потом выпалил: — Нет его! Мы всё проверили, — дом пустой абсолютно. Сбежал ваш доктор.***
— Как он выглядел? Опишите внешность. Может, есть какие-то особые приметы, — попросил капитан в третий раз, всё ещё наблюдая за тем, как вздрагивают плечи Кристин от плача. Девушка сидела на крыльце собственного дома абсолютно убитая горем и разочарованием. О, больше всего на свете она сейчас хотела бы умереть. Кристин винила себя за то, что была такой дурой и не узнала преступника, находившегося всё это время так близко, хотя тогда, в семнадцать лет, пообещала себе, что узнает своего мучителя из всех людей мира. Ненадолго успокоившись, она всё же рассказывает представителю закона приметы, которые были давно известны. Полицейский раздражённо сплёвывает на землю. Ничего нового. И на этот раз доктор смог сбежать, оставив их ни с чем. — Может быть, там что-то ещё найдётся. Новые тетради или оружие, — добавляет Кристин, надеясь хоть как-то помочь следствию. — Я даже не знала и не думала, что это… он. — Наши люди уже обыскивают этот дом. А сейчас доктор где, не знаете? Он не упоминал случайно? — Наверняка сбежал в другую страну. В последний раз я видела его вчера вечером. С тех пор могло многое поменяться. А Менгеле, тем временем, стоял на краю палубы лайнера «Ева», направлявшегося в столицу Бразилии. Он заплатил за билет; не скрываясь, взошел на борт и теперь выглядел как свой, ничем не выделяясь из толпы отдыхающего народа. — Хорошо. Он оставил ещё что-то кроме этой тетради? Девушка бросила взгляд на блокнот в кожаном переплете с ремешком, на первой странице которого крупными буквами было выведено: «Близнецы. Результаты опытов.» К горлу снова подкатил ком. Стоит ли говорить про записку? О, нет. Она всё равно никак не поможет следствию. Этот лист бумаги Кристин оставит себе на память о своей же глупости. В память о том, как жила рядом с известным преступником, который обманчивой внешностью и мягким характером смог её запутать и лишить бдительности. А ведь она прониклась симпатией к этому человеку, даже доверила ему жизнь, позволив провести ту операцию. Со временем всё забудется. Пройдут года; заживут раны, а шрамы сгладятся, но Кристин с содроганием и учащённым сердцебиением всё ещё будет вспоминать ту самую улыбку и перечитывать ужасные слова: «…«Прощать стоит. Просто удивить всех и быть добрее». Вы подарили мне прощение однажды, но сможете ли простить ещё раз? Искренне Ваш, Доктор Менгеле.1950