***
...Колёса чёрной «Ямахи» по инерции продолжали вращаться в воздухе, а к упавшему мотоциклисту уже спешила бригада медиков, тренер, обслуга мотодрома, охранники и просто праздные зеваки, ставшие свидетелями аварии на мототреке. Гонщик лежал без движения, и охрана, быстро оцепившая место происшествия, теперь теснила напирающую толпу, чтобы не мешала медикам делать свою работу, и зевакам из толпы, понаехавшим на финал Национального кубка со всех концов страны, и даже из Кореи, только и оставалось, что наблюдать за тем, что удастся увидеть, и комментировать впечатления. — Ой, смотрите, они его на носилки положили, а он не шевелится! И кровь, смотрите сколько! — Да не ори ты мне на ухо, дура шанхайская! Думала, приедешь из своей деревни в столицу, и можешь своим акцентом всех людей переглушить?! — Сама ты лоянская дура! Они его вперёд ногами понесли! Он мёртвый, он разбился! — Да обе вы дуры! Какой мёртвый, они его с головой не накрыли, и вперёд головой разворачивают! Наверняка такие же придурки зелёные, как и вы здесь обе! Видно, у него как у кошки, девять жизней! И эта не последняя. — А ну, тише! — раздался голос охранника. — Отодвиньтесь, дайте дорогу! Толпа гомонящей и шипящей шепотками массой, растеклась в стороны, давая дорогу медработникам с носилками, на которых недвижно лежал молодой парень в мотоэкипировке, но уже без шлема, и с лицом, залитым кровью. Глаза у парня были закрыты, а сквозь потёки крови нельзя было рассмотреть черты, но все и так слишком хорошо знали, какими должны быть черты лица этого человека, ведь это был не рядовой участник гонок, а неизменный чемпион Китая в течение уже нескольких лет, гордость нации — Лань Ванцзи. Именно поэтому «скорая» с ним внутри мчалась в больницу под милицейским конвоем. Гордость нации пострадала, но должна быть доставлена в лечебное учреждение без помех, и никакие пробки не должны этому помешать!***
Голос министра Лань Цижэня рассекал тишину больничных коридоров, словно стальной клинок, и возмущённые медсестрички, намеренные приструнить возмутителя спокойствия, увидев личность скандалиста, тут же спешили слиться со стеной, или провалиться в какую-нибудь дверь, только б на глаза не попадаться. Его здесь знали все. — Я тебе сказал, найти лучшего из лучших, а не этого фигляра! — Дядя, но Вэй Усянь действительно лучший специалист, — увещевал его главврач больницы Лань Сичэнь, по совместительству являющийся родным племянником крикливого министра, — с ним никто не сравнится, даже А-Яо! Тем более, что его нет в стране... Цижэнь затормозил настолько резко, что Сичэнь, идущий на полшага сзади едва не врезался в него. Он развернулся с покрасневшим злым лицом, и прошипел, махая пальцем перед носом у старшего племянника: — А ты... Со своим А-Яо... Ты лучше молчи! Не смей упоминать при мне этого мелкого мужеложца! Позорище! Я отослал его из страны на время, пока забудется тот... то происшествие, но если он... Если продолжит то же самое по приезде, я его навсегда сошлю! На Аляску! Нет, в Сибирь! Оленям рога править и грыжи якутам лечить! И ты знаешь, что я смогу, влияния у меня хватит! — Дядя, дядя, но не здесь же! — перепуганно заблеял Сичэнь. — Дядя, давайте пройдём в кабинет, там всё обсудим, ни к чему давать пищу ушам в стенах этого здания, это неподобающе, раз Вы заговорили о репутации! — О репутации? — Цижэнь возмущённо фыркнул, и опустил руку, сцепляя ладони за спиной. — О репутации ты тогда как раз не думал! Ты вообще не пойми каким местом думал! Такой публичный скандал, что вспоминать стыдно! Я тогда едва кресло не потерял по твоей милости, дорогой племянничек! Всё это он высказывал свистящим шёпотом, громким эхом отдающимся от стен больницы, пока они шли к кабинету Сичэня, и Сичэнь всю дорогу ёжился, пока за ними не захлопнулась дверь его личного кабинета. Сичэнь запер дверь на замок, и только тогда с перекошенным лицом повернулся к разглагольствующему дяде: — Позвольте напомнить Вам, дорогой дядюшка, что если уж говорить о мужеложцах, то вы с министром Вэнем... Цижэнь мгновенно запнулся и пошёл пятнами, затем подскочил к племяннику, и совершенно нормально, но тихим голосом проговорил: — Меня вместе с А-Ханем никто в такой ситуации не видел! И наших поцелуев на колесе обозрения никакие папарацци не снимали и в желтой прессе не выкладывали! Мы не сходим с ума настолько, чтобы афишировать свои отношения, не то что вы оба! И не говори мне, что это такое место, где и видеть-то были не должны! Парковые аттракционы — место публичное, а у вас у обоих, я смотрю, в одном месте детство заиграло, когда мозги стали как у детей?! Вы должны всегда помнить, в какой стране мы живём! — И притом, уже которое тысячелетие обычаи не меняются, — злобно процедил Сичэнь, — ещё бы камнями забили! Я разве виноват, что люблю мужчину? — Мгм, и притом настолько, что готов пустить по ветру все моральные ценности, и втоптать доброе имя семьи в грязь! — ехидно отозвался Цижэнь. — Дядя, — поморщился Сичэнь, — не надо громких слов, Вы не на трибуне. Вэй Усянь будет вести Ванцзи, и точка! Он скоро закончит его оперировать, и будет продолжать заниматься только ним одним вплоть до полного выздоровления, — и заметив, что Цижэнь собирается что-то сказать, продолжил, не давая открыть рот: — И если Вы так боитесь, что он совратит Вашего дорогого племянника, то можете не волноваться. И Усянь, и его брат, доктор Цзян Ваньинь — два абсолютных, законченных бабника. Кстати, доктор Цзян встречается с племянницей Вэнь Жоханя, кардиохирургом Вэнь Цин, если Вы не знали! И вроде бы, у них всё серьёзно. Лань Цижэнь возмущённо засопел. Конечно же, он знал. Но не стал ничего говорить.***
Цзян Ваньинь вот уже два дня как расстался с двоюродной племянницей Вэнь Жоханя, просто потому, что она, после целого года встреч и попытки пробного брака, набравшись храбрости, предложила ему вступить в брак настоящий, а он... элементарно испугался. Он до одури боялся того, что она будет каждое утро будить его своими хлёстким, как удары кнута, возгласами: — А ну, хорош спать! Всё Царство Небесное проспишь! И гнать на пробежку. То есть, пробежку-то он делать любил, но так, чтобы на неё его никто не гнал. И если погода херовая, то совсем из дома не выходить, только на работу. И ворчать, что он любит перец, а не корицу, и не горчицу. И любит собак (Фу! От них псиной несёт!), и носит штопаные носки (это не комильфо для ведущего реаниматолога!), и самое главное — любит орать на пару с названным братом по пятницам Юньмэнские срамные частушки после двух литрушек пива. Ну, такая у них обоих традиция! Так и что, избавляться от неё, чтобы Цин-Цин угодить? Да ещё и постоянно терпеть подозрительные взгляды её братца, который постоянно косится на него — не обижает ли доктор Цзян его сестру. Да она сама кого хошь обидит! Сожрёт, и не подавится, и нечего на него одного всех собак вешать! Твою мать! А сегодня уже пятница! И Усянь не вырвется теперь на пиво никак — у него новый больной, родной братец главврача, этого Сичэня. Редкостный зануда и выёбистый гондон, как и все эти Лани. Мотогонщик. Вот его на гонках и поломало. Ноги в говно, Усянь сам по кусочкам собирал, пластину поставил, но говорил, надо будет ещё что-то крепить, потому что там пиздец. И рука у него сломана. Хорошо, хоть хребет цел, но тоже, вроде, ушиблен. Ну, и на голове ссадина и шишка, мотошлем спас, а то бы... Ну, короче, он теперь должен как нянька, чуть ли не ночевать возле этого... Лань Ванцзи. А может, даже и ночевать придётся. Уже ведь ночевал. Даже раскладушку в больницу припёр. Её потом на топчан заменили, так ведь сто пудов удобнее. И на еженедельной пьянке ему брата не видать, как своих ушей без зеркала. Но Ваньинь понимает, чего уж! Работа есть работа, а личные эмоции в сторону. Его и самого сразу морозом по коже продрало, когда этого министерского племянника сюда привезли, так кошмарно он выглядел. Весь в крови, руки-ноги вывернуты — ну прямо живой мертвяк! А вот после операции уже ему надо было этого Ланя вытягивать. И опять вытягивать придётся, потому что операции ещё предстоят. Сколько надо, столько и придётся, потому что никому, мать его, Усянь кроме него такую работу не доверит. Да и некому. Хотя, будь его воля, Цзян Чэн бы наплевал на врачебный кодекс, и перекрыл бы этому говнюку кислород. Так как перекрыл ему его грёбаный братец, когда застал в ординаторской с банкой пива. И как результат — выговор и лишение премии. Блять! Как же он ненавидит всех этих Ланей! «Алкоголь на рабочем месте запрещён! В таком состоянии вы нанесете вред пациенту! Вы недостойны звания врача!» А ничего, что у него тогда горе было? Он же не делает так каждый день! Только когда с очередной девушкой ссорится, а Вэнь Цин не очередная — с ней у него было дольше, чем со всеми остальными. Давно бы плюнул, и уволился бы к гуевой матери из этого Ланятника, если бы, во-первых, не названный брат, работающий здесь ведущим хирургом, а во-вторых... Во-вторых, все знают, по какой причине главврач как Цербер на всех срывается. Его любовничка услали в Корею, подальше от Пресвятых Ланей, потому что этому мелкому созданию вздумалось осквернить своим поцелуем самого Сичэня, вот горе-то! И как старый козёл смог пережить такое, и не подохнуть?! Да ладно, эти гейские сосалки, хер бы с ними, чего там кто не видел, но ведь эта сцена угодила в прессу, потому что её видел и заснял какой-то папарацци, кол ему в глотку! А вот это уже для министра настоящий позор. Да ещё в Китае! Тут сроду таких не жаловали, обрезанными рукавами называли, и Цзян Чэн таких ненавидит. А тут ещё бери, да вот такому подчиняйся! И не вздумай показать, что таких не любишь! Цзян Чэн сплюнул в открытое по весеннему времени окно, потому что на пол плевать никогда ни себе ни другим не позволял — он прекрасно понимал, как нелегко мыть полы и в больницах, и вообще, и очень уважал труд санитарок. Сплюнул, и продолжил идти к заднему выходу, потому что курить хотелось зверски, а вот попадаться на глаза главврачу — вот это уж нет. Он открыл дверь наружу, и шагнул на крылечко, с наслаждением вдыхая воздух, напитанный запахом первой зелени. Вот хорошо, что Цин-Цин никогда не разрешала целовать себя на улице, а то ведь у неё тоже родственнички такие, что не дай Аллах. Тоже могли бы устроить им обоим выставку весёлых картинок. Ваньинь хмыкнул. Ну надо же, оказывается у Цин-Цин ещё и плюсы были! В нынешней ситуации это даже смешно. А как по его разумению, так сущий пиздец. Цзян Чэн воровато оглянулся, прежде чем достать из кармана брюк сигареты и прикурить, положив локти на перила. Фу-у-ух! Он с облегчением выдохнул струю дыма. Как себе хотят эти Лани, но он хотя бы так снимет стресс. Работа реаниматолога совсем не легка, тем более в такой клинике. За спиной хлопнула дверь. Цзян Чэн даже не обернулся. Ещё один любитель покурить. Ну что ж, крыльцо большое, места много. Он никому не мешает. Шаги приблизились. Наверное, попросят прикурить. Ну что ж, он не против, пускай себе! Просят... Главное, что здесь можно было отдохнуть от недреманного ока главврача. Он не курит, и сюда не ходит. Хоть в этом от него плюс. — Не найдётся ли у Вас лишней сигаретки, господин Цзян? — нерешительно прозвучало за спиной, и Ваньиню от этого голоса срочно захотелось съесть зажжённую сигарету, несмотря на мягкость просительного тона, которым задали вопрос. Вот же, помяни нечисть, а она тут как тут! Он крепче сжал челюсти, постаравшись взять себя в руки, и повернулся к просителю лицом. — Господин Лань? Мне конечно не жаль табака, но Вы же вроде не курите? Или уже м-м-м... начали? — он не смог удержаться от ехидного замечания, протягивая Сичэню полупустую пачку. Тот, на удивление кротко вздохнув, только молча вытащил из неё сигарету. Выражение лица у него было настолько прибитым, что Ваньинь интуитивно почувствовал, что с ним что-то произошло из ряда вон. А значит, можно вести себя более расслабленно. — Вы не стесняйтесь, если Вас дядя довёл, то берите лучше сразу две, тут одна не поможет, — выражение лица Цзян Ваньинь сотворил максимально понимающее, — а может Вам хлебнуть чего-нибудь для снятия напряжения? — он сказал, и прикусил губу, внезапно осознав, что он только что перегнул палку. Хрен его знает, какой гуй его дёрнул такое ляпнуть, да ещё тому, кто вообще не пьёт. Совсем. Ваньинь не знал, почему, но все Лани почему-то никогда не употребляли алкоголя. И никто не знал причины. Ваньинь мысленно стукнул себя по лбу. Он не думая, ударил начальника по больному месту, и может быть даже и не по одному. Так что если тот сейчас шибанёт его в ответ, то будет только прав. Ваньинь замер с протянутой рукой, в которой была сигаретная пачка, а Сичэнь серьёзно кивнул, взял ещё одну табачную палочку, и попросил: — Доктор Цзян, можно я от Вашей прикурю? Цзян Ваньинь кивнул, с интересом думая, сумеет ли его начальник закурить, ведь его никогда не видели курящим. Но, к его удивлению, тот прикурил от протянутой в руке тлеющей сигареты вполне уверенным жестом, и затянувшись, даже не закашлялся. Цзян Ваньинь мысленно сделал галочку, что его начальник не столь свят, как прикидывается, и видимо, давно уже курит, и поднёс к губам свою сигарету, чтобы докурить. Какое-то время они оба молча курили на крыльце, выходящем на задний двор больницы. Цзян Ваньинь избегал встречаться взглядом с начальником, в то время как тот отчего-то внимательно его рассматривал, и под этим взглядом ему было неуютно, словно у него на халате спереди огромное пятно. И он уже было открыл рот, чтобы спросить, что опять не так, как Лань Сичэнь в очередной раз выдохнул дым и вдруг спросил: — Сегодня пятница, если я не ошибаюсь, господин Цзян? Ваньинь молча кивнул, недоумевая и от вопроса, да и вообще от этого непривычно пристального взгляда начальства. Он незаметно оглядел себя спереди. Странно. Да что ж он вылупился?! На Цзян Чэне вроде цветы не растут? Но следующая фраза Сичэня повергла его в ступор. — Насколько мне известно, Вы привыкли проводить вечер пятницы в компании брата, но сегодня он занят, а Вы нет. Я могу составить Вам компанию?