(не)маленькая шалость.

      — Ты уверен в этом? — осторожно интересуется Минхо у сына, лежа на кровати и слабо сжимая руку Юнги. Хан сидел рядом, встревоженно пытаясь выглядеть в младшем альфе что-то, что хоть немного приблизит его к ответу на вопрос «что происходит?». А происходит то, что в ночь Юнги собрал вещи и выставил готовые сумки к двери. Папа хмурится, а альфа только крепче хватается за руку родителя, медленно кивая. Внутри поселилось ужасное чувство, и оно не только моральное — Юнги впервые осознает, что чувствовал Чимин.       — Я устал, пап. Мне нужно разобраться с моим омегой. Мне нужен он. Я люблю вас, но жить так уже невыносимо, — Юнги оглядывается на отца. — Поймите меня, — просит он у Хана не как сын, а как альфа, и тот отчетливо видит свой стержень в младшем.       — С самого начала это была глупая затея — отнимать вас друг от друга, — произносит альфа, укладывая руку на плечо Юнги. — Прости нас. Мы справимся, Юнги.       — Но не забывай нас, пожалуйста. Звони постоянно, — Минхо старается привстать, но сил у него почти нет, поэтому сын сам подаётся вперёд, обнимая его. — Ты так дорог для нас…       — Вы тоже, пап. Я буду помогать, хорошо? Устроюсь на работу. Береги себя, — Юнги сжимает веки до боли, отрываясь от ослабевшего тела родителя и обнимая теперь Хана. — Докладывай о нём, — тихо говорит он, и отец кивает ему.       Выходить из дома не больно, уезжать отсюда не больно, больно — это папа, которому вряд ли много времени осталось — врачи твердили о какой-то пользе дорогих препаратов, но на деле ему только хуже. Минхо уже давно не встаёт с постели, не может даже кружку держать в руке, а взгляд не горит теперь, как раньше, а медленно и верно угасает. Лимфатическая система дала первый сбой еще после рождения альфы, а сейчас совсем отказывалась нормально функционировать.       Юнги ясно понимает, что Чимин сейчас с кем-то, он буквально нутром чувствует прикосновения чужака, отчего злится, злится, злится.       Не на Чимина.       На себя.       Спустя пару часов езды всё стихает, но осадок неприятно оседает на всех органах. Юнги подхватывает телефон, ища контакт своего Чимина. Последний звонок входящий.       Пропущенный.       Целых девять месяцев назад.       Нажать на кнопку вызова нетрудно, слышать длинные гудки нетрудно, трудно — это произнесённое удивлённо-тихое «Юнги?».

***

      Хосок ластится даже во сне, прижимает к себе парня, так и не сумевшего заснуть после ванны. Альфа пересилил себя, запрещая пока брать омегу «по-взрослому», он лишь помог справиться с возбуждением, вновь отмечая важность чувств Чимина в первую очередь. И они дороже чоновых желаний.       А Чимин благодарен. Течка немного отступила, ведь какая-никакая разрядка получена, и омега теплится в объятьях Хосока, почти не сомневаясь в себе. С другой стороны, сомнения — неотъемлемая часть любого человека. А сложившаяся ситуация служит льготой.       На тумбочке рядом завибрировал телефон. Полночь. Какого чёрта?       Чимин, не будя альфу, тянется за мобильником и сонно потирает глаза, ожидая хоть маленькой видимости. — Какого чёрта?       На дисплее фотография старого друга, в сердце зарождающийся трепет, и пальцы трясутся. Омега аккуратно поднимается с кровати, уходя на кухню и ещё раз смотря на экран. И правда он. Такой (не) забытый, не (родной).       — Юнги?.. — почти шепотом отвечает Чимин, и на глазах проступает влага. Он слышит еле разборчивое дыхание, работающий двигатель машины, и, о боже! — сердце совершает многочисленные кульбиты только от этого.       — Чимин… — произнесённое этим голосом собственное имя кажется шуткой. Забавой судьбы. Серьёзно? Альфа появляется именно тогда, именно в тот момент, когда у Чимина всё начинает налаживаться.       Молчание, прерываемое только всхлипами, постепенно увеличивающимися в громкости и частоте. Юнги это слышит и закусывает губу — самому хочется рыдать, если честно.       — Чимин-а, я…       — Зачем ты звонишь? — перебивает его неожиданно грубый голос омеги, что нашёл силы и вытащил из глубины души старую обиду: Юнги оставил Чимина. Юнги игнорировал его. Ему было совсем плевать.       «Не знаю».       — Понятия не имею. Хотя бы за тем, чтобы сказать, что я еду к тебе.       Словно мир остановился. Чимин ошарашенно посмотрел в окно, на небо, не веря ушам.       — Почему?       — Потому что ты мой омега. Это очевидно.       — Я отнюдь не твой омега.       — Чимин-а, нам надо…       — Не надо нам, Мин Юнги. Не надо, — альфа практически не дышит — его опять перебили, и голова трещит то ли от злости, то ли от отчаяния. — Не появляйся в моей жизни сейчас. Только не тогда, когда я нашел своё. Только не тогда, когда я не нуждаюсь в тебе. Ты уехал, ничего не объяснив, а мне действительно нужны были эти объяснения. Но не теперь.       — Я хочу всё рассказать… Чимин, пожалуйста, — вдох омеги. Очень громкий. Болезненный. — Ты должен понять, эй… — выходит жалостливо и вообще не в стиле Мин Юнги. Альфа крепко сжимает руль, смотря вдаль: пустая дорога, небо без звёзд, туман и темнота, которая кажется вечной. Что это?       Это жизнь Юнги без Чимина.       — Не приближайся ко мне, — омега закрывает глаза, подавляя истерику. — Не вмешивайся в мою жизнь. У меня есть альфа. Мы любим друг друга, — звучит, как оправдание. И так не только для Юнги. — Мы истинные, — тихо выдыхает он, понимая причину вранья: больно. Юнги усмехается, но не истерично. Не зло. Никак. Это пустой звук, хоть и с отголосками разбитого в дребезги сердца (сердец).       — Чимин, я прошу. Дай мне… Прошу, — альфа останавливает машину, откидываясь на кресло. — Не хочешь меня видеть? Послушай тогда. Пожалуйста, это правда важно…       — Не для меня, Мин Юнги. Мне уже давно не важно.       Телефон летит в стену, оглушая громким стуком. Чимин еле держится на ногах, закрыв лицо руками. Из спальни доносится голос проснувшегося Хосока, и это служит началом сильной истерики. Омега взвыл, приседая и, спустя пару секунд, чувствуя прикосновения альфы. Тот не на шутку перепуганный, тянет омегу к себе, крепко обнимает и задерживает дыхание. Судорожно дышит.       — Солнце, — зовёт Хосок, не имея ни малейшего понятия о причине такого состояния. Чимин жмётся к нему и плачет, хватается за альфу, не отстраняясь ни на секунду — ему до жути обидно и больно, и Хосок поднимает младшего на руки, несёт на кровать, сжимает в объятиях сильно-сильно, хмурясь, ведь слушать рыдания и видеть зарёванного омегу не хочется совсем. Хочется разорвать на клочки того, кто этому поспособствовал.       А Юнги так и не заводит машину, глядя в пустоту (буквально, и во всех смыслах). Он сидит, до сих пор прижимая к уху мобильник, словно надеясь на то, что Чимин сейчас, прямо сейчас, скажет что-то. Однако короткие гудки говорят об обратном. Альфа рычит.       «Я не нуждаюсь в тебе».       «У меня есть альфа».       «Не приближайся ко мне».       «Мне не важно».       Поразительно, как простые слова могут ранить. Юнги знает, что он во всëм виновен. Что Чимин не заслуживал и не заслуживает этого. И альфа готов сделать всё, чтобы исправить это.       Кажется, будто надежды совсем нет.       Но Чимин соврал в одном.       — Какая истинность, Чимин-а, — слабо тянет в тишине Юнги. — Какой же истинный?.. Мы же с самого начала принадлежали друг другу…