горячая линия

худенькая, бледная и с растрепанными, словно из той самой пасты про тяночку, стеша, наспех оделась и вышла. она даже не глянула на него, когда ушла, – нет, убежала, – из комнаты. дверь не закрыла, попыталась, но не закрыла – свет из коридора тонкой полоской падал в комнату. саша шумно, будто весь воздух из лёгких, выдохнул, обдумывая это все. его не должно было отпустить сейчас, но ему показалось, будто у него уже начались отхода – мысли в голове перебивали друг друга, а самому ему сейчас хотелось свернуться в маленький-маленький комок. – блять, – тихо, хрипло и так, устало. не то, чтобы с грустью и печалью, так, словно человек с другого конца берега, долго-долго кричавший, сам себе сказал тихо так «не слышат». без боли. саша встал с кровати, застегнул ширинку и поднял свою толстовку с подоконника, закидывая ее на плечо. когда он вышел из комнаты, словил пару взглядов, но лишь прикусил губу и, умывшись в раковине – на кухне, потому что знал, что в ванной стеша, вышел на балкон. холодный ветер обдувал суховатый торс – саша считал, что художник должен быть голодным, но был чутка на спорте. парень достал из кармана стрельнутый у кого-то винстон, щёлкнул зажигалкой и глубоко втянулся. дверь балкона хлопнула и саша повернул голову. к нему вышел какой то парень, кириллом, вроде, представился – саша мимо ушей пропустил. пока они стояли в клубах горького дыма, паренёк попытался раскрутить смирнова на душевный диалог, но тот слился – да, он часто открывался разным людям невпопад, но не сейчас, сейчас ему нужен кто-то максимально свой: ему не нужна сейчас возможность услышать «чел, да ты куколд», или «да она просто шлюха, забудь» – ему нужна поддержка, п о д д е р ж к а. даже не словами, блять. тем временем стеша, заперевшись в душе, стоит перед раковиной, глядя в запотевшее зеркало. воздух тяжёлыми пластами ложится на тонкую кожу, а с мокрых волос стекает вода. стеша прикрывает глаза, ресницы липнут друг к другу, с трудом открывает их снова, чтобы посмотреть в свои глаза собственные – в объебосе, с зрачками на всю радужку, чтобы ещё раз спросить «до чего ты, сука, себя довела» в мыслях. губы выдают насмешку нервную, а потом и цельную фразу: – нахуя я это сделала? так, обречённо, но только чуть-чуть. руки, упирающиеся в раковину, дрожать начинают – приплыли. она закрывает глаза снова и сама не замечает, как стекает первая слезка, а дело потом закончить сложно – уж легче сесть около ванной и реветь навзрыд. тем временем саша, скуривая третью сигарету за раз, скидывает окурок и перебивает табачный вкус во рту липтоном на кухне, вылетает в прихожую, обувается и уходит. на улице ощущение использованости и одиночества давит сильно, до ужаса, но он сглатывает и ищет деньги по карманам, прикидывая, хватит ли ему на тэксу или нет. хватает. вызвав какое то такси, пишет флипперу, сможет ли он сейчас впустить сашу. странно, но тачка приезжает раньше, чем ответит виталик, но фладда уперто называет не свой адрес, а флипперовский. начинает его вызванивать, на третий раз сонный виталик отвечает, что да, конечно, блять, впустит, но саша знает, что сейчас поднял его из обожаемого им дневно-вечернего сна, когда он просто спал с четырех до двенадцати, а потом всю ночь задротил в какие-нибудь игры, и саша теперь проклят до четвертого колена и заговорен на обосрачку. у двери его встречает виталик в домашнем дедовском халате, над чем саша угарает, а потом вспоминает, что ему, вообще-то, грустно. виталик трет глаза: – ты из за этой, вот, как ее.. – стеша, – напомнил саша, – да, она. виталик посмотрел на него и вдруг прищурился, а потом подошёл ближе и глянул ему прямо в глаза. – ты чё, объебанный, блять? – полушепотом спросил ядрихинский. – ну, ешку сожрал, – пожал плечами саша. – пиздец, ну ты посмотри, во что тебя втягивают, – шутит он и впускает его к себе, закрывая за ним дверь. а потом всю ночь слушает о том, что же чувствует наш саша к ней, но если это из пары часов сократить в одну фразу мс кисули, будет «в общем, я ее люблю, а она меня нет». ну, правда, они ещё и потрахались. – пиздец блять, – тянет виталя после очередного эмоционального рассказа о том, какая же стеша, блять, красивая, и смотрит на сашу. а тот глазки прикрыл, голову откинул. уснул. устал, бедный. – черт ебанный, – усмехнулся виталик и накрыл смирнова пледом, мало ли, замёрзнет. ну, а то что в кресле спит это ничего, сам виноват, блядина, разбудил. а окна занавесить ядрихинский так и не удосужился, так что саша проснулся с первым лучом. сначала не поняв, где он, он начал вспоминать все и, тяжело вздохнув, протянул: – ебанный насвай.. вот так и звучали слова человека, достигшего крайней стадии понятия вообще всего, особенно того, что было вчера. сашок наш – птица гордая, это да, это конечно, но сейчас он открывает знакомый директ и пишет: «слушай, может встретимся, погуляем нормально, поговорим, что ли, а не как фанатики химсекса какие-то, ахаха» думает, отправлять или не отправлять около минуты, но отправляет все таки. в ответ ему «да, можем, но ненадолго совсем», что-то про работу и то, что времени не находится совсем, ужас. ну да, ну да. а потом написала, что они могут встретиться прям сейчас, и саша, конечно же, побежал к ней навстречу, любезно предупредив своего друга перед выходом из квартиры: – ядрихинский, я съебался! и хлопнула дверь. встретились они в ближайшем парке – красиво, сука: улица утренними лучами залита, людей мало совсем, все по работам-школам, или ещё не проснулись, и они вдвоем, около какого-то дерева, что сбросило листья – скоро ноябрь, за ним зима, противно в общем. саша занервничал, когда начал подходить к ней, и только вспомнил, что придется говорить. блять. он неуверенно положил ладонь на свою шею, прикусывая губу. – привет, – послышалось от нее. – привет, – быстро выпалил он, а потом глянул ей прямо в лицо, – скажи честно, я тебя пугаю?