лунный гамбит

            В воздухе летало все подряд: ярко-оранжевые языки пламени, огромные массы воды, что резко разрезали острые скалы, на плечи от перепадов температур сыпался лед, сдуваемый внезапными порывами ветра, равнодушные небеса расчеркивали разноцветные молнии. В двух словах... Момошики разошелся.             Безумно радостные восклицания тревожили непримечательную скромную пустыню, часть которой постепенно превращалась в настоящее поле боя с разнообразным ландшафтом. Земля сотрясалась с грациозными взмахами рук, вновь наполненными силой, тело податливо гнулось в сложных стойках и без проблем выкручивалось в связках, и наконец-то в мышцы вернулась былая идеальная растяжка, а ее принц упорно добивался долгие годы. Он развел раскрытые ладони в стороны, образовав в земле глубокий овраг, и, победно смиряя бездну, разразился низким смехом восторга — уже давно его не опьяняли эндорфины.             Ооцуцки тащился от своей сокрушающей миры мощи, что опять билась в груди.             Из тьмы ущелья робу поддувал прохладный ветерок, что поднимал и роскошные волосы, — внезапно ударившая в голову легкость размягчила Моши: она опускала плечи, расслабляла мимику, натянутые пальцы. Хотелось окончательно влиться в момент и закрыть глаза, но... он зарекся делать это.             Достаточно ебучих видений.             Чутье подсказывало, что наплыв новых чужих воспоминаний неизбежен, однако пока у него успешно получалось отвлекаться от невидимой грозовой тучи над головой. «С нетерпением» ждет добавку отборнейших страданий.             Боги, он сейчас, как папа перед сном, — в преддверии мучений. Ха, у отца и сына похожие судьбы...             Все-таки любимый тезис Ишшики — частичная правда.             В голове тут же возник образ загадочного мужчины с Печатью в виде ромба на подбородке. Те внимательные черные глаза... что-то скрывают. И связи в памяти привели его к нему не просто так, ведь стоило инопланетянину встретиться со взором Бозацу-сана... его сразу закинуло в старый зал охотников — к загадочному мужику.             Выходит... доджуцу господина Первого резонансом толкнуло Момоши к вероятному обладателю идентичных глаз, а именно... к Ишшики, вернее, к его Сосуду.             Поначалу заключение казалось абсурдным, ибо по данным разведки Кагуя убила коллегу тысячелетия назад, но назойливое ощущение давления, пустившее корни в груди с момента прибытия в сию убогую дыру, предупреждало о нем. И Урашики тревожило то же чувство — еще один тревожный знак.             Версия с останками, которые могли фонить, отпала, так как для трупов есть определенная норма испускаемой энергии, и знакомая очень тяжелая чакра явно не попадала в допустимый предел: дабы испускать столько энергии после смерти, нужно родиться минимум Такамимусби-самой.             Загвоздка в том, что трупа вообще может не быть.             В узоре не хватало детали: сразила ли сестрица Ишшики насмерть?             Бывший глава охотников за Плодами — живучий фрукт, вдобавок всю жизнь он только и делал, что готовился к битве с представителями королевской семьи. А принцесса могла по невнимательности упустить его. Одно Момоши понимал кристально чисто: она не пощадила мужчину. Зачем проявлять милость к ненавистному прошлому и всем, кто с ним связан? К чертям поубивать, и можно прыгать в новую жизнь... так решаются проблемы в их семье: забвением и разрывами связей, и наплевать, кому потом будет больно или плохо.             В общем, подытоживая, Ооцуцки-старшая, скорее всего, промахнулась.             К слову, загадочный мужчина неизвестным образом пробрался в закрытое измерение, созданное специально для заседаний главной Шестерки: члены высшего эшелона охотников являлись единственными обладателями пространственного ключа для создания портала туда. Координаты тайного зала были лишь в головах участников собрания и в свитках, что хранились в надежно защищенной секции Императорского архива, поэтому вероятность утечки данных исключается. Отсюда следует, что незнакомец неясным образом достал ключ от пропавшей Кагуи либо... перед ним никто иной, как Ишшики Ооцуцки, чудом выживший... и запечатанный.             Три тысячи лет.             Три гребаных тысячи лет сын великого Шодая Бозацу Мьекена выживал в заднице Вселенной — такова доля гордеца Ишшики? Да он смешон! Это насколько тупым слабаком нужно быть, чтобы позволить так опустить себя? Позор. Просто по-зор. Довыкаблучивался кретин однорогий. Хотя... на него, наверное, подействовали многочисленные проклятья Урашики. Спасибо дорогому братцу.             Момошики никогда не забудет тот знаменательный день, когда «будущая пара Наместников» раскололась. Вроде цинично радоваться страданиям, что несправедливо обрушились на разведчика, однако они во благо. Ишшики сам ненамеренно испортил отношения с ним и огреб сполна.             Коллега постоянно думал, что он гениальный и рассудительный, что полезное для него полезно для всех. Без исключений. И этот мудазвон при прекрасном знании характера и образа мышления Урашики позарился на самое дорогое ему...             На семью.             Пришелец до сих пор не вник, чем руководствовался глава охотников, когда вносил имя Кагуи в жеребьевку на жертву для Десятихвостого: может, он хотел убрать ее, ибо в последние годы их отношения пошли по наклонной; может, он боялся, что принцесса со временем уберет его; может, заполучив силу Богов, он хотел переплюнуть прошлое поколение; может, он хотел быть достойным служить рядом с царевичами... хотел быть достойным Урашики и, как следствие, избавиться от иссушающей его мелкую душонку вины.             Ишшики можно понять... С детства его опускали представители королевской ветки — в частности, дедушка, — спина ребенка постепенно гнулась под грузом обсуждаемых взрослыми проблем, связанных с сильнейшими мира сего, алых красок в картину добавляли многочисленные акты долбаного самопожертвования от родителей и тех же Кагуи с Урашики. Короче, на однорогую башку с поразительной регулярностью сыпались беды, а замкнутость подливала масла в огонь, заставляя отпрыска Шодайме вариться в топких мыслях и эмоциях, — никто не подозревал, что из умного пафосного мальчишки вырастет... подлое чмо. Воин просто... пропустил через себя все трагедии, травмы, злые слова, и потому пожелал защититься, впридачу защитив остатки милого сердцу. Далее роль сыграли эгоизм, прикрытый желанием решить все проблемы, старая неприязнь, затаенные обиды, и в конце концов... искры мании величия ослепили его.             Ишшики можно понять... но не оправдать.             Разрушься клан хоть миллиард раз за день — Ишшики был обязан чтить царскую ветку, как и другие Ооцуцки.             Ладно, допустим, эго не разрешало ему ставить кого-то выше себя, однако он нарушил обещание, данное покойному Бозацу-сану, которого он безмерно любил и уважал, и обещание... данное когда-то самому себе, — принц не был целиком уверен в существовании последнего, но, казалось, кровавые события ранней молодости должны были подвести к умозаключению, что необходимо стоять горой друг за друга.             Ишшики мог наобещать что-нибудь непосредственно и Урашики, раз тот осмелился вернуться в Столицу после сотен лет службы на краю космоса и заделался охотником за Плодами.             Братец вернулся, и дни снова заблестели счастьем... за что нужно благодарить именно однорогого коллегу, который отправился по делам на дальние рубежи и заскочил к старшему. Естественно, Момошики недоумевал: каким образом упертый Урашики вдруг забыл годы нарочного молчания и выслушал Ишшики. Интересный вопрос: что охотник ему наплел?.. Он бы тоже хотел научиться так мастерски манипулировать.             Правда...             ...подобные обольстительные слова в дальнейшем разбивают существ.             С новостью про положение Кагуи и отказом Ишшики что-либо менять душа Урашики разлетелась в щепки... как и весь прежний мир.             С побегом сестры заканчивается эпоха господства клана Ооцуцки во Вселенной. Заканчивается история двух родов, связанных нитью по указанию Небес. Заканчивается история братьев. Заканчивается старая жизнь, после которой новая и не началась.

— На вас не действует любовь... а только сила.

            Кагуя была полностью права...             Когда-то Момоши не думал, что последние фразы, которыми они обмолвятся, будут исполнены кривого равнодушия и разъедающего отчаяния.             Не такими их растили.             Не такому их учили.             Не такой пример им подавали.             Ох, нет! Не-е-ет! Нет, нет и нет! Неправильно перекладывать все на невинных детей!             Сука, если старшие хотели дать им все наилучшее, то следовало изолировать детей от конфликтов взрослых. А то с одной стороны — мама, долбящая репликой, что нужно стать сильнее отца, или конец света не за горами; со второй стороны — папа, периодически совершающий страшные вещи и подвергающий всех опасностям и страданиям; с третьей стороны — Бозацу-сан, мечущийся в попытках сберечь всех и вся, одновременно гоняясь за творящим херню другом.             Отдельного упоминания заслуживают «веселые» миссии, срачи из-за Императора, буквально сумасшедшая жертвенность папы, войны со всей космической швалью, что хотела порешить то весь клан, то правящие семьи отдельно, ибо Солнцеликая Никко-химе, Царь-дракон Тарине-но Микото, графиня Кудокутен и Полярная звезда Бозацу Мьекен нажили себе столько врагов, что не успевали отбиваться. Великолепная обстановка для воспитания детей. Ахуительная. Иных выражений нет.             Конечно после недюжинного количества испытаний и увиденных ужасов их отпрыскам захотелось обезопасить себя путем обретения силы, ведь лишь она могла отгородить от невзгод, — так уж подсказывал жизненный опыт. Если бы не сила, они, вероятно, даже бы не родились — куда там до любви? Надо бороться за выживание — поныть в подушку можно и ночью, если выпадет возможность не засидеться на Совете и благополучно добраться домой.             Черная бездна под ногами отчего-то напомнила находящуюся за Столицей пропасть с порталом в демоническое измерение. Ха, столько воды утекло... а крики в воспоминаниях не убавили громкости, накладываясь друг на друга, усиливаясь, пропадая в секунду.             Ничто не забыто. Шрамы вновь разодраны. Ну и хер с ними.             Он хлопнул в ладоши, шикнув от боли в глазах на них. Края оврага сошлись.             Моши, словно пушинка, опустился на мокрый и холодный от воды вулканический песок, который неприятно липнул к ступням. Паскудно без обуви и иных благ цивилизации... Может, попробовать выстругать себе гета? Займется делом наконец, заодно отдохнет от мрачных мыслей — говорят, что рукоделие помогает отвлечься.             Натрет мозоли, загонит занозы либо рассечет кожу импровизированным тесаком... И он совсем не склонен ко кропотливой работе — терпения не хватает, а ходить в кривом некомильфо, хоть щеголять не перед кем. Момоши всегда должен выглядеть аккуратно — за исключением разгара битв.             Опрятность — поистине царская привычка. От нее не избавиться.             Ему бы расческу... Перфекционизм требовал собранных волос, а возможности уложить их нет!             Недовольно поджав белые губы, принц, чтобы не отморозить задницу, сделал плоскую каменную поверхность, выступающую из песка, и сел. Ему бы подушку...             Хм, устроить себе ванную, что ли?.. Или что-то вроде горячих источников? Хотя бы это в его силах.             Он не спит, не потеет, не чувствует голод, а тяга к наслаждению осталась... Казалось бы, водные процедуры — рутинный ритуал, пускай позабытый из-за временных трудностей. Новое тело не расслаблялось точно уже более трех-четырех месяцев... и он не мог предугадать его реакцию. Вдруг новая оболочка не выносит продолжительного нахождения в горячей среде? Вот старому телу было фиолетово! И не хотелось стать привередой вроде отца, который как раз-таки ненавидел духоту, кипяток и любые проявления высоких температур.             Попытка не пытка. Придется проверить.             Момоши, не вставая с камня, лениво замахал руками, выстраивая нечто вроде маленького кратера с невысокой скалой у одного из краев, — он четко не представлял, что создает, руководствуясь лишь интуицией и воспоминаниями о комфорте. Вокруг вырисовывающегося «оазиса» начинали прорастать извилистые кроны деревьев: на ветках быстро распускались пышные кисточки белой глицинии, образуя благоухающий навес.             Юноша внезапно впал в ступор, пялясь на роскошные цветы.             Глициния — его самое первое воспоминание. Глициния росла в заброшенном саду дворца — там, где и персики. Глициния была чуть ли любимым деревом папы.             Она присутствовала везде в жизни Ооцуцки: дома, на одежде, в сердце. Она — подлинный символ королевской семьи, подлинный символ их утонченности, связи поколений, что переплетались подобно ветвям... Она — знак взаимного уважения и самой сокровенной, хрупкой нежности.             Множество маленьких цветочков манило его пропасть в них, утонуть...             Инопланетянин так и сделал.             Он, запнувшись о робу, встал с камня, протиснулся через стволы деревьев и прямо в одежде упал в воду, с глади которой исходил теплый пар. Моши убрал волосы с лица, перевернулся на спину и в блаженстве раскинул руки и ноги, наблюдая за маленькими беленькими цветочками вверху, что роняли тонкие лепестки вниз.             Плотный покров из зеленых листьев и пышных кисточек закрывал окружающую серость и сохранял в «живом уголке» приемлемую температуру.             Он столько пробыл во влаге и холоде... все из-за настроения Сосуда!             С минуту проглядев на плавно спускающиеся лепестки, принц снял мокрую одежду, закинул ее на высокий камень позади, по нос опустился в воду, зачем-то пуская пузырьки, и вытянул ноги. Благо, здесь он в круглом одиночестве, поэтому не стоит бояться, что кто-нибудь увидит, выскочит из портала или крючком удочки зацепит ухо.             Момошики оперся затылком на скользкий камень, полной грудью вдыхая согревающий клубящийся пар, насыщенный ярким сладостным ароматом глицинии, — вполне вероятно, что это сочетание быстро надоест, однако пока... можно балдеть.             А тот лысый мужик, случаем, не Тонери-сан, о котором твердил Урашики?..             Боги, только вылез из петли мыслей и опять! Задрало уже. Его мозг невыносим.             Ворчливо рыкнув, он недовольно уставился вверх, на цветы, что, по идее, должны приструнить напрасную ярость.             Медленные покачивания кисточек действительно оказывали какой-то терапевтический эффект: изнуренный рассудок постепенно укутывала сонливость, веки самопроизвольно опускались, напряжение вытекало сквозь кожу и растворялось в воде, оставляя лишь приятную, небеспокойную пустоту, которая со временем заполнится чем-то... полезным и воодушевляющим — ну, Момоши на это надеялся.             Только бы не уснуть, только бы не уснуть, только бы не уснуть... Нельзя!             Было бы прекрасно, если бы он мог воссоздать в руках копию реальной книги и отвлечься... Проклятье, не прокатит! За чтением уснуть проще.             Или же... попробовать отдаться грезам?..             Сдохнет от страха — так тому и быть! Надоело уже пересиливать себя. Вполне вероятно, что он пожалеет об этом решении, но да похрен. Опасения вытесняло тепло, что неспешно обосновывалось в нем. Нужно поддаться...             Посвежевший и отдохнувший Момошики, расчесывая пальцами жесткие спутанные локоны, украдкой наблюдал за потугами Сосуда и его братии победить одноглазого мужчину преклонного возраста, которого, кажется, звали Ао, — у этого типа наверняка была какая-то сопливая история, связанная с войной, упомянутой при разговоре в поезде — странной машине для передвижения. Старый хрыч чуть не зарезал человеческое дитя неизвестным инструментом... Лихо.             Здешний народец забавен: изобретает всякие штучки и механизмы, но их технологический прогресс все равно не сравнится с творениями гениев клана Ооцуцки, хотя есть, что почерпнуть. К примеру, в доме Узумаки имеется прибор, который выпускает горячий воздух, облегчая сушку волос, — невероятно удобная вещь. Принцу такая пригодилась бы.             Наконец-то поверженный Ао лежал на земле рядом с обломками башни.             — Сопереживаешь своим врагам?.. Ты такой же мягкотелый... как твой отец, — сипло упрекнул старик.             Сейчас Боруто будет молвить «поучительное» слово.             Парень глянул на команду через плечо и, конечно, завелся:             — Я наслышан о Вас от Катаске-сенсея, ‘ттебаса, — опять это слово-паразит. Подбешивает. — Как герой Скрытого Тумана Вы были непревзойденным шиноби, — сделав напряженную паузу, Узумаки твердо выдал: — Но за убийство наших товарищей прощения не ждите, — что-то новенькое... и справедливое. — Однако... как Вы сказали, назначение зависит от способа применения, поэтому, когда дело доходит до использования своей силы, разве человек не должен направлять ее в правильное русло?             Момошики закатил глаза — это произошло больше... рефлекторно.             То есть сын Лиса считает, что абсолютно все должны действовать в едином «правильном» направлении. А знает ли он, что «правильного» не существует, как и «неправильного»? На черное и белое не делятся даже Йорунатайо и Ооцуцки. И тем более помещать всех и вся в жесткие рамки ужасно тупо. Если кто-то желает применить свою силу для разрушения, пусть применяет! Личное дело каждого. Да, будут последствия, как при любых поступках, однако даже из горестей и насилия можно вынести важные уроки, получить мотивацию, цель... а можно слететь с катушек, стать одержимым местью или впасть в апатию, разочаровавшись в этом мучительном существовании.             Моши вдруг насторожил тонкий фон природной чакры во внешнем мире — почему людишки обожают пользоваться подобным нестабильным ресурсом? Опасно же...             Он пригляделся в импровизированный «портал» наружу и увидел... огромную жабу, которая, скорее всего, раздавила Ао.             Пиздец, не стоило отвлекаться!             Теплилась слабая надежда, что старший в команде справится с незнакомцем, но тот разделался с Конохамару поразительно быстро... из-за чего интерес к любителю земноводных стремительно вырос.             Гигантская жаба, маска, черный плащ со знакомым значком... Он видел похожий у мужчины из зала собрания Шестерки.             Неужели те двое... связаны?             Дела приняли неожиданный оборот: незнакомец решил убить всех, а значит... и его.             Мысли в голове тут же завертелись энергичнее: Момоши пытался придумать способ, как вырубить сознание Сосуда и защититься. Незнакомец может учудить что-угодно в любой момент, поэтому нужно быть готовым пересилить Боруто в любую секунду. Придется импровизировать, и похер на высокую вероятность того, что не хватит влияния и воли, — на кону выживание. Инопланетянин не прошел и четверть пути, дабы сдохнуть. Еще и так... унизительно. Боги, куда он катится, а?..             Старший команды резко вспыхнул оранжевым огнем — даже сквозь чужую оболочку лицо принца обдавал точно настоящий жар.             Не успел он и среагировать, как изнутри вновь грубо взяли силу, вырвав шокированный вздох.             Мальчишка активировал Карму. Сам. По собственному, крайне мощному желанию впоследствии стресса, что лишь спустя пару мгновений застыл под висками металлической тяжестью.             Боруто захотел спасти учителя, получил внушительный разряд адреналина, и под напором эмоций Печать податливо раскрылась, словно Сосуд пользовался ею сотни раз. Сын Лиса наконец-то сумел ковырнуть данные принца и применить их, пусть и не специально, ведь все-таки... во время владения чужой силой Сосуд направляют привычки, знания, инстинкты и страхи Хоста, которые входят в генетическую резервную копию. Простым языком: поглощение техники Стихии Огня произошло, можно сказать, автоматически, будто бы Узумаки уже умел проворачивать этот фокус.             Момошики заправил выбившуюся пудрово-лавандовую прядь за ухо, и губы сами растянулись в маленькой ухмылке:             — С почином нас, лисеныш.