— Да вот только... дело в том, что я все равно стою куда выше, и ты с первой секунды нашей встречи ощутила низость своего положения в моем присутствии.
Интересно, она вспоминает сии слова ровно так же часто, как и он?.. А ведь тогда правильнее было вообще не озвучивать клубящиеся мысли и тактично молчать по старой тактике, но нет! Он спустил себя с поводка и начал якобы ставить других на место... Для него это ново. Правда. Тысячи лет назад пришелец делал почти все втихую и практически никогда не лез на рожон, мастерски сдерживая ядовитую неприязнь до конца.... из-за чего возникали серьезные конфликты и недосказанности, однако это не волновало молодого аристократа. Раньше окружающие отмечали, что он добавлял какое-то презрение в свой расслабленный взгляд, но и они, и сам Ишшики часто путали его с привычным гордым равнодушием... или усталостью. И что происходит сейчас? Он легко выдает даже то, что хотел бы спрятать за душой. Из груди не испарялось очерняющее тревогой предчувствие, что «откровения» вскоре жестко отзеркалят в него. Возникает вопрос: кто из тех двоих осмелится? А может, он просто загоняется?.. Все-таки... у него гигантские проблемы с доверием, что переплетаются с безумной тягой к общению. Мерзкий коктейль. Мужчина прикрыл обреченность во вздохе и поднял глаза на ясное, подсвеченное ярким солнечным светом небо: уже полдень. — Джиген-сенсей, увидел там что-то интересное? — обыденно поддела Эйда, усаживаясь на траву под деревом. — Трещину в небосклоне? Ооцуцки удержался от того, чтобы закатить глаза. Отвлечься уже нельзя. Девушка и не подозревает, что он действительно знает, как выглядит разрезанное небо. — Нет, я просто устал возиться с тобой, — преспокойно обронил пришелец, тоже пошел в тень и опустился между деревом и качелей. — Скорее, устала здесь только я — ты и не вспотел. — Выдавить из меня хоть капельку пота — труднейшая задача, — для землян и вовсе невыполнимая. Она еле обиженно фыркнула: — Больно зазнаешься: найдется тот, кто уложит тебя на лопатки, — девушка резко повернулась к нему и, пристально сощурившись, наклонилась ближе к нему. — Где ты научился так драться? Ты не шиноби, не самурай. Может, боец АНБУ? Сложно отвечать на вопросы, учитывая то, что Эйда не посвящена в его тайну. И снова придется воспользоваться частичной правдой. — Я самоучка. Смотрел на других, повторял, вносил коррективы, совершенствовал стиль и с годами практики добился того, чему пытаюсь научить тебя. — То есть ты просто захотел уметь драться и в итоге вышел на уровень, до которого профи еще ого-го сколько пилить? Сказочка какая-то. — Ничего подобного. Надо всего лишь взять волю в кулак и уметь думать, — наверное, Эйда более менее способна только на второе... Однако грех не кинуть подкол: — К сожалению, надо учить тебя и этому. В ответной улыбке почему-то не скользила фальшь... Она наконец-то отпрянула, закинув руки за голову, облокотилась спиной на крону дерева, и громко сказала: — С такой нестерпимой языкастостью не успеешь. Я переживу тебя с вероятностью почти в сто процентов.Одиннадцать лет спустя
Жизнь умопомрачительно смешно пошутила над всеми ними. Он не успел выучить Эйду, а те опрометчивые слова обратились против нее же: разговорчивость вперемешку с даром, подаренным золотыми руками Амадо, зарыли девушку под землю буквально за год, ведь... никто не любит свидетелей собственных слабостей — тем более таких, что в мгновение ока могут сделать врагами всех с трудом обретенных союзников. Джиген поднялся из-за стола и подошел к товарищу, стоящему у каменной, чуть обросшей мхом перегородки, — лицо тотчас огладил теплый ветерок, что идеально соответствовал янтарному небу с персиковыми облачками. Он залез на перегородку, опустился на нее, свесив ноги, и расслабленно сгорбил плечи. При помощи воображения развалины города внизу на секунду превратились в чистые, аккуратные, выложенные брусчаткой и плиткой улочки: где-то ослепительно блестели элементы брони гуляющих вояк, где-то бегали дети, сбивая неторопливых прохожих. Изобретатель был прав: за три тысячи лет родная Столица могла превратиться... в похожие руины, потому не стоит утешаться мыслями о том, что Урашики и Момошики смогли удержать наследие предков в целости и сохранности или господин Хикаринаши со свитой воздержались от шанса покорить вражеский клан. В любом случае при возвращении каждый получит по заслугам, когда он наверстает упущенное. Боги, и если младший сын покойного Второго-самы дослужился до главы охотников и ему отдали пост ввиду «гибели» Ишшики — не забываем про симпатию Императора, — то выйдет неплохой анекдот. Что делать при таком раскладе — загадка, ибо упертый мелкий засранец вряд ли уступит высший пост в клане, — ха, столько воды утекло, а семьи Наместников все еще забивают на существование Нефритового, считая себя главнее... Даже через тысячелетия воин интуитивно убирает «верховного» правителя из иерархии, которой, между прочим, научился подчиняться после смерти Шодая и Нидайме. Вероятно, отцы хотели свергнуть старикана и установить двойственное правление, зачатое прародителями клана восьмиконечной звезды Аменомихоко и Аменомороками в древние времена, однако ничего существенного не предпринимали из-за одного ничтожного фактора, что, по идее, должен стоять в самом низу пирамиды приоритетов Наместников. Он про семью. Резня была задержана лишь ради их семей, правда... потом ситуация все равно скатилась в омут бесконечного сумасшествия, и кровавые ливни обливали уже не только народы Вселенной, а и тех, кого Наместники яростно пытались защитить. Пусть измерять и сравнивать свою жизнь с чужими — гиблое дело, однако... иногда казалось, что именно две правящие семьи настрадались в миллиарды раз больше других... словно несли наказание, и инопланетянин даже знал за что... В некоторой мере он всерьез полагал, что все беды накаркал Митеширо-сама: в день, когда родился Момо, шизоидный старик сказал, что дети сильнейших во Вселенной пришли в бренный мир искупать грехи своих родителей... Вспоминая, сколько несчастий они пережили, можно смело заключить: смесью их крови и слез отмывались грехи не одного поколения. Воин незаметно посмотрел на Амадо: древние пейзажи не поднимали в нем вихри чувств — Джиген таскал его сюда кучу раз, потому виды перестали вызывать бурный интерес. За годы они успели намотать по старому городу десятки тысяч кругов, заглянуть под каждый камень, взобраться на каждое здание, гору. В общем, они здесь местные. После краткого, будто накапливающего смелость вздоха изобретатель изрек: — Знаешь, что показал мне храм тогда... одиннадцать лет назад?.. Тогда он так и не повéдал ему... Почему же решил именно сейчас?.. — Это своеобразный сюрприз на годовщину? Амадо в утвердительном жесте вздернул седые брови и, безучастно наблюдая за закатным небом, продолжил: — Я оказался в какой-то горящей деревне, и мимо меня прошел ты: босой рогатый белокожий Ооцуцки с шестом, — хм, он посетил массу горящих мест. Яснее не стало. — Ты подошел к побитому Хааторесу, — о, Боги... — А потом вы начали разговаривать, — внезапно из-под очков в него воткнулся апатично-пытливый взор: — И ты не назвал ему свое имя.— Я был бы... рад узнать твое имя, амацубито... Ты не можешь его произнести, да?
— Почему святилище погрузило меня конкретно в это воспоминание? ...украденное у него принцессой. Гребаный хранитель выбрал идеальнейшую сцену: там Ишшики до невозможности холодный и жестокий, плюс, сохраняет тайну личности. Однако если намерение хозяина храма заключалось в перевороте мнения Амадо, то при обширной библиотеке чужой памяти следовало выбрать что-нибудь содержательнее и убедительнее, а не месть за кое-кого... дорогого. Лукавить незачем. — Ума не приложу... — он пожал плечами. — Хранитель хотел создать определенное впечатление... или отразить максимально настоящего меня. — А ты так считаешь? О чем он?.. — Считаю что?.. Настоящий ли я там?.. — в ответ кивок. Как всегда, от Амадо поступают вопросы на предмет самокопания... которое Ооцуцки не выносит. Он с сомнениями покривил губы. Рассуждения все же полезли наружу: — Я в очень редких случаях в соло иду ставить кого-то на место... очень редко настолько теряю равновесие, очень редко замахиваюсь на правителей целых народов. Храм показал тебе... правда особенную ситуацию, где я полностью ослеплен гневом и руководствуюсь только убивающим желанием заглушить... Мужчина неожиданно для себя запнулся — не знал, что дальше. И что заглушить? Бессилие? Горе, в направлении которого он права не имел и думать? Коллега спас положение: — Потом стало легче? — ладно, относительно спас. — На какое-то время да, но, когда я вернулся с боя, меня долго отчитывали, а потом снова ввергли в отчаяние плохими новостями... — детальные картинки в голове автоматически вызвали волну мурашек. Отчего эмоции не затухли?.. Чтоб не упасть в опостылевшие воспоминания, он с неуклюжим оптимизмом заключил: — Однако я неплохо развеялся: драка всяко лучше, чем коротать черные деньки в саду или не вылезать из комнаты. С минуту они слушали ветер, что будто уносил их мысли, продлевая странное, неуместное молчание. Не сумев угадать, зачем изобретатель поднял эту тему, Джиген отстраненно поинтересовался: — А зачем спросил?.. — Взбрело, и спросил, — как-то... наотмашь. — Я все же хочу знать, — не отрываясь от вида, сквозь усмешку выдохнул он. — Мне нельзя изъявить простое любопытство по поводу твоей персоны? Пришелец задавил секундную растерянность от проскользнувшего в вопросе раздражения. Необычно грубо для Амадо... и необычно оскорбительно для Ишшики. Может, он отвык от причуд коллеги?.. Они долговато — с два года — не общались так много, как раньше, из-за работы. Впридачу на Ооцуцки время от времени нападала мысль, что он надоел мужчине... Хотя... зачем врать самому себе? От товарища начало веять холодом еще десять лет назад, когда первые два творения земного гения пришлось утилизировать... по указанию его босса. На удивление, совесть тогда воздержалась от комментариев, разрешив на протяжении следующего десятилетия творить, что вздумается, — сказать «спасибо» нужно фанатичной цели, въевшейся в разум. А ведь он в который раз переступил мораль... переступил все увиденное, почувствованное — в противопоставлении с желанием вернуться домой значение всего остального испарилось. Больше его ничего не волновало: что правильно, неправильно, что человечно, бесчеловечно. Не волнует и сейчас. Но... Посредине ребер щемило едва воспаленное предчувствие... Во имя святых Небес, о нем и думать страшно. Казалось... его снова пытаются обвести вокруг пальца. И списывать то, что не давало спать, на давние неувязки по поводу доверия уже не удавалось. Он не может спросить в лоб — даже язык не поворачивался... Однако Амадо всегда открыт, вероятно, и между ними не должна опускаться завеса неловкости. У них не должно быть тайн, не должно быть личной жизни. Нет секретов, нет границы. И это инопланетянин сам себе напридумывал. Реальность иная: за яркими оранжевыми стеклами скрывается нечто, способное обратить в ледышку — только прикоснись. Ишшики не способен пробиться за янтарные стекла — дополнительное наказание судьбы. Изобретатель устало вздохнул и отошел от перегородки. — Пошли обратно. Ха, отличное предложение... Ооцуцки повернулся, пряча смуту поглубже в себя, спрыгнул на каменный пол и без усилий открыл портал — они вошли туда и очутились в сыром, слабо освещенном коридоре. Мужчины, не пропустив и звука, дошли до ближайшего зала, где сели за деревянный стол. Стараясь не придавать значения молчанию, Джиген переместил меж пальцев бокал вина, Амадо копался в телефоне... М-да, тоскливо... Вдруг в зал влетел запыхавшийся Кодо: он остановился в арке и оперся на стену, громко дыша. Товарищ опередил его в выяснении причины подобной активности, которая слегка превышала присущую рыжему парню: — Что случилось? Неудачный Сосуд сквозь отдышку прохрипел: — В Конохе... кха, на экзамен было совершено нападение каких-то неизвестных! — И? — Джиген мирно отпил напиток. — Они разгромили арену и забрали Седьмого Хокаге! — Похоже на бред, — вновь вставил он. — Очевидцы говорят, что один из неизвестных — мужчина крупного телосложения под два с половиной метра, — Кодо шумно втянул воздух и продолжил энергично тараторить: — А второй — маленького роста, но на каблуках, с кроличьими рогами и ходит в фате и охотничьей робе. ...что за херня?.. Пускай в него ударит молния, если это... В голове перепутались клубки судорожных размышлений, забивая ее до боли в висках. Ох, надо придержать коней! Память подняла эпизод за четыре года до Четвертой Мировой: у него появилась крохотная надежда, что они прибыли, когда несколько дней подряд перед сенсорами маячило две знакомые чакры, что после исчезли так же внезапно, как и появились, — это практически сто процентов был сбой в организме. Тогда он знатно перепугался... Блять, да не может быть! Нет, вообще может, однако вероятность их пришествия стремилась почти к нулю...Боги, неужели... ...они правда здесь?
Три месяца спустя
За последнее время Ишшики полюбил коротать часы в ветхом зале закрытого измерения, где три тысячи лет назад собиралась его Шестерка охотников за Плодами. Сия тенденция совершенно точно к лучшему: в его сознании перестали происходить короткие замыкания при упоминаниях прошлого. Пустое черное небо не давило на плечи, а не занятые каменные кресла с символами колец с томоэ не заставляли подрагивать от... одиночества. Три тысячи лет назад мужчина иногда сбегал сюда подумать, ибо после гибели отца много обязанностей взвалили на него и теперь даже в собственном доме нельзя было выслушать себя. За последние месяцы его жизнь потерпела крутые повороты. Он пустил все на самотек — пусть события развиваются произвольно. Все равно взращивание Древа неизбежно, кто бы не противостоял. В частности, речь об Амадо. Удивительно, что годы изоляции от социума совсем чуть-чуть затупили внимательность: он не сразу, но смог выделить возможного предателя. Догадка пока подкреплялась лишь интуицией, ленивыми наблюдениями и коротким воспоминанием о ненароком подслушанном разговоре коллеги и покойной Эйды. Когда нервную систему девушки полностью переписали, она стала видеть абсолютно все события, произошедшие на планете с момента ее рождения. И, конечно, в фокус Эйды попала решающая война. Подруга изобретателя мигом раскусила, что к чему, и, очевидно, объяснила мужчине, что никакого чуда и исполнения мечт не случится, — вот и причина его отстраненности в последующие десять лет. Амадо выбрал выживание вида, а не свое благополучие, — рыцарский поступок, достойный уважения. Джиген думал, что убрал Эйду вовремя, но сюрприз она все-таки оставила. А ведь в нем тлела надежда, что из-за ссоры с товарищем девушка так ничего и не разболтала, но... дуэт ученых несказанно изумил Ооцуцки. Оба переступили обиды и желания... Настоящие герои Земли. Наверное, Ишшики был слишком плохого мнения об Эйде, раз посчитал, что она перечеркнула Амадо навсегда, потому что отнять эмоцию любви — реально тяжкое и непростительное преступление. За день до модификации девушки «парочка» жестоко сцепилась по очередному поводу из прошлого, в котором воин ни капельки не разбирается и до сих пор. Он даже не мог влезть и разнять их... Тогда пришелец и узнал, насколько импульсивность может захватить товарища — то есть до такой степени, что после операции ты более не сумеешь ощутить тепло привязанности. Именно этот случай стискивал горло всякий раз, когда приходилось ложиться под скальпель. Может быть, какие-то годы после смерти Эйды и Деймона Амадо не верил в правду, но сейчас он с кем-то из Внутренних наверняка прет против Ишшики. Втихую. Поглядим на глубину могилы, вырытую искусными руками изобретателя... все же она для него. Встретится с Эйдой, они вместе подумают над ошибками и заключат, что зря выступили против могучего небесного существа. Хотелось поскорее узнать, к чему приведет их игра в кошки-мышки. Опасности нет: что землянин ему сделает? Натравит Кашина Коджи? Убьет собственноручно каким-нибудь приборчиком? Смехотворно. Однако не стоит сильно занижать товарища: его ум породил множество чудесных вещей, и он удержал периодически сдающего позиции Джигена на плаву. В Амадо переплетаются сказочный ум... и сказочная тупость, на чем он в конце концов и провалится. В случае подтверждения догадок в спине опять окажется нож. Ха, не впервой, но Ишшики не считал себя застрахованным от потери самообладания... А потом снова поджидает моральная усталость в тандеме с бездонной апатией, однако страдания ударят уже хотя бы дома, где можно попросить маму отрубить что-нибудь в нервной системе либо удалить особенно тяжкие воспоминания. Инопланетянин усиленно старался свыкнуться с тем, что там много чего переменилось, но теории скорбящей души превращались в пепел под сохраненным в ней светом родного солнца, что глаза так мечтали увидеть вновь. Жизнь наладится. Обязательно. Непривычно думать в подобном ключе из-за природного реализма и рациональности мышления... Взор случайно упал на верх спинки каменного трона напротив. Внимание захватил знак Риннегана с шестью томоэ — на него разом наложились картинки слепящего небо Вечного Цукуеми и... кровавых очей. Куда без них... «Посчастливится», и через месяцок-другой снова лицезрит чудеса богов... Кстати о них. Его вздорному коллеге из прошлого удалось загубить себя. Целую вечность назад Момошики до безумия боялся подохнуть и в итоге с позором проиграл кучке клопов. Ишшики думал, что принц взял в свои маленькие руки организацию охотников за Плодами и повзрослел, однако предсказания не сбылись. С младшим сыном Тарине-самы все гораздо прозаичнее — он даже Карму не оставил! Не стоило возлагать столько надежд на бестолковую сучью проблему, что умела лишь невыносимо надменно фыркать и цокать каблучками. В ушах постепенно возрастала громкость непонятного звона. Мужчина не сразу воспринял вроде бы обыденные последствия мигрени всерьез, но, когда назойливый звук сменился голосами... он выпал.— Каково смотреть на меня, понимая, что я фактически убью ее?
— Драматизируешь. Это долг, так что... я равнодушен.
— Всегда удивлялся вашим с Урашики различиям.
— Он дал другой ответ?..
— Да.
Под ребрами вдруг натянулось отдаленно знакомое, острое ощущение — грудь словно... продели иглой с толстой нитью. Он рефлекторно поднял глаза, будто хотел... застать кого-то... ...и на короткое, миллисекундное мгновение в него вперились расширенные запредельным шоком, лавандовые Бьякуганы, принадлежащие выглядывающей из-за трона невысокой миниатюрной фигуре в охотничьей робе. Через пару метров стоял чертов Момошики, без идеальной прически, с обломанными рогами, откровенно пугающий изможденностью в более острых, чем помнил инопланетянин, чертах. Очевидно, что Ооцуцки завис в сантиметре от эмоционального срыва. Что завело черствого, собранного юношу за линию сумасшествия?.. Или перед ним... фантазия? И откуда нить?.. Тоже привиделась? Потресканные белые губы дрогнули именем. Его именем. Первым и настоящим. Непривычно удивленный соклановец пропал. Растерянность выжала из горла тихое: — М-момошики?..***
Кошмары не его жизни уже неизвестно сколько прорезывались в душу с садистской медлительностью... слой за слоем, тщательно и разрушительно. Кошмары были равнодушны к тому, взвывает ли Моши от боли, сгибается ли пополам, даже через ткань вычерчивая пальцами царапины на груди в бесполезных попытках продырявить грудную клетку и выдрать из себя черную смолу. Кошмары бросали то в жар, то в холод, то в огненный гнев, то в страшное беспамятство. Они не щадили, как все и вся до этого, — у Богов иссякла креативность. Он с предвкушением ожидал, когда леденящие пальцы смерти свернут его тонкую шею, и одновременно не хотел уходить, когда стоял рядом с хрипло смеющимся четырнадцатилетним Драконом — ой, папой! — или наблюдал за мамой и Бозацу-саном, перебирающими документы в согревающих лучах медного заката. В какие-то моменты Ооцуцки, скрепя зубами, завидовал нежному счастью юности прошлой «великолепной четверки», а в другие... благодарил Небеса за рождение иной личностью в ином теле, ибо то, куда Урашики резко столкнул его... нельзя назвать жизнью мечты — подобное описание и близко не подходит. Кровоточащие сердца, метания от недоверия окружающим и самим себе, напрасные надежды, ложь во имя близких, физические мучения, смотреть на которые было, блять, невыносимо, — всю эту херню дорогой братец насильно впихнул ему в башку. Момоши точно прожил часть чужих жизней... заодно и краюшку собственной... прошлой... не такой... Поразительно, сколько любви расцвело среди трупов и копоти, и детство пролетало с радужной мыслью, что главное связывающее чувство вечно... Но, когда парень мокнул под ливнем в последний день старой эпохи, пришло понимание: старательно оберегаемая любовь испустила дух... А далее мир круто изменился, как и система ценностей, уклад клана, баланс во Вселенной... и окружающие существа, которые возненавидели друг друга и себя — плюс только в том, что они перестали быть жалкими. Частично. К примеру, на данный момент Момоши не в силах выбраться из состояния глубокой медитации уже, вероятно, недели. Ничтожно? Вне сомнений. Иронично, но, провалившись в память, он провел с родителями и учителем больше времени, чем при жизни, — преувеличивает... совсем малость. Заодно «повезло» глубже исследовать обратную сторону монеты, чего лучше бы не случилось... Не даром есть поговорка: меньше знаешь — крепче спишь. Боги, куда Урашики пропал, когда кулаки так и чешутся прописать ему в хайло? А, точно!!! Он подох! Бросил его рвать глотку от страданий! Настоящий старший брат! Дождливый пейзаж центральной площади Столицы, где беззвучно скорбел малыш Момо, залила темнота — воину оставалось гадать, что подстерегает дальше. По идее, показывать больше нечего, но разведчик обожал устраивать сюрпризы — приятные они или нет. Тело резко ослабло, как будто вмиг вырвали силы, и принц упал вперед... носом в песок. Скорее всего, слабость сигналит, что «путешествие назад в прошлое» окончательно извело организм: вскоре мозг просто отключится, чтоб устроить передых от проблемного хозяина. Естественно, нужно не упускать версию, что Сосуд снова бесконтрольно пользуется его энергией. Интересно, как истощение нервной системы повлияет на внутреннее измерение и на человеческое дитя в целом?.. Журчащая в низком тембре гордость напомнила, что он попал в новое видение, и заставила приподняться на локтях. — Я Ооцуцки Момошики, и я не проигрываю, — принес колючий ветерок из-за спины. Он тут же повернул голову назад, и подступившее к горлу удивление растянуло губы с неверящим смешком. Через шесть метров, на вершине бархана, рядом стояли серьезные Ишшики и Момошики: всем своим опасным, суровым — и уставшим — видом побитые парни старались внушить девяти демонам в низине, что разорвут их в клочья. Моши плоховато помнил этот момент и пока не понимал, зачем Урашики вывел его на первый план. Вроде рядовая битва... — Я Ооцуцки Ишшики. И, пожалуй, поддержу его, — ха, хоть в чем-то. — Я Ооцуцки Урашики, — с какой-то радостью продолжил череду израненный брат, который, прикладывая недюжинные усилия, влез на бархан и медленно встал на ноги, взявшись за плечи юношей. — И тоже терпеть не могу проигрывать. — Лег быстро, — синхронно ровно приказали ему воины, и тот... искренне громко рассмеялся. — Честь — быть с вами в команде, — традиционно проигнорировал их... Молодец. — Момошики, будь добр, наложи на него какую-нибудь технику, — неотрывно глядя вперед, попросил сын Шодая. — А то убьется. — Без меня вы не сладите, — более серьезно заявил старший брат и выпрямился: худощавый стан обрел зловещие черты. — К оружию, господа восьмиконечной звезды. — Я сейчас его сам прибью нахуй... — процедил сквозь зубы принц, сильно сжав рукояти мечей. — Твоя помощь, может быть, и не понадобится, — Урашики явно не хотел озвучивать эту «шутку» — Урашики, ты достаточно сделал. Предоставь их нам, — отчего Ишшики всегда так снисходителен к нему? Аж блевать хочется. — У вас глазки устали. Юноша едва скептично вскинул единственную бровь: — С чего взял? — Ишшики-сан, еще чуть-чуть и твои начнут кровоточить. Момо уже на пределе возможностей, ты — почти. — А ты потерял много крови и— — Риннеган не выжат до упора. Брат больше не потерпит возражений, потому отпрыск Первого быстро перешел к аргументам: — Будет неразумно использовать тебя на полную. — Круто выразился, спасибо, — саркастично растянул губы разведчик и немного сильнее сжал явно напряженное плечо Ишшики. Однорогий слегка непонимающе нахмурился: — Выразился как выразился: нам нужно в экстренной ситуации отмотать время. — У-у-у, к сожалению, отец запретил. Точнее... приказал, — папа действительно однажды запретил старшему сыну пользоваться способностями, ибо травматические эксперименты непоседливого чада искривляли пространство и время похлеще минимума Джогана. Урашики всем наглым видом показывал, что хочет, дабы воин начал упрашивать его: они оба обожают потешить самолюбие, но утверждаться за счет других в подобной ситуации... безответственно!.. И Момоши этим грешил. — Тогда это будет нашим секретом, — воу, их «командир» пошел на такие меры?.. Решил позволить разгуляться кому-то, кроме себя? Почему он не запомнил сие знаменательное событие?! Упустил шикарнейший материал для шантажа и подколов... Братец преувеличенно внимательно прищурился, вглядываясь в невозмутимые глаза Ишшики: — Наместники заметят искривление, и нам крышка. С каких пор ты идешь ва-банк? — Я действую, исходя из особенностей случая. Сейчас разумнее придержать твой Риннеган для более сильной атаки, чем ты сольешь последнюю энергию на что-то среднее в предстоящем бою. — Ты мне не указ, — очи Урашики угрожающе сверкнули светло-голубым огоньком перед активацией Риннегана. Он ввяжется в любую драку, чтобы выгородить других. Остальное не волнует. И напрасно. Удивительно, что Момоши из прошлого даже не попытался одернуть Урашики, — вероятно, парень избрал слежение за врагом, а не пустые споры, или его расслабила лень. Он не терпел, когда брат общался с сыном Первого-самы. Дело не в ревности и ни в чем похожем... проблема в ублюдке Ишшики, слишком часто загоняющем второго принца в смертельные ловушки. Тот просто... позволял ему умирать... У однорогого не хватало ума и сил, дабы беречь патлатого выдергу, что лез в каждую щель. Да, это ужасно трудная задача, однако... защита и поддержка королевских особ — главная обязанность рода Шодаев, с которой последний ее наследник не справился ни капельки. Наверное, покойный коллега перечеркнул завет предков и по прошествии трех сотен лет вбил последний клин в их семью результатами жеребьевки по парам среди охотников за Плодами: впервые в истории члена главной семьи поставили в положение жертвы. Ладно, были случаи, когда Ооцуцки соглашались на добровольной основе, но Кагуя не вызывалась. Частично в произошедшем повинны и сами царевичи: они предали забвению прошлое — то, что они представители монаршей ветви, то, чьи они дети, и то, какие великие свершения им уготованы. Они могли бы предотвратить беспредел, однако... холод и раздробленность от гниющего в них горя выстроили меж ними толстые стены, через которые не слышно ни шепота, ни крика. Фактически именно они дали добро на переиначивание устройства клана, отказавшись от титулов, решив начать «сначала»... а в реальности это «начало» — лживая иллюзия. Между прочим, сюда можно приплести маму, земля ей пухом, с госпожой Кудокутен, которые отвергли посты Наместников, чем и запустили цепочку реформ разрушения привычной системы, и в результате всех превращений у царской ветки забрали положенные с рождения привелегии, и древний титул Наместника исчез — на первое место встала должность главы организации охотников за Плодами. Не трудно догадаться, что через пару месяцев после смерти отца судьбы Ооцуцки легли на плечики Никко-химе, чахнущей и ослабленной. Мама не была существом драмы, подобно супругу, поэтому не билась в истериках — при детях, — продолжив предприятие прошлого дуэта Наместников. Казалось, что женщина держалась молодцом, но ее состояние здоровья говорило об обратном. Принцесса вновь оставляла за собой дорожки пыли, ненароком испепеляла предметы, просила не касаться ее, отлеживалась в постели неделями, потому что конечности не сохраняли структуру, рассыпаясь, — даже целебная чакра папы перестала помогать. Однако Солнцеликая попутно занималась бумагами, учила новеньких, полноценно контролировала охотников, — жизнь не останавливалась вокруг, но останавливалась... в ней. Проклятье, зачем он только подумал о маме?.. Он же ее— Нет, она попросила — он, как послушный сын, выполнил! Момоши здесь ни при чем! Их вынудили обстоятельства! ...или нет?.. Может, мама не видела смысла двигаться дальше? Может, считала, что пора уйти?.. Что пора оставить детей? Она подгадала момент, подставилась и... заставила его... сделать... это? Блять-блять-блять, невозможно! Мама не могла их бросить! Она не способна на настолько чудовищный поступок — совесть бы не позволила. Охотница всегда вставала горой за своих детей и в случаях, когда нужно было вставать против слетевшего с катушек отца. Она переступала безграничную любовь к мужу ради них. Они вне конкуренции. На первом и главнейшем месте. Они ее кровь, ее жизнь... ее солнышки. Боль в челюстях заострилась со скрипом сцепленных зубов, кулаки сжались, и ногти впились глубоко в чувствительные веки на ладонях — за грудиной вновь что-то трещало, рвалось, ломалось на мелкие осколочки, словно кто-то сидит в нем и специально устраивает беспорядок... Что еще осталось там?.. Как душа сохраняется раз за разом, потрясение за потрясением?.. Когда издевательству слабостью придет конец? Когда он вдохнет свободу?! Когда сможет не утопать в тревоге за закрытое сердце?!— Я Момошики Ооцуцки, и я не проигрываю.
Самодовольные слова пронеслись по мыслям, оставляя за собой спутанность и разруху. Его словно пронзило копьем, да вот только... из груди ничего не торчало. Нет проблем. Сейчас устроим. В руке появился штырь, и воин резким движением хотел вогнать палку в ребра, но... сон развеялся. Момошики наконец-то разлепил веки взаправду. И это не принесло каких-либо положительных эмоций. Он лежал на спине, прерывисто и часто затягивая воздух в легкие, — иногда получалось, иногда горло забивали противные всхлипы. Принц старался ухватиться за какую-то тему и успокоиться: к примеру, описывать металлическое небо или неприятный черный песок, однако в голову неустанно лезли родные голоса и чудилось, что над ним сидят они: осторожно гладят по неухоженным волосам и тихонько просят вставать, точно будят в поход рано утром. Каждый по очереди. И он не хотел их ни видеть, ни слышать. Они все покинули его. Разбили. Уничтожили. Инопланетянин сбивчиво нашептывал молитву на старом, как Вселенная, языке в надуманной надежде, что она призовет какого-нибудь Аменоминакануши и тот усмирит медленно надавливающую на грудь истерику. — К-кого я обма-анываю?.. — бессильно отпустил в небеса Моши и принял сидячее положение, зажимая очи подрагивающими ладонями. Это не задержит слезы. Он пообещал себе не плакать после срыва на озере в воспоминании о Наместниках... и не в состоянии сдержаться — пустые речи, к сожалению, не пустого существа. Думал, что полностью окунулся в хладнокровие и оно полностью заменило начинку души, но не тут-то было — канаты нервов лопнули, будто их и не укрепляли три тысячи лет. Годы шлифовки характера идеального Ооцуцки рюгу под хвост... Он опять неуравновешенный, расхлябанный шкет, хотя сии качества до конца и не улетучивались. Момоши, медленно приходя в относительную норму, небрежно вытер щеки белой робой. Соблазнительное желание выдрать ребра или вдосталь накричаться защипало тонкую кожу мурашками. Отчего мозг решил проецировать внутреннюю боль на слабенькое тело?.. Пятерня зарылась в прямые волосы и чуть оттянула светло-фиолетовые пряди, все же кормя щадящей болью голодных демонов юноши. Покатые плечи расслабленно опустились — гроза утихала. Белые губы искривила смутная усмешка, словно защемило нерв, — всего лишь последствие сумасшествия. Главное, что у него получилось очнуться, а то казалось, что схватит сердечный приступ на моментах вроде первой битвы Бозацу-сана и отца против деда Митеширо. М-да, понимание этой семейки уже не будет прежним... Теперь ясна причина отстраненности папы и дедушки... теперь вообще много чего сходится: почему родитель неохотно упоминал детство, почему он так привязан к Первому, почему старшие считали Императора мутным типом. Боги, и Бозацу-сан обоснованно прессовал Хикаринаши-саму! Не верится, что Кагуя и Урашики набрали столько воспоминаний и ни разу не воспользовались ими... Скорее всего, они поджидали чего-то либо назло повесили коллекцию тайн на шею младшему, ибо обид друг на друга море, а насолить — дело принципа. Одна молча свалила, второй, похоже, сдох, Наместники невесть где, появились подозрения, что назойливый коллега восстал из мертвых, нужно найти какого-то Тонери... навалилось слишком много. Момошики просто хотел успешно завершить миссию, вернуться домой и жить дальше — сука, не судилось! Придется изнывать от страха, пытаться не сомкнуть глаз, дабы не провалиться в очередное видение, придется разгребать беды миллионов поколений... Ну да, могучий Момошики Ооцуцки, искусный головорез и превосходный воин, должен за всех отдуваться. Ничего без него сделать не могут! Еще одно доказательство величия принца. Вдруг он заметил, что хватка в волосах перестала быть... ватной. Инопланетянин резво вскочил, ощущая возвращение прежней гибкости, — даже красные кольца в Риннеганах засветились ярче. Подозрительно... Неужели в теле Сосуда начался... перевес Кармы? Твою мать, с чертовым земным мальчишкой что-то происходит! Опять полез, куда не просят?! С ним и откинуться недолго! И как ему не раскроили черепушку за те несколько недель, пока Момоши скитался по чужой памяти? В груди забилась паника, срывая только-только нормализовавшееся дыхание. Следует срочно разведать обстановку, иначе Узумаки Боруто грозит гибель... и, соответственно, тому, кто прячется в нем. Не теряя времени, Моши сел в позу лотоса и сосредоточился, соединяясь с нервной системой Сосуда. И, конечно же, Боруто дрался с каким-то белокожим бугаем с уродскими зелеными бакенбардами, который был в три раза выше. Сорванец становится предсказуемым. Человеческое дитя яростно вело бой, однако уже подступала усталость: уровень чакры стремился к нулю, из-за чего собственная энергия Ооцуцки свободнее расходилась по телу. Захватить сознание и защититься не выйдет, потому что процент развития Кармы пока слишком мал. Единственный выход... отдать свою силу для последнего рывка и поставить в битве точку. В принципе, сын Лиса не пугливый, поэтому можно смело активировать Печать. Он положил ладони на песок, проделывая обычный ритуал выброса чакры. На удивление, на этот раз не возникало ощущения, что из него внаглую сосут энергию, — скорее, наоборот: за счет временной победы в «перетягивании каната» его влияние в новой оболочке крепчало. И это было просто ахуенно. Момошики вновь чувствовал внутри стержень. Воскрешение не за горами. ...наверное.