rebellion

донхёк совсем как ребёнок: стоит, надув губы, смотрит исподлобья со скрещёнными руками на груди и молчит уже минут пять. вот только злится сейчас он по-взрослому. рюкзак с минхёновыми вещами висит на спинке стула, пока сам минхён подпирает холодильник спиной. и донхёк бы с радостью испепелил минхёна взглядом, с самой макушки и до пят, чтобы от него осталась лишь гора пепла. но минхён стоит здесь, живой и невредимый, и почему-то тоже молчит. — если собрался поиграть в молчанку, то спешу напомнить, что ты пришёл ко мне в десять вечера, не я. — я знаю, что мог тебя задеть тем, что сказал утром… донхёк не даёт ему договорить. — задеть? от тебя это как плевок в душу. если у тебя есть сожаления по поводу меня — я не держу, не нужно жалости. я не пытаюсь спасти наши прошлые отношения, я пытаюсь построить новые. потому что ты мне очень нравишься, ли минхён. и сейчас я знаю тебя таким: с гитарой в руках, погружённым в игры до трёх ночи и с гнездом на голове по утрам. и я хочу, чтоб ты на меня смотрел, как на ли донхёка, которому двадцать, у которого зависимость от домашних растений и аллергия на мёд. я буду в порядке, пока ты будешь рядом. минхён качает головой и подходит так, чтобы упереться лбом в донхёково плечо. становится дико стыдно за свои слова, и всё, на что у него хватает сил — виновато обнять донхёка талию, не поднимая голову с чужого плеча. он боится, что его оттолкнут, но донхёк, хоть и не перестаёт злиться, всё же пропускает минхёновы пряди волос через пальцы, как песок. — я просто боюсь навредить тебе, – хрипит минхён. — я впервые за много лет засыпаю без страха. кошмары были до нашей встречи, есть сейчас и будут сниться в будущем. но ты, в отличие от остальных, не смотришь осуждающе. они все сбегали, называя меня психом, в то время как ты просто обеспокоен. если честно, это вселяет веру в человечество. минхён тоже не может сдержать смешка. — а я могу иначе? — не знаю, – донхёк сглатывает, — за последних несколько лет у меня не было тех, кого я мог бы назвать друзьями. я не знаю, чего ожидать от людей. — минхён понимает, что донхёк всё это время был готов к ножу в спине, даже от близких, потому что привык к этому. люди видят в нём вечно зажжённый огонь, но не хотят протянуть руку помощи, когда требуется, когда даже самый беззаботный человек просто ломается внутри. донхёк затаптывает свои переживания, зная, что ему не позволено оголять душу — ты настоящим никому не нужен. — тебя ломают такие люди, не я. я тебе нужен, – проговаривает минхён, чтобы убедиться в правильности собственных мыслей. всё становится на свои места. донхёк виснет у него на шее, и это кажется своеобразным жестом благодарности. минхён несёт отказывающегося отлипать донхёка до кровати и бросает на одеяло, как мешок картошки. комната наполняется смехом. — теперь мне можно поставить свои вещи на место? донхёк закатывает глаза. — когда ты уже переедешь ко мне? – укоризненно спрашивает он. — я, конечно, сторонник совместной жизни только после свадьбы, но ради тебя могу сделать исключение. — как скажешь. — для начала нужно хотя бы встречаться. — хорошо. это просто игра, которую донхёк начал, а минхён продолжил — так думает каждый из них. на деле же она закончилась задолго до разговора. они зависают в какой-то неловкой тишине. стрелка часов уже давно перевалила за двенадцать, на минхёнов телефон пришло около двадцати сообщений от джено, но никого это не волнует. никого не волнует, почему в какой-то момент донхёк сидит на чужих коленях, принимает поцелуи и позже сам оставляет их на минхёновой шее. минхён шумно выдыхает, между ними всё сейчас мягко-мягко, тягуче и вкусно; аккуратно оттягивает увлечённого, вырисовывающего на коже узоры языком донхёка, чтобы влажно поцеловать ещё раз, ещё раз прижаться к нему и затем поменяться местами. донхёк лежит с приоткрытым ртом и уже хнычет, пока с него стягивают джинсы. минхён хмыкает — кто же знал, что донхёк будет таким. но самому хочется не меньше. с первыми двумя пальцами у донхёка чуть ли не темнеет в глазах. минхён предельно осторожен, хотя надобности, как таковой, нет; завороженно смотрит на донхёкову вздымающуюся грудь и понимает, что футболка цвета лаванды всё же останется на нём. донхёк нуждающийся, немного театрально закусывает губу и переигрывает даже тогда, когда минхён добавляет третий палец. но на него всё равно хочется смотреть. донхёк идеально вписывается в белоснежную постель, в приглушенный свет, мимолётный шум улицы с приоткрытого окна. чужие пальцы двигаются вперёд-назад, растягивают, иногда меняя ритм, а минхён ничего не может сделать внезапным наплывом чувств — смотрит на лицо донхёка. обводит контур его челюсти губами. — я готов, минхён, я готов, – уверяет донхёк, выдыхая.— если твой член сейчас не будет внутри меня, то я уйду. будешь дрочить в одиночестве. минхён смеется, также снимает с себя штаны и лезет рукой под кровать, чтобы в коробке на ощупь найти презерватив. донхёк в удивлении вскидывает брови, но ничего не говорит. минхён также молчит о том, что однажды (по просьбе самого же донхёка) искал снотворное, не исключая, что пузырёк мог закатиться под кровать. тайник донхёка больше не является таковым. всего нескольких сантиметров хватает для того, что протяжной стон донхёка разлетелся по комнате. — ты так долго этого хотел, – дразнится минхён и раскаляет пламя, плавно двигаясь. — я же не виноват, что ты такой тугодум, – хрипит тот и сразу же жалеет о сказанном: в него входят на всю длину, выбивают скулёж редкими, но грубоватыми толчками. у донхёка перед глазами взрываются кометы и планеты. кажется, минхён тоже полон сюрпризов. он расставляет руки по обе стороны от донхёка и вбивается так, что у того не хватает сил говорить. донхёк не сдерживается от слова совсем — минхён наклоняется, кусает его за мочку уха, дразнится, делая то же самое с нижней губой. и чувствует мурашки по всему телу, потому что донхёк стонет прямо в рот, двигаясь на встречу, закидывает щиколотки минхёну на спину. минхён довольствуется тем, как донхёк облизывает губы из-за резкой смены скорости, и сам не может сдержать голос. надрачивает донхёку, размазывая липкую смазку по головке и чувствует горящие полосы на руке, по которой донхёк проводит короткими ногтями. воздух накаляется до такой степени, что они стонут в унисон, доходя то точки невозвратности. минхён молится всем богам, чтобы звукоизоляция в доме справилась со своей задачей. донхёк кончает, пачкает свою футболку и почти неслышно тянет минхёново имя, отчего тот, сделав ещё несколько глубоких толчков, доходит до пика вслед за донхёком. ему хорошо лишь от одной мысли, что донхёк открылся перед ним, позволил взять всего и без остатка. хочется лежать вечность, но хватает на минут десять, чтобы успокоить дыхание. донхёк снова проводит ногтями полосы, на пояснице, пока минхён лежит на нём и выдыхает горячий воздух в ключицы. они отлипают друг от друга только для того, чтобы по очереди сходить в душ. минхён натягивает свитшот и не сдерживает в себя в желании потрепать чужие, немного влажные волосы, когда донхёк сидит на кровати, сложив ноги по-турецки и скроллит ленту в инстаграме. слова становятся неуместными ни когда они забираются под одеяло с уже выключенным светом, ни когда лежат в тишине в попытках уснуть. утром минхён не избегает донхёка, а донхёк — минхёна. они сидят вместе на кухне, донхёк готовит завтрак, плавно перетекающий в обед, потому что проснулись они в полдень, а встали с кровати часом позже. но какая-то недосказанность всё равно их преследует. — я не жалею о вчерашнем. минхён не посмел бы. донхёк зависает с лопаткой в руке, а затем поворачивает голову и смотрит минхёну в глаза. — я тоже. и легко улыбается. ему улыбаются в ответ. между ними всё хорошо настолько, что хочется кричать от радости. у минхёна не осталось никаких сомнений. — теперь я могу поменять статус во всех аккаунтах, написав твой юзернейм с сердечком? — да. я люблю красное сухое, кстати.