Элисса из "Старых вязов"

Нет для отца более счастливого и одновременно более печального события, чем замужество любимой дочери. Эта радость и эта печаль вот-вот грозила обрушиться на уже начавшую седеть голову Арчибальда Эшфилда. Он строго взирал на потупившегося в пол молодого человека, по случаю гладко выбрившегося, надевшего лучший фрак и теребившего нервно поля в почтении снятого, очевидно, новехонького цилиндра. В этом джентльмене — уже не порывистом юноше, но ещё не серьезном мужчине — с трудом можно было узнать блистательного адвоката-солиситора, не то с безумным азартом, не то со стоической мудростью бравшегося за самые, как казалось, безнадежные дела, с отвагой державшегося перед взыскательными судьями и влиятельными оппонентами. Сегодня над ним вершился суд, и он ожидал приговора — решения сурового и прагматичного джентри Арчибальда Эшфилда. — Так значит вы, мистер Саттон, хотите жениться на моей старшей дочери? — Эшфилд поцокал языком и усмехнулся в усы. Он не ожидал, что деловые визиты Саттона, впервые явившегося в его дом с претензиями земельных арендаторов, желавших выпросить отсрочку уплаты ренты, зайдут настолько далеко. — Верно, — кивнул молодой адвокат. — Не буду ходить вокруг да около, мистер Саттон, я не люблю кривить душой и, подобно вашим коллегам, нести околесицу, я спрошу вас прямо: сможете ли вы обеспечить Беатрис? Молодой человек наконец поднял глаза, преисполненные решимостью: — Я зарабатываю достаточно, чтобы содержать дом, семью и слуг. В противном случае я бы и не вздумал жениться, — отчеканил он строго. — О, мистер Саттон, вопрос денег меня не интересует, — Эшфилд снова усмехнулся и расплылся в широкой доброжелательной улыбке. — Пусть мои владения по майорату и перейдут моему брату мистеру Ричарду — это вам должно быть хорошо известно, я уверен, он не оставит моих дочерей без пансиона. Я спрашиваю про то, сможете ли вы обеспечить Беатрис заботой и поддержкой? Любите ли вы ее? — Эшфилд остановился, заглянул прямо в глаза нежданному визитеру. — Кроме счастья мисс Эшфилд, ничто для меня не имеет значения, — ответил молодой адвокат, внимательно вглядываясь в тусклые бесстрастные глаза пожилого джентри и пытаясь прочесть в них свою судьбу, как иные изучают кофейную гущу, хрустальные шары или гадальные карты. Арчибальд Эшфилд удовлетворенно хмыкнул, сделал несколько тяжеловесных шагов, обойдя храбрившегося молодого человека, и оглядел его со всех сторон. Мистер Саттон, не шевелясь, искоса следил за движениями того, кого надеялся назвать своим тестем, и задавался немым вопросом, о чем думает почтенный джентри. Мысли мистера Эшфилда были далеко от этого кабинета. Он пытался припомнить каждый визит молодого адвоката за последний год — ровно столько времени прошло с их знакомства. Мистер Саттон иногда бывал в «Старых вязах» на обедах, реже — на вечерах (он ужасно не любил танцевать и приглашал дам лишь тогда, когда чувствовалась сильная нехватка кавалеров и отказ сочли бы верхом неприличия). Больше всего времени он проводил подле мистера Эшфилда, в его кабинете, разгребая жалобы арендаторов, составляя договоры ренты и купли-продажи, разрешая биржевые и земельные вопросы. А последние несколько месяцев он и вовсе был занят тем, что улаживал конфликт с Лоузерами — соседским семейством, члены которого хотя и носили графский титул и заседали в парламенте, все ж не брезговали похищать уголь из шахт Эшфилдов. Поскольку Эшфилды были недостаточно богаты, чтобы вести освоение всех своих шахт одинаково глубоко, и некоторые из них простаивали, то граф Лонсдейл, их сосед и знаменитый угольный магнат, предложил пару лет назад арендовать некоторые из них и осваивать за свой счет. Сторговались на тридцати пяти процентах в пользу Эшфилдов от рыночной стоимости добытого угля, но с недавних пор, изучая бухгалтерию по арендуемым шахтам, мистер Эшфилд обнаружил, что стоимость перевозки добытого угля несоразмерна указанному в отчетах количеству самого добытого угля, и заподозрил, что граф Лонсдейл утаивает его часть. Это деликатное дельце грозило в любое мгновение обернуться крупным скандалом, который обещал всколыхнуть политические круги аж в самом Лондоне, но Арчибальд Эшфилд доверил его юному мистеру Саттону и пока что ни на секунду не пожалел об этом. Конфликт решался аккуратно в досудебном порядке: и хотя Лоузеры пока твердо отказывались возмещать убытки, всё ж прекратили свои незаконные поползновения. Не без воздействия мистера Саттона, который вскоре после этого приобрел безграничную признательность и уважение Арчибальда Эшфилда. Но когда этот молодой человек, трудолюбивый и, казалось, ни о чем не помышлявший, кроме своей карьеры, успел заслужить любовь Беатрис — этого мистер Эшфилд не мог понять. Эти двое никогда не оказывали друг другу больше знаков внимания, чем того предписывали приличия, не разговаривали друг с другом больше, чем то было необходимо для поддержания спокойной светской беседы, не оставались наедине друг с другом и даже не поддерживали переписки. Как же мистер Эшфилд, в юности блиставший в лондонских салонах и искусный в светских интрижках, мог упустить из виду любовь, зародившуюся между его дочерью и его адвокатом, настолько, что теперь последний просит у него руки милой Беатрис? Мистер Эшфилд не мог поверить собственному неведению, собственной слепоте. Он поцокал раздумчиво языком и наконец произнес: — Хорошо было бы, мистер Саттон, испросить согласия не только у меня, но и у моей дочери. Молодой человек обнадеженно улыбнулся, видя, как просветлело хмурое лицо строгого джентри. — Мисс Эшфилд уже дала мне свое согласие. Теперь всё зависит только от вас, мистер… — И всё же, я бы хотел лично услышать волю Беатрис, — прервал он его, предупредительно подняв руку. — Подождите, я ее позову. Неторопливые шаги почтенного джентри вторили грохотанью маятника, покачивавшегося внутри огромных напольных часов из темного ореха. Мистер Эшфилд подошел к двери, раздумывая, где может находиться сейчас его дочь, но стоило ему распахнуть дверь, как в проеме шелохнулась светло-зеленая юбка. — Беатрис, тебя-то я и искал! — радостно протянул он, и в следующее мгновение в кабинет вошла раскрасневшаяся от стыда, пойманная на подслушивании девушка, на вид которой не было и двадцати лет, с ребячливым выражением лица, но внимательным и осмысленным взглядом, который придавал ей невозмутимо-серьезный вид. Заметив в кабинете мистера Саттона, она раскраснелась еще больше и поспешила потупиться в пол. — Беатрис, это правда, что ты дала свое согласие мистеру Саттону стать его супругой? — спросил мистер Эшфилд ласково. Сердце молодого адвоката учащенно забилось; он едва осмеливался смотреть в сторону мисс Эшфилд и мысленно молил о том, чтобы она не изменила своему слову, данному ему. — Да, папа. — Ты уверена в своем решении? — Да, папа. — Ты любишь его? Беатрис содрогнулась. Приподняв голову, она взглянула на мистера Саттона и, перехватив его нежный взгляд, в котором таилась тихая надежда, подтачиваемая червем сомнения, ответила: — Пожалуй, что так, папа. — Хорошо, — выдохнул добродушно Арчибальд Эшфилд и заточил дочь в отцовских объятиях. — Я рад, что ты так уверена в своем выборе, он действительно превосходен, — он подошел к мистеру Саттону и горячо пожал ему руку. Только сейчас молодой человек заметил выступившие слезы на щеках еще недавно бывшего суровым, но теперь растроганного мистера Эшфилда. — Я со спокойной душой отдаю вам свою дочь. Будьте счастливы! Сегодня же мы дадим в газету объявление о вашей помолвке, — он отошел к письменному столу и принялся искать бумагу и перо. — Подумать только, Беатрис выходит замуж, — бормотал он про себя, суетясь. — Нужно срочно отправить письмо Ричарду, он непременно должен узнать об этом. Беатрис вышла из кабинета. Мистер Саттон, откланявшись своему будущему тестю, поспешил последовать за ней. Он взял ее горячую руку и трепетно, весь дрожавший, неспособный поверить своему счастью, прижался к ней губами. — Мисс Эшфилд, вы плачете? — приподняв взгляд, обеспокоился он. — Это… это так волнительно, Эрнест… я ведь могу звать вас Эрнест, не правда ли? — едва вымолвила она, запинаясь. — Да, да, конечно, я только и ждал того, когда вы меня так назовете, — он сжимал ее руку так, как будто это было самое ценное, что он держал в своей жизни. — Только прошу взамен, позвольте мне называть вас Беатрис, ибо нет для меня ничего слаще вашего имени. — Я не могу сопротивляться вашему адвокатскому красноречию, — слабо улыбнулась она, и ямочки заиграли на ее щеках. — И все же, Эрнест, — она осеклась и резко переменилась в лице, — пока перед лицом Бога и людей вы не возьмете меня в жены, я не буду спокойна. Я ужасно боюсь, что свадьба может сорваться… — Что вы себе такое выдумали, Беатрис? Что же может ее сорвать? — Мало ли… — неопределенно пожала она плечами и отстранилась от него. «Зачем я только выдала свое волнение? — мысленно укорила она себя. — Если Эрнест узнает, он наверняка расторгнет помолвку. А если он узнает, он сделает всё, чтобы ее расторгнуть!» — охваченная смятением, она выдавила из себя улыбку: — Наверно, это какие-то мои странные фантазии! — извинение промелькнуло в ее тоне. — Не берите в голову! Пойдемте лучше в сад и объявим моей матушке и сестрице о нашей помолвке — хлопоты, которые они затеют, точно отвлекут меня от дурных мыслей. Они вышли из дома, прошли по тенистой узкой аллейке, скрывавшей их не только от глаз людских, но и от палящих лучей полуденного солнца, и наконец вышли в яблоневый сад. Зеленые плоды неторопливо качались на ветках, иногда срываясь и ударяясь, падали оземь, приобретая светло-коричневые пятна на тонкой кожуре. Там, где расстояние между яблонями было побольше, цвели крупные раскидистые розы разных оттенков — от молочно-белых до темно-красных. Вдоль дорожек сада неровным ковром стелились непослушные маргаритки. Эрнест шел подаль нее, наблюдая за ее легкой, но медленной поступью и за колыханием платья, опутывавшего ее ноги. С опущенной головой, перебиравшая бахрому на кончиках шали, небрежно накинутой на плечи, Беатрис явно о чем-то раздумывала. Как бы ему хотелось знать о чем! О светлом будущем, что ожидало их, или о скрытом мраком тайны прошлом? Она почувствовала его пристальный взгляд и обернулась. — Почему вы на меня так смотрите? — несмело произнесла она. Ее голос звучал так чисто и тонко, что Эрнест непроизвольно улыбнулся. — Ваш отец не слишком строг с вами… — невпопад отозвался он, припоминая слова мистера Эшфилда, когда тот застал Беатрис за подслушиванием. Произнеся это, Эрнест внезапно затих. Эрнест знал так мало о прошлом Беатрис, и раз она росла в отсутствие строгости, то мистер Эшфилд едва ли был осведомлен о жизни своей дочери больше самого Эрнеста — кто мог ручаться, что у этой девушки нет тайн? К чему еще эти намеки про то, что свадьба может не состояться? Подозрение закралось в пытливый разум влюбленного юноши, но тут же развеялось легкомысленным ответом Беатрис: — Зато мне показалось, что он был строг с вами. Я не думала, что он позовет меня, чтобы убедиться в моем согласии. Я ожидала от него большего доверия. — Он очень заботится о вас. Как и я, — а сам подумал: «Мне тоже следует больше доверять ей». Беатрис пожала плечами и, ненамеренная продолжать разговор, ускорила шаг. Еще не дойдя до беседки, где, верно, отдыхали миссис Эшфилд и ее младшая дочь, Эрнест услышал басистый голос своего университетского друга Генри Фицуильяма — майора седьмого гусарского полка, расположившегося в соседнем Кросскэнонби: получив ранение при Ватерлоо, он был отозван с континента и, не желая возвращаться в отчий дом — слишком тесный, чтобы разместить всех Фицуильямов, не нашел варианта лучше, чем снимать домик в этом маленьком городке недалеко от своих друзей — Эшфилдов. Для них он был, как принято говорить, «другом по наследству» — не одно поколение Эшфилдов и Фицуильямов имело тесную и крепкую дружбу, а потому часто гостил у них. После ранения он прихрамывал и опирался на трость, что придавало ему, однако, еще больше обаяния и делало более желанным гостем не только в «Старых вязах», но и во многих домах, обитатели которых были голодны до историй о военных походах и службе в одном из престижных полков. — … и не выдержав предательства, она бросилась в костер, — майор Фицуильям, сидевший подле вышивающих дам, как раз завершал свой рассказ, когда Беатрис и Эрнест подошли и надлежаще поприветствовали компанию. — Я очень рад вас видеть, майор Фицуильям, — Эрнест пожал ему руку. — Я тоже. Я приехал навестить мистера Эшфилда, но мне сказали, что он занят в своем кабинете. Полагаю, это все дело Лоузеров? — майор как-то пренебрежительно произнес имя титулованного семейства. — Мистер Эшфилд, несомненно, скоро освободится. И будьте добры, не напоминайте мне о Лоузерах. Хотя бы сегодня, — с загадочной улыбкой произнес Эрнест. Беатрис встрепенулась, услышав про Лоузеров. И хотя она не знала, в чем состоит спор между ее отцом и Лоузерами, ей не хотелось лишний раз вспоминать о них, а среди прочих вспоминать о нем. Особенно в день помолвки. Она поспешила перевести тему: — Майор Фицуильям, благодарю, что скрасили досуг миссис Эшфилд и мисс Элис. — Надеюсь, мои истории пришлись им по вкусу. Увы, мои познания в античности не так велики, как того хотелось бы… Всё ж я военный, а не ученый, — скромность Фицуильяма не была ложной и даже украшала его. Он прекрасно понимал, что время и служба в полку изрядно истощили его университетские знания, и он призывал на помощь все свои умственные способности, чтобы припомнить хоть что-то из истории, что могло бы развлечь миссис Эшфилд и, что важнее, мисс Элис, которую он по своей странной прихоти и по ее молчаливому одобрению, пользуясь привилегией давнего друга семьи, называл Элиссой. — Майор Фицуильям себя недооценивает, — простодушно отозвалась Элис, закрепляя ловко нитку в вырисовывавшемся вышитом узоре. — Беатрис, мистер Саттон, вы пропустили такую удивительную историю о Дидоне! Ах, она, должно быть, много страдала… — А быть может, Элисса, ее и вовсе не существовало, — заметил Фицуильям. — Нет, нет, — покачала головой девушка, и русые кудри сбились на ее маленьком лбу, — такое страдание имеет право на существование, такое страдание должно существовать, иначе нам нечем будет восхищаться. — Восхищаться можно и радостными событиями, милая Элис, — обратилась к ней миссис Эшфилд бархатным голосом, не отрываясь от вышивки. Она вышивала букетик цветов на белом бальном чулке, заодно укрепляя швы. — И как раз о таком радостном событии я и мистер Саттон хотели объявить, — Беатрис светилась от счастья, как бы предлагая своей матери, сестре и майору Фицуильяму самим разгадать эту простейшую загадку с неожиданным для них ответом. И выждав необходимую паузу, наконец сказала: — Мы помолвлены. В следующее мгновение на нее и Эрнеста обрушились долгие, многословные и восторженные поздравления. Пуще всех радовалась Элис: она восклицала, что не может поверить тому, что впервые в своей жизни увидит свадьбу и что это будет свадьба никого иного, а ее сестры. Она, словно дитя, носилась по беседке и по саду, уже придумывая, какими лентами и цветами она их украсит, где будут размещены стулья и столы для гостей, у какого портного они закажут платье для Беатрис и кого они пригласят. Миссис Эшфилд охотно помогала ей находить ответы на эти насущные вопросы, правда, одновременно прикидывая, сколько это будет стоить и на чем можно будет сэкономить. И если ожидания старшей дочери от свадьбы удовлетворить было легко, то умерить аппетиты Элис, задумавшей организовать грандиозное торжество и взволнованной этой идеей, было не так-то просто. Элис была убеждена, что нужно срочно ехать в Лондон, чтобы купить все необходимое для свадьбы и начать готовиться уже сейчас, она подбила майора Фицуильяма на это предприятие, но миссис Эшфилд, столь же практичная, как и ее муж, была непреклонна, и для Элис не оставалось ничего иного, как уступить авторитетному мнению материи, тем более что ни Беатрис, ни мистер Саттон не поддержали ее замечательной идеи. На следующее утро в газете было напечатано объявление о помолвке мистера Саттона и мисс Эшфилд, написанное ее отцом. Беатрис держала газету подле себя и любовно перечитывала его сотни раз, хотя в том и не было необходимости — текст объявления она прекрасно помнила наизусть и твердила его себе чуть ли не каждую свободную секунду. Твердила, чтобы отвлечься от тревожащей мысли: как отреагирует на ее помолвку он и остальные Лоузеры?