Элисса из "Старых вязов"

Несмотря на то, что вязовые аллеи и яблоневые сады уже терпели на себе жгучие рассеянные лучи полуденного солнца, а на кухне уже вовсю гремели кастрюлями и сковородками к обеду, Беатрис все еще не была одета и задумчиво расхаживала босая, в одной сорочке по своей комнате, то и дело кидая неловкий взгляд на свой стол, на котором нетерпеливо ожидали ее решения раскрытая чернильница и пустой листок бумаги. Прошло уже два дня, с тех пор как было дано объявление о ее помолвке с Эрнестом, и Эшфилды, казалось, целыми днями только и занимались, что разгребали корреспонденцию с поздравлениями, составляя благодарственные письма даже тем, с кем не общались последние лет десять. Свадьба, рождение и похороны — вот три события, которые по-настоящему волнуют людей и показывают истинные масштабы круга знакомств. Но среди всех этих аккуратных конвертиков, скрывавших в себе вычурные фразы, граничащие с пошлостью, теплые слова или сухие вежливые отписки, так и не нашелся тот, которого Беатрис боялась и ждала больше всего, — конверт от Лоузеров. Они будто проигнорировали тот факт, что дочь их соседа выходит замуж. «Конечно, для графа Лонсдейла мы слишком мелкие сошки, чтобы снисходить до нас с поздравлениями! — злилась она. — Вероятно, это всё Генри. Это он их убедил. Он, сын графа, не может принять то, что ему предпочли простого адвоката. Мог бы найти и более достойный способ, чем проигнорировать мою помолвку». Она рассерженно топнула ногой и с неудовольствием уселась за стол и взялась за перо. «И что мне теперь делать? Унизительно умолять его вернуть мои письма? Будь он хоть капельку джентельмен, мне бы не пришлось его об этом просить. Заставлять девушку просить — какая подлость со стороны мужчины! Как мне начать? Уважаемый мистер Генри Сесиль Лоузер, которого в каждом своем письме я имела неосторожность называть Генри, прошу вас в свете моего грядущего замужества вернуть мне мои письма, содержанием которых я не горжусь. Не то, что там было нечто постыдное, но, если Генри покажет их хоть одной живой душе, моя помолвка окажется под угрозой. А я ничем… ничем не дорожу так, как доверием Эрнеста», — Беатрис нервно сглотнула и, отложив в сторону перо, вновь встала и нависла над пустым листом бумаги. Маленькая бесцветная капля неторопливо растекалась по нему. «Я была так глупа. Каждое второе имя в моем карне было именем Генри Сесиля, каждый перерыв между танцами принадлежал ему, каждое его слово было встречено с улыбкой, на каждое его письмо находился теплый, пожалуй, слишком теплый, чтобы быть приличным, ответ… Я всё делала правильно как девушка, которой необходимо найти хорошую партию. Я всё делала так, как советовала мне мать. Она первая обратила внимание на то, что он и богат, и титулован, и ко мне неравнодушен; она велела ему подыграть. Я так и сделала. И быть может, окажись Генри чуть расторопнее или чуть более способным противостоять своей родне, верно, считающей меня недостаточно родовитой, я бы уже оказалась миссис Лоузер. Но все сложилось иначе, в моей жизни появился Эрнест, и вот я стараниями своей матушки нахожусь в двусмысленном положении, на грани позора и стыда без малейшего представления о том, как из него выйти». Беатрис продолжала бродить по своей комнате. Вдруг движение за окном привлекло ее внимание: к дому подъехала почтовая телега, и почтальон вскоре передал кому-то из слуг почту. Беатрис оживилась: «Вдруг Генри что-то написал или даже переслал мои письма!» — и принялась поспешно собираться. Но не успела она надеть еще чулки и платье, как в дверь ее комнаты постучались. — Это я, — раздался голос Элис, звучавший отчего-то очень слабо, едва слышно. — Входи, — отозвалась Беатрис, и в следующее мгновение на пороге ее комнаты с дрожащими губами и скомканным письмом в руках появилась расплаканная сестра. — Что стряслось? — Беатрис тут же подскочила к ней и, приобняв, поспешила усадить Элис на кровать. Элис растерянно смотрела по сторонам, будто не узнавая комнату, в которой бывала тысячи раз, в которой шушукалась с сестрой, поведывала ей свои секреты, обменивалась сплетнями и новостями, готовилась к балам. — Тебе лучше тоже присесть, — выдавила из себя со всхлипом Элис. Беатрис подчинилась и, присев рядом с ней, взяла ее руки, мертвой хваткой вцепившиеся в письмо. — Твоя свадьба отменяется. Резко стало не хватать воздуха, что-то душило за горло с нечеловеческой силой. Беатрис покачнулась, и, не сиди она на своей кровати, падения было б не избежать. Она нервно сглотнула, глубоко дыша, переваливаясь с ноги на ногу, едва их волоча, подошла к окну и распахнула его. Аромат яблок, источаемый садом, отдавал гнилью; удушливую вязкость источали листья старинных вязов. Она смотрела на слепящее солнце, на бесполезную суету бабочек у облетающего розового куста, и думала, как несправедлив, должно быть, этот мир, если в этот летний день, когда всё сверкает, танцует и поет, ее будущее оказывается под серьезной угрозой. Наконец, восстановив дыхание и обретя самообладание, Беатрис повернулась к сестре и безразличным тоном спросила: — Мистер Саттон что-то написал? Он порывает со мной? Элис застыла в изумлении и в следующее мгновение замахала руками. — Как ты себе такое и вообразить могла, Беатрис! Ни в коем разе! Беатрис выдохнула, но не успокоилась. «То, что этого не случилось сегодня, не значит, что этого не произойдет потом». — Тогда почему? — не понимала она. Элис вновь всхлипнула и, собравшись с силами, путанно забормотала: — Кузен Амос написал нам о смерти дядюшки Ричарда. Он, он… наш бедный дядюшка Рич свалился с лошади во время прогулки по лесу. Она чего-то испугалась… что-то спугнуло ее, она взбрыканула, и он свалился. Доктор ничем не смог помочь. Дядюшка Рич погиб… — Элис зашлась в рыданиях пуще прежнего, как будто, только сообщив новость своей сестре, по-настоящему осознала то, что больше она не услышит нравоучительно-забавных историй дядюшки Рича о его виккарской службе, его добродушного охотничьего хвастовства, не поиграет с ним в шарады, которые он с детским озорством собирал со всех своих знакомых и аккуратно записывал на карточках, которые хранил столь же бережно, как свою настольную Библию. Беатрис подсела к сестре и обняла ее. Элис содрогалась всем телом, будто ей было холодно; ее знобило. — Когда состоятся похороны? — тихо спросила Беатрис. — Они уже прошли. — Амос даже не пригласил нас! Не подумал, что нам тоже захочется проститься с дядюшкой Ричем! — Не сердись на него, Беатрис, его можно понять. Всё-таки он переживает куда большую утрату, чем мы, — она подняла свои раскрасневшиеся глаза, карий цвет которых от рыданий будто поблек и начал отдавать мшистой зеленью. — Ему нужно было уладить дела с передачей прихода. Наш приезд стал бы для него больше нагрузкой, чем утешением. — Ты права, Элис, безусловно права, — Беатрис еще крепче обняла свою мягкосердечную сестру, умевшую любить и прощать безусловно, оправдывавшую даже отъявленных преступников. — Я слишком давно не видела кузена Амоса, чтобы судить о нем как о человеке. Но почему он передает приход? Разве дядюшка не прочил его в викарии? — В письме он пишет, что стал помощником стряпчего, поэтому просит нас, — Элис поспешно развернула сжатое в кулаке письмо и, пробежавшись по нему глазами, зачитала: — «не беспокоиться о юридической стороне вопроса». — Получается, если дядюшка Рич умер, то кузен Амос становится наследником «Старых вязов»… — поразмыслила Беатрис, пытаясь вспомнить, каков был из себя кузен, но все воспоминания о нем относились к далекому детству, когда Амос еще учился в школе и приезжал к ним на рождественские праздники вместе с дядюшкой Ричем и тетушкой Джейн, почившей почти десять лет назад. — Он унаследует наше поместье, от него будет зависеть наше содержание, а мы даже не знаем, что он за человек! — усмехнулась она. — Человек, который больше десяти лет, не был в Кросскэноби и его окрестностях станет одним из крупнейших местных землевладельцев — какая нелепость! — она едва сдерживала раздиравший ее истерический смех. — Я думаю, стоит предложить отцу, чтобы он пригласил кузена Амоса и научил его управлению поместьем, ввел в курс здешних порядков, представил свету, — пробормотала Элис. — Это разумно, но я боюсь, что кузен Амос опять окажется слишком занят, чтобы увидеться с нами, — съехидничала Беатрис, но, услышав тяжелый вздох Элис, устыдилась собственных слов и, чтобы перевести тему, спросила: — Когда мать собирается к портному? Когда мы в последний раз надевали траурные платья, мы были совсем малютками. — Не далее, чем завтра, — за окном раздался грохот конских копыт и двуколки. — Слышишь, это она поехала за тканью. — Без нас? — Беатрис была готова возмутиться. — Она сказала, что не считает уместным тревожить нас мелкими хлопотами в это горестное время, — пожала плечами Элис. — Она считает, что ты должна быть очень расстроена тем, что твоя свадьба отложилась на время траура. Беатрис молчала. Действительно перенос свадьбы тревожил ее, но еще больше ее тревожило то, что Эрнест мог узнать о ее переписке с Генри Лоузером. В статусе жены переписка, конечно, б опорочила ее, но это бесчестье коснулось бы и самого Эрнеста, и он был бы вынужден предпринять все возможное, чтобы ее сокрыть; но в статусе невесты — ее ожидало не только бесчестье, ей грозил и разрыв помолвки, и сомнительность перспектив выйти замуж когда-либо впредь не только для нее, но и для Элис, которая абсолютно была ни при чем и даже не знала об этой переписке. — Что ж, — Беатрис с усилием улыбнулась, — пускай при выборе она снова советуется не с нами, а с модными журналами. Не очень многое в своей жизни женщина вольна выбирать. Элис снова тяжело вздохнула, и ее вздох растворился в непроницаемом молчании залитой солнечным светом комнаты.

***

Когда Эрнест вечером явился к Эшфилдам на ужин, дабы осведомить своего патрона о делах, он был удивлен, обнаружив за столом, что пожилой джентри пил вино больше обычного, был задумчиво-молчалив и вовсе не хотел слышать ни о ренте, ни об угле, ни о Лоузерах, а дамы, облаченные в темные платья, почти ничего не ели и лишь обменивались печальными многозначительными взглядами. Все еще радовавшийся свершившейся помолвке и продвижением в делах мистера Эшфилда, Эрнест чувствовал себя лишним в этом обществе. Наконец мистер Эшфилд, выпив еще один бокал вина под осуждающим взглядом жены, не выдержал тяготившего всех присутствующих, но необходимого молчания: — Мистер Саттон, вы, видимо, еще не в курсе, что мой брат Ричард погиб… при весьма нелепых обстоятельствах. Впрочем, что в нашей жизни не нелепо? — он самостоятельно дрожавшей рукой подлил себе вино. Два бордовых пятна проступили на белой скатерти. Губы миссис Эшфилд презрительно скривились, но никак иначе она не выказала своего неудовольствия. Эрнест поджал губы, посмотрел на Беатрис и, прочитав невыразимое сожаление в ее темных глазах, казавшихся еще более темными от ее облачения и света свечей, слабо рассеивающего сгущавшиеся сумерки, с присущей ему галантностью произнес: — Мне очень жаль слышать это. Мои соболезнования вашей семье. Как понимаю, наша свадьба с мисс Эшфилд откладывается, — сухо звучали его слова, и Беатрис поежилась. «Неровен час, он и вовсе отменит нашу свадьбу — так же сухо и безразлично», — подумалось ей, и она почувствовала, как ее воротит от еды, ей захотелось выйти из-за стола. — К сожалению… — покачал головой мистер Эшфилд. — Зато у нас будет больше времени на подготовку, — отозвалась миссис Эшфилд, одарив Беатрис таким взглядом, что девушка поняла: мать не особо довольна ее выбором и не оставляет надежды на то, что ее переписка с Генри Лоузером продолжится. — Свадьбы — дело хлопотное, и справленные на скорую руку, обычно имеют мещанский характер. Эрнест, смущенный ее комментарием, явно направленным против него, с угодливой улыбкой кивнул, делая вид, что соглашается с мнением почтенной женщины. «Кому судить о мещанстве, как не вам, матушка», — подумала про себя Беатрис, припоминая то, о чем помнили все в округе, но из уважения к Арчибальду Эшфилду не говорили вслух — о происхождении миссис Эшфилд, происходившей из семьи богатого коммерсанта. — К тому же, мы должны убедиться, что большинство приглашенных сможет присутствовать! — добавила Элис. — Если кузен Амос не сможет приехать на свадьбу, это будет ужасно, особенно теперь, когда он наследник «Старых вязов»… — Элис осеклась. Когда они играли детьми, она даже подумать не могла, что ее кузен, росший в двухэтажном коттеджике викария при бедном приходе, когда-то станет равным ей, а то и выше ее, будет владеть огромным старинным особняком, в котором она когда-то росла. — Конечно, мы пригласим кузена Амоса! — довольно воскликнул развеявшийся от вина мистер Эшфилд. — И даже раньше, чем на свадьбу. Я напишу ему, как только мы кончим ужин. Ему после смерти отца должно быть непросто, поездка бы развлекала его, а пребывание в семейном кругу — смягчило бы его скорбь. Элис благодарно с легкой улыбкой кивнула отцу. Остаток ужина прошел в молчании, погружая каждого в собственные раздумья. Никогда еще Эшфилды не чувствовали себя настолько разобщенными и одинокими за семейным ужином. Мистер Эшфилд наливал себе бокал за бокалом, поминая погибшего брата; его жена мысленно осуждала его за пристрастие к вину, а старшую дочь — за неправильный выбор; Беатрис и Эрнест обменивались взволнованными взглядами, в которых читалось больше ужаса и тревоги за совместное будущее, чем любовного томления; и одна Элис была в радостном предвкушении визита кузена и гадала, каков он из себя и хорош ли собой, предпочтя на время забыть, что вскоре распоряжение судьбой поместья и ее собственной перейдет в руки этого незнакомого родственника.