No homo

Это кажется чем-то неправильным лишь первые несколько раз. Потому что, ну, вы ведь друзья? А друзья должны помогать друг другу. Как там говорится? В болезни и здравии, богатстве и бедности… Или это уже не про то? А ещё вы оба парни. И никто из вас двоих не гей. По крайней мере ты точно! А... хён? К чёрту. У Чонгука, честно говоря, в голове уже и так каша полнейшая. Он об этом всём думать устал. Потому что каждый раз вывод из размышлений выходит один и тот же. И он ему совершенно не нравится. Чонгук прячет его в самом дальнем уголке сознания, где-то между датой дня рождения собаки и формулами сокращённого умножения, и боится произнести вслух даже перед зеркалом в ванной. Не решается признаться в этом даже себе. Не то что кому-то. Ведь, если в этом и правда нет ничего неправильного, тогда почему же ему так сильно хочется закричать? Иные скажут, что это самообман. И обязательно не упустят шанса напомнить, что он ещё никого и никогда до добра не довёл. Чонгук же, положа руку на сердце, ответит: не пойман — не вор. Не сказано вслух — не существует. В конце концов, вы ведь друзья. А друзья должны помогать друг другу. Но, если вдруг даже это оправдание кому-то кажется недостаточным, стоит заметить: помощь, как и ситуация, бывает разная. А Чонгук, он очень, очень хороший друг. Который и в огонь, и в воду, и под обстрел. Даже, если в этой битве вместо пуль у них сперма, а вместо оружия — чужой член. — Тэ... Тэ-хён, помедленнее… Старший шмыгает носом, всё-таки простудился под вчерашним дождём, и облизывает свои пересохшие губы, ускоряясь, словно назло. Выбивая изо рта донсена тихие, приглушённые рукой хрипы с каждым новым толчком. Чонгук всегда старается сдерживать свой голос, лишь только в редкие минуты особо сильного удовольствия отпуская внутренние зажимы, потому что, когда слышит его, высокий, дрожащий и, самое омерзительное, просящий, чувствует стыд. Зато стоны Кима он находит приятными. Возбуждающими даже. Младший до сих пор до конца не догоняет, почему так? То ли дело в том, что у Тэхёна красивый тембр, то ли в том, что он сам по себе, целиком и полностью, весь красивый. Непонятно. — У меня уже рука устала, давай быстрей, почему ты всегда такой долгий? Бурчит хён и крепче сжимает ладонь на мошонке, так, чтобы было теснее и жарче. Чонгук дёргается, цепляясь мокрой от слюны рукой, которой всё это время прикрывал рот, за плечи Кима и, наклонившись вперёд, хнычет, уткнувшись в сгиб собственного локтя. Чувствуя, как всё больше дрожат и напрягаются мышцы бёдер и живота. Из-за крема, что вы частенько используете вместо смазки, потому что пойти и купить ее стыдно обоим, всё вокруг пахнет персиком, но не настоящим, а таким резким, химозным. Больно уж сладким. А ещё из-за него звук при каждом движении кулаком получается совсем пошлый. Хлюпающий. И если однажды Чонгука спросят, как пахнет рай? Он, ни секунды не медля, ответит: персиком. Иронично лишь то, что и для ада запах останется тот же. У Тэхёна щеки красные, на лбу испарина, и брюки до сих пор расстёгнуты. Старший и сам кончил только недавно, у него дыхание к чертям сбито, и кожа внизу живота, прямо у тоненькой дорожки волос от лобка до пупка, сокращается из-за оргазма, идёт мелкой рябью. У него взгляд мутный, почти пьяный. Нижняя губа алее, чем верхняя, потому что он всегда прикусывает ее перед самым пиком. А ещё у него волосы растрёпанные, спадают тёмными кудрями на лицо, слегка мокрые у корней из-за пота, мягкие на ощупь, и, если коснуться носом его макушки, можно уловить запах шампуня. Ванильного, с нотками миндаля. У Чонгука от такого хёна что-то под рёбрами трещит, рушится и падает вниз, растворяясь жаром у основания члена и проступая слезами в уголках глаз. В подобные моменты ему кажется, что Тэхён — совершенство. Что в мире нет и не будет уже ничего желаннее и прекрасней, чем его хён. Что он сделан на небесах. Вылеплен самим Богом и поцелован в темечко дьяволом. Потому что та греховная жажда, что Чон испытывает, смотря на него — от лукавого. Ким Тэхён для Чон Чонгука самый красивый человек на планете. Ну, относительно того, насколько вообще может быть красивым для друга друг. Потому что они ведь no homo only friendship. Просто иногда дрочат друг другу, а так братаны братанами. Кого угодно спросите! — Ох, хён, я... Чувствуя, что совсем уже близко, хнычет Чонгук. — Переверни руку... Скулит он умоляюще, просит, цепляясь перепачканными в персиковом креме и чужой сперме пальцами за плечи Тэхёна. Старший тут же выворачивает ладонь, оттягивая вниз крайнюю плоть так, чтобы было полностью видно венчик головки, и ведя большим пальцем по дырочке уретры, спрашивает: — Так? Тихим шёпотом у уха. По спине дрожью и лавой внизу живота. — Да, хён... Стонет донсен высоко, не в силах сдержаться, и хватает ртом воздух. Почти задыхаясь. — Да, так... Это кажется чем-то неправильным лишь первые несколько раз. И то, по большей части, лишь из-за неловкости и страха испортить их крепкую и нерушимую. Потому что одно дело играть в машинки и помогать склеить случайно разбитую мячом мамину вазу. И совсем другое думать о том, не слишком ли будет однажды, вместо кулака, взять член хёна в рот. Потому что, это абсолютно несправедливо, но даже он у Тэхёна красивый. Ровный, не слишком длинный и не слишком большой. Идеально ложится в ладонь. Чонгук старшеклассник всего два месяца, но, конечно же, читал о таком в интернете и даже от школьных друзей пару раз слышал. Мальчишки любят поговорить о всякой похабщине за обедом. Кажется, это называют «клубом взаимной дрочки», когда друзья вот так вот друг другу иногда помогают. Это безумно стыдно на самом деле, и даже обсуждать ни с кем, кроме хёна, он бы такое не стал! И уж тем более делать! Но, с другой стороны, что в этом плохого? Нет, не так. Что в этом плохого, когда это хён? Когда это его пальцы. Его тёплое дыхание, отдающее мятной жвачкой у уха. Его ладонь, сжимающая хорошо и тесно, прямо у основания. Его сперма, пачкающая твою руку вместе с блядским химозным персиковым кремом, воняющим на всю комнату. Вы ведь не геи и не извращенцы! Ну, ты то точно не гей! А... хён? Вы друзья. А друзья должны помогать друг другу. И с тем, чтобы склеить любимую мамину вазу, и с тем, чтобы справиться со стояком. Иные скажут, что это самообман. Чонгук же, положа руку на сердце, ответит: и что? По итогу ведь только одному мне и больно. — Тшшш... Тэхён к себе младшего прижимает, позволяя ему уткнуться в шею горячим, взмокшим от пота лбом. Чонгук дрожит весь, хнычет, трясётся. Подмахивает бедрами навстречу его кулаку, пока сперма толчками выходит наружу по капле. Оргазм от рук хёна всегда другой. Не такой, когда он делает это сам. Он ярче. Больше. Приятней. Горячее семя стекает по ладони старшего, пачкая школьные форменные штаны. Теперь придётся стирать. У Чонгука в голове салюты взрываются, и сердце бьётся так быстро, будто стремится проломить рёбра. Ему от такого хёна рыдать хочется. Об стену биться и причинять себе боль. Потому что Чонгук абсолютно, совершенно точно не гей! Ему нравятся девушки. Наверное. Он ещё, правда, ни с одной не встречался и даже не целовался, только вот, с хёном несколько раз. Тот его этому однажды учил, ну, чтоб «не на помидорах». Девушки милые, добрые и от них всегда вкусно пахнет. Правда, не так вкусно, как от хёна, но тоже не плохо. Они ему нравятся. Они должны ему нравиться. Потому что так — правильно. Потому что у Чонгука очень консервативная семья. Строгие родители. И старший брат — гордость отца и будущий доктор, который его, конечно же, любит, но если вдруг что, непременно обеспечит младшему курс репаративной терапии. Но из-за Тэхёна, из-за его лучшего друга с самого-самого детства, воздуха в лёгких Чонгука будто бы не хватает. Ему дышать нечем. И плакать всё время хочется. Потому что внутри все органы словно растворяет желудочный сок и в первую очередь — сердце. Потому что Чонгук, каждый день засыпая, всхлипывает в подушку, обещая себе больше о Тэхёне не думать — и думает лишь о нем. — Ну, как ты? Улыбается хён, тихонько смеясь, и утирает с щёк младшего слёзы удовольствия (нет). Донсен трепещет ресницами, смаргивая с них последнюю, соленую влагу. Обещая, что когда-нибудь, набравшись смелости, прекратит себе лгать. А пока принимает из рук Тэхёна салфетки, чтобы вытереть сперму, и прячет свои чувства в самом дальнем уголке сознания, где-то между датой дня рождения собаки и формулами сокращённого умножения. Кажется, это называют «клубом взаимной дрочки», и Чонгук никогда не думал, что однажды станет его частью. Ещё и вместе со своим хёном. Особенно хёном. Чонгук абсолютно точно не гей! Но Тэхёна любит до крика, порванных связок и костей сломанных. До слёз и бессонницы. А... хён?