Кратосархат

Наша спасательная экспедиция к эгриотам заканчивается для меня быстрее, чем мне бы того хотелось. Две недели мы продираемся сквозь таинственные дебри Синего леса. И чем дальше мы уходим от крепости агафэсов, тем причудливее оказываются вырастающие на нашем пути преграды. Благодаря тому, что меня не берет никакая зараза, я гордым суицидником шагаю впереди и с детским восторгом пополняю свой личный список смертей. Итак: синие червеслизни, которые падают с ветвей ледяных елей тебе на голову и заползают в уши, чтобы полакомиться мозгом, выше пятерки не получат, так как работают они медленно, помираешь несколько часов, сперва лишаясь зрения, затем слуха, и только потом жизни. Зато они выделяют какую-то пакость, из-за которой настроение твое повышается до небес, потому со стороны это выглядит весьма комично: — Что с тобой? — слышится встревоженный голос Джаэра. — Я ослеп! Представляешь? Ой, как интересно и волнительно! Вот такой эффект. В конце концов останавливаюсь на вердикте «Три из десяти». Снимаю баллы сразу по нескольким причинам: во-первых, червеслизни сами по себе существа весьма неразумные, раз берутся с таким аппетитом лакомиться моей плотью. Крысы в этом плане куда умнее: жуют и почти сразу выплевывают. Умные животные. Не то, что некоторые. Во-вторых, отравившись мной и благополучно отчалив к богам, червеслизни следующие три дня вытекают у меня из носа на манер черных соплей, своими останками мешая мне нормально дышать. Я понимаю, что дыхание мне ни к чему. И без него прекрасно проживу. Но дышать мне нравится! Можете считать это моей прихотью. Спать с заложенным трупами насекомых носом просто отвратительно! Потому, даже несмотря на интересный опьяняющий эффект в процессе умирания мозга, оценку выше тройки этим господам не ставлю. Следующей в списке оказывается серная речушка. Один из десяти. Воняет хуже, чем мертвые червеслизни, застрявшие у меня в ноздрях. Да что червеслизни, смердит даже хлеще разлагающегося меня (я имею в виду тот период, когда я помирал благодаря собственной невинности)! А с таким амбре, уж поверьте, конкурировать сложно. Кроме того, лишь я бездумно опускаю в воду ногу, как ее моментально разъедает до кости. Не удержав равновесия из-за растворившейся конечности, я эпично плюхаюсь в реку, лишаясь благодаря невероятному тандему природной грации с серной водой половины тела. Никому из отряда не хочется ждать, пока я восстановлюсь, потому следующие несколько дней похода Джаэру приходится тащить меня на спине. Правда сам он уверяет, что его все устраивает. Еще бы. Я без ног, руки и половины лица. А он задницу мою лапает. Доселе неслыханная наглость! Хотя, вообще-то, слыханная… Когда же я восстанавливаюсь, кратосу, ко всему прочему, приходится делиться со мной запасным комплектом одежды. Куртка Джаэра оказывается велика мне в плечах. Зато брюки и ботинки впору! Одна из кратосов, проходя мимо, оценивает вид сзади, за что тут же получает со стороны Джаэра угрозу лишения обоих глаз. Повествует о своих членовредительских планах он с хладнокровным спокойствием. После этого я начинаю прислушиваться к вымуштрованному кратосовскому отряду и убеждаюсь, что ничто человеческое и им не чуждо. Раньше-то мне казалось, что кратосы, в отличие от скандальных пратусов и модрэсов, спокойные и рассудительные и лишний раз в карман за кинжалом не потянутся. Это впечатление развеивается, лишь я внимательнее прислушиваюсь к их разговорам. Свернуть друг другу шеи они обещают на завтрак, обед и ужин. А полдничают фантазиями о лишении врагов пары пудов плоти. Но излишне эмоциональный окрас в их серьезных речах не углядеть, потому о них и складывается ошибочное мнение. А ведь, если подумать, где они не правы? Зачем орать человеку в спину, что ты хочешь его зарезать, когда можно подойти ближе и шепнуть ему это на ушко. Миленько и приятно. Возглавляют мой список смертей в Синем лесу озёрные кроты. Раньше я о них только в книгах читал. Поговаривают, что их мурлыканье вводит человека в своего рода транс, после чего тот идет прямиком к подводной норе. И, естественно, топнет. Речные кроты, подождав пару часиков, с удовольствием трапезничают кишками глупой добычи, а из костей вьют подводные гнезда. Парц позже со мной делится историей про то, что когда я, увлеченный кротовым мурлыканьем, бодро шагаю в воду навстречу смерти, Джаэр порывается последовать за мной. Ко всем уговорам он оказывается глух, потому другим кратосам приходится привязать его к дереву. Через три часа речные кроты прочухивают, что я не подхожу ни на роль десерта, ни даже зачерствевшей корочки хлеба. Огорчившись, кроты спешно выволакивают меня на берег от греха подальше. Смерти от кротового мурлыканья я ставлю твердую восьмерку, так как три часа моего отсутствия на берегу я либо был мертв, либо вновь попадал под гипноз и радовался жизни. На душе царил мир и покой! Если бы передо мной поставили выбор домашнего питомца, я однозначно завел бы себе озёрного крота! Пшёнка, без обид. Но признаю, даже любимым делом можно пресытиться, если заниматься им постоянно без передышки. За две недели покорения Синего леса я слегка устаю умирать. Одно дело, когда ты делаешь это в свое удовольствие. Совсем другое, когда каждый раз это происходит неожиданно. Кроме того, очень уж из-за каждого инцидента переживает Джаэр. Благодаря браслету, я ощущаю его беспокойство и даже чуточку стыжусь, что ему из-за меня приходится испытывать такую гамму негативных эмоций. Когда впереди начинают маячить пещеры эгриотов (это мы понимаем по наскальным рисункам и незнакомым нам письменам), я вздыхаю с облегчением, радуясь тому, что Джаэр немного отдохнет от моих смертей. Но счастье мое длится недолго. Пару часов, не более. До эгриотов-то мы добираемся быстро. Набредаем на одно из поселений, в основном состоящих из женщин, детей и стариков. Напуганный народ настороженно следит за рассекающими мимо отрядами незнакомых им рас… и впадает в панический ужас при виде меня. Мда… вот об этом мы почему-то не подумали. У эгриотов, очевидно, за последние столетия успевает выработаться легкая аллергия на нэкрэсов в целом, а на меня — в частности, ведь внешне я слишком похожу на своего создателя. Претерпев несколько истерик со стороны и без того замученных людей, главы отрядов принимают единогласное решение: послать меня ко всем чертям. А точнее, тактично поблагодарить за проторенную через Синий лес дорогу и отправить восвояси. Больше всех по этому поводу расстраивается, что не удивительно, Парц. Он несколько часов кряду стенает о несправедливости происходящего, то и дело смахивая с щек скупые слезы. Тэрас, молчаливой тенью прохаживаясь за своим эмоциональным мужчиной мечты, периодически ободряюще хлопает его по плечу. Судя по сдержанности ее движений, их отношениям еще только предстоит достичь точки невозврата. Хотя Парц, густо синея, одним вечером у костра по секрету рассказывает мне, что в ту ночь, в которую мы с Джаэром активно друг другу демонстрировали, как соскучились, они аж поцеловались. Вспоминая бескомпромиссность, которую кратосы выказывают, когда дело касается любви (и постели), я очень удивлен, что с Парца еще тогда не стащили портки. Впрочем… Учитывая, что преобладающую часть нашей приятной прогулки по Синему лесу взгляд Тэрас упирался исключительно Парцу ниже поясницы, не долго осталось моему пернатому другу ходить в невинных юношах. Джаэр же относительно моей ссылки в крепость не говорит ни слова, и вскоре я понимаю, почему. — Выйдем на восходе? Ночью пробираться через Синий лес тяжелее, — говорит он, поправляя ремни с кинжалами. Я, на тот момент совсем чуточку убитый необходимостью вновь расставаться с ним, дарю кратосу ошалелый взгляд. — Стоп, — хмурюсь я. — Ты собираешься уйти со мной? — Конечно. — Но… как же твой отряд? Джаэр смотрит на меня с непониманием. — Ты не хочешь, чтобы я шел с тобой? — интерпретирует он мои волнения иначе. Черт знает, что творится в головах этих кратосов. Разница менталитетов иногда мешает нам понимать друг друга с первой попытки. С первых десяти попыток, если быть точным. При любом удобном случае лезть ко мне под сорочку это Джаэру, конечно, не мешает. Я надеялся, что начну лучше понимать его благодаря брачному браслету, но вскоре осознаю, что не так уж это и просто. Меня часто захлестывают эмоции, но я еще не научился толком определять, которые из них мои, а какие принадлежат кратосу. Джаэр обещает, что со временем понимание этого придет само собой. Что ж… очень рассчитываю на это. Тогда и я смогу чуточку покрасоваться перед ним в постели. Наверное. Нет, это не единственная моя цель, но… Ну а что такого? Уж я-то понимаю, что мне Джаэра удивить будет очень сложно! Это он оттачивал опыт годами. А я что? Я в это время конечности по крысиным норам собирал, разлагался и самозабвенно страдал. Не до плотских мне было утех! Занят я был! За-нят! — Хочу, — говорю я прямо, потому что уже успеваю усвоить, что юлить перед кратосами себе дороже. Проще говорить как есть. — Но ты же командир отряда. Ты так просто покинешь его? — Так просто? — с лица кратоса не сходит недоумение. — Я ухожу не на прогулку, а со своим супругом. Это не просто, — хмурится Джаэр. — Я имею в виду, что… ты в первую очередь солдат, а уже потом… Кратос смотрит на меня, как на ненормального. — Нет, в первую очередь я твой супруг, а потом уже все остальное. Семья превыше всего. У агафэсов, с которыми ты жил, разве не так? — Так. Но если назревает конфликт, мужчин забирают, а женщины остаются следить за хозяйством. — И после этого варварами называют нас, — неодобрительно качает Джаэр головой. — Что может быть более варварским, чем разделять семью? — Лучше вместе умереть? — Конечно! — кивает Джаэр без тени шутки. — Так это же не просто так, — стараюсь я защитить агафэсов. — Женщины не обучаются военному делу. — И это большое упущение, — тут же вставляет свои пять медяков Джаэр. — Они физически слабее, — напоминаю я. — Зато легче и быстрее. Нет смысла в силе противника, если из-за его медлительности он не сможет тебя ударить. Столько потенциала коту под хвост. — Матерям следует заботиться о детях, — произвожу я последнюю попытку вразумить Джаэра. — О детях способны заботиться не только их родители, — и не думает прекращать спор кратос. — Но семья же превыше всего! Что-то не вяжется, — качаю я головой. — Так дети — не часть семьи. Вот вам и очевидное столкновение менталитетов. Как же мне порой сложно понять кратосов. — То есть для вас важнее всего партнер? — Естественно. Кто же еще? Кто же еще? Ты серьезно? — Твои родители и дети, конечно же! — развожу я руками. — Какая глупость, — фыркает Джаэр. Он сказал, глупость? Я его сейчас стукну! — Что же в этом такого глупого? — начинаю я тихо злиться. — Родитель хорош в том случае, если научил ребенка жить без него, — отчеканивает Джаэр. — Ребенок — не часть твоей семьи хотя бы потому, что рожден для того, чтобы создать свою. Он найдет пару. И будет с ней счастлив. С ней, а не с тобой. Другое дело — твой партнер. Ты — его счастье. Чадо уйдет строить свою жизнь, а твоя пара останется с тобой. — Если окружить ребенка любовью, никуда он не уйдет! — цежу я сквозь зубы. — Но он должен уйти! Если он появился на свет, ты не имеешь права становиться центральной фигурой его существования. Этим ты его уничтожишь. Ты, как родитель, обязан умереть раньше него. Если ты для него важнее всех, как же ему строить жизнь после твоего перерождения? Он останется одиноким и несчастным. Такой судьбы ты бы пожелал своему чаду? Это вроде бы звучит логично, но в то же время оставляет неприятное послевкусие. Впрочем, не мне, как представителю нэкрэсов, учить кратосов жизни. Мы со своими отпрысками поступаем жестче кого бы то ни было. Но мне, как человеку, воспитанному в тепле и заботе агафэсов, принять слова кратоса тяжело. Получается, я должен откреститься от родителей и посвятить себя сугубо Джаэру? Этого он ждет от меня? — У меня на это иное мнение, — упрямо качаю я головой. — Мои родители пожертвовали всем, что у них было, чтобы я нормально жил, — хмурюсь я, вспоминая, как мама отдавала мне все накопленные на корову деньги. — Такова плата за то, что они не научили тебя выживать, — спокойно отвечает Джаэр. — Они взяли на себя ответственность за это и расплатились за свои ошибки. — Ошибки?! — я злюсь все больше. — Да я даже не их ребенок! — Это еще почему? — Может, потому что я нэкрэсовский подкидыш?! — И что с того? Какой же ты упрямый! Я злюсь на Джаэра весь следующий день, ограничиваясь при общении короткими репликами. Ишь, чего удумал! Уверять меня, что родители не должны иметь значения для детей, а дети — для родителей! Вопиющий эгоизм! Благо кратос не лезет ко мне с лишними расспросами, благодаря браслету прекрасно чувствуя мой нестабильный эмоциональный фон. Так что сквозь Синий лес мы продираемся в гробовой тишине. Правда недолго. На второй день я остываю, и все возвращается на круги своя. Мне не следует забывать, что Джаэр воспитывался при иных условиях, и я этого уже не поменяю. Да и стоит ли? В конце концов, Джаэр со мной именно благодаря тому, что мировоззрение кратосов идет в разрез с мировоззрением представителей других рас. Да, кратосы также не идеальны, как и все остальные. Менять укоренившиеся в Джаэре устои нельзя, можно лишь смириться и попытаться понять. Наученный горьким опытом, я благополучно избегаю новых купаний в серной реке и нападение червеслизней. А вот к озёрным кротам лечу на крыльях любви. Увы, горьким опытом оказываюсь научен не только я. Кроты отказываются мне мурлыкать, сколько бы я, провожаемый хмурым взглядом Джаэра, не прогуливался по узкому бережку. Эта лавочка смерти отныне для меня закрыта. Вернувшись в крепость, пару дней мы тратим на отдых. Так это называет Джаэр. А вот я кульбиты в постели отдыхом не считаю! Кратос из меня вытрясает весь дух. Еще один день Джаэр тратит на то, чтобы после этого самого отдыха отоспаться, я же гадаю, что мне делать дальше. В крепости оставаться смысла больше не имеет. А жить здесь просто постольку-поскольку мне не хочется. Необходима новая цель. И взгляд сам собой останавливается на свиточном беспорядке, который я оставил на столе в своей комнате до ухода в экспедицию к эгриотам. Вот что мне нужно. Дэтэкра. Храм Нэкстрода, слишком часто появлявшийся в моих сумбурных грезах. Он же снился мне не просто так, да? Что, если мне следует его найти? Лишь Джаэр пробуждается, я разворачиваю перед ним изъеденную временем карту и указываю на предполагаемое расположение храма. Кратос без раздумий соглашается на сомнительную авантюру, не забрасывая меня лишними вопросами, только упоминает, что обведенные мной неизведанные земли — загадка и для него. Кто там живет и какие опасности нас там могут поджидать, он не может даже предположить. В гиблые земли не суются даже кратосы, ха! Звучит все заманчивее! Цель намечена, остается проложить путь! Я настолько увлекаюсь изучением доступной информации о гиблых землях, что упускаю момент прилета к крепости домашнего сокола. Птица, не дождавшись меня у гнездовья, вместо того, чтобы отдать послание агафэсскому сокольнику, находит окно в мою комнату и требовательно стучит клювом по стеклу. Из письма я узнаю, что молва о некоем чуднóм нэкрэсе по имени Ксэт дошла и до их селения. Жители нашей деревушки тут же вспоминают мою персону и вот уже неделю носят родителям подарки в виде яблок, груш и свежего картофеля. И в голове моей зарождается новый план действий. Нет, от идеи найти Дэтэкру я не отказываюсь, но чуть меняю наш с Джаэром маршрут, чтобы он пролегал аккурат мимо моей деревушки. Любовь к моей персоне будет цвести не вечно. Месяц-другой, и о моих свершениях никто и не вспомнит, тогда как стереотипы о нэкрэсах не угаснут никогда. Тогда путь домой вновь захлопнется. Следует воспользоваться временным затишьем и повидаться с родителями! На это предложение Джаэр реагирует так же спокойно, как и до того на идею рискованной прогулки к гиблым землям. — Не станешь читать мне лекцию о том, что мои родители — не моя семья? — невольно язвлю я. — Зачем? — Джаэр либо игнорирует мой сарказм, либо не понимает его. — То, что они не входят в твою семью, не означает, что они ничего для тебя не значат. Так… Кратосы для меня становятся все загадочнее и загадочнее. Я уже ничего не понимаю. Начеркав родителям спешное письмо с сообщением о том, что собираюсь в ближайшее время посетить родные пенаты, я берусь за сборы. Джаэр мне активно в этом деле помогает. Правда, пока мы складываем карты, таримся провизией, рассовываем по ножнам оружие и прощаемся с Клысцем, меня не покидает ощущение того, будто я что-то упускаю. Осознание малюсенького просчета настигает меня уже на половине пути к дому. Мы как раз устраиваемся у вечернего костра. Джаэр после небольшого перекуса берется точить кинжалы. Пшёнка, не пожелавший сопровождать нас в Синий лес, но с удовольствием увязавшийся в противоположную от него сторону, кладет свою призрачную морду кратосу на колено. Шакал иногда почти требует от меня моей энергии, чтобы обрести осязаемость и поваляться у Джаэра в ногах. Предатель! Я наблюдаю за выверенными движениями кратоса, все еще мучаясь от странной тревоги. От очередного взмаха руки браслет на его левом запястье вспыхивает в свете костра, и до меня наконец-то доходит! — Джаэр, — зову я кратоса. — У меня к тебе будет маленькая просьба. — Какая? — спрашивает он, не отрывая взгляда золотистых глаз от острого лезвия. — Для моих родителей мы с тобой… сослуживцы, — произношу я тихо. Джаэр тут же перекидывает свое внимание с кинжала на меня. И я ощущаю всплеск лютого раздражения. Принадлежит эта эмоция не мне. Внешне, при этом, кратос не ведет и бровью. — Думаешь, они решат, что я не достоин тебя? — мрачно выдает он. И я не вижу, но точно знаю, как при этом начинают ходить его желваки. Ох уж это юношеское самолюбие, чуть царапнешь, а кровоточит только так. — Даже если они не дадут благословения, мне плевать. Между нами установлена связь, разорвать которую им не получится, — воинственно заявляет он, поднимая над головой руку, скованную браслетом. Только в такие моменты я вспоминаю, что Джаэру, кстати, всего девятнадцать. И что бы он там ни говорил, и как бы хорошо ни владел клинками, он все еще дитё нерадивое. — Нет. Не в этом дело, — примирительно улыбаюсь я. — Но у агафэсов не поощряется… хм… мужеложство. Не хочу их шокировать. Им достаточно и сына-нэкрэса, не стоит усложнять и без того сложную ситуацию. — Как можно усложнить ситуацию любовью? — не понимает Джаэр, но раздражение его угасает. Успокойся, дурак, никто не собирается отнимать меня у тебя. Думаю, любой, кроме разве что родителей и Парца, сам бы с удовольствием отдал бы меня тебе с потрохами, попросив унести подальше и никому не показывать. — Какие же агафэсы странные. Да кто бы говорил! Это условие Джаэр принимает легче, чем я успеваю надумать. Но его поведение в связи с новыми правилами требует жесткой корректировки. Я достаточно быстро осознаю, что Джаэр не понимает, что сокрытие наших взаимоотношений состоит не только в том, чтобы не говорить о них напрямую. — При родителях моих так не делай, — бубню я, когда мы останавливаемся у небольшого озерца охладиться. Я решаю искупаться и когда стягиваю с себя почти всю одежду, получаю смачный игривый шлепок по заднице. — Что? Почему? …А может, вместе мы до моих родителей и не доберемся… Вдруг мои нервы сдадут раньше, и я прикопаю себя под ближайшим деревцем? — И так не делай тоже, — говорю я, проснувшись рано утром от поцелуя. — А так, тем более! — ору я на следующее утро, проснувшись все от того же поцелуя, но уже не в губы! Что за озабоченный мальчишка, боги его подери! Когда до дома остается не больше суток пути, мы оба измотаны, но далеко не дорогой. Я устаю разжёвывать Джаэру длиннющий перечень того, что делать ему при моих родителях не следует, он же старается все запомнить, но такой обширный список запретов в голове его укладываться не желает. — То есть прикасаться мне к тебе нельзя, нельзя говорить комплиментов, нельзя признаваться в любви и, в общем-то, лучше вообще сесть посреди деревни и помалкивать, — мрачно подводит он итог. — Это всего на пару дней, — пытаюсь я сгладить углы. — А потом можешь делать со мной, что захочешь, — опрометчиво обещаю я. — Не сомневайся, сделаю, — огрызается Джаэр, крайне раздосадованный грядущими обстоятельствами. — Только тазовые кости мои вновь не ломай. — Ничего не обещаю. Посмотрите-ка, какой капризный ребенок! До деревни мы добираемся к вечеру. Солнце уже наполовину прячется за горизонтом, окрашивая все вокруг в насыщенно-оранжевый. К этому моменту жители деревни уже знают о нашем приходе благодаря редким торговцам и крестьянам, проезжавшим мимо нас на телегах по пути к селению. Каждый, видя нашу парочку, чуть ли шею не сворачивал. Нэкрэс и кратос — жгучая смесь не очень ожидаемых гостей. На главную дорогу выбегает стайка ребятишек. Распушив маленькие перышки, они прячутся за снопами сена, колодцами и ветхими деревенскими домишками, то и дело шушукаясь и тыча в нас пальцами, но боясь подходить слишком близко. — Что делают эти дети? — удивляется Джаэр. — Если они прячутся, то очень плохо. Неужели никто не научил их вести слежку? — Они для этого еще слишком малы, — смеюсь я. — И они не следят за нами. Им просто любопытно. — Если любопытно, почему не подходят ближе? — Боятся. Вдруг мы враги. — В этом случае им следует вооружиться и напасть на нас. О боги. Кажется, мое желание погостить у родителей может привести к катастрофе. — У агафэсов дети не воюют, — бормочу я терпеливо. — У кратосов тоже. Но на защиту своих поселений встают все без исключений. Мы до хрипоты наспорились с Джаэром еще во время похода, особое внимание уделив причине, по которой Джаэру нельзя снимать с меня штаны, и больше сил на объяснения у меня не осталось. Так что до родного дома мы доходим молча. С моего ухода он почти не меняется. Та же слегка покосившаяся в бок избушка. Та же украшенная по краям резьбой крыша. И ставни, на которых местный умелец когда-то вырезал совокрылов. Тот же низенький, частично поросший мхом забор. Мама выбегает на крыльцо раньше, чем мы успеваем зайти во двор, и тут же кидается на меня с объятьями. — Вырос-то как! — восхищенно восклицает она, обнимая меня за шею. Для этого ей приходится встать на носочки. — И возмужал! — мама покрывает мое лицо россыпью поцелуев. Я жутко смущаюсь, одновременно испытывая и радость от встречи, и легкую скованность. Джаэр стоит чуть поодаль и внимательно наблюдает за происходящим. Отец, выйдя вслед за матерью, встает за ее спиной, уперев руки в бока. — Да уж хватит, не маленький, — бурчит он, наблюдая за мамиными нежностями. — Здоровый бык, а ты с ним все как с дитяткой малолетним. Мама кое-как все же заставляет себя отлипнуть от меня, но лишь отходит, и в крепкие объятья меня заключает уже отец. Он тоже куда ниже меня. Зато дури в нем в избытке, как и в старые-добрые. Сжав меня посильнее, он неожиданно поднимает меня над землей. Я невольно начинаю смеяться, вспоминая, как отец делал это и раньше. Будучи подростком, я таким объятиям всегда возмущался, боясь, что друзья увидят, да засмеют. Но сейчас я не испытываю ничего кроме искренней радости. После стольких лет увидеть родителей — это такое счастье! Лишь буря эмоций от встречи стихает, и я представляю родителям Джаэра, нарекая его боевым товарищем. Мама охает и ахает, вспоминая недавние ужасы и пережитые мной опасности. Папа возражает, что с меня как с курагуся вода, но она, не слушая его, обнимает и Джаэра, благодаря его за то, что он помогал ее любимому сыну. Кратос от материнского порыва в явном смятении. Он кидает на меня озадаченный взгляд, не зная, следует ли ему что-то сделать в ответ. Отец, к везению Джаэра, ограничивается рукопожатием. Познакомившись, мама подхватывает нас обоих под руки и ведет в избу. Внутри тепло и немного душно. Пахнет свежим хлебом и мясной похлебкой. Мама усаживает нас за стол и начинает хлопотать у печки. Отец же ставит перед нами пузатый сосуд медовой водки. — Ты че это удумал? — возмущается мама. — Дети ж еще! — Никакие они уже не дети, мать, — возражает отец. — Вона сколько всего пережили. Уж пиалушку водки могут себе позволить! Мама продолжает причитать, но уже через десять минут на столе с ее легкой руки появляется несколько тарелок с нарезанными овощами, соленьями, домашним сыром и вяленым мясом. Отец требует подробностей эпичной битвы с нэкрэсом-злодеем. Пусть я и описывал произошедшее в письмах, ему хочется услышать историю, окрашенную живыми эмоциями и обросшую любопытными подробностями. Я завожу рассказ неуверенно, старательно опуская особенно страшные моменты, но даже при этом мама, уже накрывшая на стол и отнявшая у отца пиалу с водкой, то хватается за грудь, то бледнеет как мел, отхлебывая дурманящий напиток на манер чая. Отец сперва тихо ругается, но, в конце концов, берется ей подливать. Через двадцать минут родители слушают меня с открытыми ртами, то и дело переговариваясь между собой и вещая о том, какого храбреца вырастили. Джаэр молчит, то и дело косясь на меня. Он, судя по всему, не понимает, зачем я опускаю самые пикантные моменты битвы, которыми его собственная родня наверняка впечатлилась бы куда больше. Но моим родителям в достатке и того, что уже есть. Чуть погодя я замечаю мельтешение за окнами, еще не закрытыми ставнями. Местная ребятня, прокравшись к дому, слушает мой рассказ, навострив уши, чтобы позже побежать домой рассказывать все своим семьям. — Вот мерзавец! — уже изрядно подвыпивший отец ударяет кулаком по столу, слыша о том, как нэкрэс-злодей поработил целую расу и использовал бедолаг в качестве армии марионеток. О том, кем этот нэкрэс являлся лично мне, я намеренно умалчиваю. Не нужно моим родителям знать подобных подробностей. И так напереживались всласть. Джаэр, благо, начинает понимать правила игры, потому в мое повествование почти не вклинивается, ограничиваясь короткими репликами и кивками. Алкоголь, домашний очаг и вкусная еда размаривают всех, включая кратоса. Мама заботливо стелет мне на печи, а Джаэра размещает на матрасе из сена неподалеку от меня. Они с отцом укладываются на кровать за плотной занавеской. Я очень устал, но сон не идет. Легкая тревога терзает душу, потому, лишь услышав зычный храп отца, я тихонько спускаюсь с печи к Джаэру и трясу его за плечо. Кратос открывает глаза как раз в момент, когда я дарю ему легкий поцелуй и тихое пожелание спокойной ночи. — Ты же сказал, что нельзя, — во вспыхнувших золотом глазах читается смех. — Можно, если никто не видит, — улыбаюсь я, разогретый водкой. — О, так сразу и следовало говорить, — шепчет Джаэр, притягивая меня к себе ближе в намерении урвать еще один поцелуй. Я, тихо засмеявшись, отталкиваю его. — Спи, времени осталось не так много. — Времени до чего? — не понимает Джаэр, но я возвращаюсь на печь, оставив его вопрос без ответа. Мне кажется, что я лишь закрываю глаза, а в следующее мгновение меня уже будят. Первые ящеропетухи дают понять, что пора вставать. Мама без обиняков поднимает нас с Джаэром, кормит наспех приготовленным завтраком и отправляет с отцом в поле. Впервые за долгое время я применяю свою косу по прямому ее назначению. Джаэр сперва не понимает, как следует орудовать предметом, который впихнули ему в руку, при этом не нанося никому вреда. Он на поле никогда не работал. Если у агафэсов не каждый умеет воевать, но каждый сумеет вырастить небольшой садик, у кратосов ровно наоборот. Что ж… зато Джаэр быстро учится. Отец лишь раз показывает, как следует обращаться с серпом, и уже через полчаса с других концов поля подтягиваются люди, чтобы посмотреть на его работу. Меня же отправляют косить гречку. Пшено принято убирать серпами, а вот косой это делать — кликать беду на будущий урожай. Боги такого не любят и за пшеном строго бдят. На гречку их интерес, как понимаю, не распространяется. Фу ее, эту вашу гречку. Сперва я беспокоюсь о том, как же Джаэр там без меня и не ляпнет ли он деревенским зевакам чего лишнего, но вскоре убеждаюсь, что агафэсов куда больше интересует перечень оружия, которым он умело пользуется. Во всяком случае, когда я возвращаюсь к пшеничному полю, больший его участок уже скошен, скорее всего, кратосом, а Джаэр половине деревни демонстрирует, как затачивать серп с помощью металлической глины, которой в земле в избытке. Деревенские мужики чешут репу, пытаясь впитать новые знания, ребятишки бегают за Джаэром хвостиком, пусть все еще и держатся от него на определенном расстоянии. На меня вообще никто не обращает внимания, и это так удивительно и приятно, что я не решаюсь своим возвращением портить наступившую идиллию. Так что ее варварски портит Джаэр. Завидев меня, он тут же бросает все свои дела и направляется в мою сторону. На обед мама приносит нам крынку свежего молока, ломти ароматного еще горячего хлеба, вареные яйца и сыр. Я было порываюсь отсесть подальше от остальных деревенских, но те почти силком тащат нас с Джаэром на общее покрывало, где каждый выставляет все, что взял на обед, и делится этим с остальными. Деревенские заявляют, что боги к ним в этом году благосклонны! Мало того, что эгриотовская угроза позади, так еще и урожай ого-го какой уродился! Всем урожаям урожай! — Ох, и напьемся мы сегодня! — восклицает один из молодых агафэсов. — Надо богов поблагодарить от души! — Они собираются благодарить богов, напиваясь? — тихо недоумевает Джаэр. — Нет, милок, благодарить мы их будем пышным праздником в их честь! — заявляет бойкая старушка, принесшая внукам целую корзину с пирожками. — Жатвенное луностояние ж ныне! Игнорируя тьму других потенциальных собеседников, Джаэр продолжает смотреть на меня и ждет объяснений тоже именно от меня. — Традиционный праздник, — поясняю я с улыбкой. Надо же было так повезти, чтобы прийти в деревню к кутежу. Не иначе боги решили надо мной сжалиться и подсыпать немного везения. Жатвенное луностояние празднуют в последний месяц лета в день, собственно, луностояния, когда Луна вписывается в созвездие Ортофадэм, закрывая собой спираль Нэкстрода. При этом созвездия Пэрсы и Кагафа — богов агафэсов, отвечающих за Любовь и Сострадание — оказываются по разные стороны от ночного светила, превращаясь в лунные крылья. К вечеру сельчане собираются у дома главы, накрывают общий стол и пьют всей деревней до рассвета. В эту ночь не спать позволено даже детям. Молодые разжигают костры и прыгают через пламя, стараясь не подпалить перышек, те, что постарше — гадают на птичьих костях и травят байки. Найдутся и те, кто ищет жаркой священной любви, которая упорхнет прочь с первыми лучами солнца. В общем, обычный деревенский сабантуй. Потратив еще некоторое время на пустую болтовню, все разбредаются работать. Джаэр, скосив пшеницы втрое больше, чем обычно за день успевает это сделать молодой агафэс, увязывается за мной на гречневое поле и молча наблюдает, как я орудую косой. Я стараюсь выглядеть… хм… привлекательно. Но навыки заржавели, так что, думаю, ничего у меня из этой затеи не выходит. — Кто бы мог подумать, что деревенская одежда может провоцировать желание поскорее с тебя ее снять, — бросает Джаэр, будто прочитав мои мысли и тут же поспешив оспорить их. Смысл витиеватой фразы я пониманию не сразу. Но лишь до меня доходит, и я бросаю в сторону кратоса тихие смущенные ругательства. Пошляк. — Да что такого? Здесь же никого нет, — смеется он. В одном он прав, свободные белые рубахи, которые мама выдала нам с Джаэром, действительно смотрятся в определенной степени соблазнительно если не на мне, то на кратосе точно. Ему рубашка коротковата в рукавах и тесновата в плечах и груди, но тем интереснее он оказывается для молодых агафэс, так и стреляющих глазками в сторону поджарого парня. Страх страхом, а любопытство побеждает. К тому же, к моему удивлению, утром Джаэр оставляет череп гарпии в избе, так что у юных девиц нет и шанса пройти мимо этакой диковинки с острыми, но однозначно интересными чертами лица. — Несколько девушек на поле спросили меня, правда ли, что кратосовский шпажник куда больше агафэсского, — внезапно выдает Джаэр. Я от неожиданного заявления аж воздухом давлюсь. — И что ты им ответил? — сиплю я, невольно давясь от смеха. — Правду: я не знаю, что такое шпажник, — отвечает Джаэр. — О чем они говорили? — Шпажник — это цветы, — выдавливаю я из себя сквозь смех. — Ты, может, обратил внимание, у нас они растут вдоль забора. Многочисленные соцветия на длинном стебле. У вершины цветы светло-голубые, а у корней темно-синие, — отвечаю я, уже гогоча. — Что же такого смешного в этих цветах? — удивляется Джаэр. — В цветах — ничего. В данном случае речь шла далеко не о них! — мне приходится опереться на косу, чтобы не рухнуть от смеха на землю. — А о чем? — все еще не понимает кратос. — А ты догадайся, — протягиваю я с улыбкой. Мне бы взревновать, с чего это наглые деревенские девицы смеют спрашивать о таком моего… боги, не скоро я еще к этому привыкну… супруга, но почему-то кроме смеха этот инцидент у меня ничего не вызывает. — О-о-о… — с запозданием доходит до Джаэра смысл вопроса дерзких девиц. — Среди агафэсов ходят подобные байки? — Среди агафэсов ходит много баек. Не бери в голову, — отмахиваюсь я. К закату мы возвращаемся к дому моих родителей. У забора нас поджидает неожиданная компания. Местная ребятня (я насчитал двенадцать едва оперенных макушек) топчется у двери. Завидев нас, из толпы с серьезным видом выходит, видимо, их вожак. Я уже готовлюсь отвечать на тьму вопросов набравшихся смелости детей, но их куда больше интересует Джаэр. Понаблюдав за ними немного, я к своему удивлению прихожу к выводу, что кратос умеет общаться с детьми. Я, наслушавшись его речей про то, что дети не являются частью семьи, был убежден, что Джаэр тратить время на деревенских детишек не станет. Но он… Он ведет себя с ними даже мило, с серьезной миной отвечая на где-то наивные, а где-то и провокационные вопросы. Оставив кратоса на растерзание деревенским ребятишкам, я захожу в избу. Мама уже приготовила яства на празднество жатвенного луностояния. Увидев меня, она тут же отправляет меня умыться к бочке с водой, а когда я возвращаюсь, всучивает чистую белую рубаху. Подождав, когда я переоденусь, мама берет меня за руку и ведет к небольшому сараю неподалеку от дома. Раньше этой постройки тут не было. — Я ведь тебе так и не похвасталась! — всплескивает она руками. — Не писала в письмах, все надеялась, что ты как-нибудь заглянешь, а я как покажу тебе! Вот ты удивишься! Я растерянно следую за матерью. Вижу по выражению ее лица, что ждет меня там что-то приятное, а все равно тревожусь. Но беспокойство угасает, лишь мы заходим внутрь. Из небольшого стойла на меня взирают две коровы! Одна белая с черными пятнами, а вторая рыжая с белой грудкой. — Знакомься! — радуется мама. — Гречка и Пшенка! Шакал, который сейчас на всякий случай незрим ни для кого, кроме меня, поднимает на меня глаза. Смотрит с осуждением. «Ты что, меня, гордого зверя, грозу медных пустынь, назвал так же, как в вашей деревне называют буренок?!» Я тихо прыскаю. Буренки в моем присутствии заметно нервничают. Все же нэкрэс — не лучшая для них компания. Но мама этого будто не замечает. — Это твой мне подарок, — говорит она, поглаживая морду одной из коров. — Мы купили их на те деньги, что ты высылал нам каждый месяц! Накопили и купили! Красавицы, правда же? Ох… ну что ты в самом деле, мам. — Я лишь отдавал долг, — улыбаюсь я смущенно, на что мама несильно ударяет меня в плечо. — Что еще за долг? — возмущается она, распушая перья. — Нет между нами никаких долгов! После захода солнца все жители деревни собираются у избы главы. Ломящиеся от яств столы расставляют прямо поперек дороги. Зажигаются первые праздничные костры. Юные агафэсы украшают перья на голове и груди полевыми цветами, а ласкающим сердце юношам на головы надевают собственноручно сплетенные венки. Несколько девушек порываются надеть венок на голову Джаэру, но тот лишь отмахивается, мол, не понимает этих традиций. Девушки обиженно надувают губы и уходят. Я искренне веселюсь, наблюдая за таким представлением. Детвора, что ждала нас у забора, увязывается за нами и на общий пир и то и дело подбегает к Джаэру и о чем-то с ним перешептывается. Глава выходит к жителям деревни, произносит неказистую здравицу и залпом опрокидывает в себя наполненную до краев пиалу медовой водки. Все остальные совершеннолетние жители деревни (и Джаэр) следуют его примеру. Начинает играть музыка. Лютни сливаются в единый чарующий перезвон. Дети бегают со стеклянными шариками, в которых мельтешат разноцветные светлячки, наловленные заранее. Молодняк берется с визгом сигать через костер. Я расслабляюсь от атмосферы празднества и добротной порции водки и упускаю момент, в который Джаэра рядом со мной не оказывается. Так. Какого черта?! В голову почему-то тут же лезут дурацкие мысли о том, что какая-то проворная девица все же завела кратоса под пушистые ветви плачущей ивы. Ксэт, вот что за чушь вечно приходит в твою нездоровую головушку? Я ловлю одного из мальчишек, спрашивая, не дети ли часом присвоили себе моего благоверного. — А он пошел за папоротниковым лунным цветком, — тут же заявляет мне мальчик. — Что? Зачем? Тот лишь пожимает плечами. — Сказал, ему надо. Ой, дурак! Вот же… глупый ребенок! Есть у нас такое поверье, мол, найдешь в луностояние цветущий папоротник, сорви цветок и подари тому, к кому сердце лежит, и тогда будете вы с этим человеком веки вечные до самой смерти. Но… во-первых, это предание! Папоротники не цветут, едрить тебя налево, Джаэр! Во-вторых, мы уже повязаны кратосовскими браслетами, так что ж ты все никак не угомонишься, собака?! И в-третьих… вот это уже куда серьезнее, папоротники у нас растут в небольшом лесу, который мы с Джаэром при подходе к деревушке, сделав небольшой крюк, намеренно обогнули. Причина проста. Там болотистая местность. Слишком много влаги для кратоса. Узнав, в какую именно сторону пошел Джаэр, я кидаюсь за ним. Но на полпути меня останавливает пьяный отец. Он что-то молвит про желание всей деревни послушать мне самому уже порядком осточертевшую историю моих свершений на поле брани. Я обещаю рассказать позже, как только найду кратоса. И сломя голову бегу к лесу. Пусть над головой и высится полная луна, в густой чащобе ни зги не видно. Я продираюсь сквозь колючий сухоцвет, и вскоре под ногами моими начинает неприятно хлюпать. Болотца тут в основном неглубокие. Топнут тут редко. Но это агафэсы. Невольно вспоминаю, как Джаэр камнем шел на дно горячего озера, и кровь в жилах стынет. А она у меня, вообще-то, и без того стылая. — Джаэр! — кричу я, вываливаясь на протоптанную тропку. — Джаэр, ты слышишь меня? Если кто меня и слышит, то неясыти, в ответ на мои вопли начинающие нервно «ухукать». Я продвигаюсь глубже в лес, продолжая то и дело выкрикивать имя Джаэра, а внутри меня зарождается давящий первородный страх. Нечто подобное я испытывал, когда шел по следам из перьев в поисках Парца. И тогда я нашел его на грани смерти. А что будет, если в подобном состоянии я теперь найду и Джаэра? Или в худшем?! О боги… Я ведь только-только встретил человека, с которым мог бы быть счастливым! Только-только! Хруст ветвей прерывает мой внутренний драматический монолог. Усиленно вглядываюсь в лесную темень. — Джаэр? — зову я осторожно. Кратос, запыхавшись, вываливается из кустов ежевики. В свете луны различаю играющую на его тонких губах довольную улыбку. Чего ты лыбишься, придурок?! Нельзя быть таким безрассудным! — Я нашел! — заявляет он, пряча правую руку за спиной. — Что нашел? — Лунный цветок папоротника, — уверяет он и протягивает мне белоснежный цветок полушаровидной формы, состоящий из десятков узких остроконечных лепестков. Я смотрю на презент и прихожу к двум выводам. Первый заключается в том, что Джаэр вообще не смыслит в растениях и может даже не начинать. Безусловно, в руке он держит не доказательство цветения папоротника. Это махровая болотная сангвинария. Она, как и все лунные цветы, раскрывается только при лунном свете и слегка светится в кромешной тьме. Второй вывод: я ни в жизни не расскажу Джаэру о том, что он ошибся. Слишком счастливым он выглядит. К тому же мне следует обезопасить себя от повторения подобных выходок с его стороны в будущем. — Очень красивый, — произношу я с улыбкой облегчения на губах. — Но это было совсем не обязательно. Джаэр, я и так тебе принадлежу. И без всяких цветов, — замечаю я, забирая сангвинарию. Справедливости ради замечу, что болотные сангвинарии цветут нечасто и в отличие от видовых сестриц раскрываются поодиночке, а не обширными кустами. Отыскать такое чудо не так уж и просто. — Это ты сейчас мне принадлежишь, но любовь ведь может утихнуть или уйти вовсе. У кратосов это редкость, но у других рас такие случаи распространены, — говорит он совершенно серьезно. — Не знаю, станет ли тебе легче от этого заявления, но нэкрэсы относятся к расе, которая вообще не заводит семей и, фактически, не рождена для любви, — вздыхаю я, крутя цветок в руке. — Но вопреки этому я же тебя люблю. Джаэр забирает из моих рук цветок и вплетает его мне в волосы. — Знаю. Но это ведь не значит, что мне следует прекращать за эту любовь бороться, — заявляет он, сжимая мою ладонь. — Пойдем. Хочу кое-что тебе показать. Он тянет меня обратно в непроглядную тьму леса, которую не рассеивает ни луна, ни цветок в моих волосах, ни светлячки, роями вьющиеся вокруг. Чем глубже в чащу мы уходим, тем сильнее ощущается болотная влажность. Под ногами хлюпает все сильнее. — Уверен, что следует идти дальше? Здесь слишком много воды. — Мы почти на месте, — уверяет меня Джаэр, и еще через пару минут мы выходим из леса на широкую поляну, сплошь усеянную бледно-розовыми и бледно-желтыми лунными ромашками. Они еле заметно качаются на легком ветру, превращая поляну в подобие второго ночного неба. Небо, по которому можно ходить. Джаэр, не отпуская моей руки, бредёт дальше, останавливается на середине поляны, оглядывается по сторонам и делает глубокий вдох влажного воздуха. — Здесь красиво, — произношу я тихо, боясь спугнуть уединенное благолепие. — Спокойно, — выдыхает свой вердикт Джаэр. — И никого нет, — добавляет он, поворачиваясь ко мне. — Сам же сказал, можно, если никто не видит. Вот же хитрый лисоволк! — Нет у тебя, Джаэр, ни стыда ни совести! — качаю я головой. Неожиданный вихрь проходит по поляне, срывает отдельные светящиеся в темноте лепестки ромашек и гонит их прямо на нас. Кратос наклоняется ко мне в момент, когда один из лепестков оказывается между нами, и ловит его, прижимая своими губами к моим. — Если нас не будет слишком долго, родители заволнуются, и вся деревня ринется в лес на наши поиски, — предупреждаю я, ощущая горячие пальцы Джаэра под своей рубашкой. — В таком случае нам лучше поспешить, — замечает кратос. В таком случае лучше бы не начинать! Знаю я твою спешку! Ты ж с меня с живого не слезешь! Ты и с мертвого меня не всегда слезаешь, если подумать! Но Джаэра уже не остановить. Он стягивает с себя каким-то чудом оставшуюся белой рубашку и стелет ее поверх мха и травы. Так себе ложе, но выбирать не приходится. Лунный свет очерчивает его широкие плечи, подчеркивает закаленное в боях рельефное тело, созданное для противостояния и борьбы, если потребуется, со всем миром, а вовсе не для услады глаз. Но я все равно не могу оторвать от него взгляда, уже привычно начиная считать шрамы, потусторонним золотом блестящие в лунном свете. Деревенские свободные штаны с веревкой вместо пояса должны выглядеть на Джаэре нелепо, но… учитывая фигуру кратоса, даже мешок для картошки будет сидеть на нем необычным нарядом с легким флером разврата. Я ослабляю шнурок, стягивающий горловину моей рубашки, и крестообразные зрачки Джаэра мгновенно раскрываются в клеверы. Да, малец, не много тебе надо, чтобы завестись. Достаточно и сантиметра оголившейся кожи… Я начинаю подозревать, что кратосов боги создавали вовсе не для войны. …И тут очередной порыв ветра доносит до нас вместе с новыми светящимися лепестками тихий возглас. Я вздрагиваю и оборачиваюсь на звук. Сперва он кажется мне криком о помощи, но, прислушавшись, я убеждаюсь, что суждения мои ошибочны. Возглас повторяется. Вновь и вновь. И нет. Ни о какой помощи здесь не просят. Скорее умоляют не останавливаться… Видимо, в лесу неподалеку от деревни уединиться решили не мы одни. Обычное дело для луностояния. На губах кратоса появляется залихватская ухмылка. «Чем мы хуже?» — будто говорит она. — Все же это праздник, — произносит он вслух. — Нельзя разочаровывать богов. Джаэр производит впечатление человека максимально прямолинейного. Но все это блажь. Таких плутов еще поискать! Я было возражаю, что мне бы не хотелось благодарить высшие силы подобным образом и вообще не радует мысль о том, что кто-то может в это самое мгновение наблюдать за нами (даже с небес… Тем более, с них!), но Джаэр завладевает моими губами раньше, не давая отвлекаться на всякие нелепицы. Страстный сильный поцелуй, едва ли похожий на предыдущий, пленяет меня, заставляя все свои мысли обратить к одному-единственному человеку. Острый язык слизывает с губ непроизнесенные вслух слова любви, гибкие пальцы скользят по жестким длинным волосам, горячая кожа с готовностью делится со мной источаемым теплом и не только мое напряжение ниже пояса ощущается явственней некуда. Кратос торопливо приподнимает мою рубашку и горячими поцелуями спускается по груди к животу. К шее его липнет несколько цветочных лепестков, и я, заметив это, протягиваю руку, чтобы смахнуть их, но Джаэр ловит мое запястье и целует мою ладонь, не сводя с меня полыхающих золотом глаз. Острый язык оставляет влажную дорожку от ладони до самого локтя. Но я этого почти не чувствую. Взгляд немигающих глаз, полный страсти и неприкрытого вожделения, действенней прикосновений. В них отражается то, что он пока только хочет со мной сделать. И я увлекаюсь на землю вслед за кратосом, не в силах противостоять его натиску. Ветер продолжает нести за собой лепестки и сладкие стоны. И то ли мне чудится, то ли их становится все больше, пока, наконец, они не сливаются в единую какофонию из праздничного, томного, пьяного сладострастия. Как быстро мой голос примкнет к остальным? Джаэр намерен сделать все для того, чтобы это произошло как можно скорее. За ленивыми глубокими поцелуями и трепетными касаниями таится до поры до времени сдерживаемый эмоциональный шквал, в котором Джаэр топит меня каждый раз как в первый. И действия его пока еще скованные и осторожные, легко разжигают во мне пламя кружащей голову похоти. Кратос задирает мне рубашку до самой шеи в немом желании оголить как можно больше серой кожи. Вокруг него кружат лепестки лунных ромашек, создавая у меня странное ощущение нереальности происходящего. Джаэр касается моего живота, и от меня к нему пробегает розовая молния добела раскаленных чувств. И за кончиками его пальцев по коже моей тянутся следы из вспыхивающих и, замерев на секунду, гаснущих искр. Джаэр наблюдает за этим явлением с живым интересом. — Такого я еще не видел, — говорит он. В желании узреть волшебство еще раз, он кладет ладонь мне на грудь и тут же ее отнимает. След от нее тлеющими розовыми всполохами отпечатывается на мне подобно дыханию на стекле. — Интересно, с чем это связано. Виною всему луностояние? Нэкстрод спрятался, лишив тебя своей защиты от меня? Или повлияло что-то иное? От тебя мне защищаться не нужно. На меня так повлиял мой родной дом, давно забытый запах свежего покоса, улыбка матери, неожиданная доброта со стороны жителей деревни и… Конечно, на меня так каждый раз влияешь ты. Джаэр дарит мне новый поцелуй, и я ощущаю легкое покалывание от возникающих молний в месте, где встречаются наши губы. Видимо, сегодня мое тело решило разбрасываться энергией от каждого кратосовского прикосновения. Это, конечно, мило, но если я заискрю еще и задницей, это будет уже чересчур. Стараюсь нарисовавшейся в голове комичной фантазией не сбить своего настроя. Чем бы это ни было, следует пользоваться моментом, а не портить его глупыми переживаниями. И я сам подаюсь к Джаэру, ловлю его губы и при этом опускаю руки к его напряженному паху. Одним выверенным движением я развязываю веревку, удерживающую просторные деревенские штаны на его бедрах, и ныряю рукой под грубую ткань. Кратос резко вздрагивает, цепляется за мою руку и поспешно отнимает ее от себя. Я замечаю, как его прошибает пот. На моих ставших влажными кончиках пальцев трещат энергетические разряды. — Так… — выдыхает он строго. — Я, конечно, понимаю, что мы спешим. Но не настолько же! Ого! Какой интересный эффект! Зря я думал, будто уж где-где, а в постели мне кратоса не удивить! Тоже кое-что могу-умею! И я буду дураком, если не попробую вновь, так что я вырываю руку из несильной хватки Джаэра и вновь запускаю ее в штаны кратоса. Я успеваю лишь слегка мазнуть подушечкой пальца по влажной головке, а из Джаэра неожиданно вырывается тихий стон. Впрочем, мне не дают насладиться эффектом. Кратос быстро учится на своих ошибках, потому на этот раз хватает меня за запястья, поваливает на землю и фиксирует мои кисти одной рукой у меня над головой, отстраняя от себя подальше мои неожиданно волшебные пальчики. — Ксэт, это против правил, — выговаривает он, шумно сглатывая. — А с каких это пор у нас есть правила? — улыбаюсь я игриво. Обычно до вот такого состояния, в котором сейчас пребывает Джаэр, это он меня доводит, а не наоборот. Не иначе, боги действительно вспомнили о моем существовании и решили добавить в арсенал моих странных способностей и одну очевидно полезную. — Отпусти. — Отпущу, если пообещаешь, что больше так не сделаешь, — хмурится Джаэр. — С чего это? — Иначе я… я не позволю тебе пользоваться руками. — Так в этом случае и твои собственные действия ограничены. Не очень-то удобно орудовать одной рукой, — смеюсь я. — Или получится? Джаэр хмурится. Да уж, задачка не из простых. Но не нерешаемая. Кратос подхватывает меня свободной рукой за поясницу и резко переворачивает меня со спины на живот, продолжая удерживать кисти у меня над головой. — И кто после этого идет против правил? — шутливо возмущаюсь я, чувствуя поцелуй ниже затылка. Да уж, когда я в таком положении, Джаэру и правда одной руки с лихвой. Не вижу, но чувствую, как следы от прикосновений Джаэра розовыми молниями застывают на моем теле, обозначая его путь от моего позвоночника к пояснице. Веревка, опоясывающая мои бедра, трещит и лопается, не способная противостоять силе кратоса. Ткань штанов с тихим шелестом спускается к коленям, слегка щекоча кожу. Краем глаза наблюдаю, как склонившийся надо мной Джаэр засовывает в рот два пальца и с силой надкусывает их. Золотистая теплая кровь, брызнув на его зубах, бежит по запястью и капает мне на спину. Влажные пальцы проникают в меня грубее обычного, демонстрируя нетерпение кратоса и выжимая из меня предательский стон. Невольно упираюсь лбом в землю, оглушенный столь желанными ощущениями. Но Джаэр прилагает чрезмерно много силы. Жар внутри разгорается слишком быстро. И не в силах взять свои ощущения под контроль, я еле слышно выдыхаю: — Я, конечно… понимаю, что… мы спешим. Но не…. Настолько же! Раздается тихий победный смех. — Да, ты прав, — Джаэр вытягивает из меня пальцы и наваливается на меня сверху, тяжестью тела вдавливая в твердую землю. И там, где его кожа касается моей, чувствуется все то же покалывание пробегающих между нами молний. Ощущение необычное. Оно подталкивает к желанию получить больше. И Джаэр это желание удовлетворяет, грубыми рваными толчками проникая в меня все глубже и получая отклик с моей стороны в виде сдавленных стонов и россыпи гуляющих по моему телу молний. Я вижу, как они от меня расползаются во все стороны по земле, и чувствую, как сгусток энергии, образовавшийся ниже живота, вот-вот расплетется, заполнив моей энергией всю поляну. В последнюю секунду Джаэр неожиданно хватает меня за волосы, тянет на себя и дрожащим от возбуждения голосом шепчет: — …Но не настолько же… **** Возвращаемся домой мы уже ближе к рассвету и уставшие тут же проваливаемся в глубокий сон. В день после праздника вся деревня отдыхает (болеет от масштабной попойки), так что мне удается выспаться. Но лишь открыв глаза, я понимаю, что следовало немного позаботиться о своем внешнем виде, прежде чем возвращаться из леса домой. Мама, пока я сплю, берется вычесывать из моих длиннющих лохм куски мха, ветки, репейник и цветочные лепестки. А вот Джаэр на своем матрасе из сена отсутствует. — Ребетёнки ночью прознали, что вы сегодня уходите, и прибежали спозаранку. Сторожили, когда он проснется, чтобы позадавать ему еще вопросов, — объясняет мама, поймав мой встревоженный взгляд. Да, дома хорошо, но Дэтэкра и так меня уже заждалась. Возникали у меня, конечно, мысли, остаться еще на пару деньков. Да чего душу бередить? Жить я все равно здесь не смогу. Это сейчас я прославленный нэкрэс, и каждый готов услужливо подлить мне водку в пиалу. А годами ранее эти же самые люди взгляды на меня скашивали, да вилы затачивали. Я когда из дома ушел, деревенские не поверили и ворвались в родительскую избу, да все здесь перевернули в поисках проклятого труположца. Мама говорит, что «кто прошлое помянет, тому перья вон». Но я, простите пожалуйста, злопамятный. И мне не по нутру, когда люди, вместо извинений, старательно делают вид, будто ничего не произошло. Время не стирает вину, только лишает ее красок. Когда я выхожу на крыльцо, Джаэр уже в своей кожаной кратосовской форме с десятками ремней на бедрах и груди и неизменной маске из черепа золотой гарпии, скрывающей половину лица. Деревенские детишки в руках держат палочки на манер кинжалов и пытаются повторить за Джаэром парочку простеньких приемов. Шакал, вынырнув из сарая, обустроенного под коровник, рысцой бежит ко мне. Не знаю, чем его так коровы заинтересовали, но там он провел всю ночь. Может, посчитал своим долгом защищать хозяйское добро или пытался подгадать момент, чтобы расправиться со своей тезкой? — Нам пора, — улыбаюсь я, забирая из рук матери огромную котомку с провизией. Я убеждаю ее, что так много нам не нужно, но она остается непреклонна. «Вас же двое! — восклицает она. — Тебе, может, много и не надо, а вот Джаэру…» Котомка оказывается очень тяжелой, так что незаметно перекочевывает из моих рук в руки кратоса. Джаэр, сдержанно попрощавшись, уходит вперед. За ним бежит стайка вооруженных еловыми веточками детей. Я обнимаю мать и отца, намеренно оттягивая момент расставания, ведь… Я не знаю, удастся ли мне увидеться с ними вновь. Жизнь имеет привычку совершать слишком резкие кульбиты, не позволяя предугадать, что будет дальше. Мама тихо плачет. Отец молчит. Лишь смахивает с глаз скупые слезы. Я целую обоих в щеки и уже удаляюсь от дома на добрых три сажени, когда мама кричит мне в спину: — Приезжайте еще! Мы будем ждать! Аж ком к горлу подкатывает. Я машу родителям рукой и спешу к Джаэру. Дети оставляют нас лишь у окраины деревни, наслушавшись наставлений кратоса о том, что когда взрослые воюют, именно на плечи молодняка ложится защита их дома. Мои тихие увещевания о том, что у агафэсов иные правила, его совсем не впечатляют. Мы бредем по лесу в ностальгическом молчании. — Наше путешествие продлится долго, — заговариваю я, решив не уточнять, что оно, ко всему прочему, грозит оказаться дорогой в один конец. — Если хочешь, можем заглянуть и к твоим родителям, — предлагаю я Джаэру. Тот лишь пожимает плечами. Сейчас, небось, опять заведет шарманку про то, что родители ему не семья, так что видеться с ними — пустая трата времени. — Родители давно переродились на поле боя, — отвечает он спокойно. То есть мертвы? — Но… я был бы рад познакомить тебя со своими братьями и сестрами. — В смысле с жителями твоего поселения? — не совсем понимаю я формулировки. — Нет, я говорю про родных братьев и сестер. Вот тебе раз. Впервые слышу… — Хм… и сколько их у тебя? — я невольно напрягаюсь. Когда-нибудь я привыкну к тому, что от кратосов можно ожидать чего угодно. — Пятнадцать. Я ошалело пялюсь на Джаэра. — Пятнадцать — то есть десять плюс пять? Девять плюс шесть? Восемь плюс семь? Эти самые пятнадцать? — уточняю я. Вдруг Джаэр просто перепутал слово на едином языке. — Да. Эти самые. Пятнадцать, — подтверждает Джаэр. — Так. Стоп, — в голове не укладывается. Да такое семейство кратосов, если что, на клочки меня за Джаэра порвет. — Это ведь ты увещевал еще тогда на озере, что кратосов всегда удивляла зацикленность других рас на размножении и гонка за «наследием»?! — Ну да. — А совсем недавно уверял, что дети — это даже не часть семьи. — Все верно. — И у тебя пятнадцать братьев и сестер?! — Не понимаю, почему ты так удивляешься? — хмурится Джаэр. — У нас детей рожают от большой любви, а не потому что «надо». И, конечно, дети не часть семьи — они свободны строить свою жизнь самостоятельно, семья же налагает обязательства. Мы с тобой — семья. Я обязан хранить тебе верность, заботиться о тебе, защищать тебя и жду этого же от тебя. — А как же дети? — О них я, как родитель, тоже был бы обязан заботиться, — кивает он. — Но они не семья. — Конечно. Они ведь не обязаны заботиться обо мне. Их появление на свет — мой каприз. — Боги, какие вы сложные… — я невольно тру переносицу. Мне потребуется еще куча времени на то, чтобы разобраться в мышлении этой расы. — Но пятнадцать детей… Да как твои родители умудрились?! — Шестнадцать. Ты забыл посчитать самого младшего — меня, — улыбается Джаэр. — Если бы не переродились, было бы больше. Они очень друг друга любили. И до меня тут доходит, что один-то кратос в постели — это неиссякаемый энергетический фонтан. А что же творится в кровати, где кратосы — оба партнера? Неделями из постели не вылезают? — Не переживай. Уверен, что ты моей родне понравишься не меньше, чем я твоей, — заявляет Джаэр. — Хах… твоя самоуверенность не имеет границ, — смеюсь я, уже было упоминая, что агафэсы сами по себе — народ гостеприимный. Но тут мне на глаза попадается нечто, чего раньше я на Джаэре не видел. Поверх золотого брачного браслета блестит еще один. Из бусин. Черный агат (верность). Черный кварц (защита). Золотистый топаз (непреклонность). Янтарь (долголетие). Родовые четки агафэсов. Такие родители делают своим детям. И очень редко, в исключительных случаях их парам (обычно, если те сироты или другой расы). И больше никому. Я хватаю Джаэра за руку и всматриваюсь в браслет. — Откуда он у тебя? — выдыхаю я еле слышно. — Твой отец подарил. Сказал, на удачу. — Вот как… — мне нестерпимо хочется вернуться и… не знаю даже… поблагодарить? Сказать спасибо за то, что они вновь меня приняли? Вновь попытались понять? Зря я в них не поверил и решил скрыть то, чем с ними-то в первую очередь поделиться и следовало… — Не тоскуй, — Джаэр мое поведение интерпретирует иначе. — Мы обязательно сюда вернемся. Я им обещал. Что ж… если кратос дал обещание, он, несомненно, его выполнит.